Vladimirovich wrote:
Это не тот барон, которого Азазелло застрелил?

Быстрый расцвет кадетов, их головокружительные победы на выборах, их торжество в кадетской Думе, их скоропостижный крах от одного росчерка пера «возлюбленного монарха» (наплевавшего, можно сказать, в рожу Родичеву, который объяснялся ему в любви) — все это события серьезного политического значения, все это этапы революционного развития народа.

Сознание невыносимости самодержавия стало всеобщим, сознание негодности правительства чиновников — тоже, сознание необходимости народного представительства — тоже. Но непримиримость старой власти с властным народным представительством народ еще не мог сознать и прочувствовать. Ему нужен еще был, как оказалось, особый опыт для этого, опыт кадетской Думы.

Кадетская Дума за свой краткий житейский путь наглядно показала народу всю разницу между безвластным и властным народным представительством. Наш лозунг, учредительное собрание (т. е. полновластное народное представительство), оказался тысячу раз верным, но жизнь, т. е. революция, вела к нему более долгим и запутанным путем, чем
мы в состоянии были предвидеть

Подчиненное значение стачки по отношению к восстанию вытекает, таким образом, с неумолимой неизбежностью из данного положения вещей, как оно сложилось после декабря 1905 года. Независимо от нашей воли, наперекор каким угодно «директивам» обострившееся революционное положение превратит демонстрацию в стачку, протест — в борьбу, стачку — в восстание.

Отсюда вывод: усиленно использовать именно роспуск Думы как повод к концентрированной агитации с призывом к всенародному восстанию.

Наше дело — развернуть самую широкую агитацию в пользу всероссийского восстания, разъяснить политические и организационные его задачи, приложить все усилия к тому, чтобы все сознали его неизбежность, увидели возможность общего натиска и шли уже не на «бунт», не на «демонстрации», не на простые стачки и разгромы, а на борьбу за власть, на борьбу с целью свержения правительства

Исполнительная комиссия С.-Петербургского комитета РСДРП, ввиду полученных из г. Свеаборга130 экстренных сообщений о крайнем обострении положения в этом городе и о возможности немедленного взрыва, постановляет: 1) послать немедленно в Свеаборг делегацию из товарищей NNNN;....
Написано 16 (29) июля 1906 г.

Вашему императорскому высочеству доношу, что 20 сего июля я получил от лейтенанта Вердеревского из дер. Колки телеграмму о том, что команда иа крейсере "Память Азовач" взбунтовалась и убила 5 офицеров. По получении этой телеграммы мною немедленно был вызван директор маяков и лоции Балтийского моря и командир Ревельского порта контр-адмирал Вульф для выяснения способа обороны порта. При этом нами было решено не выдавать взбунтовавшимся ни угля, ни съестных припасов, ни воды, так как было известно, что они имели угля только на два дня, сухарей на три дня, немного капусты, и больше никаких продуктов на борту не имелось. ....

Во 2–й дивизии мятеж также началось в назначенное время. Вначале группа боевиков ворвалась в канцелярию. Оказавший сопротивление дежурный офицер был убит. Сняв посты, матросы взломали ящики с револьверами и патронами. Скоро во дворе собрались почти все матросы дивизии, но у большинства не было оружия. Оно было предусмотрительно вывезено. Так же, как и в 1–й дивизии, все собрались на митинг. Глава боевой группы эсдек матрос Егоров призывал к решительным действиям — идти захватывать форты, но многие побаивались....

...Матрос Николай Егоров на деле оказался никудышным предводителем. Единственно, что он умел — это безжалостно и с упоением убивать безоружных людей. В этом Егоров был весьма схож со знаменитым Афанасием Матюшенко с броненосца «Потемкин», который с упоением крушил ружейным прикладом черепа раненым офицерам да вспарывал штыком живот раненому врачу. В неразберихе подавления мятежа эсеру Егорову удалось скрыться — помогли товарищи по партии. Вскоре после этого Егоров отличился тем, что застрелил главного военного прокурора Павлова.
Однако был схвачен на месте преступлении, судим военным трибуналом и расстрелян как террорист.

Другой вожак кронштадтских мятежников, эсер Федот Онипко, за участие в мятеже будет приговорен к смертной казни, которая в самый последний момент будет заменена на ссылку в Туруханск. Оттуда Онипко бежал, жил в эмиграции во Франции.

С.Петербург, 20 июля.

К КРОНШТАДСКОМ БУНТУ

Приговор военно-полевого суда в Кронштадте, состоявшегося 20 июля по делу о беспорядках, имевших место в Кронштадте в ночь с 19 на 20 сего июля, семь нижних чинов присуждены за убийство офицеров к смертной казни.
Приговор этот того же 20 июля приведен в исполнение.

КРОНШТАДТ, 7, VIII. Сегодня, в 5 ч. утра, на батарее Литке совершена казнь через расстреляние семи нижних чинов и трех штатских лиц, участвовавших в вооруженном восстании и захвате форта «Константин». Солдаты приняли священника, штатские от него отказались. <...>

Среди арестованных есть агитаторши-женщины, в том числе несколько курсисток.
До октябрьского возмущения в Кронштадте некоторые из них, с целью пропаганды поступали в дома терпимости.

Несчастные жертвовали собой, шли на позор, чтобы успешнее агитировать между нижними чинами.

Свеаборг и Кронштадт показали настроение войска. Восстания подавлены, но восстание живет, ширится и растет. К забастовке для поддержки восставших примкнули
многие черносотенные элементы. Эту забастовку прекратили передовые рабочие, и они были правы, ибо из забастовки выходила демонстрация, а на деле стояла задача великой и решительной борьбы

«Русь» сообщает, что Онипко действительно бежал по пути из Енисейска в Туруханский край. Известие о его побеге дошло до местных властей лишь через 2 недели после побега. Из Красноярска были приняты все меры, чтобы найти следы, но уже было поздно.

…Онипко подобрал небольшую группу лиц, в большинстве своём военных. …Онипко и они пришли к тому заключению, что наиболее целесообразным представляется срезать «большевистскую головку». Они мало дебатировали вопрос, каким способом надо её срезать. Им представлялось ясным, что наиболее зловредными и важными большевиками являются Ленин и Троцкий. Надо начать именно с них. Весьма быстро они выработали план практичный и вполне реальный. …Онипко предполагал не убивать Ленина и Троцкого, но изъять их «из употребления» в качестве заложников. Но, как он нам признавался, «мы не задумаемся и перед более решительным изъятием этих вредных лиц». …Предполагалось изъять Ленина в первый день Рождества...

Октябрьской революцией рабочих и крестьян создана Советская власть. Она создана после того, как восставший народ разочаровался в способности февральской демократии удовлетворить все его требования. Февральская демократия, в том числе и социалисты-революционеры всех оттенков, совместно с социал-демократами меньшевиками глубоко заблуждались, когда думали, что можно низвергнуть Советскую власть. Своими последними выступлениями они, не замечая того сами, лишь усиливали ультраправую контрреволюцию и вызывали лишь человеческие жертвы и разоряли и без того истощённую мировой войной страну.

Я глубоко был убеждён – и теперь того же мнения, что если бы Советская власть совместными усилиями социалистов всех направлений и царских генералов была низвергнута, то не демократии пришлось бы властвовать, а монархии со всеми её мерзкими последствиями, которые она всегда несла с собой, подавляя революцию. И потому я заявляю:

1. Советскую власть, как власть рабочих и крестьян, я признаю как единственную власть, способную осуществить социалистические требования, поставленные временем перед трудовыми классами всего мира.

2. С роспуском Учредительного собрания я не нахожусь ни в каком соприкосновении ни с какими контрреволюционными организациями, направляющими свои действия против Советской власти, и категорически осуждаю все формы и меры антисоветской борьбы, от какой бы социалистической партии они не исходили.

Член 1-й Государственной думы, член Всероссийского Совета крестьянских депутатов, Генеральный комиссар Балтийского флота и член Учредительного собрания, трудовик 1906 г. Федот Онипко. 1 декабря 1924 г.».

Мне пришлось присутствовать, можно сказать, при самом зарождении крайне правой, монархической организации. Вспоминаю, что еще в октябре 1905 (до издания манифеста 17 октября), в то время, когда повсюду шли демонстрации и стачки, я как-то в разговоре с Рачковским высказал удивление, почему не делаются попытки создать какую-нибудь открытую организацию, которая активно противодействовала бы вредному влиянию революционеров на народные массы. В ответ на это мое замечание Рачковский сообщил мне, что попытки в этом отношении у нас делаются, и обещал познакомить меня с доктором Дубровиным, который взял на себя инициативу создания монархической организации. Действительно, через несколько дней, вскоре после объявления манифеста 17 октября, на квартире Рачковского я встретился с Дубровиным и еще с одним руководителем этой новой организации инженером Тришатным. Доктор Дубровин произвел на меня впечатление очень увлекающегося, не вполне положительного человека, но искреннего монархиста, возмущенного революционной разрухой, желающего все свои силы отдать на борьбу с революционным движением. После мне рассказали, что он имел в качестве врача очень большую практику и хорошо зарабатывал, но забросил ее ради своей деятельности в монархической организации. Однако, все его многоречивые рассуждения свидетельствовали о некоторой неосновательности его....

Расцвет Союза Русского Народа начался в 1906 году после назначении петербургским градоначальником фон-дер-Лауница. Последний с самого начала своего появления в Петербурге вошел в ряды Союза Русского Народа и стал его неизменным покровителем и заступником. Едва ли не по его инициативе, во всяком случае при его активной поддержке, при СРН была создана особая боевая дружина, во главе которой стоял Юскевич-Красковский. Всем членам этой дружины было от Лауница выдано оружие. Так как Лауниц был в известной мере моим официальным начальством, то мне приходилось раз-два в неделю бывать у него с докладом. Обычно я приезжал к нему ночью, около 12 часов, - и почти не бывало случая, чтобы я не заставал в его большой квартире на Гороховой полную переднюю боевиков-дружинников СРН. Моя информация об этих дружинниках была далеко не благоприятная. Среди них было немало людей с уголовным прошлым. Я, конечно, обо всем этом докладывал Лауницу, советуя ему не особенно доверять сведениям, идущим из этого источника.

Но Лауниц за всех за них стоял горой.
- Это настоящие русские люди, - говорил он, - связанные с простым народом, хорошо знающие его настроения, думы, желания. Наша беда в том, что мы с ними мало считаемся. А они все знают лучше нас...

Именно этой дружиной СРН было организовано в июле 1906 убийство члена Первой Государственной Думы кадета М.Я. Герценштейна. Он жил в Финляндии недалеко от Петербурга. Во время одной из прогулок его подкараулили дружинники, застрелили и скрылись. Непосредственные исполнители этого террористического акта справа были люди темные, пьяницы. Именно благодаря этому и выплыла наружу вся история. Как мне доложил мой Яковлев, за убийство профессора Герценштейна было получено от Лауница 2000 рублей, которых исполнители между собой не поделили. Начались между ними споры - и все дошло до газет. Охранному отделению, конечно, все это в подробностях было известно, но принять против дружинников какие-нибудь самостоятельные меры я не мог, ибо Лауниц, покрывавший их, был моим начальником, Единственное, что я мог сделать, это доложить обо всем Столыпину. Тот брезгливо поморщился: - Я скажу, чтобы Лауниц бросил это дело... Не знаю, сказал ли он это Лауницу. Во всяком случае несомненно, что Лауниц в своей деятельности имел очень сильную поддержку среди очень высокопоставленных придворных.

ТЕРИОКИ, 18 июля. Сегодня в Териоках убит депутат Герценштейн. Покойный шел с женой и дочерью по берегу моря. Из-за забора пустой усадьбы раздались последовательно два выстрела. Обе пули попали в грудь. Одной из них ранена также в руку дочь депутата. Прибывший врач констатировал смерть. <...>

Между представителями крайних партий еще не достигнуто соглашения по поводу участия в похоронах М.Я.Герценштейна. Социал-революционеры склоняются к участию, но социал-демократы - большевики стоят за то, чтобы вовсе не принимать участия в похоронах, так как считают М.Я.Герценштейна политическим противником. Группа же меньшевиков и руководителей профессиональных союзов настаивают на участии, но без демонстрации.

Черносотенные организации забрасывают думу письмами по поводу предполагаемого увековечивания памяти покойного М.Я.Герценштейна. Письма довольно однообразного содержания.
Кончаются они угрозами: если будет поставлен портрет Герценштейна где-либо, - его разорвут, памятник, - его разрушат, стипендию учредят, - выбьют окна в том учреждении, где будет стипендия.

Дорогомиловский съезд русской монархической партии постановил выразить негодование гласным думы, затеявших чествование памяти Еврея Герценштейна и послать градоначальнику благодарственную телеграмму за то, что он воспрепятствовал приезду в Москву английской депутации.

В приходе Кюневебе близ Териок, возобновилось сегодня рассмотрение дела об убийстве М.Я.Герценштейна.
Из обвиняемых присутствует один Александров. Ларичкин и Половнев числятся неразысканными. <...>

Обвиняемый в убийстве Герценштейна Половнев, он же Сашка Кривой, как оказывается, по словам «Телегр.», не арестован. На квартире у него был произведен вчера обыск, не давший никаких результатов. Сам Сашка Кривой, как оказывается, скрылся из Петербурга еще 7-го февраля.

Из Будапешта пишут, что 10-го марта там арестованы Юшкевич-Красковский и Половнев. Обстоятельства ареста следующие. 10-го марта, в три часа дня, в местной кофейне были арестованы три подозрительных русских субъекта. Когда их привели в канцелярию полиции, они назвались различными именами. Когда их обыскали, у них были найдены документы на имя Юшевича-Красковского и Половнева. После вторичного допроса они сознались, и заявили, что приехали сюда из Румынии и бежали из России, где ими с политической целью был убит бывший депутат Государственной Думы Герценштейн. Венгерское правительство сделало телеграфный запрос о них у петербургского градоначальника, но еще ответ не получило. Администрация венгерского арестного дома заявила, что если русское правительство потребует, они будут выданы России, в противном случае они будут высланы за границу. («Тов.»).

