Подробности этого похода мне стали известны только много позднее, уже после революции. Многие детали его настолько невероятны, что в правильность их я поверил только после того, как сам, своими глазами, прочел тайные документы официальной переписки. Для этого похода было использовано сильно в свое время нашумевшее дело Петрова — социалиста-революционера, который стал сотрудником политической полиции, а затем взорвал на воздух своего полицейского руководителя, моего преемника на посту начальника Петербургского охранного отделения, полковника Карпова. Сущность этого дела сводится к следующему.

Александр Петров был молодым сельским учителем, кажется в Казанской губернии, когда началось революционное движение 1905 года. Он примкнул к социалистам-революционерам, вошел в террористическую группу и стал работать в динамитной лаборатории. Во время случайного взрыва он получил тяжелое ранение и попал в руки полиции. Друзья организовали ему побег, на руках вынесли из тюремной больницы и увезли за границу. Там он долго лечился, вынужден был ампутировать ногу, но все эти мытарства не ослабили его революционного энтузиазма. Осенью 1908 года вместе с группой других социалистов-революционеров, во главе которой стоял Осип Минор, он отправился в Саратов. Эта группа носилась с планами создания сильных боевых дружин среди крестьян приволжских губерний. Предполагалось устроить фабрику бомб и развить так называемый аграрный террор, т. е. убийство помещиков, поджоги их усадеб и т. д. Конечной целью было устройство крестьянского восстания на Волге. Состав и планы этой группы были мне известны: обо всем этом мне сообщил Азеф в одном из своих последних докладов, присланных уже из-за границы. Вскоре же после приезда в Саратов члены группы были взяты под наблюдение и затем, после выяснения ее состава, арестованы. В числе арестованных был и Петров, который занимался организацией динамитной лаборатории. Он ясно сознавал, что ему грозит тяжелое наказание — самое меньшее многолетняя каторга, особенно тяжелая для больного, одноногого человека.

Я не берусь судить, это или какое-либо другое обстоятельство явилось решающим. Во всяком случае, в начале 1909 года Петров обратился к начальнику Саратовского жандармского управления с предложением стать секретным сотрудником. Саратовские власти не взяли на себя решение вопроса: Петров был привлечен по серьезному делу, и освобождение его из тюрьмы было ответственным шагом; к тому же он занимал слишком крупное положение в партии, чтобы мог в будущем остаться на положении провинциального секретного сотрудника. Его все равно пришлось бы передать в центр. Поэтому начальник Саратовского губернского жандармского управления о предложении Петрова сообщил в Департамент полиции. Директор последнего вызвал меня для совещания. После разоблачения Азефа мы были сильно озабочены вопросом об усилении нашей разбитой этим разоблачением центральной агентуры по Партии социалистов-революционеров, и предложение Петрова приходило нам как нельзя более кстати. Его роль в партии и размеры его связей нам были известны. А потому не могло быть сомнений в том, что при умелой помощи с нашей стороны из него мог выработаться исключительно ценный секретный сотрудник. В этом смысле я и высказал свое мнение директору Департамента полиции, но, конечно, оговорил, что предварительно необходимо удостовериться в искренности намерений Петрова. Последнего решено было вытребовать в Петербург. Ведение с ним переговоров директор Департамента поручил мне........

С весны 1909 года государь император стал путешествовать по России и выезжать за границу. В розыскные учреждения поступал целый ряд сведений, что революционные партии подготовляют покушение на его жизнь, и указывают на необходимость выразить таким образом протест при первой же поездке государя в Полтаву. В департаменте полиции и подведомственных ему учреждениях намерения и деятельность террористических групп были освещены крайне слабо, что вызвало у П.А.Столыпина и у меня большие опасения. Перед указанной поездкой начальник Саратовского губернского жандармского управления уведомил департамент полиции, что содержавшийся в местной тюрьме социалист-революционер Петров, осужденный за принадлежность к боевой организации, предлагает свои услуги осведомлять розыскные органы при условии освобождения из-под стражи, если, кроме того, будет освобожден и его товарищ по партии Бартольд. Выбора у меня не было: я считал своим долгом принять все меры к предупреждению цареубийства. Испросив разрешение министра внутренних дел, я приказал дать возможность Петрову и Бартольду бежать. Это признавалось незакономерным, но, к моему удивлению, со стороны революционеров, причем мне ставилось в вину, что я предварительно не испросил высочайшего помилования. Очевидно, такое помилование по докладу П.А.Столыпина было бы даровано, но, во-первых, это устраняло всякую возможность получить от Петрова какие-либо сведения, а во-вторых, категорически противоречило моему убеждению не вмешивать государя императора в дела розыска.

Руководство Петровым я возложил на полковника Карпова, рекомендовав ему особую осторожность. Эту осторожность я осуществил и при посылке Петрова за границу, командировав вместе с ним специального офицера. Сведения, которые давал Петров, возбуждали во мне постоянные сомнения, и я при каждом докладе повторял полковнику Карпову о необходимости тщательно их исследовать и отнюдь не доверяться Петрову. Путешествие государя в Полтаву прошло совершенно благополучно, равно как и осенняя поездка в Крым и Италию. Пребывание в Ливадии затягивалось, и государь должен был возвратиться в Петербург в половине декабря, с остановкой по пути в Москве. Для подготовления безопасности обратного проезда и пребывания в Москве, я, в конце ноября, должен был выехать в Крым, а затем задержаться в Москве и дождаться прибытия туда государя императора. Накануне моего отъезда полковник Карпов вновь доложил мне поступившие от Петрова сведения, которые на этот раз показались мне маловероятными, невзирая на категорическое заявление начальника охранного отделения об искренности и осведомленности этого сотрудника. Такой же разговор повторился на другой день в вагоне, перед самым моим отъездом.

«Я ручаюсь за Петрова головой», — была последняя, сказанная мне полковником Карповым фраза.

«Смотрите, не рискуйте ею», — ответил я, когда он выходил уже из вагона.

Особенно мне было интересно узнать, что именно заставило его внутренне порвать с революционным движением И на этот вопрос он ответил мне очень подробно и правдиво. Он говорил, что, будучи сельским учителем и работая затем в казанской боевой дружине, он сильно идеализировал революционеров и смотрел на них как на совсем особых людей, которым чужды все слабости и пороки. За границей он убедился, что это далеко не соответствует действительности. Здесь он узнал, что революционеры такие же люди, как и все прочие, а многие из них и прямо нехорошие люди, авантюристы, развратники. Особенно тяжелое впечатление на него произвел Савинков, о котором он всегда отзывался с большой резкостью. С Савинковым у Петрова, оказывается, было и личное столкновение, так как Савинков не то отбил у Петрова невесту, не то грубо ее оскорбил. Разочаровавшись за границей в революционерах как людях, Петров по возвращении в Россию потерял веру и в революционное движение.

Серьезным препятствием был вопрос об освобождении Петрова. Это освобождение надо было провести так, чтобы в революционных кругах не возникло против него никакого подозрения. Сам Петров сначала предлагал ограничиться в отношении большей части арестованных по одному с ним делу административной высылкой в Сибирь, откуда он легко мог бы бежать. Этот проект я категорически отклонил: дело уже шло в порядке подготовки судебного процесса, да и не было смысла освобождать таких серьезных и опасных революционеров, как Осип Минор, который одно время входил даже в состав Центрального комитета Партии социалистов-революционеров и принимал участие в разработке террористических актов. Тогда Петров выдвинул план организации ему фиктивного побега из тюрьмы.....

На расходы по побегу Петров попросил 150 рублей, которые я ему и вручил. Помню, он при мне спрятал их в свою искусственную ногу, похваставшись, как ловко он устроил себе в ней маленький тайник. В этом была доля наивного хвастовства, очень характерного для Петрова, но меня эта черточка еще более укрепила в правильности моей оценки Петрова как несколько легкомысленного, но искреннего человека.

Высокопоставленные друзья Распутина, недовольные репрессиями против него со стороны политической полиции, приложили все усилия к тому, чтобы поставить во главе последней своего человека. Они правильно понимали, что только распоряжение аппаратом полиции даст ключ к действительной власти. Подходящим кандидатом на пост высшего руководителя политической полиции в этих сферах сочли Курлова — в прошлом того самого минского губернатора, покушение на которого с разряженной бомбой допустил Климович. Он в это время был видным деятелем крайних правых организаций и делал себе в высших кругах карьеру тем, что обличал «мягкость» и «либерализм» правительства Столыпина.

Последний некоторое время противился назначению Курлова, но должен был уступить, после того как Государыня во время одной из аудиенций сказала ему:

— Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь Государя.

Оказалось, что Петров, прибыв в Петербург во второй половине ноября 1909 года, вошел в сношения с Департаментом полиции и сообщил о каких-то фантастических замыслах террористов, якобы готовящих грандиозное покушение. Для руководства Петровым был назначен полковник Карпов. Это не удовлетворяло Петрова и его друзей, которые имели задачей убить именно меня. Поэтому Петров стал добиваться свидания со мной. Департамент полиции ему в этом категорически отказал — не потому, конечно, что он оберегал мою жизнь, а из нежелания приблизить меня к делу розыска. Потеряв надежду получить свидание со мною, Петров, по соглашению со своими друзьями Бартольдом и Лукановым, решил устроить ловушку. С этой целью он рассказал Карпову, что официального свидания со мной он добивается только для вида, что в действительности тайные сношения со мной он все время поддерживает и что я во время тайных встреч уговариваю его убить генерала Курлова, занять пост которого я хотел бы. По словам Петрова, я обещал ему и безнаказанность, и крупную сумму денег, но он не хочет принять мое предложение и, опасаясь мести с моей стороны, просит у Департамента полиции защиты. Карпов, конечно, немедленно сообщил Курлову об этом разоблачении Петрова. Как это ни невероятно, но и Курлов, и Карпов, и привлеченный ими для совещания Виссарионов придали веру заявлению Петрова и согласились на его предложение устроить для меня ловушку. Предполагалось завлечь меня на свидание с Петровым, который должен был меня вызвать на откровенный разговор, в то время как в соседней комнате Курлов, Карпов и Виссарионов будут подслушивать нашу беседу.

Для этой ловушки и была снята квартира на Астраханской улице. Полковник Карпов в эти дни почти не расставался с Петровым. Вместе они снимали квартиру, вместе покупали мебель, вместе проводили ночи в кутежах, Петров несколько раз ночевал на квартире у Карпова и почти каждый день у него обедал. Это были отношения добрых друзей-приятелей, а не секретного агента с руководителем политического розыска. О какой бы то ни было конспирации не было и помину.....

В Крыму я пробыл несколько дней, в течение которых получил от полковника Карпова телеграмму с изложением новых сообщений Петрова, приведших меня к несомненному убеждению, что доклады Петрова — лживы. Это мое убеждение я высказал в ответной телеграмме, приказав полковнику Карпову немедленно арестовать Петрова. В Москве П.А. Столыпин вызвал меня из Петербурга к международному телефону и сообщил, что, ввиду важных сведений, доложенных ему директором департамента полиции, он не решается сам принять рекомендуемые директором меры и посылает в Москву для подробного осведомления меня вице-директора С.Е.Виссарионова. Последний по приезде доложил, что Петров имеет сообщить крайне важные данные, а потому полковник Карпов просит, чтобы директор и вице-директор департамента присутствовали при разговоре незаметно для Петрова в особо нанятой уже конспиративной квартире. Я назвал такое намерение безумным, спросил о причинах оставления Петрова, вопреки моему приказанию, на свободе и поручил доложить мое мнение министру внутренних дел. То же самое я лично подтвердил по телефону П.А.Столыпину, прося не принимать никаких экстраординарных мер до моего возвращения через день.

На следующее утро меня разбудили сообщением, что полковник Карпов убит на конспиративной квартире упомянутым Петровым...

Все было готово, и уже был назначен день, когда Курлов, Виссарионов и Карпов должны были прийти на квартиру, чтобы подслушивать мою беседу с Петровым. Все испортила не в меру большая дружба Карпова с Петровым. 19 декабря, едва ль не накануне условленной встречи, Карпов неожиданно заявился с визитом к Петрову. Он привез с собой кулек закусок и вин и предложил отпраздновать «новоселье». Опешившему Петрову приходилось делать хорошую мину при плохой игре и садиться пировать за тот стол, под которым уже лежала вполне готовая для взрыва мина. Празднество должно было уже начаться, когда Карпов заметил, что скатерть, покрывавшая стол, не отличалась особой свежестью.

— Какая у вас тут грязная скатерть, — заявил он, — ее надо сменить. — И начал было снимать ее со стола.

Это был конец. Если бы скатерть была снята, то Карпов, как ни доверчив он был, не мог бы не заметить электрических проводов, висевших под столом. Поэтому Петров, со словами «не надо, не надо, я сейчас сам все сделаю», закостылял в переднюю и там соединил провода. Последовал взрыв, жертвой которого пал Карпов.

8 декабря, в 12 часов ночи, на Выборгской стороне, в д. 25 по Саратовской ул. раздался страшной силы взрыв, сопровождавшийся сильным сотрясением стен четырехэтажного дома. Во многих его окнах разбились стекла. В квартире второго этажа, в котором произошел взрыв, оказались выбитыми все окна, как со стороны улицы, так и со двора. Квартира оказалась вся разрушенной, пол в одной комнате пробит воронкообразно, причем пробиты насквозь и черный пол и потолок квартиры первого этажа домовладельца, подрядчика Иванова. Вслед за взрывом из квартиры, в которой он произошел, выбежал проживавший в ней молодой человек, занявший ее всего два дня назад и прописавшийся дворянином Михаилом Воскресенским, 23 л. Он пробежал до Финляндского пр., где был схвачен погнавшимся за ним дворником. В то время, когда его задержал дворник, Воскресенский намеревался вытащить из кармана револьвер, но не успел этого сделать. В кармане у него оказался заряженный браунинг и несколько запасных патронов. Объяснить что-либо о случившемся в квартире он отказался. Когда прибыли судебные и полицейские власти и вошли в квартиру, то нашли в ней труп убитого взрывом человека и другого раненого и оглушенного. В убитом дворник дома признал человека, прибывшего в квартиру Воскресенского в этот день, назвавшись его дядей, в раненом – человека, называвшегося его слугой. Оба документов к прописке не предъявили и имена их пока не обнаружены. [...]
По последним сведениям, на Саратовской ул. во время взрыва бомбы, убит начальник с.-петербургского охранного отделения полковник Карпов.

Официальное сообщение

8 сего декабря в 11 час. 4 мин. вечера начальник с.-петербургского отделения по охранению общественной безопасности и порядка. отдельного корпуса жандармов полковник Карпов злодейски убит в доме №25 по Астраханской улице, на Выборгской стороне, в квартире, снятой неизвестным лицом, проживавшим под именем Михаила Воскресенского и предложившим незадолго перед тем свои услуги по раскрытию преступной деятельности революционных организаций. Убийца привел в исполнение свой преступный замысел при помощи скрытой в мебели адской машины, соединенной проводами электрических звонков.

По телефону из Петербурга сообщают, что на место убитого полк. Карпова назначен начальник московского охранного отделения Фон-Коттен, долгое время служивший в петербургском жандармском управлении.

В «Matin» помещена статья Вл.Бурцева о Петрове-Воскресенском. Среди разных невероятностей попадаются весьма интересные подробности. Так , по словам Вл.Бурцева, Петров-Воскресенский , оставаясь убежденным революционером, служил в охранном отделении, Среди революционеров его деятельность не вызывала одобрения и «возврата в революционные круги» ему уже не было. Чувствуя недоверие своих сотоварищей, Алек. Петров решил террористическим актом восстановить «свое доброе имя». О своем решении он предупреждал революционные круги давно, но встречал повсюду скептическое отношение. По заявлению Петрова Бурцеву, он получал тысячу рублей в месяц и на эти деньги и подготовлял покушение.
Фотография, напечатанная в «Matin», была нами показана в арматурном магазине Богданова на Литейном проспекте. Старший приказчик, увидав фотографию, сейчас же узнал своего клиента и воскликнул:
- Это Воскресенский!..
И так личность Воскресенского устанавливается с полной точностью - это Александр Петров. Г.Бурцев воистину может быть призван в руководители политического розыска. Он первый установил убийцу полковника Карпова.

Сегодня СПб. военно-окружной суд, под председательством ген.-л. П.Д.Никифорова, приступает к слушанию дела о крестьянине Вятской губернии Александре Алексееве Петрове», - так официально называется дело об убийстве начальника охранного отделения полк. Карпова.
Дело это слушается в довольно необычном для военно-окружного суда помещении – в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Там, в казематах крепости, содержится теперь обвиняемый, Петров – Вознесенский. Характерно, что он раньше был народным учителем одной из школ вятского земства. Затем, как значится в его послужном революционном списке, он стал заниматься изучением взрывчатых веществ, но первые его опыты были неудачны - он пострадал при взрыве, получил тяжелые ожоги и до сих пор не оправился от них. [...]

Сегодня в Трубецком бастионе Петропавловской крепости происходило заседание военно-окружного суда по делу Петрова-Воскресенского.
Защищали прис. пов.: Зарудный, Мандельштам и Кальманович.
Петров–Воскресенский официально обвиняется в том, что в видах революционного сообщества, предусмотренного 101 -102 стт. Уг. ул., вошел в сношения с начальником петербургского охранного отделения полковником Карповым и ложными обещаниями завлек его на частную квартиру на Астраханской улице, где и убил при помощи электрических проводов.
Свидетелей по делу вызвано 9 человек.
Предъявлен гражданский иск за причиненные взрывом убытки владельцем дома на Астраханской улице в сумме около 5000 руб.
Судебное следствие началось в 4 часа дня. Заседание суда окончилось почти вечером.
Петров-Воскресенский приговорен к смертной казни через повешение. Гражданский иск удовлетворен полностью.
Про окончании заседания защитниками Петрова-Воскресенского была подана кассационная жалоба.
Никаких средств, как сообщают, у Петрова-Воскресенского нет и, таким образом, осуществление приговора суда в части, касающейся гражданского иска, едва ли окажется возможным.

Приговор с.-петербургского военно-окружного суда по дел у об убийстве крестьянином Вятской губернии Александром Алексеевым Петровым начальник а с.-петербургского охранного отделения полковника Карпова, коим крестьянин Петров приговорен в лишению всех прав состояния и к смертной казни через повешение, обращен к исполнению.

Для расследования этого дела Курловым была назначена особая секретная комиссия, в состав которой вошли вице-директор Департамента полиции Виссарионов, заведующий особым отделом Департамента полковник Климович и помощник последнего полковник Еремин. Все они были ставленниками Курлова, все обязаны последнему своей карьерой. Эта комиссия допросила Петрова. Последний и в тюрьме продолжал настаивать, что все это было им сделано по моим уговорам

Но, само собой разумеется, мне это дело нанесло тяжелый удар. Он был тем более тяжел, что я совершенно о нем не знал и не имел никакой возможности ни защититься, ни оправдаться. Я догадывался, что против меня выдвинуто какое-то обвинение, но и не подозревал, какое именно. Тем более верно Курлов и стоявшие за ним друзья-покровители Распутина достигли своей цели. Каждому новому министру внутренних дел, при вступлении его в должность, сообщалось секретное дело обо мне. Тем самым для меня был закрыт навсегда путь к возврату на активную службу. Курлов и его ставленники стали безраздельными хозяевами во всем деле политического розыска. Они несут и безраздельную ответственность за все то, что случилось в последние годы существования империи, и за ее гибель.

БАКУ, 18,ХII. В доме Капиани, по Завокзальной улице, обнаружен склад бомб. Найдено семь бомб, восемь ружей, семь револьверов, несколько сот патронов, гремучий студень, аппарат для изготовления пуль, оборудованная лаборатория, печать «Красная сотня», заготовленные письма с требованием денег от разных лиц и шрифт. Арестованы трое русских, заявивших, что их захватили врасплох, иначе они живыми не дались бы в руки полиции.

ВОРОНЕЖ, 20, ХII. В Новохоперском уезде ограблены подряд три казенных винных лавки. Забрано 700 р. Грабители всюду оставляли записку, что деньги взяты членами с.-р. комитета. Похитители били посуду и разливали находившееся в лавках вино.

В начале декабря ссыльные обратились к главному надзирателю с требованием немедленной уплаты причитающегося им пособия для покупки меховой одежды, при чем указали, что деньги для раздачи ссыльным получены уже несколько дней. Надзиратель от немедленной платы денег отказался, не объяснив причины отказа. Возмущенные грубостью ссыльные бросились на него и в общей свалке он кем-то был ударом лома убит.
Часть ссыльных направилась в соседнюю деревню, резиденцию другого надзирателя и разгромила его квартиру. Бунт ссыльных по полученным сведениям продолжался с 10 по 12 декабря и был прекращен прибывшими из Туруханска солдатами.

Личностью Азефа в парламентских кругах продолжают интересоваться. Рассказывают различные подробности об его деятельности. Говоря, что он руководил всеми революционными конференциями. Указывают, что, несмотря на специальную террористическую деятельность, Азеф громадную часть времени посвящал политическим вопросам и сотрудничал в некоторых газетах, издававшихся в 1905 г., как например «Сыне Отечества» и в «Мысли». Между прочим, говорят, что причиной всех его поступков явилась страсть к женщинам, которые стоили ему много денег и заставляли искать всех источников средств.
Относительно партийного суда над ним сообщают тоже не лишенные интереса подробности. Бурцев уже два года как обращался к революционерам с указанием на виновность Азефа, но вожди их, в том числе и Крапоткин, с которым Азеф находился в близких отношениях, опрокидывали все обвинения Бурцева.
Кроме к.-д. и с.-д., октябристы тоже собирают данные по делам Азефа. Выясняется, что он принимал участие в организации крестьянских бунтов на Волге, снабжая крестьян оружием. Известие об участии его в убийстве Гапона не подтверждается.

ПЕТЕРБУРГ. В печати и обществе продолжается суждение по поводу организации инженером Евно Азефом целого ряда террористических актов и в том числе убийства в Бозе почивающего Великого Князя Сергея Александровича, бывшего министра внутренних дел статс-секретаря Плеве и других, причем передаваемые по этому поводу известия и слухи приписывают Азефу почти все убийства и наиболее тяжкие преступления, совершенные на политической почве в период времени 1902 -1906 гг. Вместе с тем, продолжаются указания на прикосновенность к упомянутым злодеяниям некоторых должностных лиц, а произведенный 18 сего января, по постановлению судебного следователя, арест бывшего директора департамента полиции А.А.Лопухина выставляется даже как мера к прекращению дальнейших противоправительственных разоблачений. Означенные тенденциозные сообщения имеют место, не взирая на официальные заявления правительства как о неосновательности упомянутых газетных известий и слухов, так и том, что действительный статский советник Лопухин привлечен к ответственности лишь за разоблачение перед сообществом социалистов-революционеров о содействии Азефа полиции в предупреждении террористических замыслов этого преступного кружка, каковыми деянием Лопухин устранил серьезнейшее препятствие к выполнению предприятий сообщества. В виду изложенного и так как приведенные слухи вносят в общество совершенно неосновательное волнение и недоверие к органам власти, правительство считает себя обязанным вновь категорически объявить во всеобщее сведение: 1)что никто из должностных лиц, ы том числе указываемый действительный статский советник Рачковский и другие чины никогда и ни в какой мере не были прикосновенны к какому бы то ни было террористическому или иному преступному предприятию революционеров 2)что относительно участия Азефа в политических убийствах никогда в распоряжение правительственных органов ни малейших указаний не поступало. По этому поводу подробные сведения будут сообщены правительством Государственной Думе в виде внесенных в нее заявлений о запросе по сему предмету.

ВЕНА, 28,I-10,II. Сегодня здесь распространился упорный слух, что в Брюсселе революционерами убит Азеф. На днях будто бы появится и сообщение центрального комитета с.-р. обо всех обстоятельствах убийства.

ПЕТЕРБУРГ. Вчера на Неве найден труп Азефа. Подозревают таинственное убийство.
ПЕТЕРБУРГ. Сегодня на Фонтанке найден второй труп Азефа. Подозревают таинственное самоубийство.
ПЕТЕРБУРГ. Только что на Мойке найден третий труп Азефа. Подозревают таинственное тройное убийство. Газеты продаются с бою.
ПЕТЕРБУРГ. Все три трупа Азефа к вечеру протрезвились и оказались мирными обывателями, добросовестно справлявшими широкую масленицу. Газетный тираж сократился.

ТИФЛИС. Нижними чинами, гулявшими на кладбище, случайно обнаружен склад взрывчатых веществ, много ружейных и свыше ста динамитных патронов, 4 бомбы и различные принадлежности к ним.

ПАРИЖ, 25,II-10,III. Сегодня газета «Matin» напечатала заявление инженера Рутенберга, скрепленное центральным комитетом социалистов-революционеров, по поводу смерти Гапона.
По словам Рутенберга, центральный комитет поручил ему убийство Рачковского и Гапона, так как последний от имени Рачковского, предлагал Рутенбергу выдать членов боевой организации за 100 000 рублей. По этому поводу Азеф от имени комитета вел переговоры с Рутенбергом, и он же предупредил об этом Рачковского, который потом не явился на свидание.
Кроме того. Азеф сообщил Рутенбергу ложный приказ комитета - убить одного Гапона.
По словам Рутенберга, лица, исполнявшие смертный приговор, над Гапоном, убедились в его измене благодаря признанию самого Гапона.

АРМАВИР, 2,III. В квартиру священника станции Уманской явились трое «экспроприаторов». Священник не растерялся и отбил нападение. «Экспроприаторы» скрылись, будучи все трое ранены.

МИНСК (губернский). В 12 часов дня около тюрьмы неизвестный выстрелом из револьвера убил начальника тюрьмы Славинского.

Более недели тому назад в Риме был найден зашитым в мешок труп неизвестного русского путешественника.
Анализ его внутренностей обнаружил. что неизвестный отравлен при крайне загадочных обстоятельствах, и при том отравлен весьма таинственным ядом, неизвестным врачам.
Римская полиция думает, что убитый русский был или революционером-провокатором, или тайным полицейским агентом, павшим от рук революционеров.
Два шофера между прочим показали на полицейском допросе, что в убитом они опознают русского путешественника, которого они везли из Флоренции в Рим и который называл себя богатым помещиком Рихардом Гебелем из России.

Итальянская полиция попала впросак. Две недели она твердила, что найденный в Риме отравленный неизвестный человек - один из русских революционеров или тайных полицейских. Римская полиция главное доказательство в русском происхождении убитого видела в том факте, что на неизвестном было «две рубахи».
- Раз надето две рубахи, значит это русский.
Но верная примета» оказалась плохой приметой.

Убитый оказался не русским, а немцем из Праги, не революционером, а международным шулером и мошенником Карлом Францем Гебель, 26 лет. Личность его установлена французской полицией, которая еще в 1908 году , при высылке Гебеля вместе с другими шулерами из Франции, сфотографировала его и внесла его портрет в списки преступников.
Карл-Франц Гебель разъезжал по модным курортам, бывал в Ницце и на Ривьере и всюду выдавал себя за богатого человека. Он знакомился с богатыми туристами и при помощи своих сообщников обыгрывал их в карты или просто грабил. Шайка Гебеля оперировала также в вагонах железных дорог, соблазняя пассажиров игрою в карты.

Кто убил Гебеля в Риме, пока еще не известно. Но возможно, что он погиб от руки одного из ограбленных им туристов. Догадавшись, что обыгравший его Гебель не кто иной, как шулер, один из доведенных до отчаяния туристов подсыпал яд в стакан с водой и отравил мошенника. Затем турист отобрал у мертвеца перешедшие к Гебелю во время игры деньги и уехал из Италии.
Едва ли удастся обнаружить личность этого случайного убийцы, из жертвы сделавшегося в минуту отчаяния палачом.

В Баку не проходит дня, чтобы кого-нибудь не убили и не ограбили. В лучшем случае взрываются бомбы, и по недосмотру никого не ранят. Сегодня отрадное явление. Бомба даже не взорвалась так как фитиль погас. Зато четыре разбойника ограбили двух управляющих промыслами. Один из грабителей ранен.

ТИФЛИС, 18, VI. Князь Цулукидзе, молодой человек, зайдя в квартиру богатого землевладельца , потребовал 1000 руб., при чем грозил бомбой, держа в руке узел. Домовладелец бросился на князя, свалил его на пол и вырвал узел, в котором оказался картофель. Цулукидзе арестован.

БЛАГОВЕЩЕНСК, 20, VI. «Петербургское телеграфное агентство» оповестило, что 17-го июня в общественном саду «взорвалась бомба вблизи губернаторского дома и что неизвестный ранен». На само деле «взорвалась» бутылка шампанского и притом далеко от губернаторского дома. Раненый тут же был опознан. Он оказался племянником содержателя садового буфета.

ЕКАТЕРИНБУРГ, 29, VI. В Верх-Исетском заводе, в доме врача Эмна взорвалась бомба во время снаряжения квартировавшим там юношей Поповым.
- Для кого ты приготовлял ее?
- Для вас, - ответил Попов на вопрос полиции.
На месте взрыва найден склад взрывчатых веществ, принадлежности для изготовления бомб, много анархической литературы. Попов тяжело ранен. Ему оторвало руку, изуродовало лицо и вырвало глаз.

РИГА. Сыскной полицией задержаны 5 анархистов-коммунистов из 12, прибывших недавно в Ригу из Лондона, с целью совершать экспроприации террористические акты. Найдены бомбы, маузеры и 800 патронов. Задержанные - бывшие здешние революционеры, скрывшиеся от преследования заграницу. Оружием, бомбами и деньгами они снабжены лондонской организацией анархистов-коммунистов.

РИГА, 28, VII. Задержаны еще пять членов прибывшей из Лондона группы анархистов-коммунистов. У задержанных отобраны динамит и печать с надписью: «Мститель».

ПАРИЖ, 17(30), VIII. Бурцев публикует в газетах разоблачения о деятельности женщины-провокатора Зинаиды Ющенко (Юрченко?)-Гернгросс, которая в течение 15-ти лет была членом разных революционных организаций и участвовала в лондонском съезде социалистов-революционеров. Она принимала участие также и в подготовке целого ряда террористических актов.
Гернгросс во всем призналась уличившему ее Бурцеву, который допрашивал ее в Берлине.
Выясняется, что Ющенко заведывала складом бомб, закупала оружие и вербовала Азефу кандидатов в боевую организацию.

ВЛАДИКАВКАЗ,17,Х. Население взволновано новым нападением шайки вооруженных туземцев, ограбившей и убившей владельца лесного склада, вблизи вокзала, купца первой гильдии Кролика. Туземцы, в числе 15-ти человек, в 6 часов вечера ворвались в дом Кролика. Обезоружив двух сторожей и приказав им молчать, туземцы начали грабеж и, затравив открыть несгораемый шкап, захватили все наиболее ценное. Кролик успел выскочить во двор и открыл по разбойникам стрельбу из револьвера, но пулей из винтовки был сам убит. Разграбив дом, туземцы скрылись, уводя одного из товарищей, раненого Кроликом, под руки. Это нападение на склад - по счету уже шестое.

ТИФЛИС. Вчера на Малатовской улице трое вооруженных, выстрелив в проходившего неизвестного, пытались скрыться от преследовавших их городовых, забежали в тупик и оттуда в продолжение двух часов обстреливали из «маузеров» отряд полицейских во главе с полицмейстером, плотно оцепивших тупик. В перестрелке ранены пристав Дашков и городовой. Злоумышленники убиты: умирая они сознались, что прибыли в Тифлис для совершения террористических актов и убили в Елисаветполе уездного начальника Авалияни, жандармского ротмистра и других лиц из администрации.

ВАРШАВА, 9,ХII. Дворник одного из домов на Цегельниной улице, в Лодзи, Ян Слома приговорен на восемь лет в каторгу за убийство жильца того же дома Ношенмахера. На суде выяснилось, что Ношенмахер убит дворником за то, что не дал ему как-то раз на чай.

В насущных практических делах Камо достиг высокого мастерства и заслуженно считался непревзойденным конспиратором, у которого уже было немало и своих учепиков. Один из них — питомец фельдшерского училища при тифлисской Михайловской больнице Серго, он же Григорий Орджоникидзе. Джаваира часто вдвоем с Серго выполняла задания своего брата. Так они и остались на долгие годы друзьями, партийными товарищами.

Другой ученик Камо — Владимир Хутулашвили, в шутку прозванный им Полтора грузина за гвардейский рост, отличался особенно пылким нравом. Он был ярым охотником и воином по призванию. Джаваира и с ним познакомилась в подполье. Они оказывались подолгу рядом, были заняты, захвачены общим делом. Но странно, у нее и мысли тогда пе появлялось о каких-то его чувствах к ней. Гораздо позже и в совершенно пе подходящих условиях, в тюрьме, Владимир признался ей в любви, а затем стал ее мужем, отцом ее дочерей.

«Дворянин Кутаисской губернии Григорий Константинов Орджоникидзе, имевший 19 лет от роду, произносил в местечке Гудауты речи, в которых призывал народ к неплатежу податей, к отказу в поставке рекрут, к уничтожению администрации и полиции, к низвержению царя, который является „первым врагом народа“, к разделению земли поровну между всеми».

Государь император, по всеподданнейшему докладу, в 18 день июня 1908 года высочайше соизволил на лишение дворянина Григория Орджоникидзе прав состояния, согласно приговору Тифлисской судебной палаты 27 марта сего года".

Весной 1917 г. от Степана Шаумяна и Алеши Джапаридзе я впервые услышал о Серго Орджоникидзе. Они работали с Серго в партийных организациях Закавказья еще до революции. Товарищи говорили о нем как о принципиальном и мужественном революционере, неутомимом организаторе масс. Уже тогда из их рассказов в моем представлении сложился яркий образ Серго, овеянный революционной романтикой.

Из пятнадцати лет подпольной деятельности восемь лет провел Орджоникидзе в тюрьмах, на каторге и в ссылке. Тюрьмы Тифлиса, Сухума и Баку, Шлиссельбургская крепость, сибирская и якутская ссылки не сломили железную натуру Серго, а явились университетами борьбы, еще более закалили его идейную убежденность. Ни разу он не отступил и не согнулся.

Хочу рассказать о Серго Орджоникидзе как о человеке, вместе с которым я работал многие годы и оставался дружен до самой его смерти.

Серго был человек очень целеустремленный. Его душевный склад, взгляды — политические и философские, его поступки и образ жизни — все было едино, слитно, крепко сцементировано.

Он хорошо разбирался в сложнейших политических и экономических вопросах. Был большим знатоком партийной политики и тактики, методов борьбы партии и рабочего класса. Невольно возникал вопрос: откуда это было у него? Ведь по образованию он был всего лишь фельдшер.

Мне кажется, что здесь и проявляется одна из наиболее ярких черт этого выдающегося человека. Будучи с детства весьма одаренным, Серго учился всегда — в ходе революционных событий, в жесточайшей борьбе существовавших тогда политических партий, в процессе преодоления внутрипартийных разногласий, в подпольных кружках, в упорной самообразовательной работе, при встречах с самыми разными людьми — личных, на собраниях, заседаниях, конференциях, съездах. Он жадно глотал знания, прочно впитывал их в себя. Тюрьмы и ссылки тоже стали для него великолепным университетом жизни и знаний: я поражался списку книг, которые Серго прочитал, находясь в Шлиссельбургской крепости.

Серго был человеком активного действия, интересовался всем. Очевидно, именно поэтому Серго так ярко проявил себя в самые тяжелые годы борьбы нашей партии.

Как известно, было объявлено, что Орджоникидзе умер от паралича сердца. Теперь все знают, что он покончил жизнь самоубийством. Сталин счел тогда политически нецелесообразным публиковать факт самоубийства такого деятеля, как Орджоникидзе. Кроме того, Сталин тогда сказал, что мы не сможем похоронить Орджоникидзе, как подобает, если объявим, что он самоубийца. Известно также, что Орджоникидзе не оставил ни письма, ни какого-либо другого документа, никаких намеков на причины, приведшие его к самоубийству. Все, кто был близок к нему, знали, что это результат психологического состояния. Многие обстоятельства портили настроение и самочувствие Орджоникидзе в период, предшествующий совершению этого акта.

Первое. Орджоникидзе пользовался большим авторитетом у закавказских товарищей, и они так считались с его мнением, с его опытом в решении многих вопросов, что, естественно, после его отъезда в Москву эти товарищи, приезжая в ЦК партии или на съезд, заходили прежде всего к нему, информировали его, советовались с ним. У Орджоникидзе было постоянное общение с ними. Активная роль Орджоникидзе в руководстве партии была так сильна, что его действия не могли вызвать сомнения в их правильности.

Однако когда в 1931 г. руководство Компартией Грузии перешло в руки Берия — не без прямого содействия Сталина, так как Берия сам не смог бы взобраться на такую партийную высоту, — началась травля Орджоникидзе....

«Дорогой друг Авель!— пишет Владимир Ильич.— Очень и очень рад был получить от Вас весточку. Горячо жму Вам руку и надеюсь, что Вы недолго пробудете в теперешнем Вашем местожительстве... Если есть еще общие знакомые,— горячий привет от меня и от моей жены. Желаю Вам и всем друзьям бодрости и здоровья. Ваш Вл. Ильин»

Послано из Парижа в Баку

В. М. КАСПАРОВУ*
Дорогой товарищ!

«Новой Рабочей Газеты» и «Живой Мысли» 244 я так и не получаю. Беда и только!!

Попросите Авеля посылать мне прямо из Питера ежедневно. В расходах сочтемся!

Ваш Ленин

Написано 11 сентября 1913 г.
Послано из Поронина в Берлин

А. С. ЕНУКИДЗЕ
1) Когда первый и когда последний номер каждой газеты? (с 1911 года).
2) Есть ли в газете денежные отчеты?
Когда?
Сколько?
Все подсчитать и подытожить.

3) Есть ли рабочие группы и взносы. (Все подсчитать по годам.)
4) Тоже - рабочие приветствия и резолюции.
5) Тоже - остальные резолюции и приветствия.
6) Тоже - голосование за «6-ку» и «7-ку».
7) Все аналогичное.

Написано 6 июля 1914 г.
Послано из Поронина в Петербург

Ирина Гогуа. — Брата до восьми лет не крестили, потому что ждали революцию, считали, что она на подходе. Надо было идти в школу, а метрики нет. Пришлось креститься. Крестным отцом был Авель Софронович Енукидзе. Свидетелем — Сергей Яковлевич Аллилуев. Крестной матерью записали мою тетку, которая была в эмиграции в Париже, а вместо нее пришла приятельница мамы Аполоскова.

Ирина Гогуа. — Я уже говорила, что советизация Грузии произошла в 1921 году. Папа с Парменом Чичинадзе, это военный министр, были на теплоходе и в последнюю минуту потребовали шлюпку и отказались ехать в эмиграцию. Я никогда не забуду Сильвестра Джибладзе. Удивительно светлая личность. (Длинная пауза.)

Авель Енукидзе — крестный отец моего брата, а Сильвестр — мой крестный отец. Сильвестр был нелегальный. Оцепляют целые районы, идет бой, ищут Сильвестра. И однажды ночью Сильвестр пришел к нам, потому что некуда было деваться. И на следующий день к нам пришли с обыском, но дверь входная открывалась в переднюю. Он встал за дверь и так простоял. Потом его отвели в другое место. И вдруг прибегают к маме и говорят, что Сильвестр умер. (Пауза.)

В 1921 году папа был уполномоченным правительства по сдаче всего государственного имущества. Он задержался в Батуми, а когда вернулся в Тифлис, а было решение меньшевиков, что они все-таки должны идти на работу, но хозяйственную, папе предложили директорствовать на Адельхановском кожевенном заводе. И он пошел.

К маю впервые приехал Сталин. Это мы записывали? Нет? Ну как же? Коба приехал к праздникам, был назначен митинг в железнодорожном депо, и Иосиф Виссарионович должен был выступать. Но его на руках вынесли из зала, провели блестящий митинг меньшевиков, вытащили старейшего социал-демократа Исидора Ивановича Рамишвили. И в эту ночь Коба уехал. И в эту ночь всех меньшевиков арестовали. Первый приговор был три месяца в порядке изоляции. За это время Котэ Цинцадзе вызвал маму и сказал: «Юлия, я с этим дураком, то есть с Калистратом, говорить не могу. Я ему объясняю, что ни вам, ни вашим детям житья не будет. Пока я у власти, а я, наверно, у власти буду недолго, даю вагон до Батуми, везите все, посажу на теплоход, уезжайте, ради Бога». Ну, Калистрат, конечно, отказался.

Когда прошло три месяца, дали им еще три месяца, потом еще, не помню сколько. И в один прекрасный день, точнее ночью, к нам прибежали железнодорожники и сказали, что только что по направлению к России ушло два вагона с грузинскими меньшевиками.

Мама на следующий день умчалась в Москву, я приехала только в июне 1923 года, а до этого времени мы с братом оставались в Грузии. Туда потом приехала и наша тетка, сестра матери, Вера Николаевна Кольберг. Всех грузин привезли тогда в ярославские коровники, посадили в старую тюрьму с полутораметровыми стенами. Сырость, они там дико болели. (Конец пленки.)

Хорошо помню, как появился Авель и сказал маме: «Юлия, радуйтесь, состоялось решение Политбюро об организации в Суздале политизолятора, там старинный монастырь, вишневые сады и прочая романтика».

Первыми поселенцами Суздаля были грузины Калистрат Гогуа, Владимир Джибладзе, Александр Мгебладзе, Григорий Лордкипанидзе. Кстати, Енукидзе сказал тогда маме, что если бы меньшевики в Грузии продержались еще несколько дней, то армия повернула бы назад. Владимир Ильич, оказывается, был страшно против. Советизация Грузии — это в основном идея Орджоникидзе и Кирова.

Когда Авель рассказывал про монастырь и вишневые сады Суздаля, он, конечно, не думал, что меньшевиков посадят в монастырскую тюрьму. Но их зафугасили туда, и они сразу объявили голодовки, бойкоты. (Конец пленки.)

Ирина Гогуа. — Надежда Сергеевна Аллилуева сначала работала в секретариате Ленина. А затем... Она ведь кончила Промакадемию2. Откуда взялся Хрущев? Когда зашла речь о том, что нужен толковый парень, она сказала, что у них в академии есть толковый парень. И порекомендовала Хрущева. Вот откуда появился Хрущев. А ее специальностью была вискоза, но где она работала, я не помню.

У Надежды были очень правильные и очень красивые черты. Но вот парадокс. То, что она красивая, разглядели, когда она умерла. Она неброская была. Надя в присутствии Иосифа напоминала факира, всегда внутренне напряженная. Она очень многое понимала.

Я уже начала говорить, что Надя в присутствии Иосифа напоминала факира, который в цирке выступает босиком на битом стекле с улыбкой для публики и со страшным напряжением в глазах. Она никогда не знала, что будет дальше, какой взрыв. Хам он был совершенно законченный. Единственное существо, которое его умиротворяло, это Светлана. Когда она обхватывала его мягкий сапог, он угомонялся. Васька его раздражал всегда.

Я знаю обстоятельства самоубийства Нади. Дело было, кажется, в ноябрьские праздники3, я всегда путаю. Они все были у Ворошилова. И Надя сидела напротив Иосифа Виссарионовича. Он, как всегда, ломал папиросу, набивал трубку и курил. Потом скатал шарик, стрельнул и попал Наде в глаз. И вот Надя, при ее очень большой выдержанности, что-то резко сказала ему об азиатской шутке. Он вскочил, обхамил ее по первому классу, тут же позвонил по телефону, заказал машину, а позвонил Леле Т.. А Леля Т. работала у нас в аппарате, заведовала протокольным отделом. Говорят, во время гражданской войны где-то на фронте у нее были какие-то отношения с Иосифом. Леля была единственным человеком, у которого стояла вертушка. И иногда раздавался звонок, Леля бежала к Авелю и исчезала.

Иосиф уехал. Надя какое-то время побыла и ушла домой.

В два часа ночи к Авелю пришел Ворошилов и сказал, что ему очень не понравилось лицо Нади, когда она уходила. Авель говорит, пойдем лучше утром. Когда я буду идти на работу, зайду обязательно. Няня детей рассказывала, что Надя пришла, прошла в детскую, разбудила детей, плакала, потом сказала, что идет спать, чтоб ее до восьми утра не будили. Выстрела никто не слышал, а когда пришли, она была мертва.

Вот все дело аппарата Енукидзе — это дело смерти Нади Аллилуевой, потому что первое заключение медицинское о ее смерти, подписанное Левиным и Канель, было такое, что выстрел произошел из браунинга, впритык приставленного под левую грудь, так, что от этого получился ожог, и смерть была моментальной. (Пауза.)

В этот период между Енукидзе и Ягодой шла распря из-за комендатуры Кремля, и часть отделов была выведена из Кремля, те отделы, которые были связаны с внешним миром, в частности бюджетная комиссия, комиссия по культуре. Ее одно время возглавлял Луначарский; когда его сняли с поста, она была переведена в ГУМ.

—А что было в ГУМе в то время?

—Дальняя часть оставалась торговой, а вот фасад, смотрящий на Мавзолей, занимали учреждения.

Но дело в том... Авель Сафронович, как всякий старый холостяк, был человеком очень пунктуальным. Вот если он говорил, чтоб я приходила сегодня обедать, и я приходила раньше — а жил он во Фрейлинском корпусе, у него была очень скромная квартира: передняя, направо вход в кабинет, это же гостиная, маленькая спальня, а налево очень маленькая столовая, так вот, если я приходила раньше, я, конечно, проходила в кабинет, садилась на диван, брала пепельницу, начинала курить. Входил Авель. Первое, что он делал, — брал пепельницу и ставил ее на место.

Понимаете, тут произошла поразительная вещь. Первый акт, констатировавший смерть, подписали Капель и Левин, там четко было сказано, что смерть произошла от выстрела браунинга. Енукидзе на нем написал «в архив», но не написал «секретно». Поэтому через час это стало достоянием всего нашего аппарата. И дело Енукидзе — это дело смерти Нади Аллилуевой. Все вопросы в основном вертелись вокруг этого дела...

Ирина Гогуа. — Авель был вхож к Сталину. Их многое связывало, во-первых, бакинская работа, во-вторых, его устраивало, что в Президиуме ЦИКа есть Авель. Председателем ЦИКа был Михаил Иванович Калинин, но мы его видели в аппарате только в дни заседания Президиума. Он был занят своей приемной, а делами ЦИКа, в общем, вершил Енукидзе.

Между Енукидзе и Ягодой шла распря из-за комендатуры Кремля. Власть Ягоды у стен Кремля кончалась, ибо комендатура подчинялась Енукидзе. Но это был период, когда все вожди жили в Кремле. Все они получали обязательный экземпляр всего, что издается. У них у всех были тысячные библиотеки. И у них были частные библиотекари, которым Енукидзе давал пропуск в Кремль, и они там работали. Об этом я рассказывала. Но один из доводов Ягоды заключался в том, что он не может отвечать за целостность вождей, когда табун каких-то баб ходит по Кремлю. (Смеется.)

Я говорила, что в библиотеке работала бывшая княжна Урусова, Раевская, Муханова, дочь меньшевика Калистрата Гогуа. Это Енукидзе в актив не записывалось. Кроме всего прочего, у нас в аппарате было очень много беспартийных. И Енукидзе пришлось Ягоде уступить.

Я говорила, что дело Енукидзе — это дело смерти Нади Аллилуевой.

Ирина Гогуа. — В лагере коммунисты считали, что с ними произошла какая-то ошибка, что вот-вот придет время, и разберутся во всем. А мы, беспартийные, вроде виноватые. А всем досталось одинаково.

В 1938 году в Уфе я узнала о конце Авеля Енукидзе... (Пауза.)

Судьба Енукидзе тем более поучительна, что сам он был человеком без особых примет, скорее типом, чем личностью. Он пал жертвой своей принадлежности к старым большевикам. В жизни этого поколения был свой героический период: подпольные типографии, схватки с царской полицией, аресты, ссылки. 1905 год был, в сущности, высшей точкой в орбите "старых большевиков", которые в идеях своих не шли дальше демократической революции. К Октябрьскому перевороту эти люди, уже потрепанные жизнью и уставшие, примкнули в большинстве своем со сжатым сердцем. Зато тем увереннее они стали устраиваться в советском аппарате. После военной победы над врагами им казалось, что впереди предстоит мирное и беспечальное житие. Но история обманула Авеля Енукидзе. Главные трудности оказались впереди. Чтоб обеспечить миллионам больших и малых чиновников бифштекс, бутылку вина и другие блага жизни, понадобился тоталитарный режим. Вряд ли сам Енукидзе - совсем не теоретик - умел вывести самодержавие Сталина из тяги бюрократии к комфорту. Он был просто одним из орудий Сталина в насаждении новой привилегированной касты. "Бытовое разложение", которое ему лично вменили в вину, составляло, на самом деле, органический элемент официальной политики. Не за это погиб Енукидзе, а за то, что не сумел идти до конца. Он долго терпел, подчинялся и приспособлялся. Но наступил предел, которого он оказался неспособен переступить. Енукидзе не устраивал заговоров и не готовил террористических актов. Он просто поднял поседевшую голову с ужасом и отчаяньем. Он вспомнил, может быть, старое пророчество Калинина: Сталин завезет нас всех в канаву. Вспомнил, вероятно, предупреждение Ленина: Сталин нелоялен и будет злоупотреблять властью. Енукидзе попробовал остановить руку, занесенную над головами старых большевиков. Этого оказалось достаточно. Начальник ГПУ получил приказание арестовать Енукидзе. Но даже Генрих Ягода, циник и карьерист, подготовивший процесс Зиновьева, испугался этого нового поручения. Тогда Ягоду сменил незнакомец Ежов, ничем не связанный с прошлым. Ежов без труда подвел под маузер всех, на кого пальцем указал Сталин. Енукидзе оказался одним из последних. В его лице старое поколение большевиков сошло со сцены, по крайней мере, без самоунижения.

Л. Троцкий.
Койоакан, 8 января 1938 г.

ТИФЛИС, 18,I. В урочище Лагодехи убит капитан Лорийского полка Мокротоваров. Дело было так. Офицер, услышав ночью шум, пошел узнать причину его. Оказалось, что домохозяин Петросьян справлял свои именины. На требование офицера дать покой. Петросьян с площадной бранью набросился на него и изрубил буквально в куски кинжалом. Все это произошло на глазах пьяных гостей и денщика, кричавшего о помощи. Прибежавшие солдаты из проходившего патруля нашли лишь останки капитана.

В Петербурге на Невском проспекте задержан бывший земский начальник, душевно больной Левицкий, собравший около себя толпу и рассказывавший ей о том, что Швеция готовится напасть на Россию, В самом-де непродолжительном времени над Петербургом появится шведский воздушный флот, с которого будет брошен целый дождь бомб и Петербург будет уничтожен. Левицкий был отправлен в приемный покой. (Соб. кор.).

КАИРО (Штат Иллинойс). Между полицией и чернью произошло столкновение, причем один белый был убит и несколько человек тяжело ранено. Толпа намеревалась линчевать арестованного Негра, совершившего вчера ограбление. До 500 человек направились к тюрьме и потребовали выдачи арестанта. На отказ шерифа толпа отвечала угрозами разгромить тюрьму. Тогда шериф велел стрелять в толпу. В город посланы войска.

ФИЛАДЕЛЬФИЯ. Беспорядки на улицах города продолжаются. Полиция не в силах справиться с бунтовщиками. Во время схваток с полицией несколько человек убито, масса раненых. Положение представляется весьма серьезным, так как правительство не в силах справится с демонстрантами.

ФИЛАДЕЛЬФИЯ. К вечеру полиции удалось восстановить порядок на улицах. Тюрьмы и госпитали переполнены. Убито до 100 человек.

ЕКАТЕРИНОДАР. В Романовском около 15 вооруженных злоумышленников. окружив почтово-телеграфную контору, взломали кладовую и захватив 22 000 руб., бежали. При преследовании один полицейский убит. Похищенные деньги, пробитые и негодны е для обращения, были сданы казначейством на почту для доставки в Екатеринодар. На место происшествия выехал начальник области.

ОДЕССА. На проходившего по Степной улице фабриканта Генслера набросились трое грабителей, требуя денег. Подоспевший на крики городовой произвел в грабителей два выстрела. Ответными выстрелами городовой убит. Другим городовым один из злоумышленников убит, второй ранен; третий скрылся.

ЦАРИЦЫН, 12 апреля. Царицынцы уже привыкли: как воскресенье, так новое скандальное выступление иеромонаха Илиодора. На этот раз речь произнесена на пикантную тему – о пресловутом «старце Григории». Илиодор говорил:
- Когда старец Григорий в моем присутствии ласкал и целовал женщин, он говорил мне: «Видишь – целую, глажу, а ты не смущайся». Я отвечал: «Я не смущаюсь, однако сам не позволяю себе ни целовать, ни гладить, ибо отцы того не заповедали. На это старец возразил: «А мне можно».
- Должно быть, решил Илиодор, - старцу дано Богом а мне не дано.
Праздная публика, ходящая на проповеди Илиодора для развлечения, потешалась, кучка поклонников-изуверов благоговейно внимали, а люди религиозные все ждут, когда же уберут от нас этого больного человека?

Вчера по Петербургу ходил слух, будто на члена государственной думы от С.-Петербурга, П.Н.Милюкова, в Выборге совершено нападение.
Слухи давали даже подробности:
- П.Н.Милюков, дескать, тяжело ранен кистенем в голову и в бессознательном состоянии был доставлен в больницу. На телеграфный запрос в Выборг, от местной администрации была получена, однако, вчера телеграмма:
- «О нападении на Милюкова здесь ничего не известно»...
Точно место пребывание г. Милюкова неизвестно, От П.Н. Милюкова домашние его вчера никаких писем и телеграмм не получали.

СИМФЕРОПОЛЬ, 12 апреля. В мелитопольском уезде убит в перестрелке со стражниками известный крымский разбойник Варавва, долго остававшийся неуловимым, о подвигах которого складывались целые легенды.
Вместе с Вараввой убит и его ближайший товарищ Филатов. Стражник Хорунженко тяжело ранен.

СЕВАСТОПОЛЬ, 15,IV. Житель селения Караджи. Евпаторийского уезда, Гаврило Моцсар справлял свою свадьбу. В самый разгар пира на пороге появился незваный гость, - стражник.
- Юбки вверх! – крикнул стражник, обращаясь к женщинам.
Возмущенные этой выходкой, гости бросились на стражника. Произошла свалка.
Стражник был убит.
Пять человек гостей, с молодоженом во главе, предстали теперь перед заседавшим в Евпатории окружным судом по обвинению в убийстве.
Вердиктом присяжных обвиняемые оправданы.

По отрывочным сведениям, полученным из уезда, произошло крупное несчастие на почве применения закона 9 ноября.

Крестьяне не пожелала допустить вырезки для своих односельчан отрубных участков, которые проектировались вблизи усадеб. Прогнали землемера, ранили земского нач. Емельянова и члена землеустроительной комиссии Г.А.Ростовцева. Вызвали роту пехоты, приехал губернатор и в результате до 20 чел. раненых и убитых. Из Ельца прибыли судебные власти, которые 18 отправились на место

ВАРШАВА, 4,VI. Начальник радомского губернского жандармского управления полковника Вонсяцкий убит в своем служебном кабинете неизвестным, бывшим у него в качестве агента по политическому розыску.
Убив Вонсяцкого, неизвестный также застрелился.
Бывший с неизвестным его сообщник также застрелился.
Полковник Вонсяцкий недавно возвратился в Радом из Варшавы, где он присутствовал при разборе в военно-окружном суде дела о радомской с.-р. организации 1905 и 1906 годов, по которому 20 человек были приговорены к ссылке в каторгу.

ВЛАДИКАВКАЗ, 4, VI. На военно-грузинской дороге казаками задержан давно скрывавшийся абрек Мамуко Арабули. Доставленный на казачий пост, Арабули в момент обезоружения вырвал из рук полицейского чиновника кинжал, убил объездчика, ранил двух казаков и бросился бежать в лес. Залпом казаков он был убит.

ОРЕЛ, 5,VI. В селе Брянцеве, Дмитровского уезда, ночью убит и ограблен крестьянин Степин, обладатель полумиллионного состояния. Убийцы нанесли Степину раны и задушили веревкой.

ВЛАДИВОСТОК 14 VI. На Руссо-китайской границе близ озера Ханка, китайскими солдатами было произведено вооруженное нападение на русскую деревню Турий-Рог, с целью освобождения отнятой у китайцев контрабанды. Встретив со стороны русских крестьян сопротивление, китайские солдаты открыли стрельбы, при чем один крестьянин был убит, два другой ранен.

ГЛАВА ТРЕТІЯ.
О принятіи въ службу по образованію.

Удостоенные ученыхъ степеней, а равно выдержавшіе окончательное университетское испытаніе, утверждаются, въ случаѣ вступленія въ гражданскую службу: Докторъ въ чинѣ восьмаго, Магистръ - въ чинъ девятаго, получившій дипломъ первой степени - въ чинѣ десятаго класса и получивщій дипломъ второй степени - въ чинѣ двѣнадцатаго класса

Окончившіе курсъ въ бывшей Варшавской Главной Школѣ со степенью Доктора или Магистра, при поступленіи въ гражданскую службу утверждаются: удостоенные степени Доктора - въ чинѣ десятаго, а получившіе степень Магистра - въ чинѣ двѣнадцатаго класса.

Примерно через год после отставки Герасимова Охрана стала обкатывать нового тайного агента, который стал специализироваться на политических махинациях революционеров, а не на их терроре. Этого агента звали Роман Малиновский. Он являлся грабителем-взломщиком, которого в 1910 году завербовал в тюрьме Белецкий за обычную начальную оплату в пятьдесят рублей в месяц. Роль Малиновского как двойного агента преувеличили, так как он принадлежал к партии социал-демократов большевистского направления и таким образом был связан с Лениным. Коммунисты и те, кто стал придерживаться их взглядов, ошибочно и почти мифически сравнивали его с Евно Азефом. Однако на самом деле, несмотря на все недостатки Азефа, он стоял на голову выше Малиновского по отваге, уму, организаторским способностям, знанию своих современников и даже в вопросах этики. Азеф был двойным агентом, человеком, который ловко вел опасную игру с достойными противниками. А Малиновский — обычный преступник, обращенный в доносчика, который никогда не действовал, в отличие от Азефа, против Охраны и который предал гораздо менее опытную группу оппозиционеров — социал-демократов.

Член 1-й Гос. Думы Р.В.Малиновский, избранник рабочих Московской губ., в беседе с нашим сотрудником по поводу выборов членов Гос. Думы от Московской губ. высказал следующее:
-Мы отнюдь не переоцениваем значения той победы, которую удалось одержать оппозиции на выборах третьего дня.
Левому блоку не удалось провести намеченных им кандидатов. Главное значение победы в том, что нам удалось разбить правый блок и провалить правых кандидатов.
Чему приписать пашу победу? Думаю, главным образом, тому, что крестьяне в последний момента совпали, что их интересы ближе к интересам рабочих и оппозиции, чем к интересам правых. Их голосами преимущественно, были забаллотированы правые кандидаты.
Большая заслуга в этом принадлежит рабочим, которые своей, солидарностью и энергией сумели привлечь к себе голоса крестьян.

О своем избрании Р.В.Малиновский говорит:
-Для меня избрание в члены Гос. Думы не имеет того значения, какое в обычном представлении связывается с этим званием.
Ни почет ни материальное положение меня в данном случае не интересуют!..
Я избранник рабочих и задачей своей деятельности в Гос. Думе считаю, главным образом, защиту интересов рабочего класса.
Тактика моя в Гос. Думе будет строго согласована с тактикой с.-д. фракции. Моими избирателями вручен мне наказ, по которому я должен поднять вопрос о пересмотре дела с.-д. второй Думы, о пересмотре выборного закона 8 июня 1907 года. [...]

МОСКВА. На Воробьевых горах вчера вечером арестована группа лиц. Были делегаты съезда приказчиков и депутат Малиновский. Последний, по выяснении звания, освобожден. Остальные задержаны.

..Осенью 1913 года в Париж приехал Ильич с Р. Малиновским 237. Секция назначила открытое собрание с докладом Малиновского о рабочем движении в России, расколе думской с.-д. фракции. Последний вопрос настолько сильно волновал русскую эмиграцию, что огромный зал (на площади Д’Орлеан) был битком набит. Настроение у всех напряженное; наши враги — ликвидаторы, бундовцы, плехановцы, «впередовцы» и примиренцы — приготовились, что называется, разбить нас в пух и прах за деяния Малиновского.

Но вот вышел Малиновский, и публика сразу сосредоточила свои взоры на нем...

Странный уход из Госуд. Думы Р. В. Малиновского.

Заявление с.-д фракции.

Фракция опубликовала сегодня в газете «Путь Правды» следующее заявление:
«Вчера, вечером, в Думе председателем было доложено, что депутат Малиновский подал заявление о сложении депутатских полномочий. Этот факт является совершенно неожиданным для нас всех. Российская с.-д. рабочая фракция занята в настоящее время выяснением причин поступка Малиновского. Мы дадим подробные сведения об этом поступке, - вызывающем всеобщее недоумение, а пока призываем рабочих выжидать точных сведений от фракции».
Отказ от объяснений.

О шаге г. Малиновского с.-д. фракция, т.-е. так-называемая «шестерка», узнала от товарища председателя Думы А. И. Коновалова.
Вчера, по окончании заседания, два члена фракции явились к г. Малиновскому на квартиру с просьбой сообщить мотивы своего ухода из Думы.
Г. Малиновский никакого ответа дать не пожелал и в тот же вечер, как заявила его жена, уехал в Варшаву.
Отъезд Р. В. Малиновского за границу.

Сегодня, поздно вечером, стало известно, что Малиновский уехал за границу.
Предполагают, что он отправился в Берлин.
Как выяснилось, г. Малиновский еще 5-го мая взял заграничный паспорт.

Экстренные заседания фракции.

Вчера, вечером, и сегодня происходили экстренные заседания с.-д. фракции по поводу ухода из Государственной Думы Р. В. Малиновского.
На собрании было выяснено, что работа членов Думы, принадлежащих к с.-д. фракции, происходит в самых ужасных условиях. Вследствие полицейских гонений ни одно сведущее лицо не может и не желает работать при фракции, ибо все боятся ареста или высылки.

Нет никакой возможности нанять секретарей, так как за это время арестовано их около десятка. Депутатами. с.-д. фракции, при подготовке к выступлениям в Думе по тем или иным сложным вопросам, приходится самим находить и компилировать весь сырой материал для своих речей, потому что поручать эту работу некому.
Некоторые члены фракции склонны были именно этими обстоятельствами объяснить странный, неожиданный уход г. Малиновского из Государственной Думы.
Настроение с.-д. фракции. Вообще, представители с.-д. фракции воздерживаются от оценки шага г. Малиновского и подчеркивают что с.-д. депутаты являются представителями известной организации: это не свободные люди, могущие распоряжаться собой по усмотрению. ф1 С.-д. всегда гордились дисциплиной, и г. Малиновский, во всяком случае, слишком грубо ее нарушил, сложив полномочия, не доложив об этом фракции.

Роль Р. В. Малиновского во фракции.

Р. В. Малиновский, как известно, примыкал к большевикам. Во все время существования 4-й Думы Малиновский энергично стремился к выделению большевиков из общей с.-д. фракции и, в конце-концов, этого и добился, создав отдельную группу:
Г. Малиновския руководить с.-д. парламентской работой в бюджетной комиссии и в комиссии по рабочим делам.
Из последних выступлений г. Малиновского обращала на себя внимание речь, в которой он мотивировал обструкцию крайней левой во имя свободы парламентского слова. Г. Малиновский был тогда, так же, как и его товарищи, устранен из Думы на 15 заседаний и выведен из зала с применением силы.
Когда затем состоялся банкет в честь устраненных членов Думы, г. Малиновский произнес яркую речь, произведшую большое впечатление на собравшихся.

В беседе со своими товарищами, еще на прошлой неделе, г. Малиновский заявил:
— Господа, неужели мы снова вернемся к какой-то нормальной законодательной работе, когда нас со всех сторон жмут и стараются сделать всех безмолвными манекенами?
Характерно, что раньше г. Малиновский был сторонником «отзовизма», т.~е. того течения в с.-д. партии, которое стояло вообще за отозвание с.-д. депутатов, и представителей рабочих из Государственной Думы.

Газеты принесли известие, что Р.В.Малиновский убит на Галицийском театре войны. Сложив депутатские полномочия, он потерял иммунитет и в отношении призыва в войска, и, в качестве запасного, он должен был вступить в ряды действующей армии.

По жестокой иронии судьбы Малиновскому - поляку по происхождению - пришлось пасть в рядах войск Николая Романова, боровшихся за захват Галиции. Он, так ненавидевший российский деспотизм и с такой любовью относившийся к польским рабочим и крестьянской бедноте, он должен был пойти под командой царских генералов на несчастную Галицию.

Трудно говорить о заслугах Малиновского пред русским рабочим движением после того громадного урона, который он нанес с.-д. делу своим внезапным сложением думских полномочий в мае этого года. Но одно мы обязаны выполнить в особенности после его смерти. Это - уберечь его память от злостной клеветы, очистить его имя и его честь от позорящих наветов.

Да, Малиновский совершил в мае 1914 г. непростительный грех пред рабочим движением. И за это наша партия беспощадно осудила его самой тяжкой карой - поставила его вне рядов. Но - Роман Малиновский не опозорил «гражданский сан», он был честный человек, и обвинения против него в политической нечестности были грязным вымыслом.

И Малиновский был не только честный человек, он был талантливый работник пролетарского дела. Тысячи человеческих слабостей были не чужды ему. Но он был отмечен искрой таланта. И талант свой - крупный талант агитатора и трибуна - он отдал на служение нашему великому пролетарскому делу. И то, что сделал Роман Малиновский за недолгие годы своей с.-д. деятельности (1906-1914), то, что он сделал, в особенности с 1912 по май 1914 г., не пропадет даром и не забудется ни одним участником с.-д. движения.

Когда думаешь о Романе Малиновском, невольно приходит на память характеристика, данная одним из вождей австрийской с.-д. недавно убитому товарищу Шумейеру, известному венскому народному оратору и депутату. Er hatte alles vom Agitator und nichts vom Organisator (у него были все данные агитатора и никаких данных организатора) - было сказано о покойном Шумейере. То же можно сказать о Романе Малиновском. У него тоже были все данные крупного агитатора и никаких данных организатора. Но условия нашей русской партийной жизни существенно отличаются от западной Европы. При наших условиях работы такому деятелю, как Малиновский, пришлось нести на себе всякую работу, - в том числе и такую, на которую он был органически неспособен. Это выбивало его из колеи, лишало его уравновешенности, наживало ему врагов... И это, несомненно, тоже способствовало ускорению того личного кризиса, который надломил Малиновского и заставил его совершить политическое самоубийство.

Легко представить себе душевное состояние Малиновского после того, как он понял, каким непоправимым шагом было его сложение депутатских полномочий. У него бывали минуты глубочайшего уныния, когда он совершенно переставал верить в себя и готов был наложить на себя руки. Но бывали и минуты другие, когда в нем просыпался прежний Малиновский, когда он говорил: я еще найду в себе силы еще послужить рабочему делу и 10-20 летней работой загла- жу свой грех перед партией... И, глядя на этого выдающегося, талант- ливого работника, так хотелось, чтобы случилось именно последнее.

Кровавая война неожиданно решила и этот вопрос...