Несмотря на распускаемые «союзом русского народа» слухи о том, что обвиняющиеся в убийстве Герценштейна Юшкевич-Красковский и Половнев выехали за границу, «Тов.» из достоверного источника сообщают, что оба они находятся в Петербурге и бывают в «союзе», при чем Юшкевич-Красковский посещает даже заседания центрального комитета. <...>

По распоряжению министра юстиции прокурорским надзором сообщено департаменту полиции о производстве розыска обвиняемых в убийстве Герценштейна Ларичкина, Юшкевича-Красковского, Половнева и Тополева. По заявлению полиции все эти лица считаются выбывшими из Петербурга.
Имеются точные сведения, что неуловимые для полиции Половнев и Юшкевич находятся в Петербурге. 20-го марта вечером они находились в чайной «союза русского народа», по Садовой улице. <...>

На днях почти все депутаты Думы получили предложение от страхового общества «Нью-Йорк» застраховать свою «неприкосновенную» личность. В этом предложении приводится, между прочим, также список страхователей общества, погибших от террористов в течение последних трех лет.
Таких лиц - 32, в их числе В.К.фон-Плеве, семья которого получила премию в 15 000 руб., барон Майдель – 100 000 руб. Жертвами реакции явились два страхователя: Герценштейн - 50 000 руб. и Г.Иоллос 10 000 руб.

Разыскиваемый полицией по делу об убийств Герценштейна Сашка Косой – Половнев подал на днях министру юстиции жалобу, в которой он заявляет, что охотно желал бы предстать перед судом, но, как «истинно-русский», не может, и не хочет быть судим финляндским судом. Если же дело из Финляндии будет передано в русские судебные учреждения, то он явится на суд и откроет свое местожительство. Ответ на поданное заявление Половнев просит сообщить его защитнику присяжному поверенному Булацелю. Пакет получен в министерстве юстиции по городской почте. («Тов.»).

ТУЛА, 20, VIII. На станции «Лопасня» был арестован и доставлен в Тулу в пьяном виде Туполев, известный по делу Герценштейна. По выяснению личности его освободили.

ОДЕССА, 14,III. Опубликован следующий приказ генерал-губернатора Толмачева:
«В течение февраля и текущего марта было совершено двадцать семь покушений против членов правых партий, при чем погибло более тридцати человек. Убито представителей отделов союза русского народа и их помощников. Сожжены живыми в Нежине вся семья председателя отдела Волжского. Казалось бы, что всякое преступление должно быть осуждаемо, но на деле оказалось, что все эти зверства совершенно не трогали некоторые местные газеты, или обходившие их молчанием или в лучшем случае довольствовавшиеся помещением сухих телеграмм. Но стоило только состоятся убийству Караваева, как те же газеты все свои столбцы наполнили восхвалением покойного и нападками на праве организации. Дошло до того, что в убийстве стали открыто обвинять союз русского народа.

Подобного замалчивания убийств правых и восхваления убитых левых, которых за все время убито трое – Герценштейн, Иоллос и Караваев, я допустить не могу, так как таким путем продолжится натравливание одной массы населения на другую. Последствия сего могут быть крайне печальны, поэтому предупреждаю, что при повторении этих явлений я вынужден буду навсегда закрыть известные органы печати, как мешающие делу успокоения города».

Третьего дня во всех кинематографических театрах Москвы были показаны снимки с процесса Герценштейна, сделанные фабрикантом кинематографических лент А.О.Дранковым. Представлен весь ход процесса, в виде целого ряда сценок и заседаний. На экране живо фигурируют главнейшие герои процесса с Булацелем, Еленевым, Ларичкиным, Половневым во главе.
Завтра утром с курьерским поездом в Москву будут доставлены кинематографические ленты с изображением полета Леганье в Москве, снятого тем же г.Дранковым. Во вторник они уже будут демонстрироваться в одном из кинематографических театров.

В этом же разговоре он сообщил мне, что я кооптирован в члены центрального комитета, а также и то, что за границей есть несколько человек, желающих вступить в боевую организацию: Лев Иванович Зильберберг с женой Ксенией Ксенофонтовной, урожденной Памфиловой, Маня Школьник и Арон Шпайзман.

Лев Иванович Зильберберг, бывший студент московского университета, уже побывавший в Сибири, был молодой человек, лет 25. Он был хорошо сложен, мускулист и широкоплеч. По характеру он принадлежал к тому же типу людей с твердыми убеждениями и твердой волей, к какому принадлежал и Швейцер. Он был математик по образованию и с любовью занимался прикладными науками. От его скупых слов веяло той же силой, какая чувствовалась в замкнутости Швейцера. Жена его Ксения, или по партийной кличке "Ирина", была тоже замкнута и молчалива.

Зильберберг вернулся с сотней паспортных бланков. Он их купил в городе Слониме. Я сделал паспорта для Школьник и Шпайзмана, и они, поселившись вместе, занялись уличной торговлей. Он продавал папиросы, она цветы. На Крещатике не воспрещалась торговля в разнос, и наблюдать было чрезвычайно удобно: нужно было только занять места недалеко от Институтской улицы, где находился дом генерал-губернатора. Я предложил Шпайзману торговать у Купеческого сада, чтобы видеть Клейгельса, если он поедет на Подол на пароходную пристань. Школьник наблюдала правее Институтской, на углу Анненской, и не могла пропустить выезда в город или на вокзал. Регулярных выездов у Клейгельса быть не могло, и мы решили, поэтому, выяснив его внешность, приступить к покушению в один из тех дней, когда он по обязанностям службы бывал в соборе, -- например, в царский день. По принятому нами плану, Школьник и Шпайзман должны были наблюдать с 9 утра до 12 часов дня и с 1 часа до 8 вечера. Трудно было предположить, что Клейгельс после восьми вечера может выезжать куда-либо, кроме театра. Нам же было известно из просмотренных за год газет, что в театрах он бывал исключительно редко.
Зильберберг и я тоже старались гулять по Крещатику. Вскоре нам обоим удалось увидеть Клейгельса. Он ехал в открытой коляске. Этим устранялась возможность ошибки при покушении....

Я видел, что Шпайзман на Клейгельса не пойдет.

Устраивать покушение с одною Школьник я по многим причинам не хотел. Дать бомбу Зильбербергу я не имел права, да если бы и имел, то не сделал бы этого, считая нецелесообразным при слабости организации жертвовать наиболее ценным работником для провинциального дела.
Покушение на Клейгельса не состоялось ни 15, ни 30 июля, Шпайзман от него отказался, и мы с ним расстались. Расстались мы и со Школьник, хотя наша уверенность в ее преданности террору не поколебалась....

Зильберберг был чрезвычайно огорчен киевской неудачей. Он предлагал свое непосредственное участие в покушении на Клейгельса, и был очень огорчен нашим отказом. Колебания Шпайзмана произвели на него тяжелое впечатление, эти колебания он считал преступлением.
Зильберберг был одним из тех людей, которые, быть может, более всяких других, необходимы для организации. Он исполнял всю черную работу террористического дела. На его долю приходилось наиболее скучное, но и совершенно необходимое: поездки, сношения с товарищами, паспортное бюро, доставка динамита и т.д.
Он никогда не жаловался и молчаливо и точно исполнял поручения. Скромный и аккуратный, он брался за всякую работу: он был и химик, и извозчик, и впоследствии организатор. Каковы были его задушевные мнения, -- мне неизвестно. Он почти не говорил о них, как вообще не любил касаться вопросов теории. В Киеве и в Нижнем я близко сошелся с ним и убедился, что мы были правы: он был достойный наследник Каляева, Покотилова, Сазонова и Швейцера. Было решено, что в деле Трепова он тоже примет участие, как извозчик.

Базой для нашей террористической деятельности мы избрали Финляндию. Как я уже говорил, в Финляндии тогда не могло быть и речи о выдаче кого-либо из нас русскому правительству, а если бы такой вопрос и возник, то мы немедленно были бы извещены и, значит, имели бы время скрыться. Во всех финских правительственных учреждениях и даже в полиции были члены финской партии Активного Сопротивления или люди, сочувствующие ей. Финны эти оказали нам много ценных услуг.
Мы находили у них приют, они покупали для нас динамит и оружие, перевозили его в Россию, доставляли нам финские паспорта и прочее. Особенно близко сошлись мы с четырьмя "активистами", людьми, горячо преданными русской революции, смелыми и энергичными. Хотя они и не вступили в боевую организацию, но каждый из нас всегда мог рассчитывать на их помощь, даже если бы эта помощь была связана с большим риском. Эти четверо были: учительница лицея Айно Мальмберг, служащая в торговой конторе Евва Прокопе, архитектор Карл Франкенгейзер и студент гельсингфорсского университета Вальтер Стенбек, принимавший в 1905 году непосредственное участие в освобождении из тюрьмы убийцы прокурора Ионсона, Леннарта Гогенталя. Можно без преувеличения сказать, что только свободным условиям Финляндии и помощи названных лиц мы были обязаны быстрым и не сопряженным с жертвами восстановлением боевой организации.
Как только стало известным, что партия решила возобновить террор, старые члены боевой организации стали съезжаться в Финляндию. Некоторые из них успели за это короткое время принять участие в отдельных боевых актах в провинции; так, Борис Вноровский участвовал в освобождении Екатерины Измаилович из минской тюрьмы. Кроме него, Азефа и меня, в Гельсингфорс приехали еще: Моисеенко, Шиллеров, Рашель Лурье и Зильберберг. В Петербурге остался только Петр Иванов, извозчик.

Центральный комитет решил, что боевая организация предпримет одновременно два крупных покушения: на министра внутренних дел Дурново и на московского генерал-губернатора Дубасова, только что "усмирившего" Москву. Из соображений политических нам, однако, было поставлено условие, чтобы оба эти покушения были закончены до созыва первой Государственной Думы. Это условие сильно стесняло нас: оба дела были трудные и требовали долгого времени для своей подготовки. Кроме того, наличный состав боевой организации был слишком малочислен, чтобы в такой короткий срок совершить хотя бы одно из этих покушений. Поэтому первой нашей заботой было пополнить наш состав новыми членами.

Установить в короткий срок расположение комнат Дурново не было никакой возможности. Едва ли также в этот срок было возможно выяснить с достоверностью, каким именно поездом ездит Дурново. Мы могли только установить силы охраны Царскосельской железнодорожной ветки и возможность открытого нападения на ней. Выяснением этого занялся Гоц. Он заявил, что ветка охраняется достаточно сильно, взрыв ее днем, при приближении министерского поезда, был более чем затруднителен.
Что касается динамита, то заключение по этому поводу должен был дать Зильберберг.
Зильберберг жил в Териоках, в лаборатории. Он и его квартира были вне всяких подозрений, и работа его шла очень успешно. Но Зильберберг тяготился своей, скорей пассивной ролью. Он хотел принять более непосредственное и близкое участие в делах организации и имел к тому все данные. Предполагалось, что он возьмет на себя непосредственное наблюдение за Дурново в Петербурге и для этой цели станет извозчиком. Но его занятия в лаборатории -- приготовление бомб для Дубасова и Акимова, помешали этому: он остался в той же роли старшего химика.
Зильберберг, которому мы сообщили план Гоца, ответил, что он берется при помощи обученных товарищей в короткий срок сделать несколько динамитных панцирей и бомб, но что общее количество динамита, имеющегося в его распоряжении, едва ли достаточно, чтобы взорвать поезд или дом Дурново.

После взрыва на квартире Лубковских, я увиделся в Гельсингфорсе с Зильбербергом. Он был очень бледен и почти изменил своему обычному спокойствию. Я спросил его:
-- Что с вами?
-- Это я виноват.
-- В чем?
-- Что Генриетта (Беневская) взорвалась.
-- Почему?
-- Я делал бомбу.
Я удивился, спросив снова:
-- Ну, так что же?
-- Вероятно, запал был тугой и ей трудно было вынуть его.

Одновременно с защитой прибыли в Севастополь моя мать, моя жена. Вера Глебовна, ее брат, Борис Глебович Успенский, и мой товарищ, еще по гимназии, прис[яжный] пов[еренный] Александр Тимофеевич Земель. Последний не выступал на суде, но оказал много услуг по организации защиты.
Тогда же, и независимо от кого-либо, приехал и Зильберберг. После постановления о прекращении террора, он явился к Азефу и заявил, что так как террор прекращен, а, следовательно, прекращено и дело Столыпина, он, Зильберберг, на свой страх и риск, желает сделать попытку освободить Двойникова, Назарова и меня из тюрьмы. Он просил только денежной помощи.
Азеф долго отговаривал Зильберберга от этого предприятия. Он доказывал, что нет возможности освободить не только нас всех троих, но и меня одного; говорил о том, что организация не может жертвовать своими членами для таких заведомо неудачных попыток, и советовал Зильбербергу терпеливо ждать возобновления террористической деятельности. Зильберберг не согласился с ним, и центральный комитет предоставил в его распоряжение нужные для побега средства,

Зильберберг действовал на воле. Сперва он организовывал нападение, затем подыскивал через местный комитет товарищей в Белостокском полку. Я старался действовать на гауптвахте. С помощью одного из отбывавших наказание солдат Брестского полка, Израиля Кона, я завязал знакомства во многих из карауливших нас рот. Уже после оставления нами плана нападения на гауптвахту, мне удалось, наконец, условиться с одним из стоявших у моих дверей часовых. Я условился с ним, что, при содействии знакомого ему писаря, он через неделю снова явится на караул, причем одна из смен нашего коридора должна состоять, по постовой росписи, из ближайших его товарищей, людей, тоже сочувствующих революции и готовых помочь побегу. Солдат этот не просил у меня ни денег, ни какой-либо награды. Он просил лишь помочь ему после побега выехать за границу.

В конце июня у нас в коридоре, вопреки обычному запрещению, оказался на часах еврей, член еврейского Бунда. При посредничестве уже упомянутого мною Израиля Кона, мне удалось, через мою жену, устроить Зильбербергу свидание с этим, сразу согласившимся нам помочь, часовым. Зильберберг на свидании просил его указать, кто из батальона взялся бы непосредственно участвовать в побеге. В ответ на это, вскоре состоялось, по инициативе того же часового, совещание Зильберберга с несколькими товарищами-солдатами. На это совещание явился и вольноопределяющийся 6-й роты 57 Литовского полка, член симферопольского комитета партии социалистов-революционеров, Василий Митрофанович Сулятицкий, уже кончавший срок своей службы. Сулятицкий категорически заявил, что лично берется за мой побег и никому этого дела не уступит. Зильберберг сразу же оценил его предложение и сразу согласился. С тех пор мои отношения с Зильбербергом и Сулятицким, поддерживаемые через мою жену, приняли характер определенных приготовлений к побегу.