Сокольников был старше меня. Он казался мне стратегом: мало разговаривал, почти никогда не улыбался, любил шахматы. Бухарин был весел и шумен. Когда он приходил в квартиру моих родителей, от его хохота дрожали стекла, а мопс Бобка неизменно кидался на него, желая покарать нарушителя порядка

Первым местом проживания Николая Бухарина становится немецкий город Ганновер, где он жил с октября 1911 года до сентября 1912 года.

Лето 1912 года они провели в курортном городе Польше — Закопане. Там же, по воспоминаниям В.И. Бухарина, жили В.И. Ленин и Н.К. Крупская, туда же приезжал отец Николая, «который часто играл с Владимиром Ильичем в шахматы». Н.К. Крупская так описывает их первую встречу: «Смотрим раз в окно и видим — идет какой-то молодяга с огромным холщовым мешком на плече. Это и оказался Орлов, он же Бухарин» [32]. В Закопане Бухарин занимался живописью и продолжал работу над запланированными и начатыми в Ганновере исследованиями.

ПИСЬМО Н. И. БУХАРИНУ

Письмо было написано в октябре 1916 года. В письме к В. И. Ленину от 8 (21) октября 1916 года Н. И. Бухарин писал: «Часа за два до отхода парохода получил Ваше письмо». Письмо Ленина содержало поручения, которые Н. И. Бухарин должен был выполнить в Америке. В другом письме В. И. Ленину, написанном в ноябре 1916 года, Н. И. Бухарин писал: «Мы (тут и Александра Михайловна) предпринимаем целый ряд шагов в духе указанных Вами в письме ко мне» (Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

После Февральской революции 1917 года Бухарин выехал из Америки через Японию в Россию. Сейчас же после возвращения из-за границы он принял деятельное участие в подготовке октябрьского переворота, вошел в состав ЦК, руководил октябрьским переворотом в Москве, стал главным редактором «Правды», произнес от имени ЦК большевиков известную речь перед Учредительным собранием.

Во время сепаратных брестских переговоров с Германией Бухарин резко выступил против позиции Ленина, создал в Москве «группу левых коммунистов» с собственным органом «Коммунист» и сложил с себя обязанности главного редактора «Правды». После неудавшегося восстания «левых эсеров» он вновь присоединился к Ленину. Бухарин — один из организаторов Коминтерна (Ленин, Зиновьев, Троцкий и Бухарин) и бессменный член его Президиума до 1929 года.

В переходную эпоху, когда одна производственная структура сменяется другой, повивальной бабкой является революционное насилие. Это революционное насилие должно разрушить оковы развития общества, т.-е., с одной стороны, старые
формы «концентрированного насилия», ставшего контрреволюционным фактором, старое государство и старый тип производственных отношений. Это революционное насилие, с другой
а стороны, должно активно помочь формированию новых производственных отношений, создав новую фому «концентрированного насилия», государство нового класса, которое действует,
как рычаг экономического переворота, изменяя экономическую
структуру общества

С более широкой точки зрения, т.-с. с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностыо, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи. В самом деде, эпоха пролетарской диктатуры есть в то же время эпоха деформации классов.

В 1928 году Сталин начал широкое наступление против «правых», во главе которых стоял Н. И. Бухарин. Выступления против Бухарина были не столько пробным шаром, столько глубоко рассчитанной рекогносцировкой в стане настоящей и возможной армии бухаринцев. ЦК, вернее его Секретариат, боролся за резкую дифференциацию партии — «за» и «против» Бухарина. Низовая партийная масса была уже в руках сталинского партийного аппарата, но в верхах партии соотношение сил далеко не определилось....

Мне хорошо запомнились в связи с этим выступления тогдашнего члена ЦКК Стэна и Сорокина, члена бюро ВКП(б) нашего института. Стэн открыто разделял нынешние взгляды Бухарина, но Сорокин в глазах икапистов и ЦК все еще числился в ортодоксальных рядах. Но сегодня наступил день, когда нужно было класть свои карты на стол. Как это сделает Сорокин?

Сорокин прежде всего взял под сомнение теоретическую ценность и доброкачественность самого доклада. Еще свежо звучит в моих ушах вводный тезис Сорокина: «такого серого, теоретически бездарного и политически убогого доклада я не ожидал даже от Мехлиса», — заявил он. Это введение приковало к речи Сорокина всеобщее внимание. Водворилась выжидательная тишина. Сорокин пункт за пунктом начал анализировать доклад, обвиняя докладчика то в сознательной фальсификации марксистско-ленинской теории, то в явно невежественной ее интерпретации.

Когда Мехлис начал настойчиво протестовать против «демагогических приемов» оратора, то Сорокин ответил, что он готов извиниться перед докладчиком, если докладчик ему растолкует следующее положение — при этих словах Сорокин прочел довольно большую цитату с явно марксистскими рассуждениями о путях развития современного капитализма и, закончив цитату, вызывающе обратился к Мехлису:

— Скажите, товарищ Мехлис, согласны ли вы с изложенными здесь положениями?

— Конечно, — ответил Мехлис.

— Тогда поздравляю вас, товарищ Мехлис, — цитата эта из Муссолини, — сказал Сорокин под всеобщий хохот собрания.

ПАРИЖ 9(22),VII. Арестованы четверо русских, обокравших одного здешнего меховщика на несколько десятков тысяч франков. Арестованные заявили, что они анархисты и произвели кражу с целью добыть денег на выделку бомб. В среде здешних революционеров задержанные совершенно неизвестны. Полагают, что их заявление о принадлежности к анархизму - выдумка.

ВЕНА, 18,VI-1,VII. В львовском университете сегодня произошло кровопролитное столкновение между студентами и поляками.
Русинские студенты назначили в аудитории университет собрание, о котором заблаговременно заявлено не было. Предполагалось обсуждать вопрос об учреждении русинского университета.
Польские студенты вторглись в аудиторию и дали два залпа из револьверов. Выстрелами был убит студент Коков и двое студентов тяжело ранены. Во время свалки получили поранения четыре польских студента и два педеля. 1 Драки и стрельба из револьверов продолжались на улице. Вызванные войска арестовали в аудиториях 300 студентов. Прокурор и следователь производят в университет дознание.

ПСКОВ, 18,VI. Крестьяне деревни Вашки, Островского уезда, захватили 100 десятин земли помещика Бибикова и начали самовольно рубить лес. К месту порубки выехали земский начальник и пристав с отрядом стражников. Крестьяне оказали сопротивление. Порядок восстановлен, арестовано 30 человек.

ТИФЛИС, 22, VI. В Авчалах, около Тифлиса, в общественном саду в 11 часов ночи сельский старшина Джаваев со стражниками, по желанию садовладельца, направился к «гулявшей» компании, чтобы предложить заплатить за выпитое вино. Компания встретила подходивших выстрелами. Убиты старшина и стражники. Гуляки, отстреливаясь, скрылись. Дачная публика в панике бежала.

ЛОНДОН, 23,VI-6,VII. Поединок боксера – «белого», Джеффри, и негра, Джонсона, устроенный в городе Рено в штате Невада, кончился победой негра.*) Известие это встреченное ликованием негров во всех городах Америки, крайне озлобило белых. Начались схватки на почве племенной вражды, в которых уже убито 13 негров и сотни ранено.
Известия о беспорядках получены из Нью-Йорка. Питтсбурга, Сен-Луи, Техаса, Вашингтона, Атлданты, Нью-Орлеана, Цинцинната, Пуэбло, Чикаго и Алабамы.

*) Несколько десятков тысяч народа собралось в Рено посмотреть на этот матч. Победитель должен был получить 100 000 долларов.

ЛОНДОН, 26,VI-9,VII. В Америке запрещены демонстрации картин синематографа с изображением поединка белого Жеффери с негром Джонсоном. Победа негра послужила поводом к нападениям на негров в разных городах Америки, при чем несколько негров убито и сотни раненых. В австралийском парламенте, равно в индийской прессе, поднят вопрос об аналогичном запрещении. То же предложение будет внесено в палату общин в понедельник.

ВЛАДИВОСТОК, 2, VII. Шайкою хунхузов произведено нападение на кирпичный завод у устья реки Суйфун. Шайка обстреливала завод, при чем был убит один рабочий.
Хунхузы ограбили завод и ушли в горы. Для их преследования выслана воинская команда.

МОСКВА. Сегодня охранная полиция обнаружила шайку анархистов-коммунистов в составе 12 человек, которые все задержаны. У них найдены два разрывных снаряда, напоминающее по форме бомбы. Один из них оказался заряженным динамитом, а другой меленитом. Кроме того найдены восемь револьверов новейших систем, патроны, компасы и карты Тверской и Костромской губерний, а у двоих были отобраны 800 р. – только что награбленные в почтовом отделении близ Костромы. Анархисты готовили новое крупное вооруженное ограбление. Двое из арестованных преступников проживали в солодовниковском доме дешевых квартир, который в виду этого сегодня всю ночь и весь день был оцеплен полицией, производившей обыски. Так как в доме этом живут 2000 человек, то обыски окончились только в 7 час. вечера.

После ареста 12-ти членов группы анархистов-коммунистов, о котором мы сообщали, аресты продолжались, и теперь задержано всего до 30-ти человек. Некоторые из них были арестованы в Брянске, где было произведено несколько обысков. При обысках найдено было много номеров журнала «Буревестник» и «Бунтарь-анархист», револьверы системы Парабеллюм и Маузера, 200 патронов, различны е принадлежности для изготовления разрывных снарядов, около фунта пикриновой кислоты для заряжания бомб и три оболочки для бомб.

Армянский Азеф
БАКУ, 30,VIII. В армянском обществе произвело сильное впечатление получение из-за границы выдержки из №№ 5 и 6 органа партии «дашнакцутюн» - «Дрошак». В статье «Дрошака» сообщается о том, что бывший редактор издававшейся в Тифлисе газеты «Нор Дар» (органа армянских клерикалов) армянский публицист Спандар-Спандарян с января 1904 года состоит агентом департамента полиции и числится в его списках под именем Амирова. В начале своей провокаторской деятельности Спандарян получил единовременно тысячу рублей, а теперь получает по двести руб. ежемесячно. Обязанность Спандаряна – выдавать армянских революционеров.

ПАРИЖ, 1(14),IХ. В.Л.Бурцев заявил нашем у корреспонденту, что в 1905 году Леонид Петрович Меньшиков, бывший помощник Зубатова, сообщал письмом социал-революционерам о том, что Азеф - провокатор.
Затем Меньшиков через Бакая вошел в сношения с Бурцевым и дал ему много интересных указаний.

БАЗЕЛЬ, 29 (16) сентября. На вокзале взорвалась упакованная в ящик бомба. Тяжело ранены двое железнодорожных служащих. Арестован собственник ящика - русский из Загреба.

Поляки-студенты, по словам Лашкевича, совершенно завладели Киевским университетом, который перестал быть русским настолько, что начались уже внутренние брожения и недовольство среди русского и малорусского студенчества против поляков-студентов, которые своими приемами и резкими обхождениями оскорбляли на каждом шагу все русское, к коему относились презрительно, надменно, дерзко. Наконец, всему этому был положен конец после раздавшихся громовых статей в издававшейся газете «Киевлянин» профессора Шульгина, по поводу возникшего в то время продолжавшегося польского восстания. В университете польская партия студентов в торжественном зале разбила золотую рамку, в коей помещен был рескрипт императора Николая I об открытии университета св. Владимира, и изорвала рескрипт, — тогда студенты-великороссы и малороссы, забыв в момент вражду между собой, набросились в зале на студентов-поляков и жестоко последних исколотили, после чего Киевский университет перестал быть «польским», и уже на другой день и в последующее время в университете польский язык стал уже не слышан в здании университета, и надменность поляков-студентов над другими народностями перестала существовать

Воспитанники гимназий, поступившие в университет, были распропагандированы в противоправительственном духе и направлении еще в гимназиях и совершенно ни к чему подготовлены не были, в большинстве были не только полуграмотные, но безграмотные на русском языке, которого совершенно не знали; приходилось мне производить допросы этих гимназистов-политиканов, поступивших в университет, и они не в состоянии были не только изложить свои показания на бумаге, но даже не могли писать под диктовку и делали такие ошибки в правописании, что в ужас становился от мысли, что этот студент, бывший гимназист, мог получить гимназический аттестат.

Боже мой, что делалось в Киевском университете до введения автономии! Это что-то ужасное, что не поддается описанию. Храм науки превращен был в сбор не студентов, а людей, у которых ничего святого и человеческого не было. Мне пришлось, по распоряжению генерал-губернатора Драгомирова, всего однажды очистить здание университета от собравшихся в нем на ночь 800 человек студентов в двух аудиториях, где они расположились на ночлег. Пришлось выполнить возложенное на меня поручение, только настойчивостью и решительностью исполнить его без арестов, без насилий, без кровопролитий. Выдержать даже все нападения студенческой толпы, не только возгласы, крики и ругательства, стоило больших нравственных сил и воздержанности и такта, коими только и пришлось совершить удаление такой массы из здания университета без боя и без схватки войск, в университетском здании находившихся.

Таково положение Киевского университета до введения автономии, а уж по введении последней университет обратился бог знает во что; коридоры и аудитории покрыты стадами мастеровых, рабочих, хулиганов, евреев и евреек со всего Подола, из которых и составлялись митинги день в день со всевозможными картинами, не поддающимися описанию. Очевидцы мне говорили, что все здание университета, а главным образом коридоры, наполнены были нечистотами, грязью и смрадом настолько, что не представлялось возможности быть в этих помещениях без омерзения. В этом более всего виноват генерал-губернатор Клейгельс, который, зная о невозможных творящихся безобразиях в здании университета, о митингах, имевших безусловно политический характер, на которых в открытую раздавались прокламации к бунту самого возмутительного содержания, пользуясь властью на основании положения об усиленной охране, не только не закрыл университета, но допустил в нем, в центре города, безобразия, превосходящие всякие выражения, через что власть окончательно пала в глазах всех, а учащейся молодежи в особенности.

Въ концѣ декабря 1881 г. я вернулся изъ ссылки и послѣ свиданія съ родными въ и Борисполѣ, Полтавской губерніи. Переяславскаго уѣзда, въ началѣ января 1882 г. поѣхалъ въ Кіевъ, куда влекло меня желаніе принятъ немедленно активное участіе въ революціонныхъ дѣлахъ. Находясь въ ссылкѣ съ марта 1878 г., я имѣлъ достаточно времени, чтобы опредѣлить свое отношеніе къ сушествовавшимъ тогда партіямъ, и безъ колебанія принялъ программу партіи Народной Воли, хотя въ вопросѣ о цѣлесообразности систематическаго террора не чувствовалъ особенно твердой почвы подъ ногами. Утверждаю, что это не ретроспективная аберрація, потому -- что тогда уже у меня сложилось вполнѣ опредѣленное рѣшеніе отдаться исключительно дѣлу организаціи и пропаганды.-- Дѣлу, которое, на мой взглядъ, одно только могло дать прочные результаты. И во всей своей послѣдующей дѣятельности и сознательно и неуклонно проводилъ этотъ свой взглядъ.

Несмотря на мой, для революціонера, почтенный возрастъ -- мнѣ было 25 лѣтъ -- жизнь для меня въ ту пору была еще въ значительной мѣрѣ абстракціей, и на революціонное дѣло я смотрѣлъ, какъ на нѣчто въ родѣ священной миссіи, для которой люди съ радостію, отказываются отъ всякихъ личныхъ чувствъ, стремленій и притязаній.

Въ августѣ стала съѣзжаться въ Кіевъ революціонная молодежь, сношенія съ центромъ были возстановлены черезъ посредство Вѣры Фигнеръ, которая была проѣздомъ въ Кіевѣ (я ея не видалъ этотъ разъ), и мы рѣшили создать сплоченную организацію и приняться за планомѣрную работу". И вотъ въ концѣ августа мы собрались и послѣ недолгихъ разговоровъ говорено было достаточно раньше -- признали себя "Кіевской Организаціей Партіи Народной Воли".

Я же предпочел сделать еще одну попытку восстановления организации, войдя в сношения с революционерами, рассеянными в провинции и по той или иной причине не принимавшими в последние годы активного участия в организованной революционной работе. Такие "резервы" имелись на юге и на Кавказе. Побывал я там, повидался с резервами и потерпел полное крушение. Для меня стало ясно, что "Народная Воля" отжила свой век. Выбитый из колеи, не видя своего дальнейшего пути, я в марте 1885 г.выехал за границу. О своем участии в народовольческом движении я рассказал подробно в своих "Воспоминаниях народовольца 1882--1885 гг.", напечатанных в журнале "Былое", NoNo 1, 2, 3, за 1907 г.

Когда зашла рѣчь о Молодой Народной Волѣ, сторонниковъ которой Лопатинъ окрестилъ "Красными пѣтухами" за разговоры объ аграрномъ террорѣ, онъ высказалъ мнѣніе, что ее надо оставить "свариться въ собственномъ соку". Я выразилъ опасеніе, что процессъ этотъ можетъ затянуться, особенно если принять во вниманіе вызванную дегаевщиной въ революціонныхъ умахъ смуту. Поэтому я высказался за попытку уладить расколъ путемъ переговоровъ. Ивановъ очень горячо и энергически поддержалъ высказанное мною мнѣніе. Лопатинъ согласился, и было рѣшено повидаться съ Александромъ Ивановичемъ. Затѣмъ было приступлено къ разсмотрѣнію актива партіи. Лопатинъ совершенно откровенно сознался, что кромѣ кой-какихъ связей въ Петербургѣ и въ Кіевѣ, новая организація ничего не имѣетъ.

По порогѣ Лопатинъ много говорилъ о заграничной жизни, о своемъ знакомствѣ съ корифеями европейскаго соціализма и т д. Говорилъ онъ очень занимательно и красиво.

Когда послѣдній пассажиръ вышелъ изъ вагона, кондукторъ оставилъ меня одного и заперъ за собою снаружи дверь. Выглянувъ въ окно, я увидѣлъ, какъ пассажиры медленно проходили между двумя рядами жандармовъ въ какой-то залъ.
Я выбралъ себѣ позицію по срединѣ вагона и сталъ ждать. Минутъ черезъ десять на площадкѣ вагона раздались шаги и дверь стала открываться. Я приготовился. Вошелъ старый, благообразный жандармъ, весь увѣшанный медалями и крестами, и, прихрамывая, приблизился ко мнѣ.
-- Вы г-нъ П.?
-- Я.
Онъ возвратилъ мнѣ паспортъ и пожелалъ мнѣ счастливаго пути. И это было все. Передъ лицомъ этого убѣленнаго сѣдинами жандармскаго патріарха мнѣ почти неловко стало за свои приготовленія.

Послѣ обѣда Тихомировъ повелъ меня къ М. Н. Оловенниковой, которая жила тогда на rue Flatters съ моей старой знакомой Г. О. Чернявской. Такъ какъ былъ день редакціоннаго собранія "Вѣстника Народной Воли," то туда-же вскорѣ пришелъ и П. Л. Лавровъ. Меня опять спрашивали, я опять рисовалъ безотрадную картину положенія партіи. И опять я увидѣлъ на необыкновенно энергичномъ и умномъ лицѣ М. Н. Оловенниковой подтвержденіе своихъ печальныхъ выводовъ. Что касается Петра Лавровича, то съ той теоретической высоты, на которой онъ стоялъ, хорошо видно было только неизбѣжное, окончательное торжество соціализма -- перипетіи-же борьбы, которая приведетъ къ этому торжеству соціализма, болѣе или менѣе скрадывались перспективой....

Изъ разговоровъ съ членами редакціи я не замедлилъ убѣдиться, что и "Вѣстникъ Народной Воли" находится въ состояніи агоніи. Это былъ послѣдній якорь, который могъ бы спасти идею партіи. Выводъ, къ которому я пришелъ въ Тифлисѣ, принялъ окончательную форму.

Народная Воля умерла, и враги ея ликовали. Но могила ея осталась у всѣхъ на виду, какъ напоминаніе и завѣтъ, и противъ нея торжествующіе враги были безсильны. Тогда пришли Иваны Непомнящіе и стали топтать могилу, чтобы сравнять ее съ землею, потому что могила мѣшала имъ быть Иванами-Непомнящими. Но растоптать и сравнять съ землею могилу Иваны-Непомнящіе не могли, потому что она большая. А большая она, потому что много положено въ нее.

Верившие Ландезену и потом еще долго его защищали. В 1903 г., когда я был у Баха в Женеве и, в присутствии эмигранта Билита, упомянул о Ландезене, то
он стал о нем говорить как о добродушном, добром, честном товарище, которого я загубил, обвиняя его, как провокатора. По словам Баха и Билита, Ландезен, чтобы избежать ареста, должен был уехать в Южную Америку— Чили или в Аргентину<, где спустя некоторое время он и умер. Они смеялись над тем, что я все еще— даже в 1903 г.—могу считать его провокатором, и находили это какой-то нелепостью, не требующей даже опровержения.
Только впоследствии вполне выяснилась история с Ландезеном

В первой половине сентября около кресла больного Михаила Рафаиловича состоялось важное собрание, на котором присутствовали Чернов, Савинков, Тютчев, Осип Соломонович Минор, Алексей Николаевич Бах. Ни Абрама, ни меня на него не позвали. Мы находились в соседней комнате и слушали грамофон. Время от времени к нам присоединялся Савинков и ставил ту или другую пластинку, по собственному выбору. Только много позднее узнал я подробности этого собрания.

Председательствовал на нем Михаил Рафаилович, полулежа на постели. Он указал, что, судя по содержанию полученного Ростковским письма, в партии имеется провокация в центре и просил, не считаясь ни с чьим авторитетом, высказаться, если у кого есть какие подозрения -- хотя бы против присутствующих. Встал Чернов и произнес длинную, прекрасно логически построенную и обоснованную речь, в которой он высказал свои подозрения против одного из очень известных товарищей, стоявшего в центре. Когда он кончил, все рассмеялись и он вслед за другими -- до такой степени было для всех очевидно, что названное им лицо не может быть провокатором. Когда наступило молчание, Михаил Рафаилович сказал:
-- Полицейское происхождение этого документа . очевидно. Но мы должны расследовать не только содержащиеся в нем обвинения против Ивана и Татарова, но и мотивы, которыми руководствовался автор письма, предостерегая нашу партию против провокации. Ивана мы все хорошо знаем, но Татаров нам менее известен я полагаю, что мы должны обследовать всё, связанное с ним...

Тогда, по инициативе Гоца и по постановлению центрального комитета, была избрана комиссия для расследования дела Татарова. В нее вошли: Бах, Тютчев, Чернов и я.

Так, Алексей Николаевич Бах, который эти дни ходил с револьвером в кармане (я сам видел в его руках большой браунинг), настаивал на немедленном убийстве Татарова: между прочим, это был тот самый Алексей Николаевич Бах, известный химик, который сделался потом крупным советским сановником и играл большую роль в Академии Наук Советского Союза. Тогда он был нашим товарищем и сторонником довольно умеренных политических взглядов. Уже после окончания дела Татарова в Женеву приехал Азеф (он где-то "отдыхал" в Италии).

Когда он узнал, что Татарова "отпустили", он открыто высказал свое возмущение этим. -- "В таком деле, как провокация, редко когда можно иметь прямые доказательства виновности. Татарова необходимо было убить". О, если бы мы были того же мнения об этом, как и Азеф! Мы бы не совершили роковой ошибки ни с Татаровым, ни позднее -- что было еще важнее -- с самим Азефом. Впрочем, что касается Татарова, то эта ошибка была исправлена: когда доказательства виновности Татарова были через два месяца получены, Татарова решено было убить -- и он, действительно, был убит в Варшаве Боевой Организацией 22 марта 1906 года. С Азефом дело было сложнее и история его провокации кончилась хуже (лишь в 1908 году, т. е. спустя целых три года).

Для изучения дела Азефа эс-эрами была назначена следственная комиссия. В нее вошли Бах, Иванов, Блеклов и Лункевич. Эта комиссия допрашивала многих участников дела Азефа. Допрашивала она и меня. Доклад их комиссии был впоследствии напечатан.

В ее отчете есть такие строки:
«Оценивая роль В. Л. Бурцева в деле разоблачения Азефа, судебно - следственная комиссия, являющаяся в данном случае представительницей партии, считает своим долгом заявить, что В. Л. Бурцев своими бескорыстными и мужественными усилиями, направленными к выяснению истины, оказал незабвенную услугу партии социалистов-революционеров, а с нею и всему русскому освободительному движению».

После поражения революции 1905 года, в период разброда и шатаний в рядах социал-демократии и большевиков, часть из них отошла от Ленина и группировалась вокруг Троцкого. Последний вступал в разногласия с Лениным, занимая позицию примиренца, не примыкая ни к меньшевикам, ни к большевикам. Так это продолжалось до Международной конференции в Циммервальде в 1915 году.

Это был второй год Первой мировой империалистической войны, которая отравила ядом шовинизма многие социалистические партии, изменившие своему интернациональному долгу.

Отдельные социалисты, оставшиеся верными интернационализму, выступили против войны и оборончества. Таких социалистов-интернационалистов собралось в Циммервальде 38 человек из 11 стран мира.

Русская делегация социалистов состояла из трех человек — Ленина, Троцкого и Зиновьева. От железной дороги до деревни Циммервальд делегатов везли на четырех крестьянских подводах. По этому поводу Троцкий сделал такое ироническое замечание: «Со дня основания Интернационала прошло полвека, а все интернационалисты мира уместились на четырех крестьянских подводах».

Неверно, что арестованы были в 1914 году в Австрии я и Зиновьев. Арестован был только я.

Неверно, что я арестован был, как русский подданный. Я был арестован по подозрению в шпионстве: местный жандарм принял за «планы» диаграммы аграрной статистики в моих тетрадках! Видимо, этот австрийский жандарм стоял вполне на уровне Алексинского и группы «Единства». Но я, кажется, все-таки побил рекорд по части преследования интернационализма, ибо меня в обеих воюющих коалициях преследовали как шпиона, в Австрии жандарм, в России - кадеты, Алексинский и К°.

В Циммервальде мы оказались в меньшинстве. На жалкие крохи, собранные среди немецких рабочих и наших заграничных организаций, буквально по грошу, мы заложили первую ячейку циммервальдской левой, которая стала издавать по-немецки журнал «Vorbote» («Предвестник»), поместивший ряд превосходных статей Ленина, Ролаид-Гольст, Радека и других.
В этом журнале мы стали собирать силы в международном масштабе. Работать пришлось в то время в Швейцарии, которая не была втянута в орбиту войны. Эта маленькая страна, с малочисленным рабочим классом, никакого серьезного удельного веса в международной пролетарской революции иметь не могла.
Швейцарская с.-д. партия была по преимуществу мещанской, и когда тов. Ленину ничего не оставалось, как собирать в Цирюхе небольшие группы рабочей молодежи, чтобы наставлять их
против войны, то в этой партии возбудили вопрос о его исключении, как занимавшегося преступной пропагандой против войны среди молодежи. В течение 1915 >=- 1916 годов мы были ( 181 ) незначительным меньшинством, которое пыталось завязать первые международные связи и старалось не отставать от русских событий.

Теперь нечасто встретишь в нашем обществе такого убежденного и просвещенного борца за революцию, каким был Лев Борисович Каменев в начале своей жизни. Пламенный революционер, влюбленный в идеи равенства, свободы, братства, он всю свою жизнь стремился к этим идеалам. В 1905 году его мечты были, расстреляны в Москве на баррикадах Красной Пресни. Он был вынужден совместно со многими другими русскими бежать в Италию.

Тогдашняя Италия и Рим очаровали русского революционера прогрессивными идеями XX столетия и либеральной конституцией, которая давала право итальянскому народу на легальное существование в стране различных политических партий. Восхищенные свободой эмигранты из России включились в непривычный ритм жизни чужого государства и направили свое существование по новому руслу.

Однажды в городском саду на митинге Лев Каменев случайно встретился со студентом столичного колледжа, пламенным оратором, Бенито Муссолини. Юноши понравились друг другу и сошлись характерами. Их политическая дружба длилась много лет. Судьба не баловала их, им приходилось голодать, бедствовать, но без уныния несли они свой крест сподвижников всемирного социализма. Подключившись к агитации социалистических идей в рабочих и крестьянских массах, юноши нередко в непогоду ночевали в сельской местности под деревянным мостом или под густой кроной дерева. Так для Льва Каменева шли годы в повседневной пропаганде социалистических идей вдали от милой родины — России. Однажды его юный друг Бенито заявил, что он до боли в сердце любит свою родину Италию и не желает больше оставаться социалистом-интернационалистом. А незадолго до этого Муссолини на Всемирной конференции II Социалистического Интернационала выступал с горячей критикой его программы. Присутствовавший на этом съезде В.И. Ленин заявил пророчески тогда, что Муссолини рано или поздно отойдет от социализма. И действительно, в начале Первой мировой войны многие социалисты европейских стран ушли из Социнтерна и примкнули к национальному социализму. Среди них был и Бенито Муссолини. Политические взгляды Муссолини и Каменева разошлись тогда диаметрально, и они расстались.

Вместе с Лениным в шалаше скрывался Зиновьев. Он пришел туда не по приказу ЦК, а по зову своего сердца - разделить тревожную судьбу своего учителя.

У Ленина с Зиновьевым была давняя дружба. Все долгие годы изгнания они находились вместе. Их дружба была основана на общности идей и цели. Все свои мысли и планы Ленин обсуждал сначала с Зиновьевым, в котором видел преданного друга и самого образованного марксиста.

Апрельские и октябрьские зигзаги Зиновьева были продуктами бурных событий, в которых ученик не успевал бежать за своим учителем. Крутые повороты Ленина испугали Зиновьева, хотя сам он всегда был на самом левом фланге партии.

Но видно, не каждому дано природой жить без ошибок. Зиновьев много раз ошибался...

...Каменев пробирался к шалашу тайной тропой. Кругом рыскали жандармы, производя облавы и обыски. Ленина искали повсюду. За его поимку было обещано большое денежное вознаграждение.

Русская буржуазия испытывала перед Лениным животный страх, создавая вокруг него обстановку травли и самосуда. В ход была пущена фальшивка о «пломбированном вагоне».

В шалаше Каменев увидел обычную картину — обстановку занятия умственным трудом, обычную для Ленина и Зиновьева. Учитель и ученик работали в полном согласии. Они разрабатывали стратегию и тактику партии в предстоящей битве с буржуазией за власть.

Ленин сидел на пеньке вместо стула и писал на коленях книгу «Государство и революция». Он знал, что его ищет полиция, и понимал всю серьезность своего положения. Но он не боялся смерти. Его беспокоила судьба революции и партии. Ленин знал, что пролетарская революция может победить только в вооруженном восстании рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели.

По старой привычке Ленин взял под руки Каменева и Зиновьева и стал говорить с ними о готовящихся репрессиях Временного правительства против большевиков. Он старался быть спокойным, скрывая от Зиновьева и Каменева свои душевные волнения. Он даже пытался с ними шутить, подтрунивая над полицией. Но внутреннее волнение не утихало в нем. Он как-то сразу освободил руки, замолчал и задумался о чем-то. Затем, показывая рукой на исписанные листы бумаги, тихо промолвил нам:

— ПРОШУ ВАС ДОВЕСТИ ДО СВЕДЕНИЯ ПАРТИИ И РАБОЧЕГО КЛАССА О МОИХ... — Голос его прервался. Он хотел сказать: — О МОИХ МЫСЛЯХ И ЭТИХ ЛИСТКАХ.

Мы это поняли. Он больше ничего не сказал.

Такое нервное напряжение у него бывало только в минуты большой опасности. Мы молча переглянулись с Зиновьевым. Он перед нами извинился, опять сел на свой пенек и через минуту уже увлеченно продолжат писать.

Каменев и Зиновьев потом вспоминали этот день в шалаше. Они пытались разгадать причину и скрытый смысл слов, сказанных тогда Лениным. Эти слова его были похожи на завещание перед близкой смертью. О своей возможной гибели от рук жандармов Временного правительства Ленин ни с кем не говорил. Однако выражение лица его и тревога в голосе говорили о том, что Ленин ждал с часу на час катастрофы и торопился скорее закончить книгу.

Товарищи! Я не имел еще возможности получить питерские газеты от среды, 18 октября. Когда мне передали по телефону полный текст выступления Каменева и Зиновьева в непартийной газете «Новая Жизнь», то я отказался верить этому. Но сомнения оказались невозможны, и я вынужден воспользоваться случаем, чтобы доставить это письмо членам партии к четвергу вечером или к пятнице утром, ибо молчать перед фактом такого неслыханного штрейкбрехерства было бы преступлением.

Чем серьезнее практический вопрос, чем ответственнее - и «виднее» люди, совершившие штрейкбрехерство, тем опаснее оно, тем решительнее надо выкинуть вон штрейкбрехеров, тем непростительнее было бы колебаться из-за прошлых хотя бы «заслуг» штрейкбрехера.

Подумать только! В партийных кругах известно, что партия с сентября обсуждает вопрос о восстании. Ни об одном письме или листке ни одного из названных лиц никто ничего не слыхал! Теперь, накануне, можно сказать, съезда Советов двое видных большевиков выступают против большинства и, явное дело, против ЦК. Это не говорится прямо, и от этого вред для дела еще больше, ибо намеками говорить еще опаснее.

Из текста заявления Каменева и Зиновьева ясно вполне, что они пошли против ЦК ибо иначе их заявление бессмысленно, но какое именно постановление ЦК они оспорили, не сказано.

Что же это такое выходит?

По важнейшему боевому вопросу, накануне критического дня 20 октября, двое «видных большевиков» в непартийной печати, и притом именно в такой газете, которая по данному вопросу идет об руку с буржуазией против рабочей партии, в такой газете нападают на неопубликованное решение центра партии!

Да ведь это в тысячу раз подлее и в миллион раз вреднее всех тех выступлений хотя бы Плеханова в непартийной печати в 1906-1907 гг., которые так резко осуждала партия! Ведь тогда шло дело только о выборах, а теперь идет дело о восстании для завоевания власти!

И по такому вопросу, после принятия центром решения, оспаривать это неопубликованное решение перед Родзянками и Керенскими, в газете непартийной - можно ли себе представить поступок более изменнический, более штрейкбрехерский?

Я бы считал позором для себя, если бы из-за прежней близости к этим бывшим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю и всеми силами и перед ЦК и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии.

Ибо рабочая партия, которую жизнь все чаще и чаще ставит лицом к лицу с восстанием, не в силах решать эту трудную задачу, если неопубликованные постановления центра, после их принятия, оспариваются в непартийной печати и в ряды борцов вносятся колебания и смута.

Пусть господа Зиновьев и Каменев основывают свою партию с десятками растерявшихся людей или кандидатов в Учредительное собрание.

Когда будут опубликованы все документы, штрейкбрехерство Зиновьева и Каменева выступит еще гораздо яснее.

Что касается до положения вопроса о восстании теперь, так близко к 20 октября, то я издалека не могу судить, насколько именно испорчено дело штрейкбрехерским выступлением в непартийной печати. Несомненно, что практический вред нанесен очень большой. Для исправления дела надо прежде всего восстановить единство большевистского фронта исключением штрейкбрехеров.

...После штурма Зимнего в Таврическом дворце собрался Второй съезд Советов депутатов и избрал Льва Каменева Председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов. Это была самая высокая в Российском государстве юридическая и политическая должность.

Сталин и Молотов заинтересованы в том, чтобы состав Оргбюро был как можно более узок - только свои люди из партаппарата. Дело в том, что Оргбюро выполняет работу колоссальной важности для Сталина - оно подбирает и распределяет партийных работников: во-первых, вообще для всех ведомств, что сравнительно неважно, и во-вторых, всех работников партаппарата - секретарей и главных работников губернских, областных и краевых партийных организаций, что чрезвычайно важно, так как завтра обеспечит Сталину большинство на съезде партии, а это основное условие для завоевания власти. Работа эта идет самым энергичным темпом; удивительным образом Троцкий, Зиновьев и Каменев, плавающие в облаках высшей политики, не обращают на это особенного внимания. Важность сего поймут тогда, когда уж будет поздно.

В ЦК Ленин организует группу своих ближайших помощников - из противников Троцкого. Наиболее ярые враги Троцкого - Зиновьев и Сталин. Зиновьев стал врагом Троцкого после осени 1919 года, когда происходило успешное наступление Юденича На Петроград. Зиновьев был в полной панике и совершенно утерял возможности чем-либо руководить; прибыл Троцкий, выправил положение, третировал Зиновьева с презрением - тут они стали врагами. Не менее ненавидит Троцкого Сталин. Во все время гражданской войны Сталин был членом Реввоенсовета разных армий и фронтов и был подчинен Троцкому. Троцкий требовал дисциплины, выполнения приказов, использования военных специалистов. Сталин опирался на местную недисциплинированную вольницу, все время не выполнял приказов военного центра, не терпел Троцкого как еврея. Ленину все время приходилось быть арбитром, и Троцкий резко нападал на Сталина.

Каменев, не имевший личных поводов неприязни к Троцкому, менее честолюбивый и менее склонный к интригам, примкнул к Зиновьеву и следовал за ним. Ленин высоко поднял всю группу. Не говоря уже о том, что Зиновьев был поставлен во главе Коминтерна (тогда Троцкий это принял спокойно, он был на важнейшем посту во главе армии во время гражданской войны), а Каменева Ленин сделал своим первым и главным помощником по Совнаркому и фактически поручил ему верховное руководство хозяйством страны (Совет Труда и Обороны), но, когда на апрельском пленуме ЦК 1922 года по идее Зиновьева Каменев предложил назначить Сталина Генеральным секретарем ЦК, то Ленин не возражал, хотя хорошо знал Сталина. Так что в марте-апреле 1922 года эта группа, не выходя из повиновения Ленину, обеспечивала ему большинство, а Троцкий перестал быть опасен.

Но 25 мая 1922 года произошло неожиданное событие, все изменившее - первый удар Ленина. Ленин бывал не раз болен последние годы - в августе 1918 года он был ранен (покушение Фанни Каплан), в марте 1920 года был очень болен, с конца 1921 года и до конца марта 1922 года был болен и отошел от дел. Но затем поправился, 27 марта 1922 года сделал на съезде политический отчет ЦК, и все держал в руках.

Удар 25 мая спутал все карты. И до октября 1922 года Ленин практически был не у дел, и заключение врачей (конечно, секретное, для членов Политбюро, а не для страны) было, что это начало конца. Уже после удара Зиновьев, Каменев и Сталин организуют "тройку". Главного соперника они видят в Троцком.

Но они еще не предпринимают борьбы против него, потому что против ожидания в июне Ленин начал поправляться, поправлялся все больше, и с начала октября вернулся к работе. Он еще выступил 20 октября на пленуме Московского Совета, еще сделал 3 ноября доклад на четвертом конгрессе Коминтерна. Во время этого возвращения он снова взял все в руки, разнес Сталина по поводу национальной политики (Сталин, проводя политику более централистскую, чем русификаторскую, в проекте подготовлявшейся конституции намечал создание РОССИЙСКОЙ Социалистической Советской Республики; Ленин потребовал, чтобы это был СОЮЗ Соц. Сов. Республик, предвидя возможность присоединения и других стран по мере успехов революции на Востоке и Западе).

Также Ленин собирался разнести Сталина по поводу его конфликта (и его соратников Орджоникидзе и Дзержинского) с ЦК Грузии, но не успел. В октябре 1922 года пленум ЦК без Ленина принял решения, ослабившие монополию внешней торговли. В декабре вернувшийся Ленин на новом пленуме эти октябрьские решения отменил. Казалось, Ленин снова все держал в руках, и "тройка" снова вернулась на роль его приближенных помощников и исполнителей.

Ho врачи были правы: улучшение было кратковременным. Нелеченный в свое время сифилис был в последней стадии. Приближался конец, 16 декабря положение Ленина снова ухудшилось, и еще более - 23 декабря.

Съезд партии состоялся 17 - 25 апреля 1923 года. Капитальным вопросом был, кто будет делать на съезде политический отчет ЦК - самый важный политический документ года. Его делал всегда Ленин. Тот, кто его сделает, будет рассматриваться партией как наследник Ленина.

На Политбюро Сталин предложил его прочесть Троцкому. Это было в манере Сталина. Он вел энергичную подспудную работу расстановки своих людей, но это даст ему большинство на съезде только года через два. Пока надо выиграть время и усыпить внимание Троцкого.

Троцкий с удивительной наивностью отказывается: он не хочет, чтобы партия думала, что он узурпирует место больного Ленина. Он в свою очередь предлагает, чтобы отчет читал Генеральный секретарь Сталин. Представляю себе душевное состояние Зиновьева в этот момент, Но Сталин тоже отказывается - он прекрасно учитывает, что партия этого не поймет и не примет - Сталина вождем партии никто не считает. В конце концов не без добрых услуг Каменева читать политический доклад поручено Зиновьеву - он председатель Коминтерна, и если нужно кому-либо временно заменить Ленина по случаю его болезни, то удобнее всего ему. В апреле на съезде Зиновьев делает политический отчет.

В мае и июне тройка продолжает укреплять свои позиции. Зиновьева партия считает не так вождем, как номером первым. Каменев - и номер второй, и фактически заменяет Ленина как председателя Совнаркома и председателя СТО. Он же председательствует на заседаниях Политбюро. Сталин - номер третий, но его главная работа - подпольная, подготовка завтрашнего большинства. Каменев и Зиновьев об этой работе не думают - их первая забота, как политически дискредитировать и удалить от власти Троцкого.

В своей последней встрече с нами на Петровке осенью 1926 года Каменев признался, что после неудачи нашей оппозиции на XV партийном съезде Сталин в виде наказания послал Льва Каменева нашим посланником в фашистскую Италию. В те годы, как известно, в Италии к власти уже пришел фашизм, а его политическим вождем был Бенито Муссолини, друг Каменева прежних лет.

Каменев и Муссолини встретились во Дворце правительства Италии. Они обнялись по-старинному и долго так стояли, вспоминая свое прошлое. Они заметили, что оба сильно поседели. Как близкие товарищи в недавнем прошлом, они взволнованно ходили по большому кабинету и говорили о годах своей юности. Когда волнение улеглось, они уселись в кресла и продолжили свой разговор о будущем всего человечества. С жестокой откровенностью Муссолини говорил о коммунизме и фашизме: «Наши с тобой дороги разошлись, однако нас объединяет общий принцип — демократический централизм. Его выдумал не Ленин и не Маркс, а итальянский иезуит Лойолла. С помощью этого принципа мы с вами, коммунистами, создадим новую структуру общества. У нас, как и у вас, господствуют одни и те же средства в достижении цели, правда, цели у нас разные...»

Бенито Муссолини приводил примеры и сравнения. В борьбе с противником он утверждал, возможны насилие, измена, вероломство... Их беседа затянулась до полуночи. Прощаясь с Каменевым, Муссолини дал ему особый пропуск на заводы, фабрики, в фашистские парторганизации и профсоюзы в целях изучения их методов господства над людьми и страной.

Два с лишним месяца Лев Каменев ходил и ездил по Италии, изучая фашистскую действительность.

Партийные организации фашистов сверху донизу были сколочены по принципу демократического централизма, похожего на крепостничество и рабство в древности. Снизу доверху вся партия повиновалась высшему партийному вождю. Парламент у фашистов состоял из членов правящей фашистской партии и нескольких беспартийных итальянцев (богачей, артистов, известных всей стране ученых и писателей). Фашистская партия Италии была единственной руководящей силой в государстве, слившейся в один кулак с верховной властью в государстве.

... хозяйка быстро подала самовар и вместо сахару несколько мохнатых конфект к кирпичному чаю. Стол быстро уставился явствами.
Перед чаем предложили водки: - С дороги, да е холодку - как не разогреться. Я наотрез отказался, заявил, что давно уж не пью.

Все сомнительно покачали головами, принимая мой отказ за похвальную скромность человека, который не желает при первой же встрече, ничего не видя, лечь костьми. ...

Полная противоположность Плеханову. Веселый, шутник, объятия ко всем людям. А людей на ферме много, почти все революционеры. Почти все они были больные, с привязанными к поясу бутылками: кефир. Кефир подавался и за чаем. Это был замечательный напиток, нигде потом такого не встречала. Лазарев говорил, что коровам для кефирного молока нужны были особые травы, они паслись тут же на ферме

«И дался же вам этот „капиталист“, к Рассеюшке нашей совершенно неприменимый… К чему тратите время? Я много раз пробовал осилить его „Капитал“ и с досадой швырял эту насыщенную мнимой ученостью книгу. Ну, абсолютно-таки никакого отношения к России она не имеет»

Приходится признать, что даже столь опытный человек, как Лазарев, тоже оказался во власти своего рода идеализма. Эйфория первых месяцев революции невольно захватила и его. Впрочем, задним числом, в своей статье 1921 г., он отмечает, что непримиримость, агрессивность и цинизм большевиков были сразу ему заметны. «Все русские в Швейцарии ликовали <...>. Не были довольны только Ленин и К°. Незадолго до этого Ленин допускал в России только буржуазную революцию. Теперь же, когда все социалисты не боль­шевики сравнялись с большевиками <...>, Ленину, Зиновьеву и К° это показалось прямым оскорблением. А вступление Керенского на пост министра юстиции — дерзким вызовом и эсеровской провокацией. <...>

„Как это так, Керенский, этот краснобай, соглашатель и изменник, там, наверху с согласия Советов! А он, Ленин, чародей, заразная бацилла и заноза во Втором Интернационале, остался за штатом… Сидит в Швейцарии, как рыба в садке. Этого не должно быть. Этого не будет!“ Большевики пришли в бешенство и начали действовать. Вошли в переговоры с германскими социал-демократами. Ленин <…> стал разливать свой яд через обычный канал — через своего послушного и верного лакея — энергичного, циничного, деревянного и бессердечного опричника — „товарища Зиновьева“. Пока эсеры и социал-демократы, как всегда, гонимые и справа и слева, размышляли, почесывали затылки, го­товясь созвать свой митинг, быстроногий Зиновьев прилетел в Лозанну ястребом, немедленно созвал митинг, предвосхитив наш, овладел президиумом и <…> заявил, что он собрал русских эмигрантов не для дискуссии, а для сообщения об отъезде в Россию.

Милые наивные швейцарцы верили большевикам, русские стремились на родину, не вдаваясь в подробности большевистских лозунгов. А среди них была и прокламация на разных языках, в которой солдат призывали убивать офицеров». Так что «лозунг был брошен еще в Швейцарии, и яд с быстротой стал разноситься по всему свету».

В февраль месяце 1910 года приезжала в Петербург депутация от французского парламента. Прием этой депутации частью общества был радушный, но правительственные сферы, а равно Государственный Совет, не знали на какой ноге себя держать: с одной стороны, они имели перед собой представителей парламента французской республики, а с другой стороны, эта французская республика находится в союзном отношении с Poccией, -- поэтому при приеме французов официальными сферами, мы были только вежливы и не более того.

В феврале приезжал сюда Царь Болгарский Фердинанд и Царица Болгарская Элеонора. Я не был приглашен на официальный обед, который давал Государь Царю и Царице Болгарским, вероятно вследствие моего несоответствующего, с точки зрения высших сфер, поведения на обеде, данном Датскому Королю; но Царь Болгарский с Царицей были на балу у графини Шуваловой, рожденной Барятинской, и я был на этом балу и, хотя я держался в отдалении, но Болгарский Царь, как только меня заметил, сейчас же направился ко мне и сказал мне следующие слова: "а ведь все произошло так, как вы {469} предвидели и мне говорили". Как следует понимать эту фразу, я не знаю. Я помню, что с Болгарским Царем, тогда князем Фердинандом, я имел два довольно продолжительных собеседования, одно на Елагином острове, когда князь Фердинанд приезжал ко мне с визитом, а другой раз у болгарского посланника, когда я был приглашен туда обедать. Обед давался в честь Князя Болгарского, хотя число приглашенных было очень ограничено.

Я в Болгарии не бывал и не особенно в курсе дела, но насколько я понимаю Царя Болгарского -- он культурный и в высокой степени ловкий и характерный человек. Благодаря его способностям, личным качествам, он сделался царем и мне кажется, что он в настоящее время находится в гораздо более близких отношениях с Австрией, нежели с Poccией, хотя и старается сохранить отношения с Poccией.

9-го марта приезжал в Царское Село Король Петр Сербский. Я его совсем не видел, так как не был приглашен на обед, который давал ему Император.

В апреле месяце, а именно 23-го, произошло выдающееся мировое событие, а именно кончина Короля Эдуарда VII. Несомненно, что Король Эдуард был выдающийся монарх, что я приписываю с одной стороны его личным природным качествам, а с другой стороны, это был монарх, который знал жизнь, ибо он вращался во всех складках этой жизни впредь до вступления на престол уже в очень пожилых летах.

Благодаря ему Англия вошла почти в союзные отношения с Францией и благодаря ему установлено тройственное соглашение Англии, Poccии и Франции. Эдуард был на мировом поприще сильный соперник Императору Вильгельму, ибо он показал, что может, если не вертеть Императором Вильгельмом, то во всяком случае, часто загораживал ему поле мировой дипломатической деятельности. Несомненно, что для Вильгельма смерть Эдуарда была большим политическим счастьем.

2-го июня Их Величества отправились в Шхеры, а оттуда в Ригу на торжества, по случаю 200-летнего присоединения Прибалтийского края к России, и Государь вернулся затем в Петербург только 19-го июня.
{470} Ранее торжеств в Риге, связанных с открытием памятника Императору Петру I, Столыпиным и его окружающими был пущен слух, что, мол, на этих торжествах Столыпин будет возведен в графы. Это довольно обыденный прием, своего рода провокаторский -- бросить какую-нибудь мысль в оборот, в надежде, что, может быть, кто либо и поймается на эту удочку, но в данном случае заряд был холостой.

7-го августа Его Величество принимал английского чрезвычайного посла, приезжавшего сообщать о восшествии на престол Георга V.
Георг V, двоюродный брат, по матери, Государя Императора, и между ними есть чрезвычайное сходство, хотя мне представляется, что Император Николай несколько красивее Короля Георга. Затем, по-видимому, Император Николай обладает большими способностями, чем Король.

Так как Ее Величество продолжала болеть болезнью, которою Она больна уже много лет, характера нервно-психологического, отражающегося на сердце, то Их Величества отправились в замок, принадлежащий Дармштадскому Дому, находящийся близ Наугейма.
Я с июля месяца до дня приезда Его Величества был во Франкфурте, час езды от Наугейма. Приезд Их Величеств в Наугейм был заранее известен, но если бы и не был заранее известен, то он сделался бы известен, потому, что вдруг многим русским, пресмыкающимся перед высшими сферами, оказались необходимы воды или Наугеймские, или близ Наугейма лежащие, между прочим, Гомбурга.
Поэтому в Гомбург явились многие русские высокопоставленные особы, затем за несколько дней ранее приезда Их Величеств в Наугейм, во всех окрестностях и во Франкфурта появились сотни наших агентов тайной охранной полиции.
Эти pyccкие агенты русской секретной полиции носят на себе особый отпечаток: в костюме, манерах, так что, с мало-мальски опытным взглядом, всегда можно их узнать безошибочно и я заметил многих из них потому, что они с особым любопытственным удивлением встречались со мной и чуть ли не стремились сделать мне поклон.

В конце декабря 1910 года умер Эмир Бухарский, и Эмиром был сделан его прямой наследник, который, между прочим, воспитывался в России и служил некоторое время в русских войсках.

В конце 1910 года произошло и следующее весьма важное событие -- умер наш великий писатель граф Толстой.

БЕРЛИН, 17(30),IХ. Из безусловно достоверного источника могу сообщить, что по прибытии П.А.Столыпина в Фридберг он будет возведен в графское достоинство.

СМОЛЕНСК, 17,IХ. Напоив допьяна конвойных, в Рославле от конвоя бежало пятеро каторжных арестантов. Один конвойный ранен в голову.

ЕКАТЕРИНОДАР, 17,IX. Пребывание в Екатеринодаре Ф.И.Шаляпина, дававшего здесь 15-го сентября концерт, ознаменовались грандиозным скандалом. После концерта Шаляпин поехал ужинать в ресторан. Здесь у него произошло столкновение с присяжным поверенным Канатовым и неким Краечиной. Дело дошло до драки. Шаляпину пришлось защищаться палкой. Как говорят, столкновение произошло из-за артистки опереточной труппы г-жи С.

ВЛАДИКАВКАЗ, 18,IХ. Сегодня получено срочное донесение, что ночью, на границе Тифлисской губернии, отрядом из трех рот пехоты и сотни казаков захвачена семья и имущество грозы Кавказа, известного абрека Зелим-хана.

ВЛАДИКАВКАЗ, 18,IХ. Получены подробности того, как удалось захватить семью Зелим-хана. Сообщают следующее:
Во Владикавказе было получено известие, что Зелим-хан, вместе со своей шайкой и членами своей семьи продвигается к верховьям реки Ассы.
Немедленно из Владикавказа и других пунктов мелкими частями был двинут туда отряд в составе двухсот штыков пехоты и команды всадников дагестанского полка. Часть отряда прошла к месту назначения через Тионетский уезд, Тифлисской губернии.

Район предполагаемого местопребывания Зелим-хана и его шайки, представляющий из себя почти непроходимое ущелье, был оцеплен.
17-го сентября было получено известие, что Зелим-хан находится в селении Нельх. Части отряда были переброшены к селению.
Но Зелим-хан к приходу войск уже успел скрыться в горных лесах. Семья и имущество неуловимого абрека взяты.
Случившемуся придают крупное значение.
Получение сведений с места действий задерживается полным бездорожьем.

ВЛАДИКАВКАЗ, 4 октября. Ингуши, живущие в Ассинском районе, совершенно терроризированы мерами властей, принятыми с целью поймать Зелим-Хана. Начальство убеждено, что скоро знаменитый разбойник будет выдан, однако до сих пор подвиги его шайки не прекращаются. За последние сутки в области было совершено два грабежа и одно убийство. Выслан новый отряд войск в погоню за Зелим-Ханом. (Соб. кор.).

ВЛАДИКАВКАЗ, 5,Х. Плоскостные ингуши назранского округа приняли ряд постановлений относительно Зелим-хана.
Важнейшие из этих постановлений следующие:
За счет ингушей учредить особый отряд. За поимку Зелим-хана живьем назначить еще 5 тысяч (итого 13 тысяч). За убийство Зелим-хана - 2500 р.
У виновных в укрывательстве Зелим-хана конфисковать имущество и высылать их из пределов ингушских земель.
Привести всех жителей к присяге в том, что они не будут помогать Зелим-хану.

ВЛАДИКАВКАЗ, 5,Х. Из Грозного сообщают, что близ города трое купцов подверглись нападению абреков.
Отобраны деньги и товары.
Во время грабежа один из нападавших назвался Зелим-ханом, как полагают, для внушения большего страха ограбленным.
Близ селения Ельхотово шайка абреков, напав на работавших в поле осетин, открыла огонь.
Ранив троих и убив одного, абреки скрылись.

БАКУ, 2 октября. В складе Тифлисского нефтяного общества на Биби-Эйбате полиция обнаружила большое количество патронов, гремучего студня с принадлежностями для изготовления бомб, а также револьверные пули и патроны. Заведывающий складом Агамельянц арестован.

Петербург. "Речь" передает, что телефонные аппараты в департаменте полиции 21 сентября не переставали работать. С разных сторон справлялись о достоверности слуха, появившегося в "Новом времени" об убийстве Азефа.
Ответ был краткий и определенный: "Жив, здоров."

ПЕКИН, 8(21),Х. На реке Сунгари хунхузами остановлен русский пароход Капитан парохода убит, матросы повешены, а пассажиры избиты и ограблены.

Сегодня вечером в загородный ресторан «Вилл. Родэ» приехал какой-то полицейский офицер, в сопровождении студента. Хозяин ресторана отказался принять заказ, ссылаясь на приказ градоначальника, запрещающий чинам полиции посещать загородные рестораны. В ответ ресторатор получил от полицейского пощечину. Вызвали полицию. Офицер сначала назвался вымышленным именем, а затем сознался, что он - пермский полицмейстер командированный для покупки полицейских собак. Когда о происшествии доложили градоначальнику, он приказал посадить полицмейстера в приемный покой для освидетельствования его умственных способностей.

ТИФЛИС, 19 октября. В селении Ниж, Нухинского уезда, полицией задержаны 8 террористов, прибывших из Баку для совершения террористических убийств и ограбления почты. У задержанных найдены два револьвера, пачка динамит аи две заряженные бомбы.

ТИФЛИС, 28 ноября. Окружной суд рассматривал переданное в апреле из военного суда дело о тифлисском гражданине Тер-Петросянце, арестованном в 1907 г. в Берлине со взрывчатыми веществами и обвиняющемся в грабеже, совершенном в 1907 г. в Тифлисе, при чем было похищено 215 000 р. казенных денег.
В виду показаний врачей–экспертов, суд постановил пометить Тер-Петросянца в дом умалишенных на испытание.

ВЛАДИКАВКАЗ, 16,ХII. Съезд чеченцев по вопросу о поимке Зелим-хана постановил предложить ему добровольно покинуть пределы России, ассигновать 8000 руб. на сформирование новых партизанских команд, просить гарантии безнаказанности селению, на земле которого Зелим-хан будет убит. и ходатайствовать о воспрещении ингушам приезжать в Введенский округ.

После роспуска второй Думы курс правительства Столыпина сделался еще более реакционным....

21 ноября последовало покушение на жизнь Московского генерал-губернатора Гершельмана. Я Гершельмана не знал. Как я слышал, он был довольно бравый генерал, но без всякой политической культуры; затем, так как он, хотя и во втором поколении является еврейским ренегатом, то уже по общему правилу явился жидоедом и нравственным союзником союза русского народа.

В 1910 году член Государственного Совета Пихно, о котором я имел случай говорить в моих воспоминаниях, набрал {477} соответствующее количество подписей и представил в Государственный Совет проект закона, который изменял порядок выборов в члены Государственного Совета от юго-западных и северо-западных губерний.

Прения были очень жарки, и я должен был высказать Столыпину многие вещи, крайне для него неприятные. В результате, посредством голосования, несмотря на то, что Столыпин пришел давать голоса в пользу самого себя, вместе со всеми своими министрами -- членами Государственного Совета, все-таки закон Столыпина был отвергнут.

Вероятно это еще более рассердило Столыпина, и с тех пор Столыпину во всех делах мерещился я. Когда Столыпину говорили о его врагах, то он говорил, что не придает значения всем своим врагам, единственно кого он боится -- это графа Витте.
{480} На это я через друзей Столыпина ему передал, что я никогда его врагом не был и не нахожусь в числе его врагов, а нахожусь только в числе тех лиц, которые поняли громадную разницу, существующую между тем Столыпиным, который говорит благородные и либеральные речи, и тем Столыпиным, который действует, как министр внутренних дел и глава правительства; что действия его отличаются такой произвольностью и бессовестностью, до которых никогда не доходили самые реакционные министры, как, например, Вячеслав Константинович Плеве; что происходит это именно потому, что те реакционные министры были люди умные, чего бы я не мог сказать о Столыпине.

После такого вотума Государственного Совета, Столыпин сейчас же подал Государю Императору прошение об отставке, заявив при этом, что он может остаться лишь при том условии, если Его Императорское Величество утвердит его предположения по поводу вотума Государственного Совета.

Государь эту отставку принял весьма хладнокровно, сказав, что подумает и даст ему ответ, и даже не интересовался узнать, какие это условия, при которых Столыпин согласился бы остаться председателем совета министров.
Таким образом, после подачи Столыпиным в отставку все были уверены, что отставка эта будет принята, но тут, к сожалению, вмешались известные своими интригами Великие Князья Александр Михайлович и Николай Михайловичи они начали уговаривать Столыпина взять свою отставку обратно; начали пропагандировать в высшем обшестве, что если Столыпин уйдет, то произойдет развал.
К великому сожалению, кажется, впутали в эту историю достойнейшую и благороднейшую Императрицу Марию Феодоровну, по крайней мере в том, что Ее Величество оказывала содействие тому, чтобы Столыпин не ушел -- слух об этом был распространен по всему Петербургу; вытекало же это, может быть, из совершенно случайных обстоятельств, а именно из того, что как то раз в один из этих дней, Его Величество был в Аничковском Дворце у своей августейшей матери, а с другой стороны и из того обстоятельства, что Великий Князь Александр Михайлович, как известно, женат на дочери Марии Феодоровны, сестре Императора Николая II.

Столыпин, видя такое настроение, конечно, решил не делать уступок и потребовал от Его Величества исполнения его кондиций, при которых он согласен остаться председателем совета министров.

В конце концов, Столыпин и его прихвостни торжествовали, Государственная Дума и Государственный Совет были распущены на эти три дня и в это время был введен по ст. 87 закон о земствах в западных губерниях; а засим, Дурново и Трепов получили предложение воспользоваться отпуском.

Указанные же Великие Князья торжествовали и могли торжествовать, так как, конечно, все это дело в значительной степени было делом их рук. Так что не совсем без основания я слышал такой афоризм: что Столыпина убил не Багров, а эти Великие Князья, т. е. иначе говоря, если бы Великие Князья не вмешались в дело, до них совсем не касавшееся, и Столыпин вышел бы в отставку, то, по всей вероятности, он преспокойно, благополучным бы образом жил, сохранив за собой уважение, как такой государственный человек, который при известных обстоятельствах, для сохранения собственного достоинства, умеет выходить в отставку.

Столыпин вооружил против себя не только революционеров и анархистов, т. е. лиц, которые желают беспорядков, но миллионы инородцев; он даже сумел своею двойственною политикою вооружить против себя черносотенцев, после того, как эти черносотенцы первые два года его министерства были его главною опорою.

Брат Столыпина, через два года после вступления Столыпина на пост председателя совета министров, с особенным цинизмом заявил в "Новом Времени", что подобно известному выражению Шекспира: "Мавр уходи, ты мне больше не нужен", и его брат также сказал черносотенным организациям, которые были его верными слугами: "уходите, вы мне больше не нужны".
Благодаря этой атмосфере, для всякого, мало-мальски благоразумного человека, было совершенно очевидно, что Столыпин, уцепившись за свое место, на этом месте и погибнет.
Я был настолько в этом уверен, что когда у меня в Биаррице был Диллон, известный английский корреспондент, который очень часто, по целым месяцам, живет в России -- и спросил мое мнение о положении вещей, -- я ему говорил, что я глубоко убежден в том, что со Столыпиным произойдет какая-нибудь катастрофа, которая несколько изменит положение вещей.

Действительно, 1 сентября в Киеве, при исключительно театральной обстановке, произошло покушение на жизнь Столыпина (В день получения известия о ранении Столыпина гр. Витте вписал в свои заметки следующие слова:
2 сентября 1911 года. Вчера в Киеве тяжко ранен Столыпин. Таким образом, открывается 3-е действие после 17 октября. Первое действие -- мое министерство, второе -- столыпинское.).

И действительно, с молниеносной быстротой весть о покушении на Столыпина распространилась по всей России, были произведены тысячи арестов людей, не имевших к Дм. Богрову никакого отношения, распространялись самые нелепые слухи как о событии, так и о личности Дм. Богрова, а политические партии всех направлений извлекали из этих слухов и сплетен без всякой проверки то, что им было полезно для продолжения своей политической игры в Государственной Думе и вне ее.

Правые партии переименовали Дмитрия Богрова в «Мордко» (под этим вымышленным именем он фигурирует в обвинительном акте) и требовали еврейского погрома и разгрома революционных партий; на это евреи отвечали, что Дм. Богров — крещен, что также не соответствовало действительности; левые — клеймили охрану и требовали ликвидации охранной системы; кадеты негодовали против террористических актов с одной стороны, но с другой стороны находили для них какие то объяснения; беспартийные требовали «привлечения к суду» виновных в попущении и допущении и пр., и пр.

Об истине никто не заботился, так как важно было лишь использовать событие в качестве политического трамплина для своих собственных целей.

Родился Дм. Богров 29-го января 1887 г. Отец был киевским присяжным поверенным, домовладельцем. Дед Дм. Богрова по отцу был весьма популярным в 60-х годах в еврейских кругах писателем, писавшим главным образом на темы из еврейской жизни («Записки еврея», «Еврейский манускрипт» и друг.) и принципиальным сторонником ассимиляторского течения в еврействе.

Отец был весьма состоятельным человеком — его имущество оценивалось в сумму около 500.000 рублей — был видным членом киевского общества, в частности еврейского, пользовался всеобщим уважением, как хороший юрист и весьма отзывчивый человек, всегда готовый прийти на помощь нуждающемуся.

Несмотря на господствовавший антисемитизм, он был долголетним членом киевского Дворянского клуба, где он и имел возможность встречаться с видными представителями киевской администрации и магистратуры. Благодаря этим знакомствам отцу нередко удавалось выхлопотать смягчение участи и освобождение арестованных или осужденных революционеров.

Образование Дм. Богров получил наилучшее, какое было возможно: наряду с посещением гимназии обучался иностранным языкам и занимался самообразованием, составив себе обширную и ценную библиотеку по социальным наукам. В гимназический период он ежегодно уезжал на летние месяцы заграницу с матерью.

По окончании гимназии в июне 1905 г. Дм. Богров поступает на юридический факультет Киевского Университета, а в сентябре 1905 г., накануне киевских погромных дней, по настойчивому требованию родителей, отправляется учиться заграницу, в Мюнхен, где я также в то время посещал университет. С сентября 1905-го года по декабрь 1906-го года Дм. Богров с небольшим перерывом в один месяц, когда приехал в Киев на каникулы, находился совместно со мною в Мюнхене. Университет в Мюнхене он посещал мало, а занимался главным образом и очень усердно своим самообразованием, пользуясь обширной университетской библиотекой.

В начале сентября 1908 г. Дм. Богров был впервые арестован и в конце сентября 1908 г. вновь освобожден. Дома у него был после ареста произведен самый тщательный, но также безрезультатный обыск.

В октябре 1908 г. он уезжает с матерью в Меран, оттуда один в Лейпциг и Париж и только в конце апреля 1909 г. возвращается в Киев. То обстоятельство, будто Дм. Богров из Лейпцига несколько раз ездил по революционным делам в Львов и даже два раза наезжал в Россию, никому из родных не было известно.

В мае и сентябре 1909 г. Дм. Богров сдает полукурсовые экзамены в университете, а в феврале 1910 года — окончательные. После возвращения из Парижа, в апреле 1909 г. Дм. Богров самым энергичным образом отдался университетским занятиям, твердо решив в возможно короткий срок окончить университет. В этот период, как мы увидим, Дм. Богров ушел совершенно от всякой подпольной политической работы. Он даже фактически, не мог иметь времени для таковой.

Окончив университет, в февраля 1910 г. он уезжает в качестве молодого помощника присяжного поверенного в Петербург, откуда возвращается в ноябре того же 1910 г. Чувствуя, что здоровье его пришло в расстройство, он решается последовать совету родителей и уезжает в декабре 1910 г. отдохнуть на Ривьеру, в Ниццу, откуда возвращается домой в феврале 1911 г. В Киеве пытается усердно заниматься адвокатурой, посещая ежедневно кабинет присяжного поверенного А. С. Гольденвейзера, однако адвокатская работа его явно не удовлетворяет.

С 22-го июня по 5-ое августа 1911 г. Дм. Богров находится с родителями на даче в местечке «Потоки» под Кременчугом, куда и я приехал с женой в середине июля из Петербурга.