Лауниц был назначен градоначальником, когда я был еще председателем совета министров, по желанно Его Величества и выбору Дурново; я же был уведомлен об этом, как о факте совершившемся. Так как Петербургский градоначальник непосредственно подчинен министру внутренних дел, то, хотя я это назначение считал несоответственным, тем не менее, не счел нужным протестовать, как я это сделал по поводу назначения некоторых министров, -- назначение которых, вследствие моих протестов, и не состоялось.
Мои опасения относительно Лауница вполне оправдались; сделавшись градоначальником, вместо генерала Дедюлина, он начал проводить самые крайние реакционные идеи, вошел в союз русского народа -- и, с одной стороны, был протектором этого союза, а с другой, -- союз, приобретя силу, стал протежировать градоначальнику. Подобные крайности, в которые дался Лауниц, конечно, ни к чему доброму привести не могли.

Вначале Лауниц пытался и меня завербовать в свой лагерь. Он знал меня по Харькову еще совсем молодым офицером - и на основании этого старого знакомства несколько раз заводил со мной разговоры на тему о том, куда же Столыпин ведет Россию. Поняв из моих ответов, что во мне он не найдет союзника против Столыпина, Лауниц стал относиться ко мне с недоверием и раздражением. Как мне передавали, в СРН начали разговоры о том, что Лауниц хочет меня сместить и на мое место назначить Юскевича-Красковского. Последний был весьма неумным человеком и к тому же очень падким на деньги. Лауниц тем не менее верил ему и постоянно давал себя обманывать. Помню, одно время Лауниц стал носиться с планом обезвредить революционеров... скупив все имеющееся у них оружие. Устроить это дело ему обещал Красковский, - лишь бы деньги. С представлением об ассигновке некоторых сумм на эту цель Лауниц обратился к Столыпину. Запрошенный Столыпиным, я отозвался очень резко об этом... неумном плане. Тем не менее Лауниц откуда-то добыл денег и вскоре с большим апломбом заявил о своем огромном успехе: ему удалось купить у революционеров пулемет, заплатив за него 2000 рублей. Столыпин просил меня расследовать этот случай. Удалось выяснить, что пулемет был выкраден из ораниенбаумской стрелковой офицерской школы, — очевидно теми самыми людьми, которые продали его Лауницу. Я доложил об этом Столыпину, который много смеялся.

Арест Савинкова был столь серьезным ударом для «Боевой Организации», что Центральный Комитет немедленно принял меры к освобождению его. С этой целью в Севастополь был послан Зильберберг. Приехав туда, он, после двухмесячной подготовительной работы, сошелся с главарем местной боевой дружины бывшим лейтенантом Никитенком и членами военной организации партии и в том числе с вольноопределяющимся пехотного полка Сулятицким, с которыми и выработал план освобождения Савинкова, содержавшегося под стражей на военной гауптвахте. 16 Июля, когда Сулятицкий был разводящим в карауле при гауптвахте, он переодел Савинкова в солдатское платье и вывел его на свободу. Оба они добрались затем на приготовленный Никитенком парусный бот и все трое переправились в Румынию.
{269} Что касается покушения на генерала Трепова, то старания «Боевой Организации» произвести таковое повели лишь к тому, что командированный для этой цели 1 Июля член организации убил вечером в петергофском парке генерала Козлова, приняв ею за генерала Трепова.

Наезды членов «Боевой Организации» в Петергофе в тот период времени вообще не были удачны для них. Так, прибывший тем летом и поселившийся около Кадетского плаца, под вымышленной фамилией, боевик был арестован на следующий же день после своего прибытия; боевик, прибывший из Финляндии в день перевезения тела генерала Мина из Петергофа в Петроград, был арестован на Петергофском вокзале, при чем у него был найден документ вполне изобличавший его в работе по террору; лицо, прибывшее в Петергоф для выслеживания проездов высокопоставленных лиц и занявшее в Петергофе две весьма удобных для этой цели квартиры, было обнаружено, что и заставило его покинуть Петергоф и вернуться в Петроград.
Осенью 1906 года «Боевая Организация» была вновь созвана Центральным Комитетом. В состав ее, кроме прежних членов, вошли также Никитенко, Сулятицкий и Зильберберг.

Однако неудачи продолжали по-прежнему преследовать организацию и эти неудачи Савинков приписывал вине Центрального Комитета. На собрании последнего, бывшем в Сентябре месяце, Савинков открыто заявил, что центральный Комитет мало дает денег на террор, недоверчиво относится к работе боевиков и что некоторые члены его неуважительно отзываются о членах «Боевой Организации». В ответ на эти обвинения, Центральный Комитет заявил, что недостаток отпускаемых денег объясняется недостатком средств у него вообще, что он относится к «Боевой {270} Организации» и к ее руководителям с полным доверием и в доказательство последнего кооптировал в свой состав члена «Боевой Организации» Савинкова.

Через полтора месяца после происшедшего инцидента, а именно в Октябре 1906 года, на Иматре, где состоялся 2-й Совет партии и куда съехались на то время все члены «Боевой Организации», руководители последней заявили Центральному Комитету, что они вынуждены выйти в отставку. Таковое свое решение Савинков и Азев объясняли тем, что по их мнению дело террора при современной его постановке безнадежно; старые методы раскрыты полицией и уже не могут дать никаких результатов; новых же методов пока нет. За руководителями покинули организацию и все ее члены — «Боевая Организация» распалась.

Пораженный случившимся, Центральный Комитет предложил бывшим членам «Боевой Организации» продолжать боевое дело без Азева и Савинкова и в результате его стараний в этом направлении, Зильберберг решил организовать новую самостоятельную боевую дружину по типу и с традициями распавшейся «Боевой Организации» и получил на то разрешение Центрального Комитета. Ядро группы составили Ирина, Сулятицкий, Кудрявцев и еще несколько человек, а во главе ее стал Зильберберг, который вел и сношения дружины с Центральным Комитетом. Дружина была названа «Боевым отрядом при Центральном Комитете».

Отряд должен был получать на каждое предприятие разрешение от Центрального Комитета. Вскоре последний поручил ему организовать покушение на председателя Совета Министров Столыпина, министра внутренних дел Дурново, свиты генерала Орлова и петроградского градоначальника Лауница. В то же время Центральный Комитет поручил отряду начать собирать сведения для подготовки покушения на Государя императора и Великого Князя Николая Николаевича.

Наибольшие усилия отряда были направлены на министра Столыпина и Великого Князя Николая Николаевича, но разные непредвиденные обстоятельства расстраивали планы отряда. Покушения, как на указанных, так и на других намеченных отрядом лиц, не сорганизовывались. Наконец в Декабре отряду удалось достать билеты на освящение домовой церкви в здании Института экспериментальной медицины в Петрограде. По сведениям, добытым отрядом, на освящении должны были присутствовать Столыпин и Лауниц. С целью покушения на них Зильберберг назначил Кудрявцева и Сулятицкого.

"Адмирала" на козлах можно было принять за простого деревенского парня. Светло-русый, коренастый, с широким лицом, он был похож на сотни и тысячи приезжающих в Петербург на заработки крестьян. Он тоже скоро привык к своей роли. Он питал какую-то исключительную ненависть к петербургскому градоначальнику, генералу фон-Лауницу, и не раз возвращался к вопросу об убийстве его.
-- Не дается нам Дурново, -- говорил он, понукая свою лошаденку, -- не поймешь, где он ездит и как... Ну, не дается, а вот Лауница я много раз видел. Почему Лауница беречь? Нельзя Дурново, -- нужно Лауница убить.
Именно он и убил Лауница.

21 Декабря Кудрявцев, приехав на освящение церкви, после богослужения, на лестнице, убил тремя выстрелами градоначальника Лауница, после чего выстрелил себе в висок. В тот же момент он получил смертельные удары по голове шашкой от одного из стоявших около него офицеров, и тогда же в него дважды выстрелил полицейский офицер. Бывший в церкви Сулятицкий, назначенный стрелять в председателя Совета Министров Столыпина, в виду неприбытия последнего, скрылся. Это было первое и последнее выступление отряда Зильберберга в 1906 году: дальнейшая его работа относилась уже к следующему 1907 году.

22-го декабря в Институте экспериментальной медицины, который находился под покровительством принца Ольденбургского, открывалось новое отделение, а именно отделение по кожным болезням. Я тоже был приглашен на это открытие, но, с тех пор как я не занимаю министерского поста, я вообще на Все эти открытия и торжества не езжу, а потому и на этот раз не поехал.
На открытии был градоначальник; после молебна, когда он сходил с лестницы, в него выстрелил революционер-анархист и убил Лауница наповал. Затем и этот революционер был немедленно же убит присутствующими -- военными или полицейскими.
Кто он такой был -- мне неизвестно, да тогда это вообще никому не было известно; поэтому, для того, чтобы распознать, кто был этот революционер -- употребили следующее, довольно оригинальное средство: отрезали ему голову, положили в спиртовую банку и эту банку всем показывали.

НЕКРОЛОГ
Генерал-майор Владимир Федорович фон-дер-Лауниц был с.-петербургским градоначальником с 7 февраля нынешнего года - всего девять с половиной месяцев. За это короткое время он заявил себя энергичным администратором.
Помимо борьбы с преступностью и грабежами так называемых экспроприаторов, он обратил внимание на хозяйственную сторону петербургской жизни и на улучшение петербургской полиции. Он, между прочим, объявил войну картежному азарту. При нем на улицах Петербурга сделалось несколько безопаснее, присмирело хулиганство. Обновляя понемногу состав полиции, он решительно высказывался против полицейской слабости к различным формам подкупности, и в этом отношении от его деятельности можно было ждать хороших результатов. <...>

"...В черном фраке, в безукоризненной перчатке на левой руке стоял рядом с Лауницем молодой, белокурый денди, спокойный, светский, богомольный... Он мог бы застрелить тут же, в церкви, того, кого он искал в течение целого года, но... но "Адмирал" остался верен себе. С деликатностью чуткого человека, который не войдет в обуви в мечеть, не засмеется при виде маленького, вымазанного кашей бурхана, он выждал и убил Лауница на площадке. И долго гадали русские Лекоки, разглядывая мозолистую руку, сразившую царского опричника, долго старались определить, к какому сословию принадлежит ее обладатель. Как удивились бы они, узнавши, что этот изящный франтик незадолго до акта служил в извозчичьей артели, чистил навоз, запрягал лошадей... Как удивились бы они, узнавши, что этот извозчик с таким простодушным, румяным лицом, был интеллигентом в лучшем значении этого слова".

К убийству фон-дер-Лауница. Как известно, на торжество освящения билеты были разосланы исключительно именные. После убийства ген.-м. Лаунийца все присутствовавшие на празднике были задержаны и между отобранными при входе билетами оказался один лишний, принадлежавший убившему.

Билет этот, как оказалось, был послан премьер-министру П.А.Столыпину, который от присутствия на торжестве освящения отказался. 1
Тогда этот билет был одним из агентов охраны при П.Столыпине - неким Яковлевым продан революционной организации за 30 тысяч рублей. 1
Охранник Яковлев в настоящее время скрылся за границу. ("Родн. Зем.")

Содержащемуся в Петропавловской крепости бывшему агенту охранного отделения Яковлеву предъявлено обвинение по двум случаям – покушению на покойного градоначальника фон-дер Лауница и покушению на взрыв охранного отделения.
Яковлев воспользовался своим положением филера и предъявив свое удостоверение, получил билет на право входа в помещение освящавшейся лечебницы. В готовившемся покушении на взрыв охранного отделения Яковлев принимал деятельное участие, передав террористам лично срисованный план помещения охранного отделения. Анонимный донос предупредил покушение. Полиция явилась в один из домов на Зверинской улице где нашла заготовленные к покушению два полных костюма жандармских офицеров.
Никакого вознаграждения за оказанные террористам услуги Яковлев не успел поучить, так как был арестован на месте, назначенном для свиданий с революционерами. В настоящее время охранное отделение усиленно разыскивает родственников Яковлева, из которых один – племянник Яковлева – арестован на этих днях.

План, выработанный мною совместно с Азефом; который сводился к тому, чтобы систематически расстраивать все намеченные террористами акты и таким образом парализовать их деятельность, удался не в полной мере. Центральная Боевая Организация партии социалистов-революционеров усилиями Азефа была фактически выведена из строя, - но террористическая деятельность, приняв менее организованный характер, отдельными вспышками продолжала проявляться. Азеф был очень раздражен создавшимся положением, опасался за себя, и, наконец, уехал на время за границу, отдохнуть и привести в порядок свои семейные дела. Незадолго до отъезда он сообщил мне некоторые адреса, благодаря которым часть террористической группы, следившей за Столыпиным и готовившей на него покушение, была взята нами под наблюдение (Валентина Попова и др.).

Однако, члены этой группы заметили за собой слежку и скрылись в Финляндии, К этому времени я получил сведения и о других возникших группах — к том числе о группе террористов при петербургском комитете партии социалистов-революционеров во главе с латышом Карлом Траубергом, совершившей еще в августе 1906 года одно выступление — убийство командира семеновского полка, генерала Мина, подавившего восстание в Москве. Следов этой группы нам не удалось нащупать, хотя сведения о ней имелись, — и состава ее мы не могли установить, так как осведомителя у нас там не было. Обе эти террористические группы в самом конце 1906 и в начале 1907 года, вырвавшись из-под наблюдения, стали короткими наездами из Финляндии в Петербург организовывать ряд покушений. Из них упомяну убийство начальника Дерябинской тюрьмы (17 января 1907 года), второе покушение на Дубасова, убийство главного военного прокурора Павлова и, самый тяжкий удар, нанесенный террористами, - убийство Петербургского градоначальника фон-дер-Лауница.

На 3-е января 1907 года было назначено в Петербурге торжество освящения нового медицинского института, во главе которого стоял принц Петр Ольденбургский, член царствующего дома. На открытии должны были присутствовать Столыпин и фон-дер-Лауниц, которые обещали быть на нем. Накануне, 2-го января поздно вечером, ко мне явился один из моих секретных сотрудников и взволнованно сообщил, что подготовка группой Зильберберга террористического акта против Столыпина уже зашла весьма далеко. Агент мой не знал, когда и где произойдет это покушение, но он знал, что оно вот-вот должно произойти. Я немедленно отправился к Столыпину и рассказал ему об згом, советуя ему не покидать в течение нескольких дней Зимнего Дворца, где он, по приглашению Царя, проживал тогда со своей семьей. Столыпин решительно запротестовал, ссылаясь на свое твердое обещание принцу Ольденбургскому присутствовать на открытии. Но жена Петра Аркадьевича, естественно, стала на мою сторону и уговорила Столыпина не выезжать из дома. Фон-дер-Лауниц, к которому я тотчас же поехал, к сожалению, категорически отклонил мои предостережения и советы и отказался остаться дома. Между тем, было известно, что социалисты-революционеры давно наметили его в качестве жертвы - не только в качестве петербургского градоначальника, покушение на которых вообще являлось как бы данью революционной традиции, - но и в качестве бывшего Тамбовского губернатора, известного жестоким подавлением крестьянских восстаний в губернии.