После возвращения в Киев, родители 12-го августа 1911 г. уехали заграницу, я-же с женой 17-го августа выехал обратно в Петербург. Вскоре после моего отъезда, а именно начиная с 27-го августа, развернулись те события, которые завершились 1-го сентября 1911 г. террористическим актом Дм. Богрова, 5-го сентября — смертью Столыпина и 11 — го сентября казнью Дм. Богрова.

В статье социалиста-революционера Егора Лазарева, появившейся в 1926 г. (Егор Лазарев «Дмитрий Богров и убийство Столыпина», Воля России, Прага, 1926 г. №№ 6–7, 8–9.), имеются чрезвычайно интересные фактические данные, остававшиеся до того времени неизвестными, и касающиеся знакомства и переговоров Дм. Богрова с Е. Лазаревым в 1910 г. в Петербурге.

Под предлогом имеющегося у него поручения — передать Е. Лазареву письма, привезенные какой то дамой из Парижа, Дм. Богров является впервые к Е. Лазареву на Троицу 1910 г. Дм. Богров заявляет, что взялся немедленно найти его (Лазарева) и передать ему письма.

«Я это делаю с тем большим удовольствием, что мне необходимо было повидаться с вами. Даже более того, я, собственно, и в Питер приехал, чтобы повидаться с вами» (Там же, № 8–9, стр. 41.). Далее, после того, как разговор завязался и принял более задушевный характер, Дм. Богров заявляет Лазареву, совершенно конфиденциально, что он решил совершить террористический акт и убить министра Столыпина.

«Вам кажется это шуткой или сумасшествием с моей стороны, но то, что я сказал, не шутка и не сумасшествие, а обдуманная задача, которую я решил во что бы то ни стало выполнить».

На вопрос Лазарева, чем он, собственно, может быть полезен Дм. Богрову в этом деле. Дм. Богров объясняет следующее. «Вы должны знать, что я не новичок в идейном движении. С гимназической скамьи я прошел всю гамму прогрессивных воззрений, от либерализма до анархизма включительно. Я предавался их изучению с большим энтузиазмом. Дальше анархизма идти было некуда. А я им также увлекался. Пройдя всю идейную гамму, я, наконец, пришел к заключению, что чем идеи радикальнее, тем они более утопичны.

Я и теперь ценю моральную силу анархизма, но для обширных массовых движений и общественных переворотов необходима организованная партийная деятельность....

На вопрос Е. Лазарева, что собственно побуждает Дм. Богрова, блестящего молодого человека — умного, начитанного, брать на себя столь радикальную инициативу и ответственную роль, Дм. Богров отвечает следующее:

«Я пришел к заключению, что в русских условиях систематическая революционная борьба с центральными правящими лицами единственно целесообразна. В России режим олицетворяется в правящих лицах, которые тем и сильны, что остаются неизвестными и недоступными» (Там же, стр. 47.).

Если мы припомним изложенное в предыдущей главе, то убедимся, что эти самые положения Дм. Богров еще в 1907 г. защищал на конференциях Киевской группы анархистов-коммунистов.

Вследствие уклончивых ответов Е. Лазарева, носивших более характер наставлений и увещаний. Дм. Богров спрашивает:

«Какой же ответ ваш на мое предложение, которое я после долгих размышлений решил поверить вам?… Я вижу, — ваше настроение отеческое, а не деловое. Вы хотите меня наставить на путь истинный, дабы я усердно занимался своей адвокатской практикой, и между прочим всякой иной культурной деятельностью: почитывал и пописывал революционные брошюрки и т. п. А между тем вы ведь знаете лучше меня — во что обошелся манифест 17 октября. Ведь, после манифеста карательные экспедиции залили рабочей и крестьянской кровью всю страну. Где I и II Думы? Ведь всему свету известно, — как и при каких условиях они были разогнаны и какими последствиями сопровождались. Я — еврей, и позвольте вам напомнить, что мы и до сих пор живем под господством черносотенных вождей. Евреи никогда не забудут Крушеванов, Дубровиных, Пуришкевичей и тому подобных злодеев. А Герценштейн? А где Иоллос? Где сотни, тысячи растерзанных евреев — мужчин, женщин и детей, с распоротыми животами, с отрезанными носами и ушами?...

После возвращения из Ниццы в начале февраля 1911 г. в Киев, начинается последний этап короткой жизни Дм. Богрова.

19-го февраля 1911 г. вышел из Киевской Лукъяновской тюрьмы некий анархист П. Лятковский, после отбытия наказания по делу, по которому он был привлечен в 1907 г. вместе с Г. Сандомирским и другими. По собственному его свидетельству, при случайной встрече на улице с товарищем «Фомой» (Сергей Богров — двоюродный брат Дмитрия) Фома от своего имени и от имени Дмитрия убедительно просил его зайти к последнему на квартиру, так как Дмитрий, узнав из газет о его освобождении, очень хотел с ним повидаться и поговорить, но не мог его найти (П. Лятковский. Нечто о Богрове. Каторга и ссылка. Москва 1926 г. № 2, стр. 38.).

Далее разговор перешел на журнал «Былое» и Дм. Богров указал, что «Былое» для него весьма ценно, так как по нему он знакомится с действительными революционерами и учится той поразительной конспирации, которой они себя окружали.

«Вы говорите — реабилитировать себя? — возобновил он разговор. Только убив Николая, я буду считать, что реабилитировал себя. — Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая? — перебил я (Лятковский) его. — Нет, — продолжал он (Богров) — Николай — ерунда. Николай игрушка в руках Столыпина. Ведь я — еврей — убийством Николая вызову небывалый еврейский погром. Лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция. — На это я (Лятковский) ему заметил, что нельзя быть таким наивным, чтобы не знать, как трудно будет добраться сквозь толпу всякой охраны и до Николая и до Столыпина, что это не под силу одному человеку, а потому необходимо противопоставить этой охране свою организацию боевиков и что я лично готов принять участие в этой организации, а также подыскать для этой цели стойких, решительных товарищей. Но Богров перебил меня, вполне логично указав, что могущий произойти случайный провал может послужить новым доказательством его провокации, а потому он решил сам, без всякой организации себя реабилитировать; как добраться до Столыпина — он еще не знает. Осенью (1911 г.), как ему известно, будут в Киеве военные маневры, на которых будет Николай, а с ним, понятно, и Столыпин, до которого он предполагает добраться через свою связь с киевским обществом (Там же стр. 39, 40.).

Теперь для нас совершенно ясно, что посещение Лятковского, вызванное самим Дм. Богровым, и разговор на тему об убийстве Николая или Столыпина, явились следствием потребности Дм. Богрова с кем-нибудь из единомышленников обсудить этот вопрос, проверить себя и узнать отношение окружающих к уже давно поставленной себе цели.

Я лично имел возможность наблюдать брата с конца июля по 17 августа 1911 г., так как на это время приехал с женой погостить к родителям в Киев, при чем до 5-го августа мы жили всей семьей в дачной местности «Потоки» под Кременчугом, и проводили все время совместно. Я утверждаю самым категорическим образом, что решительно никаких резких перемен или потрясений ни в физическом, ни в моральном отношении за это время в Дм. Богрове нельзя было заметить.

Предо мной отрывок из письма Дм. Богрова, писанного неизвестно кому. Оно заключает в себе 2 собственных стихотворения Дм. Богрова, характеризующие его настроение последнего периода.

Твой ласкающий, нежно-чарующий взгляд,
Твои дорогие черты
Воскресили давно позабытые сны
Развернули широкие крылья мечты,
И несносен мне стал опьяняющий яд
Хлопотливой мирской суеты,
Яд жестокой борьбы и насилья;
И взмахнули могучие крылья,
Мир другой отворила мне ты —
Ласки нежной и чистой, как лилья,
Мир сердечной, святой теплоты.

Оба дурашки были расстреляны по делу троцкистско-зиновьевского центра в 1936 году

Запустил сначала девчонок, а их на физтехе училось не очень много (ФТ-2-72, на минуточку, 1977-1982). Через 5 минут всех выпулил. Потом взялся за нас. Раздал билеты, достал свою любимую "Шипку", закурил... Курите, говорит, мужики, если хотите! Как мы задули - дым - коромыслом (6-й корпус, где-то 5-6-й этаж)! Не помню, по-моему истмат сдавали, ну, может быть диамат. Ну, у всех пять очков стояло в зачётке, по итогу. Ещё помню - он приходил в "шестёрку" аккурат перед танцами и плотно с нами общался в "долбёжке"...
Мозги вправлял. Светлой души был товарищ Глебов (Каменев)! И настоящий Человек! Буду помнить его всю жизнь, пока сам не сдохну! Спасибо ему за науку! И за воспитание! И за всё, что он в нас вложил.

«Отец дал мне «Три толстяка». Спрашиваю его в полном восторге: «А что дальше?». Он отвечает: «А дальше в стране стал править продавец воздушных шаров. Он сумел всех убедить, что первым побывал за линией фронта (это, когда в торг попал), и тем самым обеспечил победу». О ком говорил отец, я понял, когда вырос»…

"...это была героическая попытка деда спасти родину от хаоса. Если бы их послушались, не было бы гражданской войны, кровопролития, всех этих репрессий. Дед был гуманистом».

Был торжественный спектакль в присутствии Его Величества и его августейших дочерей. На этом спектакль была масса знати, все министры. В Столыпина произвел выстрел агент охранного отделения, который, -- как это ныне говорят газеты, -- был революционер анархист. Он произвел выстрел в Столыпина из браунинга в присутствии Государя Императора. Через несколько дней вследствие полученной раны Столыпин умер.
Конечно, это убийство само по себе возмутительно и не может быть оправдано с точки зрения человеческой, но если оно не может быть оправдано, то оно может быть понятно.
Всякие убийства, с точки зрения человеческих, нравственных принципов не могут быть оправданы, тем не менее, убийства во всех видах постоянно производятся; многие из этих убийств производятся лицами власть имущими. Так, между тысячами и тысячами людей, которые были казнены во время премьерства Столыпина, десятки, а может быть сотни людей были казнены совершенно зря, -- иначе говоря эти люди были убиты властью, которую Столыпин держал в своих руках.
Великий Наполеон сказал: "У государственного человека сердце должно быть в голове", к сожалению, у Столыпина нигде не было сердца -- ни в груди, ни в голове.

Убийство Столыпина омрачило все празднества в Киеве. Начерченная программа этих празднеств была исполнена наскоро. Его Величество, побывав в Чернигове, уехал в Крым, где пробыл до поздней осени, -- Он вернулся в Петербург после 6-го декабря.

Могут сказать, что это -- случайность, что этой случайности могло бы и не быть. Я со своей стороны думаю, что это не есть случайность; что при том режиме, который водворил Столыпин -- так или иначе -- а дело должно было кончиться его гибелью.
Это могло случиться немного ранее, немного позже, не от руки еврея Багрова, а от руки кого-нибудь другого, -- но все таки все вероятности говорили за то, что это так кончится. Но тем не менее, если даже считать, что убийство Столыпина было простой случайностью, то все таки факт остается фактом.

Столыпин был человеком с большим темпераментом, человеком храбрым и пока ум и душа его не помутились властью -- он был человеком честным.
Но в данном случае Столыпин погиб не как Сусанин, а как погибали и погибают сотни государственных деятелей, которые употребляют данную им власть не на пользу государства и народа, но в пользу своего личного положения, -- а применительно к Столыпину надо сказать: в пользу не столько своего личного положения, как в пользу положения своих многочисленных родственников, из которых многие представляют собою лиц далеко не первой пробы.

Будучи председателем совета министров, своим темпераментом, своею храбростью Столыпин принес некоторую дозу пользы, но если эту пользу сравнить с тем вредом, который он нанес -- то польза эта окажется микроскопической.

В своем беспутном управлении Столыпин не придерживался никаких принципов, он развратил Poccию, окончательно развратил русскую администрацию, совершенно уничтожил самостоятельность суда и около себя, в качестве министра юстиции, он держал такого лицемерного и беспринципного человека -- как Щегловитова. Столыпин развратил прессу, развратил многие слои общества, наконец, он развратил и уничтожил всякое достоинство Государственной Думы, обратив ее в свой департамент.
Я не сомневаюсь в том, что то, на что я указываю, будет впоследствии указано с большею обстоятельностью, с большим хладнокровием, когда этот смрад произвола, от страха доносов и наказаний, в котором живет в настоящее время Россия, несколько уничтожится и будет водворена в стране не на словах, а на деле законность, т. е. то, что именуется правовым порядком.

После покушения на Столыпина обязанности председателя совета министров были возложены на Коковцева, а обязанности министра внутренних дел на Крыжановского. Государь, как я говорил, уже в то время, когда Столыпин лежал раненый, но еще не умер, ездил в Чернигов поклониться тамошним мощам. Когда он вернулся, то Столыпин уже умер. На другой день Государь отбыл в Севастополь и, ранее своего отбытия, назначил окончательно Коковцева председателем совета министров.

Цикл высочайших путешествий моего времени закончился, к несчастью, преждевременной смертью П.А.Столыпина в Киеве, которая была результатом нарушения выработанной мной системы розыска.

5 января 1913 года обер-прокурор уголовного кассационного департамента правительствующего сената объявил мне через полицию о воспоследовавшей высочайшей резолюции по делу по обвинению меня, состоявшего в распоряжении дворцового коменданта, полковника Спиридовича и исп. обязан. вице-директора департамента полиции статского советника Веригина в превышении и бездействии власти, допущенных нами при принятии мер охраны на киевских торжествах в конце августа и начале сентября 1911 года, последствием чего было убийство членом революционной партии Богровым председателя Совета Министров статс-секретаря П.А.Столыпина 1 сентября 1911 года в Киевском городском театре.

На представленном его величеству журнале по этому делу I департамента Государственного Совета государь изволил собственноручно начертать:
«Дело о генерале Курлове, полковнике Спиридовиче и статском советнике Веригине прекратить без всяких для них последствий».

В тот же день я послал дворцовому коменданту генерал-адъютанту В.А. Дедюлину, телеграмму, прося его повергнуть к стопам государя мою беспредельную благодарность и готовность служить его величеству, как служил в течение 35 лет его державному отцу и деду. Через два дня дворцовый комендант прислал мне при своем письме мою телеграмму, на которой карандашом рукой государя было написано: «Благодарю. В верности службы генерала Курлова никогда не сомневался».

Таким образом закончились тяжелые для меня полтора года разных расследований и следствий.

К несчастью, и на этот раз повторилась старая русская пословица: милует царь, да не жалует псарь.

Когда я обратился к министру юстиции с просьбой об опубликовании высочайшей резолюции, то получил ответ, что такое опубликование прямым законом не предусмотрено. Таким образом, правительство Коковцова находило возможным допускать против меня клевету в печати, караемую по уложению о наказаниях, т.е. на основании положительного закона, но не признало возможным допустить в той же печати столь важный для моего оправдания факт, хотя это и не было запрещено законом, но не нашлось закона, разрешающего обнародовать правду, выразившуюся в высочайшей резолюции.

В одном из первых заседаний Государственной Думы Милюков выступил с горячей речью по поводу убийства П.А.Столыпина. Между прочим он сказал, что это горестное для России событие (едва ли оно было горестным для Милюкова) случилось, несмотря на то, что генералом Курловым было истрачено на охрану в Киеве девятьсот тысяч рублей — казенных денег. В зале заседания присутствовал председатель Совета Министров В.Н.Коковцов, который, что особенно важно, был одновременно министром финансов. Однако он не счел нужным заявить, что им, министром финансов, было отпущено на охрану при высочайшем путешествии в Белгород, Киев, Чернигов и Овруч, а также на двухмесячное пребывание государя в Крыму всего триста тысяч рублей, из каковой суммы, оставляя должность товарища министра внутренних дел, я сдал тридцать семь рублей. Из подробного представленного мной отчета и оправдательных к нему документов видно, что Милюков, говоря о расходах на киевскую охрану, для красоты речи прибавил втрое, а министр финансов, исходя, вероятно, из того же соображения, что и министр юстиции, что на восстановление истины нужен положительный закон, величественно промолчал и тем как бы подтвердил слова Милюкова.

За самый театр я был относительно спокоен, так как билеты выдавались комиссией только известным лицам, а в театре для тщательного контроля было назначено 15 офицеров и 92 агента дворцовой охраны и Киевского охранного отделения. Тем не менее я просил министра не занимать в этот вечер своего кресла в первом ряду, а сесть в генерал-губернаторскую ложу, от чего он категорически отказался.

Тут же я переговорил с вызванным мной директором департамента министерства народного просвещения Вестманом, сказав ему предупредить Л.А.Кассо об опасности и просить его не выезжать иначе, как в автомобиле, который я ему пришлю. Одновременно я приказал усилить охрану генерал-губернаторского дома, где проживал П.А.Столыпин, и поручил жандармскому офицеру тщательно проверять лиц, которые пожелали бы видеть министра.

Я не могу не остановиться на разговоре с П.А. Столыпиным, который ярко характеризует и объясняет создавшееся после его смерти положение. На мое указание, что по возвращении в Петербург я буду просить его разрешения сделать несколько перемен в личном составе розыскных учреждений, П.А.Столыпин сказал:

«Это вам придется делать уже без меня. — И на выраженное мной удивление продолжал: — По здешней обстановке вы не можете не видеть, что мое положение пошатнулось, и я после отпуска, который я испросил у государя до 1 октября, едва ли вернусь в Петербург председателем Совета Министров и министром внутренних дел».

Действительно, признаки, о которых говорил П.А. Столыпин, существовали. Лучшим барометром, определяющим прочность положения того или иного сановника, является на первый взгляд неуловимое, но для опытного человека совершенно ясное отношение к нему придворной толпы. Я помню, как раболепно склонялась эта толпа перед всесильным премьер-министром при высочайших путешествиях в Полтаву и Ригу. Как почтительно она склонялась перед ним в Петербурге. В Киеве было иначе. Для П.А.Столыпина не нашлось места в придворных экипажах, следовавших в императорском кортеже, и он ездил в наемной коляске, что очень затрудняло его охрану.

3-го сентября была назначена поездка государя императора в Чернигов на пароходе. Для меня не было никаких сомнений, что в числе лиц, которые должны были сопровождать императора, председатель Совета Министров являлся одним из первых. Каково же было мое удивление, когда 31 августа подошедший ко мне на обеде во дворце министр спросил, каким путем я предполагаю ехать в Чернигов. Я ответил, что приказал прицепить свой вагон к ночному поезду, чтобы утром приехать в Чернигов, еще раз проверить все меры по охране и встретить государя.

«Вот и прекрасно, — сказал П.А.Столыпин, — я еду с вами».

На мое изумление, что он не едет на пароходе с его величеством, П.А.Столыпин бросил краткую фразу: «Меня забыли пригласить». Я тотчас же направился к флаг-капитану, генерал-адъютанту Нилову и в возбужденном тоне передал ему мой разговор с министром.

«На пароходе крайне ограниченное число мест, — заметил флаг-капитан, и на мое заявление, что удобнее было бы оставить половину свиты, чем председателя Совета Министров, сконфуженно сказал: «Хорошо, я об этом доложу», — а через несколько минут генерал-адъютант Нилов, подойдя ко мне, сообщил, что приглашение П.А. Столыпину сопровождать его величество на пароходе послано. Я передал об этом в Купеческом саду министру, который, улыбаясь, заметил: «Напрасно, я понимаю, что это ваши фокусы».

Правительству приходится иметь дело не только с фактами, но и с намерениями. Трудностью своевременного ознакомления с такими намерениями, в целях предупреждения преступлений, объясняется и трудность розыска, которая почти непонятна для рядового обывателя, вследствие того, что политический розыск оперирует не после, а до совершения преступления. Отсутствие правильного понимания высказанных мной положений ярко выразилось даже в речах членов Государственной Думы после трагической смерти П.А. Столыпина. Правительство упрекали, что оно пользуется для своих целей осведомления секретными сотрудниками вроде Богрова (убийцы министра П.А. Столыпина), признавали это почти преступным и даже рекомендовали поручить политический розыск молодым людям с высшим образованием.

Самое трудное, с чем мне пришлось бороться в розыскном деле, — это вопрос об излишнем доверии чинов розыска к секретным агентам. На это указывает и только что изложенное мое мнение об отношении к Азефу. Ведь нужно было быть слепым или находиться под гипнозом безграничного доверия, чтобы ни разу не заняться проверкой его деятельности. Такой гипноз непонятен для широкой публики, в чем мне пришлось самому убедиться в суждениях ее о роли Богрова в убийстве П.А. Столыпина.

Наконец, таким же примером излишнего доверия к секретному агенту является и убийство П.А. Столыпина. Мне придется подробно остановиться на этом деле, которое, несмотря на неоднократные расследования, остается для многих мало понятным. Здесь я могу только сказать, что начальник Киевского охранного отделения, подполковник Кулябко, проявил избыток доверия к Богрову, пустил его в театр, а главное, перед самым фактом убийства, потребовав, по моему приказанию, чтобы он ехал домой и не отлучался из своей квартиры, не проводил его сам или через кого-либо из своих чинов до улицы. Допустив же в себе неограниченную веру в сотрудника и оставив его перед наружной дверью вестибюля, он дал возможность Богрову вернуться в театральный зал и совершить убийство.

По словам Кулябко, Богров сообщил ему, что на днях к нему явился известный партийный работник, которого он знал только по имени и отчеству, и, подтвердив намерение партии совершить крупный террористический акт в последние дни пребывания государя в Киеве, когда чины охраны будут несомненно утомлены, просил Богрова от имени партии содействия. Далее Богров передал, что отряд боевиков должен был, в целях безопасности, приехать в Кременчуг, а оттуда по Днепру в Киев. На обязанности Богрова лежало приготовление для приезжих речной моторной лодки и подыскание в Киеве безопасного для них помещения.

Подполковник Кулябко спросил меня, какой ответ я разрешу ему дать Богрову. Я, безусловно, воспретил содействовать подысканию моторной лодки и разрешил лишь предоставить для помещения приезжих квартиру, принадлежащую кому-либо из служащих охранного отделения.

Вместе с тем я приказал командировать немедленно в Кременчуг состоявшего в распоряжении начальника охранного отделения ротмистра Муева с необходимым числом филеров для непрерывного наблюдения за железнодорожным вокзалом и речными пристанями. Своему секретарю я продиктовал телеграммы директору департамента полиции и начальнику Петербургского охранного отделения о доложенных мне подполковником сведениях с приказанием тщательно и без замедления разработать их и о результате мне телеграфировать.

В течение последовавших за этим докладом дней никаких дополнительных сведений от Богрова не поступало, а равно я не получал никаких донесений ни из Петербурга, ни от ротмистра Муева.

Приведенные данные и принятые в целях освещения их меры я доложил П.А. Столыпину на другой день по приезде его в Киев, причем министр сказал мне, что, по его мнению, все эти страхи преувеличены.

Несмотря на скептическое отношение П.А. Столыпина к указанным сообщениям Богрова, сильно меня тревожившим, я вновь настаивал перед ним на разрешении мне вызвать немедленно одного из офицеров личной охраны министра, ротмистра Дексбаха, и указывал председателю Совета Министров на то обстоятельство, что состоявший в Киеве при нем капитан Эсаулов как строевой Офицер совершенно незнаком с охраной и что при предстоявших торжествах все внимание чинов охраны будет сосредоточено на особе государя императора и его августейшей семьи, что, впрочем, категорически требовал и сам П.А. Столыпин. На моей же обязанности, как служебной, так и нравственной, лежит обеспечение безопасности моего министра. П.А. Столыпин ответил мне категорическим отказом, находя, что принятые мной в этом направлении меры охраны генерал-губернаторского дома, в котором министр имел пребывание, слишком преувеличены.

Через день прибыл в Киев государь с семьей.

Население Киева, запружавшее все улицы по пути царского проезда от вокзала до дворца, а равно и Софийскую площадь, так как государь заезжал в Софийский собор, приветствовало своего монарха с редким одушевлением. Полицейские наряды с трудом удерживали толпу, которая каждую минуту могла их смять, несмотря на расставленные шпалерами воинские части. Это одушевление произвело на царскую семью громадное впечатление, так что, когда я, сопровождая императорский кортеж, приехал во дворец, дворцовый комендант генерал-адъютант Дедюлин передал мне подлинные слова государя:

«Скажите Курлову, чтобы он уменьшил охрану».

Не успел я заснуть, как меня разбудил мой секретарь с докладом, что меня желает видеть по экстренному делу подполковник Кулябко. Тотчас же я его принял и узнал от него, что вечером явился к нему Богров с заявлением, что член партии социалистов-революционеров, приезжавший к нему за несколько до того дней с просьбой облегчить прибытие из Кременчуга боевиков, сообщил ему об изменении террористической группой своих планов относительно путешествия в Киев, что группа эта уже прибыла и что в составе ее находится неизвестная даже ему женщина, имеющая при себе разрывные снаряды. Она должна была явиться на другой день в 12 часов на квартиру Богрова, где остановился приезжий, для совместного обсуждения дальнейшего плана действий. По его словам, боевая группа не имела в виду цареубийство, а покушение на жизнь председателя Совета Министров П.А.Столыпина и министра народного просвещения Л.A.Kacco. Я приказывал Кулябко обставить немедленно квартиру Богрова филерским наблюдением, командировав для этой цели опытнейших агентов, а самому утром, перед выездом государя императора на маневры, доложить все эти сведения киевскому генерал-губернатору. Вместе с сим я поручил Кулябко передать полковнику Спиридовичу, чтобы те же сведения он подробно доложил дворцовому коменданту. Сам я тотчас соединился по телефону с генерал-адъютантом Дедюлиным и сказал ему, что лишен возможности сопровождать государя на маневры вследствие тех сведений, которые будут ему доложены полковником Спиридовичем перед высочайшим выездом.

Я поспешил в гостиницу, чтобы поскорее узнать от подполковника Кулябко сведения о предполагавшемся в полдень свидании. Меня ожидало полное разочарование: женщина, которая, по словам Богрова, должна была прийти на его квартиру, не явилась, а Богров получил известие, что свидание группы боевиков назначено в 7 часов вечера на Бибиковском бульваре. Сделав распоряжение наблюдать за этим новым предполагавшимся свиданием и ни на минуту не оставлять без наблюдения квартиру Богрова, я решился прибегнуть к тем исключительным полицейским мерам, о которых докладывал министру. Впоследствии, при производстве расследования, сенатор Трусевич ставил мне в вину, что я тотчас же не приказал сделать обыск у Богрова и арестовать приехавшее к нему лицо. Это обвинение звучит насмешкой со стороны бывшего директора департамента полиции, который должен был помнить, что такой преждевременный арест одного из членов боевой группы, при невыясненном ее составе, повлек за собой убийство императора Александра II и бывшего министра внутренних дел В.К.Плеве.

Подполковник Кулябко доложил мне, что Богров приезжал к нему в театр, чтобы сообщить, что свидание на Бибиковском бульваре не состоялось и отложено на завтра. Я высказал Кулябко свое крайнее неудовольствие подобными путешествиями Богрова и приказал принять меры, чтобы он не смел отлучаться из квартиры и оставлять приезжего хоть на одну минуту одного. Затем я предложил Кулябко после театра приехать ко мне для обсуждения дальнейших мер.

Из приведенного выше доклада я ни одной минуты не предполагал, что Богров может быть в театре, так как не допускал мысли, чтобы на такую экстраординарную меру подполковник Кулябко не испросил моего предварительного разрешения. Я вернулся в партер к началу второго акта и тотчас же после его окончания опять подошел к П.А. Столыпину, чтобы передать ему свой разговор с Кулябко, а засим не отходить от него ни на шаг, как делал это всегда, когда министр присутствовал в каком-либо публичном месте. На этот раз П.А. Столыпин, сильно обеспокоенный неопределенностью поступавших сведений, несмотря на мои возражения, приказал мне еще раз повидать Кулябко. Как потом оказалось, состоявший при министре капитан Есаулов во время этого антракта находился в фойе. Войдя в коридор, я начал говорить с Кулябко, который подтвердил, что отданное мной в первом антракте приказание о безотлучном пребывании Богрова в своей квартире исполнено. Между тем, как выяснилось впоследствии, Кулябко сказал приезжавшему в театр Богрову уехать домой перед самым началом второго антракта, не потрудившись, однако, наблюсти за действительным исполнением Богровым этого распоряжения. Вдруг раздался выстрел из браунинга, столь характерный по своему звуку. В зале поднялось смятение и послышались крики. Я бросился в залу, встретив у прохода какого-то офицера, который выбегал оттуда с обнаженной шашкой и кричал, что убили Столыпина. Проникнуть в залу я не мог, так как в проходе публика избивала какого-то человека. Попытки прекратить избиение были тщетны. Издали я видел опускавшегося на кресло министра и стоявшего около царской ложи с обнаженной саблей полковника Спиридовича. Тогда я бросился назад, чтобы проникнуть к П.А.Столыпину с другой стороны, и наткнулся на совершенно бледного подполковника Кулябко.

«Это Богров, ваше превосходительство, — пробормотал он, опираясь о стену, — я виноват, мне остается только застрелиться». Я крикнул на него, что застрелиться он всегда успеет и не об этом надо думать, когда государь — в театре. Не имея возможности войти в театральную залу и кружным путем, так как коридор был запружен народом, я бросился к выходу около царской ложи и просил встретившегося генерал-адъютанта Дедюлина удержать государя в театре, пока я не доложу, что путь свободен.

Подскочившему ко мне командиру эскадрона жандармов я приказал немедленно очистить весь проезд от публики, оставив около театра один взвод, чтобы сопровождать карету скорой медицинской помощи, вызванную для перевезения П.А.Столыпина в больницу. Чтобы приблизиться, наконец, к министру, я прошел к главному входу. Около него уже стояла вызванная карета, в которую при мне укладывали находившегося в беспамятстве П.А.Столыпина. Это был последний раз, что я видел министра живым, так как, прибыв, после отъезда государя, в больницу, я не был допущен к нему врачами.

Государь уехал из театра, не дождавшись окончания сделанных мной распоряжений. Арестованный Богров находился в руках судебных властей, начавших свою обычную процедуру.

На подробностях последующих дней останавливаться не приходится: все заслоняет собой смерть П.А. Столыпина. Я хочу только сказать несколько слов об обстоятельстве, поразившем всех благомыслящих людей и оставившем, вероятно, навсегда без ответа вопрос, что такое Богров и чем вызвано совершенное им убийство?

Сын богатых родителей, молодой Богров всегда нуждался в деньгах для широкой жизни. Вероятно, под влиянием модных течений, он вошел в связь с революционными организациями и предал их охранному отделению, когда потребовались деньги на поездку за границу. Сведения Богрова стоили затраченных на него средств, и в этом отношении он безукоризненно исполнял свои обязательства. Со временем материальное положение его улучшилось, и он одновременно отошел от партийной жизни, как отошел и от работы в охранном отделении.

Личных счетов с покойным министром у Богрова, конечно, быть не могло, а потому у него не могло быть и инициативы совершить это убийство с риском своей жизни. Приходится, таким образом, прийти к убеждению, что этим преступлением руководила какая-либо иная, неведомая нам сила...

Сенатор Трусевич приступил к расследованию в целях, как он мне сам это заявил, выяснить дело, начиная с умышленного убийства и кончая небрежностью. Самый факт преступления Богрова был настолько несложен, что необходимо было лишь установить, каким образом Богров попал в театр и знали ли я и полковник Спиридович об этом обстоятельстве. Почему был привлечен к этому делу статский советник Веригин, для меня остается до сих пор непонятным.

Сенатор Трусевич тянул расследование полгода, и оно вылилось в целые тома. Он серьезно расследовал, между прочим, и то, ел ли я в Киеве икру и пил ли шампанское, причем убедился, что ни того, ни другого не было. Несмотря на представленный мной денежный отчет, он справлялся во всех банках о моих материальных средствах и, так как таковых не было, о моей задолженности. Он посвятил много времени расследованию шуточной газетной заметки о том, будто Богров за несколько дней до покушения стоял на пути проезда верхом. Сенатор ставил мне в вину мое незнание, что кухарка Богрова находилась в интимных отношениях с одним из филеров Киевского охранного отделения.

1 сентября между 8 и 9 час. утра я генерала Курлова не посещал и его не видел, так как я выехал автомобилем на маневры между 7 и 8 часами. Сколь припоминаю, утром до своего отъезда на маневры я генерала Курлова не видал, ему непосредственно о приходе Кулябки не говорил, но, возможно, что сказал жандармскому унтер-офицеру доложить о приходе Кулябки. Сколь помню, первый раз в этот день я посетил г[енерала] Курлова, вернувшись с маневров между часом и двумя дня, в его комнате-столовой, когда и происходил разговор и составление письма дворцовому коменданту, о чем я уже докладывал при первом допросе. После этого я вместе с генералом Курловым поехал в Святошино, вместе вернулся после проезда Государя; вместе из театра в лечебницу, где лежал раненный статс-секретарь Столыпин, откуда вернулись в гостиницу, где жили. Из гостиницы уже ночью поехали к генерал-губернатору, откуда вернулись около 3–4 часов ночи. Сведений об отмене свидания «Николая Яковлевича» с «Ниной Александровной» 1 сентября в 8 час. веч[ера] и о переносе этого свидания на 11 час. вечера в квартире, подысканной террористами, я ни от кого не получал и слышу об этом обстоятельстве впервые на сегодняшнем допросе.

На свидании 26 августа Богров говорил, что у петербургских революционеров есть какие-то связи с кем-то из петербургской полиции и охраны; сколь припоминаю, сведения были даны именно в таких общих выражениях, без указания лиц и учреждений.