Азеф выдал мне местонахождение финского убежища террористической группы Зильберберга: это был расположенный изолированно в лесу, неподалеку от водопада на Иматре, отель, — незаметный и не привлекавший к себе никакого внимания дом. Этот дом, именовавшийся "Отель для туристов", был целиком заселен членами террористической группы. Это было деревянное двухэтажное строение с дюжиной комнат, содержавшееся в замечательной чистоте, с лестницами устланными коврами и с хорошим пансионом. Финн Спрениус, владелец гостиницы, симпатизировал борьбе, которую вели его гости с правительством России. К тому же он на этом деле недурно зарабатывал: отель был всегда полон жильцов. Персонал отеля был подобран в соответствии со вкусом и взглядами гостей. Имелся швейцар, почитывавший газеты и любивший поговорить о политике, затем горничная, милое и радушно настроенное существо. Считалось, что оба копят деньгу, чтобы потом пожениться. В качестве гостей допускались только члены террористической группы или рекомендованные ими лица. Если случалось, что появлялся чужак, заблудившийся в лесу и требовавший себе комнату в отеле, ему обычно отвечали, что свободных комнат нет, все заняты...

...Оба были арестованы и приведены в Петропавловскую крепость. Остальные члены группы ускользнули на этот раз. К тому времени, когда по распоряжению царя мы получили возможность и в Финляндии производить аресты, — это гнездо уже опустело. Террористы узнали от финских полицейских, что на финляндской почве началась акция петербургской полиции, - и бежали. В отеле мы нашли только наших агентов: швейцара и горничную. Они прибыли в Петербург и открыто поступили к нам на службу. Им показали заспиртованную голову убийцы градоначальника фон-дер-Лауница — и в ней они также узнали знакомого под именем "Адмирал" жильца "Отеля для туристов". Это явилось доказательством для суда в том, что жильцы "Отеля для туристов" организовали покушение против фон-дер-Лауница. Личность обоих арестованных я несколько времени спустя узнал от Азефа. Первый был Сулятицкий, террорист, организовавший покушение на Столыпина, тот самый, который 3 января вместе с Кудрявцевым находился в Институте принца Ольденбургского. Другой был руководитель террористической группы — Зильберберг. Согласно желанию Азефа, я суду не сообщал их имен. Азеф опасался, что эти имена станут тогда также известны публике, и в революционной среде такая осведомленность властей о террористических секретах может возбудить против него подозрение. После полугодичного подследственного заключения военный суд приговорил обоих к смерти. 20 июля 1907 года они были повешены в качестве "неизвестных", отказавшихся назвать свое имя.

Смерть Лауница, может быть, замедлила конфликт между Столыпиным и крайними правыми, который постепенно нарастал, - но во всяком случае она его не приостановила. Особенно обострились отношения в период Второй Государственной Думы. В то время как Столыпин, распуская антигосударственную Вторую Думу, стремился создать на ее месте такую Думу, которая поддержала бы его в работе по преобразованию страны, - Союз Русского Народа под руководством Дубровина стремился вообще к полному уничтожению всяких представительных учреждений в России.

Для того чтобы противодействовать Столыпину и добиться своей максимальной цели, Дубровиным, между прочим, была организована особая депутация к царю во главе с известным впоследствии иеромонахом Илиодором. В эту депутацию входило 10-12 человек, жителей Царицына и прилегающих к нему местностей с Волги. Прибыв в Петербург, они заявились ко мне с рекомендацией от Дубровина.

Имя Илиодора мне было знакомо. О нем очень хорошо отзывался Лауниц, считавший его талантливым, патриотическим агитатором. Поэтому я с большим интересом познакомился с ним лично. Он произвел на меня впечатление фанатика, почти нервно больного человека: худой, кожа да кости, с небольшой реденькой черной бородкой, с блестящими глазами, горячей речью. В разговоре он все время сбивался на тон оратора, пересыпая свою речь цитатами из Священного Писания. Он несомненно должен был импонировать нервным людям, но на спокойного и рассудительного человека он не мог произвести большого впечатления. Меня он старался убедить в том, что игра с Государственной Думой опасна, что ее надо уничтожить и твердо держаться старого догмата о божественном происхождении царской власти, ни в чем не отступая от этого принципа. Даже сам царь, говорил он, не имеет права изме нить этот основной закон. Уходя, он должен сдать свое царство таким, каким его получил при вступлении на трон. Именно для этого и приехал Илиодор в Петербург, чтобы добиться аудиенции у царя и убедить его отклонить все новшества и вернуться к положению, существовавшему до 1905 года. Государственную Думу Илиодор ненавидел с бешеной злобой и совершенно серьезно говорил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государственной Думы...

ПЕТЕРБУРГ, 21,ХII. Сегодня, в 11 час. утра, петербургский градоначальник фон-дер-Лауниц по приглашению принца Ольденбургского прибыл на освящение клиники для кожных больных на Аптекарском острове. На освящении присутствовали принц, его семья, директор Подвысоцкий, профессор Феноменов и другие.
По окончании молебствия первым вышел градоначальник, за ним шел заведывающий делами совет министров Вуич. К градоначальнику приблизился прилично одетый молодой человек, вынул браунинг и произвел в градоначальника несколько выстрелов в упор. Первым выстрелом градоначальник был ранен в грудь и упал лицом на снег. Преступник продолжал стрелять. Одна из пуль попала в затылок и вышла в висок.
Произведя шесть выстрелов, неизвестный седьмой пулей выстрелил себе в рот, и упал рядом с градоначальником. Дежурный полицейский офицер начал рубить преступника шашкой. Градоначальника подняли и понесли в церковь. В медицинской помощи надобности не оказалось: через несколько минут градоначальник скончался. На место прибыли высшие чины судебной и полицейской власти. Из толпы арестовано двое.

Сегодня, в 10 час. утра, на Екатерининском канале, по дороге в главный военный суд, выстрелом из револьвера убит наповал главный военный прокурор генерал Павлов.

---
Об этом убийстве наш корреспондент сообщает следующие подробности.
В 9 часов утра генерал Павлов выехал в экипаже из дома, где он живет и направился в главный военный суд. На Мойке, недалеко от здания военного суда, в его карету было произведено шесть револьверных выстрелов. Генерал Павлов был убит наповал. Стоявший туже близко городовой тяжело ранен. Ранен также случайно проходивший мимо какой-то мальчик. Нападавших было несколько человек. Один из них убит; другой, который был одет в форму матроса, отстреливался в течение четверти часа от окруживших его полицейских. Он поскользнулся и упал, после чего был схвачен.

САРАТОВ, 29, ХII. Сегодня в 12 час. дня, в центре города, на бойкой Немецкой улице, несколько грабителей, вооруженных "браунингами", напали на почтового чиновника и почтальона, несших в казначейство сумку с 4000 р. Чиновник убит наповал, почтальон тяжело ранен. Преследуемые грабители отстреливались, их догнали. Один юноша, в форме реалиста, вооруженный револьвером, арестован, двое грабителей застрелились тут же на улице. Деньги отобраны.

Скорбная статистика

Число жертв, погибших за истекший год, определяется в 1100 человек убитых и в 1640 человек раненых, не считая казненных по приговорам судов. Из этого числа террору революционному подверглись до 75 генералов, ген.-губернаторов и градоначальников (убитых и раненых, не считая покушений); 410 лиц убитых и 453 раненых из полицейских и военных чинов. Кроме того, было более 90 неудачных покушений. Со стороны полиции и войск было убито 416 человек и ранено 836.
Число казненных по приговорам военных и особенно военно-полевых судов равняется приблизительно 1 010 человекам, не считая почти 750 известных по газетам расстрелов в Прибалтийском крае.
Число случайно пострадавших при различного рода покушениях и стычках определяется в 200 чел. убитых и 350 раненых. <...>

МОСКВА, 11 января.

Разные известия
Сегодня в квартиру командира гренадерского корпуса ген.-лейт. Сандецкого явилась какая-то барышня и пожелала быть принятой генералом. Генерал распорядился ввести ее в кабинет и сел на стул рядом с пришедшей на довольно близком от нее расстоянии. Барышня держала в руках муфту, и все как-то мялась, не решаясь начать разговор. Видя, что барышня смущается, и никак не может распорядиться со своей муфтой, генерал взял у нее муфту и отложил в сторону. Барышня еще больше смутилась, и, наконец, расплакалась. Затем она рассказала генералу, что явилась к нему с тем, чтобы убить его по постановлению революционного комитета, но у нее не хватило духа исполнить свою задачу. При этом она спросила генерала, получал ли он угрожающие письма, которые ему разновременно посылались. Ответив утвердительно, генерал долго разговаривал с барышней и, наконец, разрешил отпустить ее, видя полную ее беспомощность. Последнее время генерал Сандецкий получал много угрожающих писем.

ОДЕССА, 15,I. Сегодня утром убит командир парохода "Цесаревич Георгий" Синькевич, старейший капитана "Русского общества пароходства и торговли", плававший по Черному морю свыше 30-ти лет. Убийство совершено революционерами в числе трех человек, поджидавших жертву у здания канцелярии градоначальника, где помещается морской отдел общества. <...>

ОДЕССА, 17,I. Утром в районе Молдаванки неизвестными был подстрелен городовой. Немедленно дом, из которого стреляли, был оцеплен войсками, и начался обыск во всех квартирах. Обнаружены бомбы. Задержано много подозрительных лиц. Жильцы выселяются. Всего арестовано 15 человек, как думают, анархистов. Вследствие событий последних дней настроение в городе тревожное.

***

Боевая дружина союзников, возвращаясь вечером с похорон убитого капитана "Русского общества" Синькевича, в центре города начала избиение прохожих, преимущественно евреев и учащихся. Не щадили женщин. Были пущены в ход ножи, резины и кастеты. Пострадавших Джо 20-ти человек. Среди тяжело раненых - два студента и ученик. <...>

17 января в 11 час. 5 мин. дня у д. №88 по Большому проспекту Васильевского острова двумя выстрелами из револьвера убит начальник временной тюрьмы над. сов. Н.И.Гудима.
Н.И.Гудима ежедневно по утрам совершал прогулку по проспекту и, выходя из своей квартиры, помещающейся в отдельном корпусе бывших Дерябинских казарм, превращенных ныне в тюрьму, направлялся к линиям и обратно. Н.И. был холост и проживал в квартире с одним лакеем.
17 января, возвращаясь с прогулки, Н.И.увидел впереди идущего на встречу неизвестного молодого человека, блондина лет 18 - 19, одетого в теплое пальто с барашковым воротником. На голове неизвестного, который был довольно рослый надета была шапка из мелко барашка.

Молодой человек шагах в двадцати от Н.И.Гудима остановился, оглянулся назад и, замедлив шаги, направился вперед. Поровнявшись с находящейся тут же в д. №88 пивной лавкой, неизвестный, будучи уже в пяти шагах от начальника тюрьмы, выхватил из кармана револьвер, и, прежде чем Н.И.Гудима успел опомниться, произвел в него подряд два выстрела.
После первого выстрела Н.И.схватился за лицо, по которому потекли ручьи крови, а после второго начальник тюрьмы, схватившись за голову, пошатнулся и, вскинув руки, упал.
На выстрелы поспешили прохожие и из дворов показались жильцы. Тотчас подбежали к Н.И.Гудима, но последний конвульсивно вздрагивал и, видимо, кончался. Тем не менее, его тотчас перенесли в тюрьму, где он и скончался, не сказав ни слова.

Воспользовавшись ужасом, наведенным на окружающих выстрелами и видом крови жертвы, убийца бегом направился к Симанской улице и побежал по направлению к Среднему проспекту. Опомнившиеся прохожие преследовали убийцу. Раздались свистки, погнался на извозчике дворник, показались городовые, и улица огласилась криками и суетой. Свернув направо к Канареечной улице, убийца побежал быстрее и хотел вскочить в сани стоявшего тут же легкового извозчика. Последний, увидав преследователей и в руках убийцы револьвер, испугался и стал упрашивать убийцу оставить его в покое.
"Не поеду, смилуйтесь, у меня шестеро детей!" молил извозчик Макар Амосов.
"Вези, или я тебя…" закричал убийца, но не договорил, так как извозчик схватил его в охапку, подмял его под себя. Завязалась минутная борьба, ловкий и юркий убийца, опрокинув через себя налегшего на него извозчика, вскочил и бросился опять бежать, намереваясь свернуть на канареечную улицу, но раздавшиеся крики "держи убийцу, держи его" обратили внимание шедшего навстречу надзирателя временной тюрьмы Серова, который как раз в это время направлялся на службу.
Серов попробовал задержать бегущего преступника и стал ему поперек дороги.

Убийца, очутившись лицо к лицу с неожиданным препятствием, поднял револьвер и хотел уже произвести в упор выстрел, но Серов в это время, желая вступить с ним в борьбу, схватил его за пальто. Убийца поскользнулся и выстрелил наугад. Пуля попала Серову в верхнюю часть живота и прошла до берцовой кости, которую и разбила, повредив по пути мочевой пузырь. Надзиратель со стоном повадился на снег, окрасившийся в красный цвет.
Новое замешательство среди преследователей дало возможность убийце выиграть время, и он уже был далеко от них, когда погоня возобновилась.
Серов был поднят в бессознательном состоянии и отправлен в биржевую барачную больницу.

В это время убийца, свернув по Канареечной улице, достиг Малого проспекта. Оглянувшись по сторонам, он перебежал через улицу и вбежал во двор дома №3. Когда преследователи вбежали вслед за ним, то его уже не оказалось.
Дом №3 - проходной, и задний выход ведет к Смоленскому полю-пустырю, на огороды, где преступник и скрылся, сбив со следа своих преследователей.
Несмотря на самые тщательные поиски прибывшей в большом количестве полиции, дворников и добровольных сыщиков, его нигде не удалось разыскать.

Убийца, на вид интеллигентный человек, совсем молод, и вряд ли мог иметь с покойным начальником тюрьмы личные счеты, послужившие серьезными мотивами для преступления.
Если остановиться на предположении, что убийство Н.И.Гудима есть акт мести (как говорят многие), то убийца является, вероятно, только исполнителем, но не вдохновителем преступления.
Юноша был сильно взволнован и, прежде чем поднять револьвер Н.И., растерянно озирался.

Раненому Серову тотчас была сделана доктором Домбровским операция по извлечению пули, причем выяснилось, что рана сильно загрязнена и пули вероятно были отравлены.
Кроме того, пули были нарезные, что способствовало раздроблению кости и рваному характеру ран. Положение Серова безнадежное.
Труп Н.И.Гудима находится в покойницкой.
Ему было всего 37 лет и он недавно вернулся с Дальнего Востока.
Невольным свидетелем всей драмы был подполковник по адмиралтейству А.Н.Балок, который случайно шел позади Н.И.Гудима в пятнадцати шагах.

ВАРШАВА. Чиновник сыскного отделения Грин был убит при выходе из бани; 12 человек открыли по нему стрельбу из револьверов залпами; Грин получил 7 ран и упал мертвым. Он был известен в целой Варшаве, как специалист сыскного дела, раскрывший много запутанных преступлений.

ЕЛИСАВЕТПОЛЬ, 23 января. Сегодня в 2 ч. дня на Людной улице выстрелом из револьвера убит агент тифлисского охранного отделения Лоладзе и сопровождавший его полицейский. Во время перестрелки тяжело ранен городовой, извозчик и случайный прохожий. Преступники скрылись.

ПЕНЗА, 26, I. Вчера вечером в театре убит губернатор (Сергей Васильевич) Александровский. Пытавшийся задержать убийцу помощник полицмейстера Зарин и городовой были также убиты; режиссер театра тяжело ранен. Убийца, не найдя выхода, застрелился.

ПЕНЗА, 26,I. По окончании спектакля в городском театре губернатор выходил вместе с публикой на подъезд. Сквозь толпу протиснулся молодой человек с сзади, в упор, выстрелил в затылок губернатора; последний упал лицом на тротуар; сопровождавший губернатора помощник полицмейстера Зарин находился в двух шагах; оттиснутый толпой, он выхватил револьвер и направил его на убийцу, но прежде чем успел выстрелить, был сам убит наповал в сердце. Оба трупа, губернатора и Зарина, лежали рядом на тротуаре.

Убийца бросился внутрь театра, где произошел страшный переполох. Директор театра пытался его схватить, но последний выстрелил, промахнулся и, вместо директора, убил городового. На помощь директору бросился режиссер и был тяжело ранен.

Убийца с револьвером в одной руке и кастетом в другой вбежал в дамскую уборную; там горничная указала ему лестницу, ведущую на чердак. Убийца бросился по лестнице, а горничная заперла дверь, чтобы отрезать путь убийце. Последний прижался к стене у печки и выстрелил в себя.

Прибывший полицмейстер застал его со слабыми признаками жизни. В семь часов утра убийца скончался; личность его неизвестна. Пули были надрезаны и отравлены цианистым калием.

ТИФЛИС, 5, II. Телохранитель сыщика Лоладзе, раненый при убийстве последнего, вчера убит. У него отрезана голова. При трупе оставлена записка: "Для более успешно лечения отправлен на абсолютный покой". Тело найдено за городом.

Консервированная голова убийцы ген. фон-дер-Лауница выставлена для обозрения публики в камере судебного следователя оп особо важным делам Зайцев.

Наряду с увеличением запасов оружия и организацией его добывания и изготовления фабричным способом необходимо обратить самое серьезное внимание на создание всевозможных боевых дружин для использования добытого оружия. Ни в коем случае нельзя допустить таких действий, как раздача оружия прямо массам.

Ввиду того, что у нас мало средств и весьма трудно прятать оружие от бдительного глаза полиции, нам не удастся вооружить сколько-нибудь значительные слои населения, и наши труды пропадут даром, Совсем иное дело, когда мы создадим специальную боевую организацию. Наши боевые дружины обучатся хорошо владеть оружием, во время восстания - начнется ли оно стихийно или будет заранее подготовлено - они выступят в качестве главных и передовых отрядов, вокруг них сплотится восставший народ и под их руководством пойдет в бой.

Группа, которую возглавлял борновский[95] рабочий Хачатур Мурадянц, подожгла промыслы Нобеля и «Московско-Кавказского общества». Сгорело более 20 вышек. Капиталистам был дан хороший урок. Одновременно по распоряжению Сталина была начата работа с пришлыми рабочими. Им объясняли, что бастующие пекутся не о своих собственных интересах, а об интересах всего пролетариата, что капиталисты хотят вбить клин в рабочее движение. Трудно не поверить в то, что тебе говорит свой брат-рабочий. Пришлые прозревали, отказывались работать и присоединялись к бастующим.

С целью внесения раскола в рабочие ряды бакинские власти и в первую очередь – губернатор Накашидзе, спровоцировали резню между татарами[96] и армянами. Самую отсталую часть татар натравили на армян, используя как религиозные противоречия, так и утверждение, что «армяне в сговоре с большевиками провели стачку для собственной выгоды». Какая «собственная» выгода была у армян? Никакой! Стачку проводил многонациональный бакинский пролетариат, и он получил свою пролетарскую, а не национальную выгоду от нее. Стравливая народ, сами капиталисты в своей среде никакой национальной розни не испытывали.

– Раскройте глаза! – призывали агитаторы. – Пока вы режете друг друга, Тагиев продолжает иметь дело с Манташевым! У вас всех один враг – буржуазия.

Когда резня вспыхнет, ее убеждением погасить невозможно. Не тот случай. Сталин понимал это, и потому наряду с разъяснительной работой он сформировал боевую дружину из самых передовых членов бакинской большевистской организации. Задачей дружины, в которую входили армяне и татары, было препятствовать резне. Вооружили дружинников до зубов – винтовки, маузеры, бомбы. Бомба, брошенная перед озверелой толпой, производит замечательное действие. Благодаря усилиям бакинских большевиков резня была остановлена и в феврале, и в августе.

Резня в Баку нанесла ощутимый удар по единству пролетариата. Это был очень неприятный «сюрприз», свинья, подложенная рабочему движению капиталистами. Им хотелось втянуть в пучину межнациональной вражды весь Кавказ. По аналогии с бакинской готовилась резня в Тифлисе. В феврале Сталин приехал из Баку в Тифлис и организовал митинг возле Ванкского собора, который завершился внушительной демонстрацией. На митинг собралось около 30 тысяч человек разных национальностей. В Тифлисе не видели таких митингов. Сталин выступил на нем с призывом крепить интернациональное пролетарское единство. Готовя митинг, Сталин написал листовку «Да здравствует международное братство!», в которой объяснил сущность буржуазной политики «Разделяй и властвуй»[97]. Эта листовка распространялась среди митингующих[98]. После митинга Сталин написал другую листовку – «К гражданам! Да здравствует красное знамя!» В ней он объяснял, что уничтожение национальной вражды возможно только вместе с уничтожением неравенства, с уничтожением капитализма. Тифлисским властям, и прежде всего князю Голицыну, очень хотелось устроить резню, и они все-таки не побоялись ее разжечь. Но в Тифлисе резня не достигала тех масштабов, как в Баку. Не потому что здесь было меньше татар, а благодаря мерам, принятым нашей организацией.

Меньшевики сделали подлый и расчетливый выпад в сторону большевиков, которых они ненавидели за то, что те пользовались авторитетом у народа. В апреле 1905 года меньшевики созвали общекавказскую конференцию РСДРП, на которой обеспечили себе большинство. Сделать это было нетрудно. Многие большевики были заняты важной работой на местах или находились на нелегальном положении и потому не смогли принять участие в конференции. Меньшевики же все были на легальном положении. Их власти не преследовали, напротив – поддерживали. Меньшевистская конференция, идя вопреки воле народа, выразила недоверие большевистскому Кавказскому комитету[102] и избрала свое меньшевистское бюро[103]. В трудный момент нам пришлось бороться с меньшевиками и разъяснять народу предательскую сущность их политики. С тех пор уже никогда больше большевики и меньшевики не выступали на Кавказе вместе, рука об руку. Свое истинное лицо во всем его отвратительном уродстве меньшевики показали после Октябрьской революции, сформировав буржуазные антинародные правительства.

«На флаге Турции изображён полумесяц, но Луна не является частью Турции»

В арсенале меньшевиков были все подлые средства, которые только можно было представить, вплоть до предательства. В апреле Иосиф поехал в Кутаис через Гори, где собирался встретиться с нашими товарищами и навестить свою мать. В Гори во время собрания в доме одного из товарищей, Элизбара Гогнидзе, неожиданно нагрянула полиция. Кто-то выдал, кто именно, сразу по горячим следам не удалось установить, но позже товарищи разоблачили предателя. Им оказался меньшевик Кучишвили.

Пока полиция колотила в ворота, Гогнидзе успел спрятать Иосифа в тайнике в подвале. В поисках Иосифа полицейские, знавшие о его приезде, обшарили весь дом, но тайника в подвале так и не нашли.

Вскоре Сталин нанес сокрушительный удар по меньшевикам-раскольникам и дал всем нашим товарищам в руки превосходное оружие – свою брошюру «Коротко о партийных разногласиях», которую Ленин назвал одним из выдающихся произведений большевистской мысли.

СТОКГОЛЬМ, 26,I - 8,II. В виду несогласия России на условия шведского правительства относительно выдачи Черняка, король постановил отклонить ходатайство о выдаче, освободить Черняка и обязать его уехать из Швеции в течение суток. Вся печать приветствует исход этого дела. Освобожденный сегодня из тюрьмы Черняк уехал в Англию.

02 февраля (20 января) 1907 года
За границей
По поводу смерти Черняка

Таинственная смерть Черняка, которого Швеция отказалась выдать России, продолжает служить предметом оживленных толков в заграничной печати. В «L’Etoile Belge» помещено заявление брата покойного, который приходит к заключению, что преследуемый русским правительством Черняк сделался жертвой убийства, Неизвестные, ехавшие вместе с ним на пароходе, положили в его каюту бомбу с удушливым газом, и, когда последняя сделала свое дело, они бросили ее в море.

БЕРЛИН. "Berliner Tageblatt" сообщают из Антверпена, что на прибывшем туда шведском пароходе "Олаф Вик" из Гетеборга, везшем груз шведских спичек, умерло 4 пассажира от отравления ядовитыми газами. Среди умерших находится Русский, по имени Черняк, предполагаемый соучастник ограбления в Фонарном переулке в С.-Петербурге.

Первый печатный отклик на нее появился в нью-йоркской газете «Вархайт» («Правда»), издающейся на идиш.

«По требованию русского правительства в Швеции был арестован социалист-революционер Черняк. Правительство предоставило какое-то доказательство, что Черняк участвовал в афере на Фонарной улице, и шведское правительство уже готово было выдать его, хотя Черняк, кажется, состоял до последнего времени только членом партии социалистов-революционеров, однако наш центральный комитет поручил представителю партии в интернациональном бюро употребить всякие усилия, чтобы желание русского правительства не было исполнено. Были заведены все пружины, и в конце концов нашему представителю в интернациональном бюро удалось вырвать в полном смысле этого слова Черняка из лап правительства, и Черняк, к всеобщей радости, отправился на пароходе для отъезда в Англию. Вдруг наш представитель получает телеграмму из Антверпена, что с пароходом прибыл труп Черняка. Оказывается, когда пароход был уже в Антверпене, Черняк был найден в каюте мертвым. Кроме него были там же, в каюте, три трупа посторонних пассажиров. На общественное мнение это тотчас произвело такое впечатление, что Черняк был убит царскими шпионами, а для сокрытия всяких следов они убили еще трех пассажиров, бывших в этой каюте, чтобы они не были свидетелями этого убийства. Впечатление было чрезвычайное.

Об этой истории закипело везде. Через два дня нашли следы, выяснилось, что с ними в каюте был еще один пассажир, который исчез. Доказано еще кое-что, указывающее на то, что исчезнувший пассажир был шпион. Можете себе представить, какой шум это вызвало в прессе и в обществе. Антицаристская газета «Матэн» выступила с явным обвинением против русского правительства и с требованием, чтобы эта ужасная политика была опубликована. Над этой статьей значилось откровенное заглавие: «Рука царя». В Антверпене между тем произошли пышные похороны Черняка. Тело убитого было исследовано. Что именно показало исследование, это пока еще содержится чиновниками в строгой тайне. Покамест удалось лишь осведомиться, что убитые были отравлены ядом углекислого вещества. Предполагают, что шпион опустил в каюту газ из ручного аппарата.

Григорий Гершуни».

Как исчезли деньги

Мешки с денежными баулами исчезли, как сообщают, при следующих обстоятельствах. Один из случайных посетителей ресторана Кина г.Л. рассказывал, что он сидел в ресторане и завтракал. В общем зале одиноко за столиком находилась молоденькая незнакомка.
Раздался взрыв. В ресторан вбежал молодой незнакомец.
- Взрыв! - закричал он и в то же время подбежал к незнакомке. Она стала. Неизвестный передал ей два мешка и оба они выбежали вон на улицу. Здесь у подъезда уже ожидал лихой извозчик. Незнакомка вскочила в пролетку. Лошадь помчалась. Ее спутник бежал по Фонарному пер. Он погиб на Офицерской ул., где, как передают, его сшибли дворники, и он застрелился, раненый пулей городового в ногу.

АЛЕКСАНДРОПОЛЬ, 3, VII. Вчера, в два часа ночи, на Бебутовской улице в экипаж возвращавшегося домой из офицерского собрания генерала Алиханова брошены две бомбы. Убит генерал Алиханов и ехавшая с ним генеральша Глебова. Ранен сын Алимханова и дочь Глебовой. Кучер тоже убит. Убийцы скрылись. Производятся массовые обыски и аресты.

С 1901 г. по 1906 г. генерал Алиханов исполнял разные поручения и в начале 1905 г. командовал отрядом, посланным для водворения порядка в Гурии. При начале Японской войны А. М. был представлен кн. Голицыным к командированию Кавказской артиллерийской бригадой, сформированной из кавказских горцев -- назначение, наиболее соответственное его дарованиям, но, вследствие петербургских интриг, не только это назначение не состоялось, но и вообще ему не удалось вовсе попасть на войну.

В разгар вооруженного восстания на Кавказе, когда ощутился сильный недостаток в твердых и решительных людях, которые бы могли вывести расслабленную кавказскую власть, доигравшуюся с революционерами до такого позорного положения, что она чуть не была ими свергнута, то генерал Алиханов был назначен на должность временного тифлисского генерал-губернатора 3 января 1906 г. Но не успел он вступить в исправление этой трудной обязанности, а революционеры сразу притихнут под его твердой рукой, как через 5 дней -- 8 января 1906 г. -- он был назначен временным кутаисским генерал-губернатором и начальником отряда, посланного для водворения русской власти в отложившейся под управлением губернатора Старосельского Кутаисской губернии.