Подполковник Кулябко мне о прибытии «Николая Яковлевича» в Киев вообще никогда ничего не говорил. 1-го он сказал мне вообще о прибытии боевиков, не указывая имен. Говорил ли он о том ст. сов. Веригину и генералу Курлову – не знаю. Припоминаю, что мне лично Кулябко о приезде кого-либо из боевиков 31 числа – ничего не говорил; предполагаю, что не говорил ничего и генералу Курлову, ибо последний мне бы то высказал; говорил ли Веригину – не знаю. В дополнение к сему объясняю. После катастрофы я заезжал в гостиницу из лечебницы, где лежал раненый, должно быть около 11 или 12 час. ночи, а затем окончательно вернулся, как уже показал, между 3 и 4 часами ночи. В один из этих моментов в гостинице был и Кулябко; когда именно, не могу припомнить. Что говорили – не припоминаю, но знаю, что никаких разговоров о том, почему, что и как могло случиться, у меня с ним не было. В гостинице после приезда туда из лечебницы и до отъезда к генерал-губернатору мы пробыли, сколь помнится, очень недолго, не больше получасу. Кажется, именно в это время шли розыски, кто говорил по телефону с квартирой Богрова во время производства там обыска.

Настоящая выписка с подлинным верна. Сенатор Трусевич.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 3. Л. 30–30об. Заверенная копия.

Производимым мною расследованием выяснено, что 18 августа сего года, по вызову подполковника Кулябки, прибыл в Киев один еврей, состоящий в числе сотрудников местного охранного отделения и исполняющий для Вас работы по обзору социал-демократического движения, причем означенному лицу было поручено «осветить протекавший политический момент» в смысле обнаружения в Киеве деятелей революционного направления. Во время пребывания в Киеве означенный еврей посетил Вас в Европейской гостинице и в присутствии подп[олковника] Кулябки докладывал Вам по вопросам о возможности проявления в Киеве террора со стороны автономных групп и о постановлениях соц[иал-]демокр[атических] организаций относительно экспроприаций. В заключение подп[олковник] Кулябко предупредил сотрудника, что он будет вызван на время предстоящих торжеств в видах наблюдения за появлением известных ему социалистов-революционеров, причем Вы присовокупили, что для этой цели ему придется пользоваться цилиндром и фраком. Однако же вызов сотрудника не состоялся по неизвестным ему причинам.

Ввиду изложенного и на основании Высочайшего повеления от 4 октября сего года прошу Ваше Высокоблагородие представить мне, с возвращением сего, подробные сведения о том, имели ли место описан-ные выше обстоятельства; в каких местах во время киевских торжеств предполагалось воспользоваться наблюдательными услугами упомянутого сотрудника и было ли Вами или кем-либо другим доведено об этих розыскных планах до сведения генерал-адъютанта Дедюлина, генерал-лейтенанта Курлова, статского советника Веригина и других начальствующих лиц.

Сенатор Трусевич.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 9. Л. 1–2. Подлинник.

Его Превосходительству сенатору М.И. Трусевичу.

У бывшего начальника Киевского охранного отделения подполковника Кулябко состоял сотрудником некий еврей социал-демократ, которого Кулябко называл кличкой, кажется, «Воскресенский» и с которым я познакомился при следующих обстоятельствах:

В 1910 году я начал работать над составлением очерка по истории Российской социал-демократической рабочей партии, почему и раздобывал, где только мог, нужные для этой работы документы. В один из приездов в том году в Петербург Кулябко, я говорил с ним о моей работе и он предложил мне повидаться и поговорить с «Воскресенским», который, по его словам, был хорошим теоретиком по названной партии.

Летом 1910 года «Воскресенский» приехал ко мне однажды в Петергоф на мою квартиру, где мы и беседовали с ним с утра до вечера, исключительно по вопросам жизни партии социал-демократов. Он прочел набросанный уже тогда мною очерк предполагаемого труда, назвал некоторые издания, пригодные, по его мнению, для моей работы, пообещал прислать мне очерк Батурина , которого я нигде не мог добыть и, кажется, в тот же день уехал. После того я не видал его до лета 1911 года, в каковой промежуток времени, не помню только при каких обстоятельствах, но он прислал мне обещанный печатный очерк Батурина.

Припоминаю, что «Воскресенский» при мне говорил Кулябке о том, что он был где-то в Петербурге и слышал о нарождении новой группы социалистов-революционеров, которая хочет выступит с террором и тем зарекомендовать себя перед партией.
Никакого особого значения я этому не придал, ибо это уже касалось данных агентуры текущего момента, а, стало быть, не касалось совершенно меня, ибо я в дела розыска ни по лежащим на мне обязанностям, ни по собственному желанию не вмешивался, да, кроме того, передаваемое социал-демократом сведение о социалистах-революционерах походило уже на обывательскую болтовню.

Придал ли Кулябко какое-либо значение этому сообщению, а если придал, то что сделал – я не знаю. Помню лишь, что после того, как Богров дал сведения относительно наезда в Киев из Петербурга боевиков, мне пришли в голову эти указания «Воскресенского», явилась мысль, не относится ли сообщаемое Богровым сведение к группе, о которой вскользь сказал «Воскресенский» и предположение это, кажется, я высказал Кулябко и кому-то еще, но кому припомнить не могу.

Докладов генерал-адъютанту Дедюлину или генерал-лейтенанту Курлову о моем свидании с «Воскресенским» и о наших разговорах с ним относительно Российской социал-демократической рабочей партии – я не делал, говорил ли о том М.Н. Веригину, или кому-либо из лиц, состоявших при генерале Курлове – не помню; относительно же розыскных планов с участием «Воскресенского», безусловно, никому не говорил, ибо о таковых ничего не знал и таковые меня, как не ведавшего розыском, не касались.

Вышеизложенное, вследствие возвращаемого при сем письма от 9-го декабря сего года за № 114, докладываю Вашему Превосходительству.

Полковник Спиридович.

ГА РФ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 9. Л. 68–70. Подлинник.

Отдельные части показаний Дм. Богрова находятся в явном противоречии друг другу и создают впечатление стремления мистифицировать следственную власть. Это отмечено было в свое время и судебным следователем В. Фененко во время допроса Дм. Богрова, сенатором Турау в его докладе 1-ому департаменту государственного совета по делу генерала Курлова, Кулябко, Спиридовича и Веригина, и сенатором Трусевичем в его докладе по ревизии дел киевского охранного отделения; а впоследствии, после революции, явилась возможность установить ряд фактических данных находящихся в противоречии с рядом показаний Дм. Богрова.

Необычным и загадочным в этой мистификации является то, что направлена она не в том смысле, чтобы выдвинуть роль Дм. Богрова, как революционера, а наоборот, несоответствующие действительности указания Дм. Богрова имеют больше целью выдвинуть службу его охранному отделению.

В конце того же показания от 2 сентября Дм. Богров категорически заявляет: «подтверждаю, что я совершил покушение на убийство статс-секретаря Столыпина единолично, без всяких соучастников и не во исполнение каких либо партийных приказаний». Между тем, на допросе 10 сентября, произведенном жандармским полковником Ивановым в крепости, уже после состоявшегося приговора военного суда, Дм. Богров дает совершенно иное объяснение своему выступлению.

В этом показании, которое полковник Иванов заставил Дм. Богрова для большей убедительности написать целиком собственноручно, Дм. Богров отвергает то, что показал во всех своих предыдущих показаниях, а именно, что выступил единолично, без какого либо воздействия со стороны товарищей и в чисто революционных целях. В этом последнем показании Дм. Богров, очевидно, по наущению полковника Иванова восполняет «логику», которая не хватала суд. след. В. Фененко, но не в том смысле, в каком это ожидал услышать В. Фененко, стремившийся изобличить Дм. Богрова, как политического преступника-революционера, и недоверявший заявлению Дм. Богрова о том, что он до 1910 г. действовал в интересах охранного отделения. Нет, наоборот, в этом последнем показании Дм. Богров, в угоду жандармскому полковнику Иванову, заинтересованному в том, чтобы выявить Дм. Богрова, как верного охранника, которому он и Кулябко могли вполне довериться, объясняет свое последнее выступление не революционными мотивами, а принуждением со стороны членов группы анархистов.

Конечно, эта версия вполне соответствовала интересам Кулябко и его прислужников, и не может быть никакого сомнения в том, что полковник Иванов ими и был командирован к Дм. Богрову, чтобы какими угодно средствами, в последний момент, добиться от него такого показания.

Привожу эту часть показания Дм. Богрова от 10 сентября 1911 г. с критическими примечаниями Е. Лазарева, также отказывающегося верить в правдивость этого показания. (Е. Лазарев, Дм. Богров и убийство Столыпина, Воля России, Прага, 1926 г. № 6, 7 стр. 91 и след.).

«16 августа 1911 г. ко мне на квартиру явился известный мне еще с 1907 г. — 1908 г. «Степа». Последний был в Киеве в 1908 г. летом. Он бежал тогда с каторги, куда был сослан по приговору екатеринославского суда за убийство офицера… При его появлении 16 августа 1911 г. «Степа» был одет прилично, вообще настолько изменился, что я его не узнал. Приметы его: высокого роста, лет 26–29, темный шатен, волосы слегка завиваются, довольно полный и широкоплечий.

«Степа» заявил мне, что моя провокация безусловно и окончательно установлена, что сомнения, которые были раньше из за того, что многое приписывалось убитому в Женеве в 1908 г. провокатору Нейдорфу (кличка «Бегемот», настоящая фамилия, кажется, Левин, из Минска), теперь рассеялась, и что решено о всех собранных фактах довести до сведения общества, разослать объявления об этом во все те места, в которых я бываю, как например, — суд, комитет присяжных поверенных и т. п., вместе с тем мне в ближайшем будущем угрожает смерть от кого-то из членов организации. Объявления эти будут разосланы в самом ближайшем будущем.

Когда я стал оспаривать достоверность парижских сведений и компетентность партийного суда, «Степа» заявил мне, что реабилитировать себя могу я только одним способом, а именно — путем совершения какого либо террористического акта, при чем намекал мне, что наиболее желательным актом является убийство начальника охранного отделения, Н. Н. Кулябко, но что во время торжеств в августе я имею «богатый выбор». На этом мы расстались, при чем последний срок им был дан мне 5 сентября.

После этого разговора я, потеряв совершенно голову, решил совершить покушение на жизнь Кулябко. Для того, чтобы увидеться с ним, я по телефону передал, что у меня имеются важные сведения, и приготовил в общих чертах рассказ о «Николае Яковлевиче».

Прим. Е. Лазарева: Здесь приходится прервать показания и усомниться в искренности и правдивости этих показаний, в особенности относительно покушения на Кулябко. Кулябко он мог легко убить во всякое время дня и ночи. Для покушения на Кулябко не нужно было выдумывать басен про Петербург, про «Николая Яковлевича», про бомбы. Зачем было так страстно добиваться билетов на вход, сначала в Купеческий сад, а потом в театр? Нет, прежние показания, данные под свежим впечатлением и настроением, непосредственно вытекавшие из положения, были правдивы и вполне понятны.

КИЕВ, 7,IX. При обыске в квартире Богрова найдены пули дум-дум для «браунинга» с разрезами. Богров объяснил, что эти пули остались у него после его деятельности в революционные годы.

КИЕВ, 7,IX. Богров продолжает сидеть в крепости, в «Косом капонире», где когда-то был заключен в ожидании суда пресловутый начальник киевской сыскной полиции Асланов. Богров одет в тот же парадный костюм, в котором он был арестован в театре после выстрела. Здоровье его восстановилось. Внешне он кажется совершенно беззаботным и чрезвычайно интересуется, знают ли газет о том, что он служил в охранном отделении.

КИЕВ, 7,IX. Получена телеграмма с извещением, что отца Богрова, присяжного поверенного Г. Г. Богрова, арестованного на границе, везут в Киев под усиленным конвоем.

КИЕВ, 7,IX. От родителей Богрова вчера на имя П. А. Столыпина была получена телеграмма: «Потрясенные ужасным поступком безумного сына, молим Бога о вашем исцелении и полном выздоровлении.
Несчастные родители Богрова».

БЕРЛИН, 7 (20),IX. Здесь проездом из Киссингена останавливались родители Богрова, подавленные, парализованные несчастьем. Десятки журналистов осаждают отель. Отец Богрова coобщил:
— Мы представления не имели о планах сына, который никогда не высказывал революционных идей. Мы зорко следили, оберегая его от общения с революционной средой; умышленно отправили учиться в Мюнхен, опасаясь революционного влияния Берлина. В Париже он жиль вместе с матерью. Последние 4 года жиль в Киеве, много работал, учился, имел клиентуру. Разве я мог думать, что у него такие планы?

БАКУ, 7, IX. Ночью произведен обыск в квартире врача Михайловской городской больницы Богрова, дяди Дмитрия Богрова. После обыска доктор Богров арестован.
БАКУ, 7, IX. Доктор Богров освобожден.

КИЕВ. 7, IX. В городе уже второй день упорно циркулирует слух, будто начальник, киевского охранного отделения подполковник Кулябко скрылся бесследно. Слух этот вряд ли имеет какие-либо основания, но он чрезвычайно симптоматичен и может служить показателем отношения киевлян к этому насадителю провокаторства, жертвой которого пал П.А.Столыпин.
Властями принимаются меры к выяснению роли Кулябко в киевском охранном отделении.
Поведение Кулябко в день покушения на П.А.Столыпина выясняется особенно детально. Рассказывают, что за час или полтора до покушения Кулябко оставил театр. По возвращении он заявил, что уезжал на министерском автомобиль. Между тем, Кулябко, будто бы, видели на Фундуклеевской улице едущим на другом автомобиле, не министерском, с каким-то неизвестным субъектом. Передают, что после покушения Кулябко потребовал от прокурора судебной палаты г. Чаплинскаго, чтобы Богрова доставили к нему, в охранное отделение. Прокурор не согласился и, в свою очередь, настойчиво потребовал, чтобы Кулябко, находившийся в то время в охранном отделении, немедленно прибыл в театр. Почему Кулябко так настаивал, чтобы Богрова привели в охранное, - остается невыясненным, хотя догадаться об истинных мотивах очень нетрудно...

КИЕВ, 7,IX. Передается такой рассказ. Как только П.А.Столыпин скончался, у смертного одра собрались все его родные. Присутствовавшие чины прокуратуры предложили произвести вскрытие тела, чтобы точно установить, последовал ли смерть от пули, или же от дальнейших осложнений, вызванных поранением. Услыхав это, сенатор Нейдгарт, тут же присутствовавший, заявил чинам прокуратуры:
«Охранная пуля поразила его, что ж тут вскрывать!..»

КИЕВ, 7,IX. В городе циркулируют слухи, будто Кулябко покончил жизнь самоубийством. При проверке слух не подтвердился.

КИЕВ. По поводу помещенной в вашей газете заметки, что мною была поручена охрана П.А.Столыпина Богрову, прошу напечатать, что, хотя я, по сведениям вашей газеты, и малоспособный офицер, но подобных поручений, т.-е. охраны П.А.Столыпина Богрову, я не поручал.

Подполковник Кулябко.

Смерть за ним! Смерть за ним едет! За Петром, за ним...

Иудушка Троцкий распинался на пленуме против ликвидаторства и отзовизма. Клялся и божился, что он партиен. Получал субсидию.

После пленума ослабел ЦК усилились впередовцы - обзавелись деньгами. Укрепились ликвидаторы, плевавшие в «Нашей Заре» перед Столыпиным в лицо нелегальной партии.

Иудушка удалил из «Правды» представителя ЦК и стал писать в «Vorwarts» 46 ликвидаторские статьи. Вопреки прямому решению назначенной пленумом Школьной комиссии 47, которая постановила, что ни один партийный лектор не должен ехать во фракционную школу впередовцев, Иудушка Троцкий туда поехал и обсуждал план конференции с впередовцами. План этот опубликован теперь группой «Вперед» в листке.

И сей Иудушка бьет себя в грудь и кричит о своей партийности, уверяя, что он отнюдь перед впередовцами и ликвидаторами не пресмыкался.

Такова краска стыда у Иудушки Троцкого.

Написано в январе, позднее 2 (15), 1911 г.

Умерщвление обер-вешателя Столыпина совпало с тем моментом, когда целый ряд признаков стал свидетельствовать об окончании первой полосы в истории русской контрреволюции. Поэтому событие 1-го сентября, очень маловажное само по себе, вновь ставит на очередь вопрос первой важности о содержании и значении нашей контрреволюции. Среди хора реакционеров, лакейски воспевающих Столыпина или копающихся в истории интриг черносотенной шайки, командующей Россией, - среди хора либералов, качающих головой по поводу «дикого и безумного» выстрела (к либералам относятся, конечно, и бывшие с.-д. из «Дела Жизни», употребившие приведенное в кавычках избитое выражение), слышатся отдельные ноты действительно серьезного принципиального содержания. Делаются попытки взглянуть на «столыпинский период» русской истории, как на нечто целое.

Столыпин был главой правительства контрреволюции около пяти лет, с 1906 по 1911 г. Это - действительно своеобразный и богатый поучительными событиями период. Его можно охарактеризовать с внешней стороны, как период подготовки и осуществления государственного переворота 3-го июня 1907 г. Именно летом 1906 г., когда Столыпин в роли министра внутренних дел выступил перед I Думой, началась подготовка этого переворота, который показал теперь уже все свои плоды во всех областях нашей общественной жизни.

Погромщик Столыпин подготовил себя к министерской должности именно так, как только и могли готовиться царские губернаторы: истязанием крестьян, устройством погромов, умением прикрывать эту азиатскую «практику» - лоском и фразой, позой и жестами, подделанными под «европейские».

Столыпин сошел со сцены как раз тогда, когда черносотенная монархия взяла все, что можно было в ее пользу взять от контрреволюционных настроений всей русской буржуазии. Теперь эта буржуазия, отвергнутая, оплеванная, загадившая сама себя отречением от демократии, от борьбы масс, от революции, стоит в растерянности и недоумении, видя симптомы нарастания новой революции. Столыпин дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата, или - идти в рабство к Пуришкевичам, Марковым, Толмачевым, под идейным и политическим руководством Милюковых и Гучковых.

Трагикомедия ликвидаторства в том и состоит, что оно не замечает, как его утверждения превратились в простой перепев идей веховцев.

III
Это превращение становится еще более очевидным, когда г. Потресов переходит к рассуждениям о марксизме. Интеллигенция - пишет он - «заслоняла собой... своим партийно-кружковым строительством пролетариат». Вы не сможете отрицать того факта, что в самый широкий оборот, и через «Вехи» и через всю либеральную печать, эта идея пущена буржуазией, использована ею против пролетариата. Аксельрод писал в том самом фельетоне, в котором он выдвигал эту идею, о «проказнице-истории», которая могла бы доставить буржуазной демократии вождя из школы марксизма. Проказница-история воспользовалась той ямой, которую Аксельрод любезно грозился вырыть для большевиков, чтобы поместить в этой яме самого Аксельрода!

Понятно, что об искренности заграничных голосовцев говорить было бы смешно. Это - специалисты по части шантажа и клеветы, руководимой гг. Мартовыми. Решение Каутского, Меринга и Цеткиной отдать спорные деньги не в ЗБЦК, а в Техническую комиссию (см. листок Организационной комиссии от 1 августа 1911 г.) есть полное признание правоты тов. Александрова и всех большевиков (вполне солидарных с Александровым), есть полное осуждение грязного клеветничества гг. Мартова, Дана, Мартынова и Аксельрода. Обращаем также внимание читателей на напечатанное в «Приложении» письмо т. Виктора 131, показывающее, до каких мерзких приемов опускается в борьбе с политическими противниками г. Мартов и его пособники.

1-го октября вечером я выехал в мою первую поездку в Крым по званию Председателя Совета Министров. Мой медовый месяц начинался очень благоприятно, и первые дни пребывания в Крыму окрашивали все самым благодушным настроением.

Государь оставался в этом году до начала января в Ливадии, и оттуда не доносилось никаких сколько-нибудь выдающихся сведений. Но здесь, в Петербурге, атмосфера стала постепенно сгущаться. В газетах все чаще и чаще стало опять упоминаться имя Распутина, сопровождаемое всякими намеками на его близость ко Двору, на его влияние при тех или иных начинаниях, в особенности по Духовному ведомству. Начали появляться заметки о его действиях в Тобольской губернии, с довольно прозрачными намеками на разных Петербургских дам, сопровождавших его в село Покровское и посещавших его там; на близость к нему даже разных сановников, будто бы обязанных своим назначением его покровительству. Такие заметки всего чаще появлялись то в газете «Речь», то в «Русском Слове», причем последнее сообщало наибольшее {20} количество фактических сведений, и среди их однажды было напечатано сообщение о том, что на почве отношений к Распутину возникла даже размолвка в Царской семье, причем давалось довольно недвусмысленно понять, что Великая Княгиня Елизавета Федоровна стала в резко отрицательное к нему отношение и из-за этого совершенно отдалилась от Царского Села.

Особенное обострение получил этот вопрос в связи с именем А. И.Гучкова. В начале декабря или в конце ноября стали распространяться по городу отпечатанные на гектографе копии 4-х или 5-ти писем — одно Императрицы Александры Федоровны, остальные от Великих Княжен, к Распутину. Все эти письма относились к 1910 или 1909-му году, и содержание их и в особенности отдельные места и выражения из письма Императрицы, составлявшие в сущности проявления мистического настроения, давали повод к самым возмутительным пересудам. Об этом я скажу подробнее в дальнейшем изложении

Когда Государь вернулся из Ливадии, первая его встреча со мною отличалась особенною приветливостью.

О Распутине он со мною никогда не заговаривал, и я этого человека ни разу не видел, хотя и знал, что близкий мне человек, принадлежавший даже к моей семье, давно с ним знаком, видится с ним от времени до времени и, слушая мои постоянные неблагоприятные отзывы не столько о самом Распутине, сколько о том вреде, который он причиняет престижу Царской власти, подавая повод к самым возмутительным суждениям и питая тем самым все круги, враждебно настроенные к монархическому принципу, — постоянно говорил мне:
«он, конечно, негодяй, но хуже его те, которые пресмыкаются перед ним и пользуются им для своих личных выгод. Вот ты поступаешь хорошо, что не знакомишься с ним, но зато это тебе не выгодно. Не поклонишься ему, тебе вероятно несдобровать».

Зато другой человек буквально не давал мне прохода своими просьбами познакомиться с Распутиным. Это был Георгий Петрович Сазонов, полу-делец, полу-литератор, то поклонявшийся Витте, то враждовавший с ним.

Этот господин, приютивший в ту пору у себя на квартире семейство Распутина и его самого, надоедал мне буквально каждую неделю своими советами познакомиться с «Григорием Ефимовичем», — который очень хочет повидаться со мной, говорил об этом не раз с ним и скорбит о том, что я уклоняюсь от этого, хотя для меня это было бы не только полезно, но даже просто необходимо, так как без этого мое влияние на дела никогда не будет прочно. Я решительно отказался от предложенного удовольствия, сказавши ему совершенно определенно,
что не ищу поддержки таким способом и не хочу, чтобы кто-либо имел право сказать, что я посажен Распутиным или держусь его милостью.

Между прочим, Сазонов, в подтверждение силы и влияния Распутина, рассказал мне, что еще весною 1911-го года, когда, повидимому, Столыпин и не помышлял о расшатанности своего положения, хотя многие уже и тогда открыто говорили, что осенью его уволят, — он, Сазонов, вместе с Распутиным ездил в Нижний Новгород, по указанию Царского Села (для меня было неясно, кто именно дал ему это поручение, и не было ли это просто выдумало, чтобы придать себе значения), чтобы познакомиться с Хвостовым и сказать, «годится ли он в Министры Внутренних Дел». По словам Сазонова, они были приняты в Нижнем «на славу», их кормили, поили и забавляли, «что лучше невозможно» и после того, что они близко сошлись с Хвостовым, Распутин спросил его, согласен ли он быть Министром Внутренних Дел, с тем, однако, чтобы на должность Председателя Совета Министров был снова назначен Гр.Витте и чтобы об этом просил сам Хвостов. Последний от такой комбинации будто бы отказался, наотрез, сказавши, что он с Витте вместе служить не может и тогда, вернувшись в Петербург,
Распутин сказал {23} будто бы, что Хвостов «хорош», «шустёр», но очень молод. Пусть еще погодит». Через полгода тот же Хвостов в Киеве был предложен мне в Министры Внутренних Дел. Точность всего сказанного остается на совести Сазонова.

Мы опять возвращаемся к императрице:
— Я протестую, — говорит он (Коковцов), изо всех моих сил против гнусных слухов, которые распространяют о ней по поводу Распутина. Это очень благородная и очень чистая женщина. Но это больная, страдающая неврозом, галлюцинациями, которая кончит мистическим бредом и меланхолией... Я никогда не забуду странных слов, которые она сказала мне в сентябре
1911 г., когда я заменил на посту председателя Совета Министров Столыпина. Когда я стал говорить о трудности моей задачи и сослался на пример моего предшественника, она резко остановила меня:
- Владимир Николаевич, не говорите мне больше об этом человеке! Он умер, потому что Провидение судило так, что он исчезнет в этот день. О нем, значит, кончено; никогда больше не говорите о нем. Она, кстати, отказалась пойти помолиться у его гроба, и император не изволил присутствовать на похоронах, потому что Столыпин, как ни был предан царю и царице, предан до смерти, осмелился им сказать, что социальный строй нуждался в некоторой реформе.

Несмотря на строгость цензуры, газеты разоблачали гнусную деятельность сибирского чудотворца, не осмеливаясь касаться личности императора, но публика понимала с полуслова. „Божий человек“ почувствовал, что ему хорошо было бы испариться на некоторое время. В марте 1911 г. он вооружился посохом и отправился в Иерусалим. Это неожиданное решение исполнило его поклонников печалью и восхищением: только святая душа могла так ответить на оскорбления злых людей. Затем он провел лето в Царицыне у своего доброго друга и соратника, монаха Иллиодора.

Между тем, царица не переставала ему писать и телеграфировать. Осенью она заявила, что не может больше выносить его отсутствия. К тому же кровотечения цесаревича стали повторяться чаще. А если ребенок умрет... Мать не успокаивалась ни на один день: беспрестанные нервные припадки, судороги, обмороки. Царь, любящий свою жену и обожающий своего сына, чувствовал себя глубоко удрученным

В начале ноября Распутин вернулся в Петербург.
И тотчас же возобновились безумства и оргии. Но среди его поклонников обнаружились уже некоторые разногласия; одни считали его компрометирующим и слишком похотливым; других беспокоило растущее вмешательство его в церковные и государственные дела. Как раз в это время, в духовных кругах волновались по поводу позорного назначения, вырванного
у царя, благодаря его слабости: Григорий добился назначения Тобольским епископом одного из своих друзей детства, безграмотного, непристойного, гнусного отца Варнавы. Одновременно стало известным, что обер-прокурор Синода получил приказание пожаловать Распутину сан иерея.

На этот раз поднялся скандал. 29 декабря саратовский епископ Гермоген, монах Иллиодор и несколько иереев завели ссору со »старцем“. Они его ругали, толкали, называли! „Проклятый, богохульник, блудодей... скот смердящий... ехидна дьявольская*... наконец, они стали плевать ему в лицо. Сначала он растерялся, потом, припертый
к стене, попробовал ответить потоком ругательств.

Тогда Гермоген, колосс, нанес ему несколько ударов с размаху по черепу своим наперстным крестом, крича: „на колени, несчастный... На колени перед святыми иконами.. Проси у Бога прощения за твои гнусные мерзости. Поклянись, что ты больше не осмелишься осквернять своей гнусной образиной дворец нашего любезного государя“. Распутин, дрожа от страха, с
разбитым в кровь носом, ударяя себя в грудь, бормоча молитвы, дал клятву,, что никогда больше не увидит царя. Наконец он вышел, под градом последних проклятий и плевков. Едва спасшись из этой западни, он поспешил в Царское Село.

Ему недолго пришлось ждать удовлетворения своей мстительности. Несколько дней спустя, по требованию обер-прокурора Синод лишил Гермогена епископской кафедры и сослал его в Хировицкий монастырь, в Литву. Что касается монаха Иллиодора, он был схвачен жандармами и заключен в исправительный Флорищевский монастырь, близ Владимира.

Полиция вначале бессильна была замять скандал.

В Думе лидер октябристов Гучков в прозрачных выражениях осудил Двор за сношения с Распутиным. В Москве самые признанные представители православного славянства, граф Шереметьев, Самарин, Новожилов, Дружинин, Васнецов публично протестовали против раболепия Синода; они доходили до того, что требовали созыва всероссийского собора для реформы
церкви. Сам архимандрит Феофан, раскусив, наконец, „божьего человека“, никак не мог простить себе, что рекомендовал его при Дворе и с достоинством возвысил свой голос против него. Вскоре Феофан, он был духовником царицы, был сослан по постановлению Синода в Крым.

Председателем Совета Министров был в это время Коковцев, временно управлявший и министерством финансов. Он делал все возможное, чтобы представить
своему государю в настоящем свете всю гнусность „старца“ . 1-го марта 1912 г. он умолял царя разрешить ему отослать Григория обратно в его родную деревню. „Этот человек овладел доверием вашего величества. Это шарлатан и негодяй наихудшей породы. Общественное мнение против него. Газеты...“

Царь прервал своего министра презрительной улыбкой:
„Вы обращаете внимание на газеты?“

Особенно опасным для судеб России это крайне реакционное движение стало тогда, когда ему на помощь пришли так называемые «темные силы». Иными путями, нежели пути революционеров, новому врагу русской государственности удалось пробраться к самому подножью царского трона и из этого пункта взорвать все основы существовавшего в России порядка. Опасность, которую таили в себе эти силы, я видел с самого начала — но в борьбе против них я мог участие принять только в самом начале: я пал одной из первых жертв этого нового врага, не менее страшного, чем революционеры.

Как известно, Государь Николай II отличался сильной склонностью к мистицизму. Ее он унаследовал от своих предков. В начале его царствования многие питали надежды на то, что под влиянием своей жены — образованной женщины, одно время даже, кажется, слушавшей лекции в Оксфорде, — Царь излечится от излишнего мистицизма. Жизнь не оправдала этих надежд Не Царь под влиянием недавней оксфордской студентки повернул от мистицизма к трезвому реализму, а, наоборот, Царица под его влиянием вдарилась в такой мистицизм, равного которому мы не найдем в биографиях членов нашего царственного дома

Не оказали благотворного влияния на нее и события эпохи 1904–1906 годов. Наоборот, вместо того чтобы заставить ее серьезно заняться вопросами необходимого переустройства русской государственной жизни, тревоги, пережитые во время революции, только еще дальше толкнули ее в область мистических настроений.

Надо сказать, события этих лет вообще вызвали сильный рост мистических увлечений в высших классах общества. В петербургских салонах, игравших в придворных кругах такую заметную роль и наложивших свою роковую печать на общие судьбы России, наперебой занимались спиритизмом, вертели столы, вызывали духов и т. д

Среди таких салонов особенно значительную роль играли салоны Великих княгинь Анастасии и Милицы — дочерей князя Николая Черногорского, вышедших в Петербурге замуж за Великих князей Николая и Петра Николаевичей. Их салоны всегда были полны разных странников, знахарей, монахов, юродивых и пр. Среди них немало попадалось людей темных и подозрительных, которых не пустил бы на порог своего дома всякий мало-мальски культурный человек. В салоне же «княгинь-черногорок» они были желанными гостями… А отсюда прямая дорога вела в царский дворец: и Милица, и особенно Анастасия в те годы были очень дружны с Государыней Александрой Федоровной.

Именно этим путем пробрался в царский дворец и Григорий Распутин, сыгравший такую роковую роль в жизни моей родины.

Это имя я впервые услыхал в конце 1908 года от дворцового коменданта генерала Дедюлина. Во время одной из наших встреч он задал мне вопрос, слышал ли я что-либо о некоем Григории Распутине. Это имя было мне совершенно незнакомо, и я поинтересовался узнать, почему им озабочен Дедюлин. Тогда Дедюлин рассказал мне, что человек, носящий это имя, за несколько дней перед тем был представлен Государыне Александре Федоровне. Встреча их состоялась на квартире фрейлины Вырубовой, доверенного друга Царицы. Распутин выдает себя за «старца», интересующегося религиозными вопросами, но по своим годам далеко еще не может быть отнесен к числу стариков. Дедюлину он показался подозрительным. Никаких сведений об его прошлом он узнать не мог и допускал, что в лице Распутина он имеет дело с революционером, быть может даже скрытым террористом, который таким путем пытается подойти поближе к царскому дворцу. Так как у Вырубовой бывал и Царь, который мог там встретиться с Распутиным, то Дедюлин просил меня с особой тщательностью навести о последнем все справки.

Я занялся этим делом. С одной стороны, я поручил своим агентам поставить наблюдение за Распутиным; с другой стороны, я навел справки в Сибири на его родине относительно его прошлого. С обеих сторон я получил самые неблагоприятные о нем сведения. Из Сибири прибыл доклад, из которого было видно, что Распутин за безнравственный образ жизни, за вовлечение в разврат девушек и женщин, за кражи и за всякие другие преступления не раз отбывал разные наказания и в конце концов вынужден был бежать из родной деревни. Мои агенты, следившие за Распутиным, подтвердили эти сведения о плохой его нравственности; по их сообщениям, Распутин в Петербурге вел развратный образ жизни. Они не раз регистрировали, что он брал уличных женщин с Невского и проводил с ними ночи в подозрительных притонах. Опросили и некоторых из этих женщин. Они дали о своем «госте» весьма нелестные отзывы, рисуя его грязным и грубым развратником. Было ясно, что это человек, которого нельзя и на пушечный выстрел подпускать к царскому дворцу.

Когда я доложил Столыпину полученные мною сведения, я к глубочайшему изумлению узнал, что председатель Совета министров не имеет никакого представления даже о существовании Распутина. Чрезвычайно взволнованный, он сказал мне в эту нашу первую беседу о Распутине, что пребывание такого рода темных субъектов при дворе может привести к самым тяжелым последствиям. «Жизнь царской семьи, — говорил он, — должна быть чиста, как хрусталь. Если в народном сознании на царскую семью падет тяжелая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет — и тогда может произойти самое плохое». Столыпин заявил, что он немедленно переговорит с Царем и положит решительный конец этой истории.

насколько щекотливой темы он касался, и чувствовал, что легко может навлечь на себя гнев Государя. Но не считал себя вправе не коснуться этого вопроса. После очередного доклада об общегосударственных делах, рассказывал Столыпин, он с большим колебанием поставил вопрос:

— Знакомо ли Вашему Величеству имя Григория Распутина?

Царь заметно насторожился, но затем спокойно ответил:

— Да. Государыня рассказала мне, что она несколько раз встречала его у Вырубовой. Это, по ее словам, очень интересный человек; странник, много ходивший по святым местам, хорошо знающий Священное Писание, и вообще человек святой жизни.

— А Ваше Величество его не видали? — спросил Столыпин.

Царь сухо ответил:

— Нет.

— Простите, Ваше Величество, — возразил Столыпин, — но мне доложено иное.

— Кто же доложил это иное? — спросил Царь.

— Генерал Герасимов, — ответил Столыпин.

Столыпин здесь немного покривил душой. Я ничего не знал о встречах Государя с Распутиным и поэтому ничего об этом не говорил Столыпину. Но последний, как он мне объяснил, уловивши некоторые колебания и неуверенность в голосе Царя, понял, что Царь несомненно встречался с Распутиным и сам, а потому решил ссылкой на меня вырвать у Царя правдивый ответ.

Его уловка действительно подействовала. Царь после некоторых колебаний потупившись и с как бы извиняющейся усмешкой сказал:

— Ну, если генерал Герасимов так доложил, то я не буду оспаривать. Действительно, Государыня уговорила меня встретиться с Распутиным, и я видел его два раза… Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это мое личное дело, ничего общего с политикой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?

Столыпин, тронутый беспомощностью Царя, представил ему свои соображения о том, что повелитель России не может даже и в личной жизни делать то, что ему вздумается. Он возвышается над всей страной, и весь народ смотрит на него. Ничто нечистое не должно соприкасаться с его особой. А встречи с Распутиным именно являются соприкосновением с таким нечистым, — и Столыпин со всей откровенностью сообщил Царю все те данные, которые я собрал о Распутине. Этот рассказ произвел на Царя большое впечатление. Он несколько раз переспрашивал Столыпина, точно ли проверены сообщаемые им подробности. Наконец, убедившись из этих данных, что Распутин действительно представляет собой неподходящее для него общество, Царь обещал, что он с этим «святым человеком» больше встречаться не будет.

...Один раз агентам удалось проследить его визит к Вырубовой. Они протелефонировали мне — и я отдал приказ арестовать его немедленно по возвращении в Петербург. Я был уверен, что на этот раз я обязательно буду иметь Распутина, но отряженные для ареста мои агенты явились без него. По их рассказу, Распутин, очевидно, догадался о предстоящем аресте, а потому по приезде в Петербург выскочил из вагона еще до полной остановки поезда и, подобрав полы своей длинной шубы, бегом пустился к выходу, где его ждал автомобиль. Агенты хотели задержать последний, но увидели, что это автомобиль Великого князя Петра Николаевича, мужа Великой княгини-«черногорки» Милицы Николаевны. Арест человека в великокняжеском автомобиле вызвал бы, конечно, много шума, и мои агенты на этот шаг не решились. Они только проследили этот автомобиль до ворот великокняжеского дворца.

Вся эта история меня раздражала.

...События оправдали мои опасения. У себя на родине Распутин прожил только несколько месяцев. Он грустил по жизни в Петербурге и жаждал власти, сладость которой он уже вкусил. Он только выждал, пока будут устранены препятствия для его возвращения.

С скучающим видом царь опять прервал его: „эти критики бессмысленные.Я знаю Распутина“.
Коковцев не знал, стоило ли продолжать. Однако он закончил: „государь, ради династии, ради вашего наследника, умоляю вас, дайте мне принять необходимые меры, чтобы Распутин вернулся в свою деревню и никогда больше не возвращался“. Царь ответил холодно: „Я ему сам скажу, чтоб он уехал и не приезжал больше“.— „Должен ли я считать это решением вашего величества?“— „Это мое решение“ . Затем, посмотрев на часы, которые показывали половину первого пополудни, царь протянул Коковцеву руку: „До свидания, Владимир Николаевич, я вас больше не задерживаю“ .

В тот же день в четыре часа Распутин подозвал к телефону сенатора Д., близкого друга Коковцева, и насмешливо закричал ему: „Твой друг, предсе­датель, пытался сегодня утром напугать „папку“. Он наговорил ему на меня всячески, но это не оказывает накакого действия. „Папка“ и „мамка“ любят меня попрежнему. Ты можешь телефонировать об этом
от моего имени Владимиру Николаевичу“

б-го мая в Ливадии все министры в парадной форме собрались в царском дворце принести поздравления царице по случаю ее тезоименитства. Проходя мимо Коковцева, Александра Федоровна отвернулась от него.

За несколько дней до этой церемонии „старец“ уехал в Тобольск; уехал он не по приказу, а по своей доброй воле, посмотреть, как идут дела в его небольшом имении в Покровском. Прощаясь с царем и царицей, он произнес с мрачным видом речь: „Я знаю, что злые люди подкапываются под меня. Не слушайте их. Если вы меня покинете, вы потеряете в течение шести месяцев вашего сына и вашу корону“.' Царица воскликнула: „Как можем мы тебя покинуть? Разве ты не единственный наш покровитель, наш лучший друг“. И, преклонив колени, просила ее „благословить

По-моему Распутин типичный сибирский варнак, бродяга, умный и выдрессировавший себя на известный лад простеца и юродивого и играющий свою роль по заученному рецепту.
По внешности ему не доставало только арестантского армяка и бубнового туза на спине.

По замашкам — это человек способный на все. В свое кривляние он, конечно, не верит, но выработал себе твердо заученные приемы, которыми обманывает как тех, кто искренно верит всему его чудачеству, ак и тех, кто надувает самого своим преклонением перед ним, имея на самом деле в виду только достигнуть через него тех выгод, которые не даются иным путем.

Я упомянул уже, что вскоре после Его возвращения из Ливадии к Рождеству 1911 года, в разгар газетной кампании против Распутина и думских пересуд на ту же тему, однажды днем явился к Родзянке по повелению Государя, Дворцовый Комендант Дедюлин и передал ему Дело Тобольской Духовной Консистории, в котором содержалось начало Следственного Производства по поводу обвинения Распутина в принадлежности к хлыстовской секте. Государь просил Председателя Думы ознакомиться с этим делом и представить личное его заключение по поводу его, выражая уверенность, что это заключение положит предел всякого рода пересудам распространившимся за последнее время.

Вслед за церковью восстала дума. «Я собой пожертвую, я сам убью мерзавца!» – кричал депутат Пуришкевич. Владимир Николаевич Коковцов, председатель совета министров, отправился к царю и заклинал отослать Распутина в Сибирь. В тот же день Распутин позвонил близкому другу Коковцова. «Друг твой председатель запугивал Папу, – сказал он. – Наговорил на меня гадостей, да что толку. Папа с Мамой все одно меня любят. Так и скажи своему Николаичу Володьке». Под давлением Распутина со товарищи в 1914 году В.Н. Коковцова отстранили от должности председателя совета.

Осенью 1912 года царское семейство находилось в Спале, в Польше. Незначительный ушиб вызвал у царевича сильнейшее кровотечение. Дитя было при смерти. В тамошней церкви попы молились день и ночь. В Москве пред чудотворной иконой Иверской Божьей Матери был отслужен молебен. В Петербурге народ беспрестанно ставил свечки в Казанском соборе. Распутину сообщалось все. Он телеграфировал царице: «Господь узрел твои слезы и внял моленьям твоим. Не крушись, сын твой жив будет». На другой день жар у мальчика спал. Два дня спустя царевич поправился и окреп. И окрепла вера несчастной императрицы в Распутина.

Октябрь царская семья проводила на даче в Спаде, в Польше, где царь часто охотился в великолепном Крулевом лесу.
Однажды юный наследник, возвращаясь с прогулки в лодке на озере, плохо рассчитал свой скачек на берег и ушиб себе бедро о борт лодки. Контузия сначала казалась легкой и невинной. Но через 2 недели, 1-го октября, появилась опухоль в паху, бедро распухло, затем внезапно поднялась температура. Доктора Федоров, Деревенко, Рауфус, поспешно вызванные, определили кровяной нарыв, кровяную опухоль и начинающееся заражение крови. Надо было немедленно произвести операцию, но предрасположение ребенка к кровотечению исключало возможность надреза*).
Между тем температура с каждым часом все поднималась. 21-го октября температура дошла до 39, 8°. Родители не выходили из комнаты больного, ибо врачи не скрывали своего беспокойства. В церкви, в Спале, попы сменялись для молитвы днем и ночью. По распоряжению царя торжественная литургия была отслужена в Москве перед иконой Иверской Богоматери

Утром 22-го октября царица в первый раз сошла в салон, где собрались: дежурный ад'ютант Нарышкин, дежурная фрейлина княгиня Елизавета Оболенская, Сазонов, прибывший для доклада царю, и начальник царской охоты в Польше граф Владислав Велепольский. Бледная, похудевшая Александра Федоровна, однако, улыбалась. На обращенные к ней тревожные
вопросы она ответила спокойным тоном: „Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила“. Затем она прочитала телеграмму: „Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам. Не печалься. Твой сын будет жить“.

Но какое же влияние имел Распутин на политику? Ведь те, кто убили его, между прочим, освобождали Россию от «германского агента», который втягивал Их Величества и Россию в сепаратный мир и т. д… Письма Государыни доказывают, как Их Величества смотрели на вопрос о мире. И если я пишу, то пишу для выяснения правды и для будущего суда истории, а потому пишу все, как было. Последние годы всевозможные министры, журналисты и т. д. ездили к Распутину, и если бы он хотел, то ему, конечно, немало представлялось случаев вмешиваться в политику, но теперь и судебное расследование Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства доказало, что политикой он не занимался. Точно так же и у Их Величеств разговоры с ним были всегда на отвлеченные темы и о здоровье маленького Наследника. Вспоминаю только один случай, когда действительно Григорий Ефимович оказал влияние на внешнюю политику.

Это было в 1912 году, когда Великий Князь Николай Николаевич и его супруга старались склонить Государя принять участие в Балканской войне. Распутин, чуть ли не на коленях перед Государем, умолял его этого не делать, говоря, что враги России только и ждут того, чтобы Россия ввязалась в эту войну, и что Россию постигнет неминуемое несчастье.

Простое, самое обыкновенное лицо русского «мужичка» с длинноватой темно-русой бородкой, высокая прямая фигура с очень стройным, почти женственным станом, к которому так удивительно идет плотно стягивающая его «черная сибирка», почем-то на Григории Распутине так напоминающая «батюшкину» рясу или сутану католического ксендза, незамысловатая прическа «a la russ» с прямым пробором и стрижкой под-скобку, высокие сапоги с «голенищами» и даже со «скрипом».
Григория Ефимовича, недавно прибывшего в Петербург и переменившего свое прежнее место, посчастливилось мне разыскать и поговорить с ним, только благодаря исключительной любезности одного видного лица. В популярности к широкой публике с Григорием Ефимовичем Распутиным может поспорить разе еще только один человек - бывший иеромонах Илиодор, ныне Василий Труфанов.
О последнем-то прежде всего и зашла речь.

- Как вы, Григорий Ефимович, смотрите на отречение Илиодора от православной веры, как вообще, всякий верующий православный христианин должен отнестись к факту такого небывалого в истории церкви отречения?
Вопрос, по-видимому, «задел за живое Григория Ефимовича.
- Надо отнестись, милый человек, так, - начал Григорий Ефимовив, - как в былые времена сама церковь относилась.
Церковь всегда строго преследовала, карала, бичевала всякую ересь, всякое заблуждение, коему нет ни предела, ни границ законных.
В таких случаях, когда не помогали ни увещевания, ни добрые советы, ни собственное сознание заблуждающегося, церковь не останавливалась и перед наложением проклятия, анафемы. Церковь поступала так, как поступали в таких случаях и сами святые апостолы. Церковь всегда отрекалась от отрекшихся от нее, да и Сам Христос Спаситель нам сказал:
«A кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным»,
- Так-то милый человек, - добавил Григорий Ефимович своим характерным «говорком», пронизывая меня пристальным взглядом своих проницательных глаз, и нервно теребя свою бородку.

- Чтож, хочешь спрашивать, мил человек, еще? Ну, спрашивай.
- Такую же точно «меру взыскания», Григорий Ефимович, должна церковь применить и по отношению к Илиодору? Были ведь сообщения о том, что Илиодора может быть предадут анафеме?
- Да, так и должно быть. Отпавшего от православной веры Илиодора, открыто презревшего святую веру своих отцов, вестимо следует предать анафеме. Церковь терпит долго грехи своих чад, но и ее терпению граница есть. Все хорошо во времени и в меру, но без времени, не кстати и против веры содеянное заслуживает анафемствования. Как же можно идти против веры своей, против веры, в коей ты родился и в коей родились, жили и умерли отцы, деды и прадеды наши.
Каков бы велик я грешник ни был, да и всяк другой из нас, грешных людей, как бы не притесняли люди или судьба, или там обстоятельства какие, от веры своей я не откажусь и не отрекся бы никогда.
Ни я, ни ты, мил человек, и никто другой: вера – святыня да еще вера православная.
Вот бранят евреев, а как они глубоко чтут свою веру, своего Бога!
Грех-то... А еще вот: - святые отцы, подвижники наши.
Уж как сильно гнала их судьба, как притесняли люди, а они на муку лютую и на смерть идя, никого не винили в своих мучениях, а молча таили скорбь великую в недрах души своей, далеко от людского показа, от суеты мирской.
А Илиодор все несет наружу, на показ праздной толпе.
Илиодор, да это правда, хоть и монах был, а примириться, смирить, значит, себя-то не мог, да и не хотел.
Гордыня обуяла его великая, вот и страдает он только от этой гордыни своей.
И этим он теряет много, если не все.
«Кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот недостоин Меня», - сказал Господь Христос.
Да и скорби то все свои Илиодор ведь сам создал, только сам.

- Что вы скажете о намерении Илиодора образовать свою «вселенскую» церковь? Не может ли это послужить соблазном для верующих, и не пойдут ли за Илиодором его приверженцы? – продолжал я «допрашивать» Григория Ефимовича.
- Да, соблазн внесет Илиодор большой, но только не в души истинно верующих православных людей, тех, кто верит в церковь, а тех, что верили в него, Илиодора, тех, которые в слепоте своей создали себе кумира в образе Илиодора.
Но все истинно верующие отшатнутся от илиодоровского бунта и не пойдут за ним. Так я мыслю.
- Извините, Григорий Ефимович, хочу я предложить вам один вопросик, из тех, что зовут «щекотливыми»?
- Спрашивай, спрашивай мил человек. Если знаю, скажу.
- Как надо отнестись, Григорий Ефимович, к утверждению многих, что вы вашим влиянием оказали давление на судьбу Илиодора?
- Никогда, никогда ничего подобного не было, - горячо возразил Григорий Ефимович, никогда я не предпринимал ничего против Илиодора, а если сам Илиодор, или другие кто, хотят верить в это или говорить об этом, то пусть, на чужой роток не накинешь платок.
Если уж говорить об этом, то я не только никогда ничем не вредил Илиодору, но ежечасно молился за него, за его мятежную душу, да... Это так... Молился... Просил для него у Бога милости великой. Исправленья просил. Это было и от этого не отрекаюсь.
Мало ли что про меня говорили и говорят... Ну и пусть... Ну и чтож я могу поделать с этим...
Надо всем прощать и все терпеть. Претерпевший до конца – спасен будет. Так то, мил человек.
Григорий Ефимович остановился на минуту.
Задумался.
- Бог с ним, с Илиодором. Бог его рассудит. Война, мил человек, теперь вот о чем думать надо... Война... Большое это зло – война.
- Как вы думаете, Григорий Ефимович, придется России втянуться в войну?
- Господи сохрани и помилуй нас от этого. Дай Боже, чтобы Русь избежала этой напасти. Всякая война, даже удачная, гибельна для дела любви и мира, для благодати Божией. Дай Бог, чтобы Россия, да и все прочие государства сумели обойти войну. На этот предмет должны направиться думы наши.
Надо в мiре живя, в мире жить.

Под влиянием всех рассказов Родзянко толки и сплетни не только не унимались, но росли и крепли. Приближалось обсуждение в Общем Собрании росписи на 1912 год, и опять Pacпутинский вопрос вырос во весь свой рост. Еще до начала общих прений по бюджету (28-го февраля) предварительное рассмотрение сметы Синода в бюджетной Комиссии выросло в целое событие: Гучков, Владимир Львов (думский кандидат в Обер-Прокуроры), Милюков, Сергей Шидловский и многие другие приняли участие в дебатах, и медовые речи Саблера, не притупили стрел их злобы и печального для России остроумия. Среди этой атмосферы напряженности я получил в понедельник, 12-го февраля, через Е. А.Нарышкину, приглашение к Императрице Марии Феодоровне.

1/2 - часовая беседа, веденная утром 13-го февраля, была целиком посвящена все тому же Распутину. На вопрос Императрицы, я доложил Ей с полною откровенностью все, что знал, не скрыл ничего и не смягчал никаких крайностей создавшегося грозного положения, вынесшего на улицу интимную жизнь Царской Семьи и сделавшего самые деликатные стороны этой жизни предметом пересуд всех слоев населения и самой беспощадной клеветы. Императрица горько плакала, обещала говорить с Государем, но прибавила: «Несчастная моя невестка не понимает, что она губит и династию и себя. Она искренно верит в святость каждого проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастие».

Ее слова оказались пророческими.

Факты: 1) Распутин всегда в разговоре со мной, похваляясь тем положением, какое он занял при дворе, выражался так: «Мне ничего не стоит любого министра сместить! Кого захочу, того и поставлю!»

На мой вопрос: «Неужели государь всегда слушает тебя?» - Григорий однажды отвечал мне: «Папа-то с трудом меня слушается, волнуется, ему стыдно, а мама говорит, что «без тебя, Григорий, я ни одного дела не решу; обо всем тебя буду спрашивать». А, ведь, знаешь, царь так маму слушается, так слушается, что она всегда им командует».

Газеты связали мое имя с именем Хионии Гусевой, хотя я к делу покушения не имел никакого прямого отношения.

Хионию Кузьминичну Гусеву я знаю хорошо; она - моя духовная дочь. Девица - умная, серьезная, целомудренная и трудолюбивая. Начитана очень в священном писании, и на почве этой начитанности она кое-когда немного заговаривается… До 18 лет она была очень красива лицом, а потом сделалась уродом: у нее отпал нос. Сама она объясняет это тем, что она молила Бога снять у нее красоту. И Он отнял. Просто она, во время паломничества по святым местам, ночуя по ночлежным домам в больших городах, заразилась скверною болезнью, сифилисом, и сделалась уродом.

В течение 1913 года она два раза была у меня в «Новой Галилее». Во время бесед о причинах моей ссылки и ее последствиях я много рассказывал ей, как и другим гостям, о «блаженном» Распутине. Она часто прерывала мои речи и горячо-горячо говорила: «Дорогой батюшка! Да Гришка-то настоящий дьявол. Я его заколю! Заколю, как пророк Илья, по велению Божию, заколол 450 ложных пророков Вааловых! А Распутин еще хуже их. Смотрите, что он делает. Батюшка, благословите с ним разделаться!»

Я, чтобы испытать твердость ее намерения, обычно спрашивал у нее: «Фионушка! Зачем так говорить? Зачем это делать? Ведь это грех. Это - пролитие крови человеческой!» - О, батюшка! Нет, нет! Архиереи и цари попрали, по приказанию Распутина, все наши святыни. Как разбойники лишили нас последнего утешения духовного, разрушили наш монастырь, отняли у нас доброго пастора и прекрасного проповедника, а мы будем исполнять то, чему они нас учат. Нет! Пусть дураки их теперь слушают, а мы поумнели. Никакого нет греха, если заколоть Гришку Распутина. Я его порешу, непременно порешу!

Так как вообще с мнением Гусевой о разделке с Гришкой я был согласен, то не препятствовал, когда в октябре месяце 1913 года среди моих гостей образовалась компания из обиженных Распутиным девушек и женщин для оскопления «блаженного старца». Компания эта уже была готова «к делу», уже были пошиты великосветские платья, как явился предатель Синицын. Он донес об этом Распутину… И дело провалилось…

Хиония же Гусева тогда же решила дело поставить на очередь, и хотя одной, а довести его до конца…

Решилась, купила у черкеса кинжал и выехала из Царицына в Ялту. Выезжала она в то время, когда Распутин, окруженный великосветскими ханжами и бесчестными карьеристами, отъезжал из Ялты в Петербург и с площадки вагона 1-го класса торжественно заявлял, что он-де встретится с провожающими в сентябре, но при весьма знаменательных обстоятельствах.

В Ялте Гусева, конечно, не застала Распутина. Узнавши от газетчиков, что «старец» проследовал в Петербург через Москву, она тоже направилась в Питер. В Питере ей тоже газетчики сказали, что Распутин уже уехал в село Покровское. Гусева поверила этому, так как и в газетах прочла подробное описание отъезда Распутина из Питера в Сибирь, и поехала по его следам.

Приехала в Покровское, но узнала, что «блаженный» еще в Петербурге и что газетчики, подговоренные, по обыкновению, «старцем», врали о его отъезде.

Гусева десять дней жила в Покровском, поджидая «старца».

В конце июня Григорий с большою помпою двинулся из Петербурга.

На пути, в Перми, епископ Палладий, желая снискать благоволение всесильного «старца», чтобы получить кафедру пожирнее, устроил ему торжественную встречу в парадных комнатах вокзала.

Вскоре после этого Палладий из захудалой Пермской епархии был переведен в центральную, богатую, почетную Саратовскую.

Когда Григорий приехал в Покровское, Гусева подошла к нему и пырнула его ножом…

Гусеву арестовали.

Распутина положили в больницу.

Сам Григорий, лежа на больничной койке, телеграфировал своим друзьям в Петербург: «Кака-то стерва пырнула меня ножом, но с Божией помощью остался жив. Григорий».

20-го августа «старец» выписался из больницы. И сейчас же явился в Петербург. Здесь его, по сообщению мне одного видного русского писателя, встретили очень торжественно, во-первых, как «невинно пострадавшего», а, во-вторых, как «пророка, предсказания которого сбываются».

Вчера, 30-го Июня в Петербурге распространилось сенсационное известие о покушении на убийство известного «старца» Григория Распутина.

...Незнакомка была одета в широкую накидку, под которой ее рук не было видно.
Лицо покрывала густая вуаль.
Наконец дверь раскрылась, и «старец» вышел на улицу.
Он был один. В нескольких шагах от дома, таинственная незнакомка остановила Распутина и вступила с ним в беседу.
Как передают, разговор носил возбужденный, а временами даже бурный характер.
Старец наконец повернулся, чтобы идти дальше.
В это время собеседница быстро распахнула накидку и ударила Распутина кинжалом.
Удар пришелся в живот.
Кинжал вошел довольно глубоко и причинил опасную рану.
Схватившись за живот, «старец» опустился на землю.
Женщина никаких попыток скрыться не делала....

„Петербургский Курьер“ сообщаете сведения о покушении на убийство Распутина. Редакцией этой газеты получена телеграмма из села Покровского, такого содержания; „В три часа дня неизвестная женщина, прибывшая из Астрахани, напала на проходившего по селу Распутина и громадным солдатским кинжалом нанесла ему рану в область живота. Оружием задеты кишки.
Неизвестная была связана и доставлена в волость.
Вызвана медицинская помощь из города Тюмени.
В другой телеграмме сообщается: „Неизвестная прибыла из Царицына”.

Убийца, наконец, назвала себя, она оказалась сызранской мещанкой Хионией Кузьминишной Гусевой. <...>
Хиония Гусева Резко заявила властям. что Распутин клеветник, насильник, растлитель женщин и в пример привела монахиню женского Царицинского монастыря. которая находится в настоящее время в Жировицком монастыре у епископа Гермогена. <...>

ПОКРОВСКОЕ, 30-VI. (Срочная). В селе циркулируют мало вероятные слухи, что покушение Гусевой, есть ни что иное, как изуверство. Гусева напала на Распцтина с целью испытать силу распутинской святости. Если бы Распутин действительно оказался пророком, то его не взял бы кинжал - рассуждает Гусева. <...>

Вспоминаю также эпизоды с одним из знаменитых врагов Распутина, монахом Иллиодором. О нем, вероятно, много слышал читатель: как он в конце всех своих приключений снял рясу, женился и жил за границей. По моему мнению, он безусловно, был ненормальный человек. Этот самый Иллиодор затеял два покушения на Распутина. Первое ему удалось, когда некая женщина Гусева ранила его ножом в живот — в Покровском. Это было в 1914 году за несколько недель до начала войны. Второе покушение было устроено министром Хвостовым с этим же Иллиодором, но последний послал свою жену в Петроград со всеми документами и выдал заговор. Все эти личности вроде Хвостова смотрели на Распутина как на орудие к осуществлению их заветных желаний, воображая через него получить те или иные милости. В случае неудачи они становились его врагами. Так было с Великими Князьями, епископами Гермогеном, Феофаном и другими. Я уверена, что Иллиодор также ненавидел Государыню и написал одну из самых грязных книг о Царской Семье. Прежде чем издать ее, он сделал Государыне письменное предложение — купить эту книгу за 60 000 рублей, грозя в противном случае издать ее в Америке. Помню, это было в Ставке в 1916 году. Государыня возмутилась этим предложением, заявив, что пусть Иллиодор пишет, что он хочет, и на бумаге написала: «Отклонить». В последнее время Иллиодор живет в России и, кажется, в прекрасных отношениях с коммунистами, зарекомендовав себя нападками на Церковь и духовенство. При Временном правительстве много говорили, что брат его занимался выдачей заграничных паспортов.

Суббота, 12 сентября 1914 г.

Распутин вылечился от своей раны и вернулся в Петроград. Ему не стоило труда убедить императрицу, что его выздоровление—блестящее доказательство божественного покровительства.
О войне он говорит в выражениях туманных, двусмысленных, апокалиптических, из чего заключают, что он ее не одобряет и предвидит великие бедствия.

Воскресенье, 27 сентября 1914 г.

Я завтракаю в Царском Селе у графини Б., сестра
которой очень близко знакома с Распутиным. Я расспрашиваю ее о „старце“.

— Верно ли, будто Распутин заявил царю, что эта война будет печальной для России и что ее надо немедленно прекратить.
— Сомневаюсь... В июне, незадолго до покушения Хини Гусевой, Распутин часто повторял царю, что он должен остерегаться Франции и сблизиться с Германией; он, впрочем, повторял лишь фразы, которым с большим трудом научил его старый князь Мещерский. Но после своего возвращения из Покровского он заговорил совершенно другим языком. Мне лично он третьего дня заявил: „Я в восторге от этой войны, она избавила нас от двух великих бедствий: от пьянства и от немецкой дружбы. Горе царю, если он остановит борьбу раньше, чем Германия будет раздавлена“.
— Браво... Но говорит ли он то же самое царю и царице? Дней пятнадцать тому назад мне сообщали, о его речах совсем другого рода.
— Может быть, он и говорил их.... Распутин не политик, имеющий свою систему, свою политику, которой он руководствуется при всех обстоятельствах. Это безграмотный мужик, импульсивный, ясновидящий, фантазер, полный противоречий. Но, так как он очень хитер, так как он чувствует, что его положение при Дворе пошатнулась, меня удивило бы, если бы он открыто об'явил себя противником войны.

Понедельник, 28 сентября 1914 г.

Я рассказываю Сазонову, что графиня Б. рассказывала мне вчера о Распутине.
Лицо его искажается конвульсией.
— Помилуйте, не говорите мне об этом человеке. Он мне внушает ужас.. Он не только авантюрист и шарлатан: он — воплощение дьявола, он антихрист.

Здесь уместно коснуться вопроса об отношении к нашему ведомству Распутина. К этому времени, то есть к концу 1915 г., как я сказал, положение Сазонова в связи с его «либеральничаниями» по польскому, еврейскому и думскому вопросам и в связи с неудачами на Балканах сильно пошатнулось как при дворе, так и в Совете министров. Несколько раз по министерству распространялся слух касательно ухода Сазонова. Назывались разные кандидаты и между ними мой дядя Чарыков. Горлов, вернувшийся, наконец, из Швейцарии в совершенно неузнаваемом виде, больной на ревматической почве, с трудом владевший своими ногами, но по-прежнему в полном курсе того, что делается в петербургских бюрократических кругах, прямо говорил мне, что министром вместо Сазонова будет или Чарыков, или же какой-нибудь аутсайдер, имени которого он, однако, не знал.

В связи с этим ухудшением положения Сазонова Распутин как-то приблизился к нашему министерству. До этого времени я не помню случая, когда бы Распутин прямо обратился к Сазонову или в министерство. Влияние на внешнюю политику оказывал иными путями: через государя, государыню, придворных. Официально Сазонову не приходилось с ним иметь никакого дела, и он мог закрывать глаза на его существование.

Однажды на придворном приёме Палеолог или Бьюкенен, указывая на странную фигуру Распутина, ожидавшего вместе с придворными выхода государя, обратились к Сазонову с вопросом: «Кто это?» Сазонов ответил: «C’est un saint»[27]. Конечно, и Палеолог и Бьюкенен отлично знали о Распутине и могли догадаться и сами, но их интересовало, по-видимому, отношение к нему Сазонова. Если Сазонов имел смелость так говорить иностранным, хотя бы и союзным, послам, то в своём кругу в министерстве он не стеснялся и называл вещи своими именами.

В период, о котором я сейчас говорю, — в конце 1915 г., к нему пришёл какой-то чиновник министерства внутренних дел, пожелавший «по личному делу» видеть Сазонова. Чиновник стал просить у него какого-либо дипломатического поста за границей, и когда удивлённый Сазонов спросил его, какое он имел раньше отношение к дипломатической карьере и знает ли он о существующих правилах приёма в дипломатическое ведомство, по которым лица старше 27 лет (а просителю было за 40) не принимаются, а из других ведомств не принимаются вообще, чиновник вынул записку от Распутина и дал Сазонову, ни слова не говоря. Эту записку Сазонов сохранил, и она ходила по рукам у высших чинов ведомства.

Видел эту записку и я — на клочке почтовой бумаги хорошего качества карандашом широким мужицким почерком было нацарапано сверху: «енералу Сазанаву», а внизу: «устрой милай дарагой прашу» и подпись «Григорей». Эти несколько неровных крупных строк несомненно принадлежали Распутину, как удостоверили некоторые наши чиновники, знавшие его руку. Сазонов, прочтя записку с самым невозмутимым видом, спросил, от кого эта «безграмотная мазня». Тот вытаращил на Сазонова глаза и стал говорить, что это от «старца». Тогда Сазонов сказал, что он никакого «старца Григория» не знает. Изумлённый чиновник, наконец, прямо назвал Распутина. Сазонов тогда в том же бесстрастном тоне заметил, что он в первый раз слышит эту фамилию. Обомлевший от такой смелости Сазонова чиновник ушёл, оставив на руках у Сазонова этот документ, впоследствии хранившийся в канцелярии министра иностранных дел.

Само собой разумеется, этот инцидент сейчас же стал известен всему министерству и вызвал панику. Все, конечно, одобряли поведение Сазонова, но его отказ в такой форме рождал тревогу за будущее, так как было очевидно, что оскорблённый чиновник, несомненно, донесёт Распутину. Инцидент не имел непосредственных последствий, чиновник больше не появлялся в министерстве и никаких собственноручных записок Распутина больше Сазонову не посылалось, однако такое прямое обращение Распутина к министру иностранных дел было крайне симптоматично, и распутинская история сделалась самой оживлённой темой бесед в министерстве.

Как-то вскоре после этого инцидента Нольде устроил у себя завтрак с некоторой помпой, в отличие от завтраков «запросто», то есть со всей своей семьёй, на которых я время от времени у него бывал. Были приглашены А.Н. Мандельштам и я, были Нольде и его жена (урождённая Искрицкая, сестра члена Государственной думы от Черниговской губернии). За столом сначала по-французски, а потом почему-то по-русски, несмотря на прислуживавшего лакея в белых перчатках, начался столь типичный для Петрограда в это время разговор о Распутине. Мандельштам прямо заявил, что у него есть доказательства личной связи государыни с Распутиным, Нольде рассказал, как он налетел во время одного светского визита на «мужика, который пил за чайным столом водку», и когда он узнал, что это Распутин, то ушёл, не попрощавшись с хозяйкой дома. Баронесса говорила о том, как Горлов на днях обедал в одной аристократической семье и сидел рядом с Распутиным, причём каждый из них, то есть Горлов и Распутин, говорил друг другу «ты». Я рассказал про одного моего родственника, который в каком-то писчебумажном магазине среди открыток нашёл фотографию Распутина в кругу его светских почитателей на коленях у его знакомой, княгини К., причём все были в самых невероятных позах. Он приобрёл фотографию за 50 коп. Я сам видел эту фотографию, под которой мой родственник подписал фамилии тех, кто был на ней снят — все из высшего бюрократического круга. Затем я передал свои крымские впечатления, являвшиеся, несомненно, отражением настроений фронта.

Нольде говорил о том, как «деморализовано русское общество», что он знает не только чиновников, но и профессоров, которые не гнушаются выпрашивать у Распутина то, что им нужно, и что в Петрограде скоро один Сазонов не будет «признавать» Распутина, но в конце концов это кончится печально для царской семьи, так как у него в имении в Рязанской губернии простые мужики спрашивали, правда ли, будто царь ушёл в монастырь, а мужик Гришка живёт с царицей и управляет за царя и будто «настоящий царь» дал ему «запись» на царствование и пр.