Революционная дружина была немедленно разбита за Сурамским перевалом, и в своем бегстве по очереди сжигала ст. Белогоры, Маремисы, Квирилы. Обрадованное близким освобождением от террора население встречало отряд генерала Алиханова с хлебом, солью, иконами, царским портретом.

В Квирилах ему пришлось принять арестованных кутаисских губернатора Старосельского и вице-губернатора Книшидзе и отправить их в Тифлис.
Приведение Кутаисской губернии в повиновение шло быстро -- население не только подчинялось власти, но стало вносить подати, выдавать дезертиров, агитаторов. Понемногу благомыслящие элементы стали приниматься за дело; губерния начала оживать.
Прекращение восстания возбуждало страшное неудовольствие руководителей революции, и они всеми силами старались восстановить против Алиханова общественное мнение и засыпали прессу и канцелярию наместника стенаниями и жалобами на жестокость Алиханова, обвиняя его в каком-то терроре, в сжигании деревень, расстреле мирного населения и т. д. Все это была наглая ложь -- ибо те селения, в сожжении которых обвиняли Алиханова -- сожгли сами революционеры.
Вся вина и "жестокость" Алиханова заключалась в том, что он твердой рукой положил предел деятельности революционных организаций и террора, что на языке гг. революционеров и квалифицировалось жестоким обращением с мирным населением.
Но тифлисские канцелярии не хотели понимать этого faГon de parler, а принимали в прямом смысле и, боясь, чтобы революционеры не сочли их солидарными с "ужасным Алихановым" и не вздумали продырявить браунингами шкуру гг., заседавших там, целостью которой они дорожили превыше всего на свете -- вторили революционерам и вместе с ними содрогались перед "жестокостями Алиханова".
В конце концов А. М. был отозван, не закончив дела умиротворения Кутаисской губернии, для назначения начальником кавалерийской дивизии. Покончив дела в Тифлисе, генерал поехал сдать должность своему заместителю в Кутаис и, окончив дела, собрался выехать в Тифлис.
По революционной этике, это было самое удобное время убить его, ибо он уже не имел возможности себя охранять. Счеты с Алихановым сводили не только кутаисская революция, но и вся русская революция, которая не могла простить ему, что он скрутил Гурию, которая всегда служила очагом для всей революции. Поэтому ему был вынесен революцией смертный приговор на Кавказе, где бы и когда бы не пришлось его привести в исполнение...

Окончив дела, генерал с братом и другими спутниками ехали в экипаже на вокзал к ночному поезду. С балкона одного из домов революционеры бросили несколько бомб, которыми генерал был ранен в нескольких местах: один осколок засел, между прочим, в легком, а брат его ранен в ногу. Преступники скрылись...
Долго пришлось ему лечиться, но в конце концов могучая натура взяла свое и генерал выздоровел настолько, что мог вступить в должность начальника 2-й Кавказской казачьей дивизии, на которую он был назначен 28 ноября 1905 г. Друзья и родные отговаривали его ехать на Кавказ и советовали ему проситься на другое место во внутренние губернии. Но на все увещания он ответил следующими словами: "Если б я знал, что через 10 минут по приезде к месту моего служения я буду убит, и тогда все-таки я поехал бы, а не стал бы искать перевода, чтобы никто не мог сказать, что генерал Алихан-Аварский испугался смерти".

Недолго суждено ему командовать вверенной ему частью. Революционеры следили за ним, но не подавали виду, предоставляя жертве успокоиться и думать, что она находится в полной безопасности. А когда менее всего ожидали, бомбами убили его. Вот как сообщает об этом ужасном событии приказ по Кавказскому военному округу 228, 1907 г.
В ночь со 2-го на 3-е июля, в гор. Александрополе, в экипаже, в котором возвращался из офицерского собрания 80-го пехотного Кабардинского полка начальник 2-й Кавказской казачьей дивизии генерал-лейтенант Алиханов, вместе с женою начальника 20-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Глебова, с ее дочерью и своим сыном-кадетом, были брошены неизвестными злоумышленниками две бомбы, взрывом которых генерал Алиханов, г-жа Глебова и кучер-рядовой названного выше полка Григорий Чижов были убиты, а дочь генерала Глебова и кадет Алиханов ранены.
Весть о смерти генерала Алиханова, славное боевое имя которая было хорошо известно всему Кавказу, уже облетела Россию и тяжкой скорбью отозвалась в среде войск кавказских.
Уроженец Дагестана погибший генерал Алиханов всю жизнь свою посвятил на служение ЦАРЮ и Великой России и, наконец, отдал эту жизнь в жертву своей беспредельной преданности служебному долгу.

Уже давно, более года тому назад, было задумано гнусное убийство генерала Алиханова. Будучи назначен в конце 1905 года вр. кутаисским генерал-губернатором и командующим войсками Кутаисской губернии, он быстрыми и решительными действиями скоро подавил вспыхнувший было в этой местности мятеж, чем и навлек на себя злобу и месть со стороны врагов порядка. В мае прошлого 1906 года, в гор. Кутаисе, в то время, когда генерал Алиханов, сопровождаемый казачьим конвоем, следовал на вокзал железной дороги, в него было брошено пять бомб; несколько казаков конвоя было ранено и убито, а сам генерал, хотя и был тяжело ранен в живот, но, к счастью, не смертельно. Подпольные враги, однако, не дремали, и целый год лелея в своих злобных сердцах подлый замысел, подстерегли наконец свою жертву, и генерал Алиханов погиб.

Перестало биться благородное сердце честного и не знавшего страха солдата. Не стало больше начальника, стяжавшего себе своими боевыми подвигами и своим открытым характером уважение и любовь всех подчиненных, о которых он сам много заботился и которых, в свою очередь, любил.

Мир праху твоему, честный солдат и верный слуга ЦАРЮ и Великой России. Ты пошел навеки от нас, но светлую память о тебе навсегда сохранят Кавказские войска и все те, кто знал твой рыцарски-благородный и прямой характер.

Таким образом погиб доблестный русский гражданин, оказавший России немало капитальных услуг и в 4 войнах разивший врага Царя и Отечества.
Подвизаясь со славой на поле брани, он, вложивши меч, принимался за мирные труды и, обладая хорошим пером, обогатил отечественную литературу многими ценными трудами.

«Высочайшим указом от 2 июня 1872 года Киевскому городскому голове, в звании камер-юнкера, коллежскому советнику Павлу Павловичу Демидову дозволено принять пожалованный ему Его Величеством королём Италии, титул князя Сан-Донато»

БАКУ, 6, VI. Вместо назначенного губернатором в Баку генерала Алиханова, для подавления беспорядков в некоторых местах Тифлисской и Кутаисской губерний командируется принц Наполеон.

БАКУ, 20,I. В виду участившихся за последнее время грабежей, вследствие чего выходить из дома после дести часов вечера далеко не безопасно, полицмейстер распорядился обыскивать ночью на улицах всех лиц, внушающих подозрение.

Бакинским градоначальником вместо принца Наполеона предположено назначить батумского губернатора Паркау.

В начале июня 1907 года товарищ Красин сообщил, что из Петербурга в Тифлис готовится отправка двухсот пятидесяти тысяч. Огромная сумма! Столько мы еще никогда не брали. Мы стали думать, как и где мы можем взять эти деньги.

Незадолго до того в Лондоне состоялся пятый по счету съезд РСДРП, на котором предателям-меньшевикам удалось принять постановление о запрете экспроприаций[149]. Это постановление было для нас как удар кинжалом в спину.

После подавления восстания 1905 года наши силы были ослаблены, а царизм развязал против нас настоящий террор. В таких условиях нам было очень сложно работать, и этим тут же воспользовались буржуи, прежде регулярно дававшие нам деньги. Они начали отказываться делать это, и наши «доходы» сильно упали, в то время как расходы возросли.

По мнению меньшевиков, то есть по их заявлениям, абсурдность которых они прекрасно понимали и сами, наше финансирование должно было осуществляться за счет добровольных пожертвований. «Мы не уголовники, а политики!» – твердили меньшевики. «Уголовник – это тот, кто берет для себя, а тот, кто старается для народного блага – герой», – обычно отвечали на это мы.

«Историческая справедливость проявляется в том, что капитализм сам финансирует свое уничтожение», – говорил Сталин.

Сталин и я под видом богатых бездельников дважды прошли от почты до банка, выбирая подходящее место. Во второй раз Сталин остановился на Эриванской площади и сказал мне:

– Здесь удобнее всего.

– Здесь? – удивился я. – Почему?

Мне казалось, что лучше напасть сразу же по выезде с почты. Конвой еще не успеет сосредоточиться, да и не будет никто ждать нападения прямо у почты, обычно же нападают на улице, там где потише. Но нападать на Эриванской, у штаба Кавказского военного округа, где всегда полным-полно военных и рядом полицейский участок, казалось безумием.

– Здесь! – повторил Сталин. – Банк близко, рукой подать. Они расслабятся, будут считать, что уже доехали до него. На площади много полиции и офицеров, здесь никто не будет ждать нападения. Внезапность нам на руку.

Прямо здесь, на площади, Сталин показал мне, как нужно будет расставить товарищей. За время прогулки, пока я только прикидывал, как быть, он уже составил четкий и весьма необычный план. По этому плану после того, как на площади будут брошены бомбы, мне, одетому в казачью офицерскую форму, предстояло «спасти» деньги. Я должен был везти мешки с деньгами открыто в фаэтоне и кричать всем полицейским и военным, которые будут попадаться мне навстречу: «Деньги спасены, господа! Скорее на площадь! Там настоящее сражение!» Никто не подумает, что офицер, открыто везущий мешки с деньгами, может быть экспроприатором.

Казаком я должен был нарядиться не для того, чтобы вызывать меньше подозрений как верный слуга престола, а потому что среди казаков было много брюнетов с восточными чертами лица.

Мне план очень понравился. Замечательный, гениальный план! Я сразу поверил в то, что мы возьмем эти деньги. В сталинском плане, на мой взгляд, был только один недостаток. Сталин не сказал, кто из товарищей будет моим напарником. Мне предстояла ключевая роль в «эксе», поэтому непременно должен был быть кто-то, кто сможет заменить меня в том случае, если меня во время взрывов на площади убьют или ранят.

– Надо будет Купрашвили[152] тоже в офицерскую форму одеть и на пролетку посадить, – сказал я. – На всякий случай, чтобы заменил меня, если потребуется. Пускай вот тут на углу встанет и с девушкой галантничать начнет.

– Почему невнимательно слушаешь? – нахмурился Сталин. – Мы же о важном деле говорим. Купрашвили пусть стоит там, где нужно, и делает свое дело. А «на всякий случай» здесь буду я.

– Ты?! – Я не поверил своим ушам. – Нет! Что ты, Иосиф! Тебе нельзя так рисковать!

– Вам можно, а мне нельзя?! – усмехнулся Сталин. – Или ты думаешь, что я не справлюсь? Справлюсь, не беспокойся. Ты подъесаулом будешь, а я – жандармским ротмистром.

21-го августа в петербургском военно-окружном суде слушалось дело бывшего студента петербургского университета В.Лихтенштадта, обвинявшегося в том, что 12-го августа 1906 г. он доставил бомб лицам, бросившим их на даче председателя совета министров П.А.Столыпина, на Аптекарском острове. Бомбы были привезены в портфеле. Подсудимый от защиты отказался. Военный суд приговорил Лихтенштадта к смертной казни через повешение.

ТИФЛИС, 25, V. На кахетинском тракте близ Тифлиса тринадцать разбойников, устроив засаду, ограбили четыре дилижанса, почту, фаэтон с офицером и несколько крестьян-пешеходов; взяты деньги, золотые вещи, провизия и лошади. Ограбленные оставались в плену от трех часов дня до восьми вечера.

ТИФЛИС, 31, V. Подробности ограбления артельщика в поезде карсской ветви: на перегоне Ахтала–Садахло несколько вооруженных ворвались в вагон, убили одного стражника, обезоружили другого, отобрали у артельщика около 25 000 руб., остановили поезд автоматическим тормозом и скрылись.

ТИФЛИС, 8, VI. Вчера совершена была неудачная попытка ограбить ювелира Рабиновича. Рабинович поднял крик. Грабители скрылись, стреляя в воздух. Сегодня Рабинович убит.

БАКУ, 8, VI. Из таможенного цейхгауза похищен тюк револьверов системы Смит и Вессон, всего 34 штуки. Печати наружных дверей цейхгауза оказались целыми. Злоумышленники неизвестны.

ТИФЛИС, 13, VI. В 11 час. дня, когда казначей казначейства с артельщиком вез из государственного банка 250 000 рублей, На Эриванской площадке в него было брошено около 10-ти бомб, которыми ранены сопровождавшие транспорт шесть казаков, казначей и много случайных прохожих. Воспользовавшись замешательством, грабители вскочили в фаэтон, в котором ехал артельщик, и погнали лошадей к Армянскому базару, захватив артельщика и деньги. Вся местность оцеплена войсками. Производятся усиленные обыски. Общее количество пострадавших - 24, в том числе трое убито.

ТИФЛИС, 13, VI. Точная сумма похищенных денег – 341 000 руб. После «экспроприации» задержан окровавленный извозчик, в фаэтоне которого нашли около 9 000 руб. Произведены обыски. Масса арестованных.
Вечером на Мухранской улице, в доме Мухранского взорвалась бомба. Убито трое, ранен один.

Разумеется, никто из большевиков и не думал отказываться от вооруженной борьбы и экспроприаций, сдавать оружие и распускать боевые отряды. Сделать это означало бы предать революцию. Деньги, которые мы добывали, поступали напрямик в большевистский центр, минуя меньшевистский ЦК.

13 июня мы провели этот «экс» так, как было спланировано

Утром в день «экса» Сталин приехал к нам в жандармском мундире. Я в очередной раз оценил, как он умеет перевоплощаться. У него не только осанка с походкой изменились, но и взгляд стал жандармским. Если бы я не был с ним знаком, то принял бы его за настоящего жандарма, а у меня на эту публику взгляд наметанный.

Сталин оглядел нас и еще раз напомнил каждому, что он должен делать. Мне сказал:

– Камо, держись посвободнее. Ты офицер, капитан, а не сопливый юнкер, чтобы в струнку тянуться. Тем более, ты не на службе, сидишь в фаэтоне, девушку ждешь.