Наступило время испытаний, и тяжких испытаний. Нас заставляют спокойно смотреть на господство развратных, глупых неучей и мириться со всеми похождениями их, до уголовных преступлений включительно. Что будет дальше, если эти неучи-развратннки продолжать свою деятельность — трудно даже представить.
Если Гришка Распутин находит приют у бывшего товарища прокурора святейшего синода Даманскаго и пользуется большим почетом и уважением у г. Саблера, который еще недавно был прокурором святейшего синода, то что сказать о других разных графинях, княгинях и баронессах и проч., и проч.
Совершается что-то странное и непонятное н в то же время весьма вредное.

Епископ Феофан, хотя и большой аскет, но на душе его большой грех. Он был главный виновник, что покровительствовал Гришке Распутину, знакомил его со многими высокопоставленными лицами, которым нравятся святоши...
Правда, потом он убедился воочию, что Гришка Распутин недостоин даже носить имя христианина, и за это пострадал от него.
Но кто такой Гришка Распутин? Вен. Борисов так описывает в «Бирж. Вед.» фигуру Гришки:
Нервная, подвижная фигура, с длинной бородою, с лицом «под Христа», серым неприятным взглядом всегда бегающих глаз, с нарочито грубоватой манерой разговора и подчеркнутым неряшеством - таков внешний облик Распутина.
До сих пор он не привык еще обращаться с вилкой и берет пищу пальцами, которые протягивает после еды своим многочисленным поклонницам, а те облизывают их с чувством высшего удовлетворения. Грубость, доходящая до цинизма, внушает великосветскому кружку, среди которого вращается Распутин, благоговение и восхищение «старцем», которому сейчас всего 43 года...

Григорий Распутин — уроженец и житель села Покровскаго, Тюменьского уезда. Село захудалое, бедное, окруженное болотами, глухое и дикое, забытое богом и людьми. Пишущему эти строки и пришлось пробираться туда в телеге, которая местами утопала в грязи выше колес. Жители села Покровского - настоящие сибирские «жиганы», народ — готовый на все, и даже среди них, по своей бедности и моральному уровню, семья Распутиных занимала последнее место.
- Воры они и пьяницы, - говорят в один голос покровцы о Распутиных.
Отец Распутина не раз бывал бит за воровство и озорство.
- Весь род их воровской, — характеризуют Распутиных односельчане. А про Гришку-то, что сказать? Последний мужик был, слюнявый этакой, гнушались им в селе у нас. А теперь, вот—на поди! Умным сделался, в высокие хоромы залетел, выжига.
В молодости Распутин вел особую дружбу с огородником, нынешним епископом тобольским Варнавой, и сундучником Стряпчевым. Они вместе пили, озорничали и их обоих, по словам крестьян, не раз бивали за пьянство и кражи.
- Не даром его Распутиным прозвали, - говорят крестьяне.

Лет двадцать пять тому назад нынешний «старец» изнасиловал 70-тилетнюю старуху Леконидушку, побирушку юродивую, растлил нескольких детей в возрасте 12 – 13 лет. Его прошлое в этом отношении напоминает страницы из «Братьев Карамазовых».
Немало в прошлом Григория Распутина чисто уголовного материала, и очень многое мог бы рассказать о нем судебный следователь Амельяненко, производивший, по странной случайности, впоследствии судебное следствие о покушении на жизнь Распутина. В архивах тобольского окружного суда имеются два дела «о Григории Ефимове Распутине»: одно – о краже лошадей, а другое – о лжесвидетельстве. Первое дело до сих пор почему-то не закончено следствием; за второе дело Григорий Распутин был приговорен волостным судом, по местному «законодательству» (дело происходило лет двадцать тому назад, к наказанию розгами, и приговор был приведен в свое время в исполнение.
- Пороли его шибко и за разные дела. Так много за ним этих дел бывало, что не припомнишь, рассказывают покровцы.
Отец Распутина рассказывает о его прошлом следующее:
- Попивал в молодости мой Григорий и озорничал - уж одно горе с ним было! Неугомонный да буян был. Как выпьет, так и этот ему не мил, и другой не хорош, да и работу забывал. А как начнешь его уговаривать, он ругаться, и такое сделает, что сказать стыдно. Всякое бывало... Пил, пил, а потом вдруг и ну замаливать свой грех... В Верхотурье уйдет. А как воротится, и не узнать моего Григория: такой смиренный и все молится, да прощения у всех просит...
Как и большинство жителей села Покровского, Григорий Распутин был ямщиком. Однажды он возил в Верхотурье одно видное в церковной иерархии лицо. Седок разговорился со своим ямщиком, и эта беседа оказала на Распутина огромное влияние. Распутин поле этого все чаще стал уходить в Верхотурье, в монастырь, пропадать там по неделям и, наконец, выступать в новой роли – сборщика пожертвований на постройку храма.
С кружкой в руках Григорий обходил деревни и села. С этих пор он, по словам отца, становится «умным».
- И ума не приложу, что стало с ним. Такой умный сделался.
И родные Распутина начинают богатеть, собирая «на построение храма». Распутин посылает домой все больше и больше денег, и дело доходит до того, что жена Распутина, Прасковья Федоровна говорит:
- И на што нам денег столько? Нешто подкоы й из них ковать.

Дальнейшая биография Распутина прямо-таки сказочна.
В ней фигурируют и «старцы», и странники, и «некий» епископ православной церкви, и высокопоставленная дама, и сановники. Рискованные уголовные похождения и истерическое кликушество переплетаются, составляя содержание биографии этого периода.
За время «хождения» Распутина с кружкой у него вместо куриной избы, которая была последней даже в захудалом селе Покровском, оказался просторный двух-этажный деревянный дом. Распутин купил в Тюмени хлорошую мебель, дорогие образа, картины, ковры. В это же время Григорий из захудалого «слюнявого мужиченка, которого не раз били смертным боем односельчане, становитс я своего рода «персоной» в своем селе. Мужики его ненавидят за прошлое, и за настоящее. Но он старается расположить их в свою пользу и внушает такую линию поведения своим домашним.
«Играет, например, кто свадьбу, Распутин жертвует на свадьбу четвертную. Нажив «трудами праведными» деньги, Распутин купил богатое рыбой озеро близ Покровского, но рыбу своим односельчанам он но продает, а «дарит».
— Зачем продавать? Лучше дать «спасибо» получить, а денег нам не надобно.
Григорий Распутин создал вокруг себя в своем доме соответствующую атмосферу. Жена, отец, дети считают его человеком необыкновенным и всячески стараются внушить эту мысль соседям.
- Что и говорить, Григорий-то Ефимович, видно, не здешнего будет мира.
Про его благотворительную деятельность, Григория Ефимовича, в селе Покровском жена Распутина не упускает случая поговорить:
- Уж любит он оченно угождать да помогать. В Питере много добра творит, да и здешних не забывает мужиков. Одному на хлеб, другому на корову, — ан, смотришь, и добрее дело сделал.
Крестьяне все же, несмотря на «угождения» Распутина, ненавидят его и называют «выжигой». Его делам в столице удивляются. Но зная его прошлое, приписывают его успехи не добрым делам, а хитрости и уменью «облапошить».
- Сибиряк он, чалдон,—характеризуют крестьяне Распутина.
Да и отец его не очень доволен им.
- Очень уж я недоволен, что мой-то Григорий уезжает в Россею и забывает наше дело христианское. Уж сколько раз твердил я ему - не ехать бы в Питер, а работать у себя в Покровском. А Григорий-то лишь руками машет: «Не твоего, говорит, ума дело, сам знаю, что творю». Видно у него на уме-то большое. Как бы не сорваться. Приезжает он к нам все с «листократами», а с каким не моему уму это ведать. Ну, поживет это в селе, у себя маленько, да опять в путь-дорогу с листократами собирается. Не дай Бог, ежели прорвется как-нибудь. Ведь бедовый он, Григорий-то...
Я сам был свидетелем того, как Распутин приезжал в Покровское с «листократами». Приехал он со свитой, среди которой была графиня И., и прямо с парохода отправился в местное почтово-телеграфное отделение. Начальник и служащие встретили свиту Распутина с большим почетом и поклонами.
Здесь Распутин стал посылать телеграммы, заставляя писать сопровождавшего его барона Z.
- Ну, пиши в Омск тебеграмму: когда пойдет в Тюмень пароход?
Барон пишет: «Прошу омское общество...»
- Не пиши «прошу», - прерывает барона Григорий Ефимович, пиши:
«Умоляю сообщить, когда идет из Омска в Тюмень пароход. Григорий».
Пиши теперь Варнаве в Тобольск: «Скажи, назначен-ли священник Крыжановский настоятелем в Обдорск. Григорий».
И эта телеграмма отправлена по назначению.
- Ну, графинюшка, пиши теперь ты следующую телеграмму: «Целую ваши ручки, доехали благополучно. Графиня И».
Затем графиня И. и вторая дама из свиты Распутица, приблизившись к нему, кладут ему на плечи свои головы. Распутин обласкал их и, прижав крепко к себе, сказал:
- Благословляю нас, детки мой.
Все это происходило в присутствии дочерей Распутина, Марии и Варвары и многочисленной публики.
- Тьфу,—плюнул один крестьянин.
- А, ведь, пороли когда-то Гришку-то за конокрадство.
- А теперь, вон как.
Распутин при всей своей «святости» расчетлив. Его тянет к приобретению и наживе. Вот один из много численных примеров.
Ехал как то Распутин на пароходе в Тобольск. Вместе с ним ехал и местный пивовар, купец Сыромятников. После обеда Распутин принялс я за чтение газеты, держа ее навыворот.
Сыромятников, дождавшись, пока Григорий Ефимович окончит «чтение», подошел к Распутину.
- Скажите, пожалуйста, не вы ли будете Распутин?
- Он самый — Распутин. Ну, милый человек, почитай мне, что обо мне-то пишут, — обратился Распутин к Сыромятникову. Сыромятников прочел несколько заметок о Распутине, которые были далеко не в пользу «старца».
- Вот видишь, — заметил Распутин, — небылицы пишут про меня, как будто и правда, кто я. А я — самый обыкновенный.
Разговорившись с Сыромятниковым и узнав, что он купец. Григорий Ефимович с оживлением заверил:
- Хорошее дело, знаешь ты, торговл, да и прибыльное... Вот сам я рад бы заняться торговлей. Люблю. Знаешь, наверно, около Новороссийска есть больше имение графини Игнатьевой. Вот я-то с компанией собираюсь его купить, а куплю, - построю большой цементный завод.

Депутат А.С.Суханов получил сегодня от министерства юстиции ответ на свой запрос о судьбе Феонии Гусевой, покушавшейся на жизнь Григория Распутина. В ответе сказано, что окружной суд признал Гусеву действовавшей во время совершения преступления в состоянии сумасшествия, под влиянием аффекта, связанного с возникшей у нее идей религиозно–политического характера, в виду чего суд дело прекратил, а Гусеву определил поместить в психиатрическую лечебницу впредь до выздоровления. Феония Гусева содержится ныне в томской окружной лечебнице для душевно-больных.

«Здрастуйте святая моя матушка радуя приветовели чай спокойствомъ ми приехали въ Покровском со мной Илиодорушко прошу в гости а ми квамъ, поздавил государю съднемъ (!) ангела не знают покоя враги не емля солнца бегать ва тме молись матушка сил ушнет больной замучился всекъ отъ мене возле [нрзб]. Григорiй ваш багамолецъ благословляю».

«Люди и заповеди / наземьле апово / здуху птицы / и ангелы / хто убьетца / тому бог скажет отойдиот ме / ня невем тибя / мудроси отвека / Григорий»

«Радость мая, вот я жив, вас беспокоить, дорогой, вы обещали помочь нам и с митрополитом Макарьем и нашему доброму идиляльному человеку, за ваш долг божей Илиониту Васильевичу Смирнову, дорогой, зделай, пусь Макарей тысечам любви поклонов за тебя, пусь он должник добрых дел твоих. Григорий Роспутин».

«Душа дорогая милая мама терпи скорби в них утешанiя венец награду воспаенье (?) бог испытанья и богом утешая и любовь все покрывай и в сердце собирай Господь своiм открывает чужим закрывает дверь к богу любовь отч[а]янье грех радуйся, дорогусенька. Григорий».

Министеру Хвостову

"Милой дорогой красивую посылаю дамочку бедная спасите нуждаетца поговори с ней. Григорий"

„Давай бох по примеру жить расси оне укоризной
страны напримерь нестожества
сей минуты евит бох евленье силу увидите рать
силу небес победа свами и вас роспутин.

«Петербургский Курьер» пишет, что известный «старец» Григорий Распутин, пользующийся огромным влиянием в придворных и синодских сферах, принимал деятельное участие в делах крупнейшего лотошного клуба, закрытого за незаконные деяния. Распутин, являясь в клубе, знакомился с его приходами и расходами. Заправилы часто угощали Распутина завтраками. Распутин подарил заправиле клуба свою фотографию с надписью: «лучшему из евреев». После закрытия клуба Распутин обещал клубу скорое открытие. К участию в делах клуба Распутин был приглашен председателем клуба академистов Балицким. Распутин давал на игру деньги, неоднократно наблюдал за игрою из другой комнаты, благословлял играющих. Распутин был избран старшиной клуба за «плодотворную» деятельность. (Соб. кор.).

Если бы деятельность „старца“ ограничилась областью сластолюбия и мистицизма, он был бы для меня лишь предметом более или менее интересного психологического... или физиологического исследования

Но, силой обстоятельств, этот невежественный крестьянин сделался политическим орудием. Вокруг него сгруппировалась клиентура влиятельных лиц, связавших свою судьбу с его судьбой. Самым значительным из них является министр юстиции, лидер крайне-правой в Государственном Совете, Щегловитов: при живом уме и едком красноречии он вносит в осуществление своих идей много расчета и гибкости; он, впрочем, недавно обращен в распутизм. Почти такое же значение имеет министр внутренних дел Николай Маклаков, любезная покладистость которого очень нравится царю и царице.

Затем, обер - прокуров Синода, Саблер — презренный и раболепный характер; благодаря ему „старец“ держит, так сказать, в руках весь епископат, все высшие духовные должности. Непосредственно после него я назову первого прокурора Сената, Добровольского, затем члена Государственного Совета Штюрмера, затем коменданта императорских дворцов, зятя министра Двора, генерала Воейкова. Я назову, наконец, очень смелого и очень хитрого директора Департамента Полиции, Белецкого. Легко представить себе огромную власть, которую представляет коалиция таких влиятельных лиц в таком самодержавном и централизованном государстве, как Россия.

Пуришкевич даже воскликнул:
„Надо, чтобы впредь недостаточно было одной рекомендации Распутина для назначения самых гнусных кандидатов на самые высокие посты. Распутин в настоящее время опаснее, чем был когда-то Лже-Дмитрий... Господа министры! Если вы истинные патриоты, поезжайте в Ставку; бросьтесь к ногам царя; имейте мужество заявить ему, что внутренний кризис не может дальше продолжаться, что слышен гул народного гнева, что грозит революция и что не подобает темному мужику дольше управлять Россией.“

Распутина я собирался принять в полуподвальных апартаментах, которые для того отделывал. Аркады разделили подвальную залу на две части. В большей была устроена столовая. В меньшей винтовая лесенка, о которой писал уже, уводила в квартиру мою в бельэтаж. На полпути имелся выход на двор. В столовую с низким сводчатым потолком свет проникал в два мелких оконца на уровне тротуара, выходивших на набережную. Стены и пол в помещении сложены были из серого камня. Чтобы не вызвать у Распутина подозрений видом голого погреба, пришлось украсить комнату и придать ей жилой облик.

Когда прибыл я, мастера стелили ковры и вешали портьеры. В нишах в стене уже поставили китайские красные фарфоровые вазы. Из кладовой принесли выбранную мной мебель: резные деревянные стулья, обтянутые старой кожей, массивные дубовые кресла с высокими спинками, столики, обтянутые старинным сукном, костяные кубки и множество красивых безделушек. До сих пор я в подробностях помню обстановку столовой. Шкаф-поставец, к примеру, был эбеновый с инкрустацией и множеством внутри зеркалец, бронзовых столбиков, потайных ящичков. На шкафу стояло распятие из горного хрусталя в серебряной филиграни работы замечательного итальянского мастера XVI века. Камин из красного гранита увенчивали позолоченные чаши, тарелки ренессансной майолики и статуэтки из слоновой кости. На полу лежал персидский ковер, а в углу у шкафа с зеркальцами и ящичками – шкура белого медведя.

Дворецкий наш, Григорий Бужинский, и мой камердинер Иван помогли расставить мебель. Я велел им приготовить чай на шесть персон, купить пирожных, печенья и принести вина из погреба. Сказал, что к одиннадцати ожидаю гостей, а они пусть сидят у себя, пока не позову......

....Звонок известил о приходе Дмитрия и остальных. Я провел всех в столовую. Некоторое время молчали, осматривая место, где назначено было умереть Распутину.

Я достал из поставца шкатулку с цианистым калием и положил ее на стол рядом с пирожными. Доктор Лазоверт надел резиновые перчатки, взял из нее несколько кристалликов яда, истер в порошок. Затем снял верхушки пирожных, посыпал начинку порошком в количестве, способном, по его словам, убить слона. В комнате царило молчанье. Мы взволнованно следили за его действиями. Осталось положить яд в бокалы. Решили класть в последний момент, чтобы отрава не улетучилась. И еще придать всему вид оконченного ужина, ибо я сказал Распутину, что в подвале обыкновенно пирую с гостями, а порой занимаюсь или читаю в одиночестве в то время, как приятели уходят наверх покурить у меня в кабинете. На столе мы все смешали в кучу, стулья отодвинули, в чашки налили чай. Условились, что, когда я поеду за «старцем», Дмитрий, Сухотин и Пуришкевич поднимутся в бельэтаж и заведут граммофон, выбрав музыку повеселей. Мне хотелось поддержать в Распутине приятное расположение духа и не дать ему ничего заподозрить.....

......
– Вы, Григорий Ефимыч, – сказал я, – лучше посмотрите на распятие и Богу помолитесь.

Распутин глянул на меня удивленно, почти испуганно. В глазах его я увидел новое, незнакомое мне выраженье. Была в них покорность и кротость. Он подошел ко мне вплотную и заглянул в лицо. И словно увидел в нем что-то, чего не ожидал сам. Я понял, что настал решающий момент. «Господи, помоги!» – сказал я мысленно.

Распутин все так же стоял предо мной, неподвижно, ссутулившись, устремив глаза на распятье. Я медленно поднял револьвер.

«Куда целиться, – подумал я, – в висок или в сердце?»

Дрожь сотрясла меня всего. Рука напряглась. Я прицелился в сердце и спустил курок. Распутин крикнул и рухнул на медвежью шкуру....

Прошло несколько минут, и «старец» перестал дергаться. Глаза не раскрылись. Лазоверт констатировал, что пуля прошла в области сердца. Сомнений не было: Распутин мертв. Дмитрий с Пуришкевичем перетащили его со шкуры на голый каменный пол. Мы потушили свет и, замкнув на ключ подвальную дверь, поднялись ко мне.

Сердца наши были полны надежд. Мы твердо знали: то, что сейчас случилось, спасет Россию и династию от гибели и бесчестья.

....Я постоял еще несколько мгновений и только собрался уйти, как заметил, что левое веко его чуть-чуть подрагивает. Я наклонился и всмотрелся. По мертвому лицу проходили слабые судороги.

Вдруг левый глаз его открылся… Миг – и задрожало, потом приподнялось правое веко. И вот оба распутинских зеленых гадючьих глаза уставились на меня с невыразимой ненавистью. Кровь застыла у меня в жилах. Мышцы мои окаменели. Хочу бежать, звать на помощь – ноги подкосились, в горле спазм.

Так и застыл я в столбняке на гранитном полу.

И случилось ужасное. Резким движеньем Распутин вскочил на ноги. Выглядел он жутко. Рот его был в пене. Он закричал дурным голосом, взмахнул руками и бросился на меня. Пальцы его впивались мне в плечи, норовили дотянуться до горла. Глаза вылезли из орбит, изо рта потекла кровь.

Распутин тихо и хрипло повторял мое имя.

Не могу описать ужаса, какой охватил меня! Я силился высвободиться из его объятья, но был как в тисках. Меж нами завязалась яростная борьба.

Ведь он уж умер от яда и пули в сердце, но, казалось, сатанинские силы в отместку оживили его, и проступило в нем что-то столь чудовищное, адское, что до сих пор без дрожи не могу о том вспомнить.

В тот миг я как будто еще лучше понял сущность Распутина. Сам сатана в мужицком облике вцепился в меня мертвой хваткой....

....Хрипя и рыча, как раненый зверь, Распутин проворно полз по ступенькам. У потайного выхода во двор он подобрался и навалился на дверку. Я знал, что она заперта, и остановился на верхней ступеньке, держа в руке гирю.

К изумлению моему, дверка раскрылась, и Распутин исчез во тьме! Пуришкевич кинулся вдогонку. Во дворе раздалось два выстрела. Только бы его не упустить! Я вихрем слетел с главной лестницы и понесся по набережной перехватить Распутина у ворот, если Пуришкевич промахнулся. Со двора имелось три выхода. Средние ворота не заперты. Сквозь ограду увидел я, что к ним-то и бежит Распутин.

Раздался третий выстрел, четвертый… Распутин качнулся и упал в снег.

Пуришкевич подбежал, постоял несколько мгновений у тела, убедился, что на этот раз все кончено, и быстро пошел к дому.

Я окликнул его, но он не услышал.

На набережной и ближних улицах не было ни души. Выстрелов, вероятно, никто и не слышал. Успокоившись на сей счет, я вошел во двор и подошел к сугробу, за которым лежал Распутин. «Старец» более не подавал признаков жизни.

Тут из дома выскочили двое моих слуг, с набережной показался городовой. Все трое бежали на выстрелы.

Я поспешил навстречу городовому и позвал его, повернувшись так, чтобы сам он оказался спиной к сугробу.

– А, ваше сиятельство, – сказал он, узнав меня, – я выстрелы услыхал. Случилось что?

– Нет, нет, ничего не случилось, – заверил я. – Пустое баловство. У меня нынче вечером пирушка была. Один напился и ну палить из револьвера. Вон людей разбудил. Спросит кто, скажи, что ничего, мол, что все, мол, в порядке....

...Завидев городового, Пуришкевич сказал ему, чеканя слова:

– Слыхал о Распутине? О том, кто затеял погубить царя, и отечество, и братьев твоих солдат, кто продавал нас Германии? Слыхал, спрашиваю?

Квартальный, не разумея, что хотят от него, молчал и хлопал глазами.

– А знаешь ли ты, кто я? – продолжал Пуришкевич. – Я – Владимир Митрофанович Пуришкевич, депутат Государственной думы. Да, стреляли и убили Распутина. А ты, если любишь царя и отечество, будешь молчать....

...Тем временем Дмитрий, Сухотин и Лазоверт в закрытом автомобиле заехали за трупом.

Когда Пуришкевич рассказал им о том, что случилось, они решили оставить меня в покое и ехать без меня. Завернули труп в холстину, погрузили в автомобиль и уехали к Петровскому мосту. С моста они скинули труп в реку....

ПЕТРОГРАД, 19 декабря. Утром около Петровского моста найден прибитым к берегу труп Григория Распутина. Следствие производится судебными властями. (ПТА).

Узнав позавчера о смерти Распутина, многие обнимали друг друга на улицах, шли ставить свечи в Казанский Собор.
Когда стало известно, что в. к. Дмитрий был в числе убийц, стали толпиться у иконы св. Дмитрия, чтоб поставить свечу:
Убийство Григория — единственный предмет разговора в бесконечных хвостах женщин, ожидающих в дождь и ветер у дверей мясных и бакалейных лавок распределения мяса, чая, сахара и пр.
Они рассказывают друг другу, что Распутин был живым брошен в Невку, одобряют это пословицей:
„ Собаке — собачья смерть“ .

Ужас и отвращение к совершившемуся объяли сердца Их Величеств. Государь, вернувшись из Ставки 20-го числа, все повторял: «Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью этого мужика».

Их Величества были глубоко оскорблены злодеянием, и если они раньше чуждались Великих Князей, расходясь с ними во взглядах, то теперь их отношения совсем оборвались. Их Величества ушли как бы в себя, не желая ни слышать о них, ни их видеть.

Вчера вечером гроб Распутина был тайно перенесен из царско-сельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на прогалине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками, вследствие его разложения и не без труда втащили его на костер.
Затем, все полили керосином и зажгли....

Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские.

Николай пробовал через посла Киселева в самых ласковых выражениях отгово­рить Луи-Наполеона. Конечно, ничего из этого не вышло. Повидимому, Николай окончательно стал на непримиримую точку зрения в этом вопросе под влиянием австрийского ми­нистра Буоля. Буоль доказывал, что можно признать Луи-Наполеона императором, но нужно ему показать, что «монархи божьей милостью» не могут его считать вполне равным себе. Во-первых, он монарх не наследственный: еще актами Вен­ского конгресса 1815 г. династия Бонапартов была объявлена исключенной из французского престолонаследия; поэтому обращение к Луи-Наполеону должно быть не «государь и дорогой брат», а «государь и добрый друг». Во-вторых, остальные монар­хи не могут никак называть его Наполеоном III. Ведь именуя его третьим, они, значит, тем самым признают, что после Наполеона I законно царствовал во Франции сын Наполеона, «Наполеон II», и что, следовательно, Бурбоны, которые занимали престол в 1815—1830 гг., были просто узурпаторами! Николай понимал, что Луи-Наполеон именно затем и надумал называться третьим, чтобы оскорбить память Венского кон­гресса и всех его участников, в том числе и Александра I.

И все-таки из сообщений прусского посла при петербург­ском дворе генерала фон Рохова явствует, что Николай ко­лебался. Только горячие убеждения фон Рохова, который всецело поддерживал точку зрения графа Буоля, оконча­тельно убедили Николая, что следует настаивать на «добром друге» вместо «дорогого брата» и на титуле «император Луи-Наполеон» вместо «император Наполеон III». ....

Но каково же было волне­ние и негодование посла, когда оказалось, что Австрия и Пруссия изменили своему «союзнику» и обратились к новому импера­тору, как к «Наполеону III», со словами: «Государь и дорогой брат».

Убили, значит, Фердинанда-то нашего,-- сказала Швейку его служанка.
Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков,
которым он сочинял фальшивые родословные.
Кроме того, он страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе колени оподельдоком.
-- Какого Фердинанда, пани Мюллерова? -- спросил Швейк, не переставая массировать колени.-- Я знаю двух Фердинандов. Один служит у фармацевта Пруши. Как-то раз по ошибке он выпил у него бутылку жидкости для ращения волос; а еще есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не жалко.
-- Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что жил в Конопиште, того толстого, набожного...
-- Иисус Мария! -- вскричал Швейк.-- Вот-те на! А где это с господином эрцгерцогом приключилось?
-- В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он со своей эрцгерцогиней в автомобиле...
-- Скажите на милость, пани Мюллерова, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться.
Да еще в Сараеве! Сараево это в Боснии, пани Мюллерова... А подстроили это, видать, турки. Нечего нам было отнимать у них Боснию и Герцеговину...Вот какие дела, пани Мюллерова. Эрцгерцог, значит, приказал долго жить. Долго мучился?
-- Тут же помер, сударь. Известно -- с револьвером шутки плохи. Недавно у нас в Нуслях один господин забавлялся револьвером и перестрелял всю семью да еще швейцара, который пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа.

(с) Похождения бравого солдата Швейка

ВЕНА, 16(29),VI. В воскресенье в 10 часов утра, эрцгерцог с супругой отправилась в автомобиле из военного лагеря в ратушу.

На пути наборщик Неделько-Габринович бросил бомбу, которая попала в кузов автомобиля, отскочила от него и взорвалась на мостовой. Осколками были ранены подполковник Мерицци и человек двадцать из публики.
Автомобиль продолжал свой путь.

В ратуше эрцгерцог был встречен представителями города.
Бургомистр Флотель обратился к эрцгерцогу с приветственной речью, но был резко им прерван:
— Господин бургомистр, — сказал Франц-Фердинанд, — я приехал посетить Сараево. Здесь в меня бросили бомбу. Это возмутительно! Теперь продолжайте вашу речь!
После осмотра ратуши, эрцгерцог непременно хотел отправиться в военный госпиталь к раненому Мерицци.
Наместник Боснии Потерек несколко раз просил эрцгерцога не рисковать поездкой по городу, но зрцгерцог настаивал на своем.
По пути Потереку все же удалось убедить эрцгерцога, и шофферу было отдано распоряжение повернуть к конаку. В этот момент и разыгралась драма.

О моменте самого убийства, со слов очевидцев, передаюсь две версии.
По одной — убийца вскочил на подножку автомобиля и выстрелил из браунинга только два раза, поразив первым выстрелом Франца-Фердинанда, вторым — его супругу.
По другой версии, убийца стрелял с тротуара и сделал пять выстрелов. Первым из них эрцгерцог был ранен в шею. Пуля поразила сонную артерию и эрцгерцог моментально потерял сознание.

Супруга эрцгерцога была ранена в живот и некоторое время, заботясь об эрцгерцоге, не чувствовала своей раны.
Только через несколько минут, по прибытии в конак, она потеряла сознание от внутреннего кровоизлияния.
Вызванному в конак врачу пришлось только констатировать смерть как Франца-Фердинанда, так и его супруги.

ВЕНА, 16 (29), VI. Убийца эрцгерцога Франца-Фердинанда Принцип родился в Грахове, учился в Белграде.
Никаких сообщников, по словам Принципа, у него не было.

2-го июля. Среда.
Спал отлично и проснулся с таким радостным чувством быть на яхте в этом хорошем месте.

Около 10 час. поехал в байдарке с Граббе и Кирой Нар[ышкиным] вокруг Тухольма. Читал. Завтракали ген. Самсонов и все командиры судов. В 2 часа Фредерикс на мин. «Финн» ушел в Петергоф. Съехал с детьми на берег и поиграл в теннис. Потом выкупался с офицерами на старом месте. Вечером поиграл в домино.

24-го июля. Четверг.
Сегодня Австрия, наконец, объявила нам войну. Теперь положение совершенно определилось. С 11½ на Ферме у меня происходило заседание Совета министров. Аликс утром ходила в город и вернулась с Викторией и Эллой. Кроме них завтракали: Костя и Мавра, только что вернувшиеся из Германии и тоже, как Алек, с трудом проехавшие через границу. Целый день шел теплый дождь. Погулял. Виктория и Элла обедали и затем уехали в город.

25-го июля. Пятница.
Утром Аликс отправилась в город. День стоял чудный. Ольга А(лександровна) завтракала со мною и младшими детьми. Погуляли вместе и нашли много грибов. Покатался до чая в Гатчине. Читал. Аликс вернулась в 7½. У Аликс болела голова.

Опубликован Высочайший манифеста об объявлении войны Германией России.
В Петербурга состоялась грандиозная манифестация перед Зимним дворцом. Государь и Государыня выходили на балкон дворца к народу.

Австрия объявила войну России.
Русскому послу в Вене Шебеко вручены паспорта. Французские контр-миноносцы захватили близ Бизерты германское судно с мазутом.
Германские суда бомбардировали побережье Алжира.
Фельдмаршал лорд Китчёнер назначен военным министром.
Английские суда захватили близ Ньюпорта германский пароход «Belgia». Бельгийские войска у Льежа 23 июня дали сражение германской армии, которая отступила. Потери Германцев 8,000.
24 июля Германцы взяли два форта Льежа.
Бельгийцы перешли в наступление между Верденом и Маасом. У Спа Бельгий уничтожили 2 германских полка улан.
Германские войска заняли Базе к северо-западу от Меца.
В Антверпен задержаны четыре германских парохода.
Австрийцы бомбардируют Шабац.
Голландия объявила о соблюдении ею строгого нейтралитета.
Часть Голландии объявлена на военном положении.
В Брюсселе арестованы 5 шпионов, переодетых священниками.
Император Вильгельм обратился с письмом к королю Эллинов.
В Греции постановлено соблюдать нейтралитета, если не будет нарушения бухарестская договора.

БЕЗУМЕН ЛИ ВИЛЬГЕЛЬМ?
Московский психиатр Н.Баженов высказывает в «Мос. Лис.» такое мнение об императоре Вильгельме:
- Я считаю Вильгельма талантливым дегенератом.
Есть много людей, которые в затруднительных положениях теряют равновесие и даже делаются сумасшедшими.
Это происходить чаще всего в тех случаях, когда жизнь предъявляете к ним более повышенные требования. К числу таких людей, несомненно, принадлежит император Вильгельм.
Тем более, что он однажды уже проявил свою ненормальность.
Лет двадцать тому назад Вильгельм вернул Императору Александру III свои шефские мундиры русских полков, ордена и хотел объявить войну России и Франции.
План Вильгельма был расстроен его министрами и родственниками, которые отвезли безумного императора для успокоения в охотничий замок, где он пробыл две недели.
Неуравновешенный дегенерат, хотя и талантливый, Вильгельм, вероятно, и теперь находится в таком же психическом состоянии, в каком он был двадцать лет назад.

Был арестован в Москве 1 апреля 1886 года; при обыске у него в Рязани найдены экземпляры газеты «Народная воля»[5] и обширная переписка с жившими в Париже эмигрантами. В мае 1886 года был освобождён, но остался под гласным надзором полиции без возможности поступить на государственную службу и преподавать в университетах. В ноябре 1887 года ходатайствовал о разрешении выехать с научной целью за границу; 5 декабря освобождён от надзора гласного с подчинением негласному, от которого освобождён в январе 1889 года. В том же году ему было разрешено жительство в столицах[1].[3]

В 1906 году вступил в Конституционно-демократическую партию. Во время вооружённого восстания в Москве Баженов укрывал революционеров , в частной лечебнице М. Ф. Беккер, предоставлял помещения для собраний большевиков; в числе других, в лечебнице бывал В. И. Ленин.[3]