Наших девушек, Александру Дарахвелидзе и Анету Сулаквелидзе, которые должны были изображать случайно встретившихся на площади подруг, Сталин попросил изобразить, как они станут разговаривать. Послушал немного и сказал:

– По-русски, только по-русски говорите, не переходите на грузинский, чтобы все понимали, о чем вы говорите. Хихикайте почаще и немножко французских слов в речь вставляйте – «мерси», например, или «тре бьен». Если кто-то из офицеров с вами заигрывать начнет, не возмущайтесь, а отвечайте.

Девушки должны были стоять возле штаба. Там останавливаться не разрешалось, сразу прогоняли, но мы решили, что двух молодых красоток из галантности прогонять не станут, и не ошиблись. Двое наших товарищей – Котэ Цинцадзе и Пация Галдава, караулили возле почты, чтобы дать нам знак. Еще двое, наш резервный отряд, Нодар Ломинадзе и Бесо Голенидзе засели в кондитерской Саакянца на Сололакской. У них была двойная задача. Если мы брали деньги, они отвлекали полицию, чтобы дать нам возможность скрыться. Если бы у нас ничего не получилось, Нодар с Бесо должны были бы предпринять еще одну попытку. Я снабдил их мощными бомбами.

Сталин уже прогуливался по площади, время от времени поглядывая на часы. Часы у него были со встроенным в крышку зеркалом. Очень удобно для того, чтобы смотреть назад, не оборачиваясь. Фаэтоном, на котором он приехал, правил Илико Чичиашвили, самый лучший стрелок из всей нашей группы. Я настоял на том, чтобы именно Илико сопровождал Сталина, и просил Илико не столько смотреть за «эксом», сколько охранять Сталина.

– Смотри, Илико, головой мне отвечаешь за товарища Сосо, – сказал ему я. – Те деньги, которые мы собираемся взять, не стоят ничего перед его жизнью. Если с ним что-то случится, никто его не заменит.

Я нисколько не преувеличивал. Много хороших организаторов было среди кавказских большевиков, но ни один из них не мог сравниться со Сталиным. Так же, как никто не может сравниться с Лениным. Иосифу в 1907 году не было еще и тридцати лет, но его авторитет признавали все. Даже меньшевики, всячески поносившие большевиков, уважали его. Уважали и боялись, избегали вступать с ним в дискуссии, потому что знали, что он разобьет их. Сталин все знал, все предвидел, обо всем помнил… Скажу честно, что, зная его много лет, я не представляю, как один человек может делать такую работу, и делать ее столь блестяще. Двумя революционерами я восхищаюсь – Лениным и Сталиным, не просто уважаю и ценю их, а именно восхищаюсь ими, их мудростью, их прозорливостью, их способностью держать в уме столько всего, отчего моя голова, наверное бы, раскололась. Эти люди – истинные гении революции, и оба они, при всех своих достоинствах, невероятно скромны.

«Экс» удался благодаря предусмотрительности Сталина, который продумал все возможные варианты развития событий. Сам я был уверен, что бомба, брошенная под фаэтон с деньгами, непременно его остановит, или убьет хотя бы одну из лошадей, или повредит колеса, а скорее всего, сделает и то и другое. Но Сталин поручил Бачуа Купрашвили остановить лошадей в том случае, если первая бомба не причинит ни им, ни фаэтону никакого вреда. Эта предусмотрительность оказалась кстати. Первая бомба только разметала в стороны тех, кто сидел в фаэтоне. Испуганные лошади понеслись к Солдатскому базару, но Купрашвили остановил их, бросив еще одну бомбу. Бросать пришлось на бегу, Купрашвили оглушило брошенной бомбой, но его спас Сталин – втащил в свой фаэтон и увез с площади. Когда фаэтон остановился, Чиабришвили схватил мешок с деньгами и бросил его в мой фаэтон. Гиго тут же хлестнул лошадей, и мы понеслись по Дворцовой к проспекту. На то, как мы уехали с площади, никто не обратил внимания, потому что там шума было больше, чем на базаре.

Из взятых денег мы оставили себе на подготовку новых «эксов» 23 тысячи. У нас, революционеров-экспроприаторов, были очень строгие правила. Ни копейки из взятых денег нельзя было израсходовать на себя, ни копейки нельзя было утаить от товарищей. За такой поступок провинившегося сразу же беспощадно карали. Какую-то часть можно было оставлять себе на дело, но только по решению общего собрания, которое утверждала местная организация. Отчетность у нас была очень строгой. Не потому, что мы не доверяли друг другу, а потому, что иначе нельзя. В денежных вопросах должен быть порядок, иначе хорошего не жди.

Остальные деньги я отвез Ленину в Куоккалу...

Плохо было, что сто тысяч нам досталось в пятисотрублевых билетах, номера которых были переписаны. Полиция опубликовала эти номера в газетах, а также разослала их по русским и заграничным банкам. Впоследствии не раз наши товарищи задерживались при попытке обменять эти проклятые билеты. У Сталина было предложение касательно переписанных номеров билетов. Когда я уезжал к Ленину, он сказал мне:

– Передай Владимиру Ильичу вот что. Номера пятисотрублевых билетов известны полиции. Их всего двести, нетрудно проверить в банке или где-то еще. Хорошо было бы, если какую-то часть билетов, например – двадцать или тридцать штук рассеять по всей империи. Например, покупатель в лавке случайно выронил портмоне и быстро ушел. Что будет делать купец, если найдет в портмоне пятьсот рублей? Отнесет в полицию? Да никогда в жизни. Оставит себе и будет радоваться такой удаче. А как понесет в банк, тут-то его и схватят. Обрадуются, станут допрашивать, но толком ничего не добьются. Если по разным городам один за другим пойдут такие случаи, полиция придет в замешательство. Это облегчит нам обмен основной массы билетов.

Идея мне понравилась – умно. Лучше пожертвовать небольшой частью билетов, но зато иметь возможность беспрепятственно обменять остальное. Я передал слова Сталина Ленину, но не знаю, почему так не было сделано.

В июле L907 г. была совершена экспроприация в Тифлисе на Эриванской площади. В разгар революции, когда шла борьба развернутым фронтом с самодержавием, большевики считали допустимым захват царской казны, допускали экспроприацию. Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевистской фракции. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. Теперь, когда реакция свирепствовала вовсю, надо было устраивать побеги из тюрем, где царское правительство мучило революционеров, надо было, для того чтобы не дать заглохнуть движению, ставить нелегальные типографии и т. п. Деньги нужны были до зарезу. И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. Как раз через несколько дней после нашего приезда за границу была сделана ими попытка разменять эти деньги. Знал об этом, принимал участие в организации этого размена провокатор Житомирский. Тогда никто не знал, что Житомирский провокатор, и все относились к нему с полным доверием. А он уже провалил в это время в Берлине т. Камо, у которого был взят чемодан с динамитом и которому пришлось долго сидеть потом в немецкой тюрьме, а затем германское правительство выдало Камо России. Житомирский предупредил полицию, и пытавшиеся произвести размен были арестованы. В Стокгольме был арестован латыш, член Цюрихской группы, в Мюнхене — Ольга Равич, член Женевской группы, наша партийка, недавно вернувшаяся из России, Богда-сарян и Ходжамирян.

В самой Женеве был арестован Н. А. Семашко, в адрес которого пришла открытка на имя одного из арестованных.

Швейцарские обыватели были перепуганы насмерть. Только и разговоров было, что о русских экспроприаторах.....

Швейцарская партия была в то время настроена архиоппортунистически, и швейцарские социал-демократы говорили по случаю ареста Н. А. Семашко о том, что у них — самая демократическая страна, что правосудие стоит у них на высоте, и они не могут терпеть на своей территории преступлений против собственности.

ТИФЛИС. Сегодня в комендантское управление явилась девушка-Еврейка с заявлением, что, мучимая угрызениями совести, она сознается, что в числе других бросила бомбу на Эриванской площади.
Девушка арестована. За ней установлен врачебный надзор для выяснения ее умственного состояния.

Полиция напала на след террористов, ограбивших в Тифлисе банковских чиновников, перевозивших на извозчиках 250 тыс. руб. в кожаных сумках. Имеются также указания, что похищенные деньги предназначаются на выполнение крупных террористических актов в Петербурге.

ТИФЛИС, 14, VII. В почтовой конторе обнаружена пропажа ста тысяч, адресованных государственному банку из Петербурга. При вскрытии в двух сумках вместо 200 тысяч оказалось сто; где совершена выемка – неизвестно.

ТИФЛИС, 17, VIII. Днем в духан на Авчальской улице вошли трое грабителей. Угрожая револьверами хозяину, они потребовали денег и, забрав выручку, скрылись. Вечером полиция задержала грабителей, среди которых был князь Гурамов.

ТИФЛИС, 16,Х. Задержан разбойник Топотадзе, соучастник нападения на почтовый поезд, проживающий близ места нападения. Князь Григорий Абашидзе арестован как организатор; арестованы также, как пособники и укрыватели, два путевых сторожа и старший рабочий.

1907 год был годом наивысшего напряжения партийного террора, дошедшего в своем проявлении даже до покушения на цареубийство, но вместе с тем он был и последним годом широкой террористической деятельности партии.

Наиболее опасной среди них была группа Северного Летучего Боевого Отряда, которая возникла еще осенью 1906 года и уже совершила ряд террористических покушений. Я расспрашивал о ней Азефа, но он сообщил мне, что она не подчинена Центральному Комитету партии социалистов-революционеров, а действует, поддерживая связи с местными комитетами, на свой страх и риск, и что ему, Азефу, собрать о ней сведения очень трудно, так как это может навлечь на него подозрения.

В назначенный день, согласно плану, «Леонид» и Масокин получили в Петрограде от некоей «Киси» бомбы и отправились в Исаакиевский собор, но, не дождавшись там Распутиной, возвратили бомбы «Кисе» и вернулись в Териоки. Там они узнали, что покушение не состоялось из-за того, что градоначальника не удалось вызвать из дому.
Вскоре после этой неудачи «Карл» приказал своему фотографу снять на одной группе Масокина, «Леонида», Синегуба. «Кисю» и девицу «Медвежонка» и объявил членам отряда следующий план убийства нескольких должностных лиц.

ПЕТЕРБУРГ, 17,Х. Начальник главного тюремного управления Максимовский смертельно ранен у себя в кабинете. Стреляла подряд 7 раз из револьвера женщина, одетая вся в черное, вполне интеллигентного вида. Циркулируют слухи, что покушение произведено по постановлению с.-р.

В «России» напечатано: «Как мы слышали, убийца начальника главного тюремного управления тайного советника Максимовского опознана. Выяснено, что она - бывшая ученица консерватории Рагозникова, сосланная в Сибирь и бежавшая из места ссылки. На груди у нее найдено около шести фунтов гремучего студня и электрическая батарея для производства взрыва. По мнению экспертов, количества взрывчатого материала было достаточно для взрыва всего здания главного тюремного управления. Взрыв не удался лишь потому, что схватившие преступницу до прибытия полиции держали ее за руки»,

«По снятии кофты, лифа и корсета на ней оказался бюстгальтер величиной от шеи до талии, причем, спереди он представлял из себя мешок из двусторонней плотной клеенки, который был набит по всей площади груди 13 фунтами экстрадинамита»

«Взрывчатое вещество, начинавшее разлагаться, следствием чего мог сам по себе произойти взрыв, испускало острый запах эфира и миндаля, чем и объясняется то обстоятельство, что во время пребывания убийцы в приемной последняя была насыщена как бы крепкими духами».

Утром 15 Октября в определенный час все члены отряда выезжают в Петроград. «Медвежонок» является в губернскую тюрьму, убивает главного начальника тюремного управления Максимовского и выбрасывает револьвер в окно на улицу. Последнего сигнала ожидают на улице «Жорж» и «Николай Иванов», и немедленно же дают знать о нем по телефонам «Вере» и еще кому-то условною фразою: «билеты куплены».

«Вера» утром передает Масокину и «Леониду» бомбы, получив же по телефону — «билеты проданы», сообщает это им и тогда Масокин и «Леонид» идут в Александровский сад, поджидают выезда градоначальника, который, по соображениям «Карла», должен был ехать к месту убийства Максимовского и бросают в него бомбы. В то же время «Кися» и Синегуб, получивший утром от «Веры» же бомбы, поджидают выезда из своей квартиры министра юстиции и убивают его. Кроме того один из террористов, предупрежденный по телефону о совершении убийства Максимовского, переодетый в судейскую форму, спешит в здание тюремного управления с бомбой в виде портфеля и швыряет ее в группу съехавшихся к месту убийства должностных лиц, в числе которых злоумышленники предполагали прокурора судебной палаты, директора департамента полиции и начальника охранного отделения.

15 Октября члены отряда выехали по назначению, получили бомбы и ждали в условленных местах условных сигналов, но таковые не последовали. Причиною тому была — «Медвежонок» Рогозинкова. Убив Максимовского, она не успела выбросить в окно револьвер. Ожидавшие этого сигнала террористы истолковали отсутствие его в том смысле, что убийство не состоялось и это расстроило весь план «Карла». Сдав полученные утром бомбы, члены отряда вернулись в Финляндию.

ПЕТЕРБУРГ, 18,Х. В три часа утра на Лисьем Носу приведен в исполнение приговор военно-окружного суда над Рагозинниковой, убившей Максимовского.

Только осенью 1907 года, вскоре после убийства начальника тюремного управления Максимовского террористкой Рогозинниковой (28 октября 1907), и после моих усиленных просьб, Азеф согласился пойти на свидание с руководителями этой труппы. Свидание состоялось где-то в Финляндии, а потому Азеф не мог нам "показать" интересовавших нас террористов. Но сведения, сообщенные им о составе и планах группы, были очень интересны. Я и раньше знал, что главным руководителем группы является террорист, носящий псевдоним "Карл".

Доставленный в Петербург из Самары политический преступник Слепухин, проживавший по подложному документу под фамилией Волкова, оказался одним из деятельных членов летучего боевого отряда северной области партии социал-революционеров и вместе с А.Траубергом (партийная кличка «Карл») разработал и привел в исполнение с помощью своих единомышленников целый ряд террористических актов. Этим отрядом были убиты: ген.-майор Мин, ген.-лейт. Павлов, начальник временной тюрьмы Гудима, начальник петербургской тюрьмы Иванов, начальник главного тюремного управления Максимовский. Членами же боевого отряда революционеров было совершено покушение на ген.-ад. Дубасова, на ген.-лейт. Редигера, на министар юстиции И.Г.Щегловитова, на жизнь вел. кн. Николая Николаевича. Слепухин принимал также участие в организации и оборудовании фабрики бомб и взрывчатых веществ в Келломяках, на дачах Боргоэна и Шамониной. Кроме того, с помощью контролера-механика телеграфа петербургского участка Северо-Западных дорог А.Белоцерковского, Траубергом и Слепухиным был разработан план взрыва поездов. Большая часть летучего боевого отряда захвачена в течение 1906 – 1908 голов и только нескольким ее членам удалось бежать, в том числе и Слепухину, арестованному впоследствии и уже по другому делу и приговоренном у судом к пятилетней каторге. Прошлая деятельность преступника выяснилась случайно.

Принципиально вопрос о вооруженном восстании был поднят Владимиром Ильичем Лениным уже в 1897 г, («Задачи русских социал-демократов»), ставилась им эта проблема в 1901—1902 годы, но тогда жизнь не выдвигала еще ни соответствующих форм борьбы, ни соответствующих форм организации. В брошюре «Что делать?» Ленин, касаясь
вопроса подготовки к восстанию, писал: «Представьте себе народное восстание. В настоящее время, вероятно, все согласятся, что мы д о л ж н ы д у м а т ь о нем и готовиться к н е м у (разрядка наша — С. П.)- Но как готовиться? Не назначить же Центральному Комитету агентов по всем местам для подготовки восстания! Если бы у нас и был ЦК, он таким назначением ровно ничего не достиг бы при современных русских условиях. Наоборот, сеть агентов, складывающаяся сама собой, на работе по постановке и распространению общей газеты, не должна была бы «сидеть и ждать» лозунга к восстанию, а делала бы именно такое регулярное дело, которое гарантировало бы ей наш большую вероятность успеха в случае восстания». И далее, развивая идею организующей роли газеты в вопросе о подготовке восстания, в выборе подходящего момента для восстания, Ленин дает определение понятия восстания:
«... А в е д ь в о с с т а н и е е ст ь , в с у щ н о с т и , с а ­м ы й э н е р г и ч н ы й , с а м ы й е д и н о о б р а з н ы й и самый целесообразный «ответ» всего народа
правительству...»

Вопрос о подготовке, организации и руководстве восстанием вполне определенно и ясно ставился Лениным.

Еще в 1902 году, когда я только начинал подпольную работу, мне пришлось встретить на одной из наших явочных квартир девушку, внешность которой не могла не обратить на себя внимания. Была эта девушка высокой, стройной, с черными, жгучими глазами, как-то особенно блестевшими под густыми бровями. Когда я увидел ее, мне хотелось сказать: «Не конспиративно, товарищ, иметь такое лицо».

Впрочем, с другой стороны, эта внешность помогала ей. Одетая изящно, с большим вкусом, но скромно, во всё черное, она имела вид светской барышни из высшего круга. Никто не мог заподозрить, что она всю себя отдает революционному движению, является фанатиком своего дела. Царские ищейки проходили мимо нее, не подозревая, что она может быть причастна к революционной работе.

Я рассказываю о Лидии Христофоровне Гоби (партийная кличка «Ирина Петровна»), дочери известного ботаника, профессора Петербургского университета Христофора Яковлевича Гоби. Она была одной из видных представительниц нашего подполья. Одно время Лидия Христофоровна ведала всей техникой при Петербургском комитете партии. Мы широко пользовались ее дачей в Пики-Руках, под Выборгом. Место это было очень удобное и безопасное. Здесь останавливался в один из своих приездов Владимир Ильич Ленин....

В начале февраля 1906 года в Гельсингфорс приехала группа боевиков-латышей. Тогда я и встретился впервые с «Бобисом». Это была партийная кличка Ивана Генриховича Лютера- одного из основателей Латышской социал-демократической рабочей партии. В 1905 году Лютер был организатором и техником подпольных партийных типографий в Риге и Либаве, одним из выдающихся боевиков и руководителей боевых дружин в Латвии, организатором ряда крупных забастовок сельскохозяйственных рабочих в Нижней Курляндии. В январе 1906 года его арестовали и подвергли пыткам в рижском застенке. Но «Бобис» совершил с группой товарищей вооруженный побег и оказался в Финляндии.

После Октябрьской революции И. Г. Лютер был ответственным советским работником в Ленинграде.

Вместе с «Бобисом» приехал в феврале 1906 года в Гельсингфорс и Екаб Дубельштейн («Епис») -бесстрашный революционер-боевик, член Латышской социал-демократической рабочей партии, организатор и участник многих боевых операций партии в Риге, Либаве и других городах. Судьба Екаба Дубельштейна сложилась трагично. В августе 1907 года он был арестован, подвергнут жестоким пыткам и расстрелян по приговору царского военного суда.

Надо сказать еще об одном товарище, приехавшем в Финляндию в начале 1906 года,- о Я. Д. Ленцмане.

Я. Д. Ленцман («Кенцис») - член ЦК ЛСДРП (РСДРП), (В июне 1906 года на Втором съезде ЛСДРП было принято решение об объединении - о вхождении ее в РСДРП. Четвертый съезд РСДРП утвердил это решение, и тогда была образована СДЛК (Социал-демократия Латышского края), один из виднейших руководителей латышских большевиков, активный участник революции 1905 года, Октябрьской революции и гражданской войны, нарком Советской Латвии в 1919 году. Затем Ленцман был на ответственной партийной и советской работе в Москве и Ленинграде (умер в 1937 году).

Тогда, в начале 1906 года, и «Бобис», и «Епис», и «Кенцис» были совсем молодыми людьми, но они поражали своей выдержкой и дисциплинированностью. Почти все они прошли школу партизанской борьбы в отрядах боевых дружин и «лесных братьев».

За латышами началась слежка, и надо было найти для них надежное убежище. Нам это удалось с большим трудом. Но “Бобис” очень волновался за свой внешний вид и всё старался его изменить. Волосы у него были светло-рыжие, обращавшие на себя внимание своей яркостью. По общему решению, его надо было перекрасить. Взялась за это дело Елена Дмитриевна Стасова. Будучи человеком очень энергичным и экспансивным, она, не долго думая, облила ему голову какой-то жидкостью. Результатом было нечто неожиданное: волосы стали зеленого цвета! Бросились его мыть, но чем больше мыли, тем хуже становилось. Насколько помню, пришлось нам звать специалиста, который быстро поправил дело, “Бобис” стал жгучим брюнетом.

1907 ГОД
В конце августа 1906 года, учитывая «уроки московского восстания», Ленин писал: «<Мы можем и должны воспользоваться усовершенствованием техники, научить рабочие отряды готовить массами бомбы, помочь им и нашим боевым дружинам запастись взрывчатыми веществами, запалами и автоматическими ружьями».

К сожалению, вчерашний день омрачился несколькими весьма прискорбными случаями, виновниками которых являются черносотенцы. Так, в 4 дня, в то время, когда манифестанты с флагами проходили мимо технического училища, какой-то черносотенец произвел выстрел. Пуля попала в ветеринарного врача Баумана. Он убит наповал.
Это произвело удручающее впечатление на окружающих.

20 октября происходили похороны убитого 18 октября вблизи Технического училища Н.Баумана.
По словам революционной газеты "Русское Слово", убитый врач был одним из видных членов "российской социал-демократической партии". <...>
Как и следовало ожидать, похороны привлекли несколько тысяч народа, который растянулся на большом протяжении. Вся процессия носила ярко-революционный характер. Гроб Бауман был закрыт красным покрывалом от "рабочей партии". Процессию сопровождали десятки красных знамен, из которых на некоторых были надписи "Долой Самодержавие! Да здравствует вооруженное восстание и учредительное собрание! Да здравствует республика!" <...>
Во время шествия топа пела революционные песни.
На кладбище процессия прибыла в темноте.

По требованию 8-тысячной толпы губернатор освободил из тюрьмы убийцу Н.Е.Баумана - рабочего Федотова.

Вчера состоялись похороны трагически покончившего с собой Н.П.Шмита. Отпевание было совершено в молельне, в д. Морозова (дяди и крестного отца покойного, в Введенском пер. <...>
На гроб было возложено до 20-ти венков. Кроме венков от родственников и друзей, здесь были венки: от рабочих и служащих фабрики Балакирева – «Своему бывшему дорогому и гуманному хозяину», от рабочих мастерской Хорькова и Фирсановой – «Бывшему дорогому хозяину - о признательных рабочих», от рабочих фабрики Фишера, фабрики Левиссона – «Бывшему горячо любимому хозяину», от «товарищей бутырцев». <...>
Погребение совершено на старообрядческом Преображенском кладбище.

В Москве начались слушанием "дела" о вооружённом восстании в декабре 1905 года,— мне хочется показать публике, как создавались эти "дела" полицией и судебною властью. Для примера возьму "дело" Николая Шмита, о котором имею точные, строго проверенные мною сведения.

Николай Шмит — студент университета, очень богатый человек, он владел лучшею в Москве фабрикой стильной мебели, предприятие его было поставлено во всех отношениях прекрасно, славилось изяществом своих работ, давало большие доходы.

Человек молодой, по природе своей мягкий, влюблённый в художественную сторону своего дела, Шмит нашёл справедливым улучшить положение рабочих своей фабрики, что, вероятно, было небезвыгодно ему как хозяину предприятия.

Его приличные отношения к рабочим и — обратно — добрые отношения рабочих к нему создали Шмиту в глазах московской полиции репутацию либерального фабриканта, политически неблагонадёжного человека.

Порядочность, как бы она ни проявлялась, считается преступлением в стране, которой, как это известно, управляют министры, ворующие овёс и хлеб у крестьян, где царь любит делать убийц генералами и поощряет генералов к убийствам классически циничной фразой, которую он бросил генерал-лейтенанту Казбеку, после его доклада о мирном конце восстания солдат владивостокского гарнизона:

"В народ всегда надо стрелять, генерал!"

7 декабря, в 4 часа ночи, отряд полиции и казаков ворвался в квартиру Н. Шмита.

На требование Шмита — объяснить, в чём дело, ему показали бумагу, в которой говорилось, что он, Шмит, должен быть арестован и отвезён в Таганскую тюрьму. Обыск не дал никаких результатов. Шмита арестовали, но отвезли не в Таганскую тюрьму, а в Пресненский полицейский дом.

Там полицейский чиновник объявил ему новость: "Нам известно, что вы один из руководителей революционного движения, что у вас на фабрике хранятся пушки, пулемёты и прочее, а поэтому немедленно выдайте всё это, или мы вас расстреляем!"

Арестованный отрицал свою причастность к революции, но, принужденный угрозами и криками, согласился написать рабочим своей фабрики записку такого содержания: "Говорят, что у вас имеется оружие, если это правда, выдайте его, в противном случае грозят уничтожить фабрику". Эта записка, очевидно, не была доставлена по назначению, так как уже через пять минут после её написания началась страшная канонада всей Пресни — местности, где находилась фабрика Шмита.

Его посадили, вместе с одним студентом, в камеру, из которой было видно всю Пресню и фабрику. Пресненский полицейский дом, как и все другие помещения полиции в городе, представлял собой вооружённый лагерь, полный казаков, артиллерии, пехоты и городовых. Все они были страшно пьяны. Когда Шмита привели в полицию, городовые набросились на него с криками: "Ах ты, собака, ты захотел царём быть?.. Вот мы тебе покажем!" И угрожали избить, но кто-то втолкнул его в камеру и запер. Из окна её Шмит видел, как горела его, разрушенная снарядами и разграбляемая солдатами, фабрика. Рядом с домом полиции находился вдовий дом, — это здание, наполненное искалеченными старухами, было расстреляно храбрым воинством, несмотря на мольбы старух. Шмит видел истребление старух, и, разумеется, такая картина не могла укрепить его нервы.

Пресненская часть подверглась нападению дружинников-революционеров, и так как окна камеры Шмита выходили на улицу, а дверь её, конечно, была заперта, то ему и его товарищу по камере пришлось спасаться от залетавших пуль, прижимаясь к наружной стене.

На третий день Шмиту было приказано одеться и идти. Во дворе его бросили в больничную военную телегу, посадили с ним несколько солдат Семёновского полка, окружили конвоем и повезли... По дороге семёновцы, щёлкая затворами винтовок и подталкивая его пинками, говорили:

— Вот сейчас мы тебя расстреляем!.. И чего с тобой возиться?.. Убить бы сейчас, как собаку!..
..................

13 февраля 1907 г. в изоляторе Бутырской тюремной больницы, при загадочной обстановке умер социал-демократ Николай Павлович Шмит, студент Московского университета и владелец мебельной фабрики, разгромленной войсками в декабре 1905 г. во время московского вооруженного восстания. Как до ареста, так и в тюрьме он неоднократно говорил своим друзьям, что все свое имущество передает партии большевиков.

Будучи по природе добрым человеком, Николай Павлович стремится всегда притти на помощь товарищам и кроме того передает М. Горькому 15 тыс. рублей на издание «Новой жизни».

Но вот наступает 1905 год, приближается революция. Московские рабочие запасаются оружием, чтобы принять участие в вооруженном восстании. На фабрике Шмита также организуется дружина, которую Николай Павлович снабжает деньгами и оружием и сам принимает участие в пробной стрельбе. Общее собрание шмитовских рабочих постановляет принять участие в вооруженной борьбе. Решение принимается всеми против четверых, которые за это по постановлению товарищей подлежат увольнению с фабрики. Шмит исполняет волю рабочих и увольняет их, несмотря на то, что они много лет работали на фабрике. Вооруженные шмитовцы удачно отстреливаются от войск и полиции, которая считает фабрику Шмита наравне с Прохоровкой «гнездом вооруженного восстания». Артиллерийские снаряды уничтожают фабрику Шмита.

Открытая революционная работа Николая Павловича, конечно, была скоро прослежена жандармами, и в ночь на 18 декабря 1905 г. после безрезультатного обыска он был арестован. Шмит предвидел этот арест, и потому ничего нелегального в его квартире (Новинский бульвар, д. № 16) не было найдено. Правда, на чердаке этого громадного дома[147] было зарыто Николаем Павловичем несколько маузеров и револьверов-бульдогов, но власти не догадались туда заглянуть. Тотчас же после ареста Шмита оружие с чердака было перенесено в другое место, и когда через несколько дней власти снова явились на квартиру Шмита и произвели тщательнейший обыск на чердаке, то там уже ничего не было. Арестованного юношу по распоряжению московского генерал-губернатора повезли на Пресню в военный лагерь командира лейб-гвардии Семеновского полка, полковника Мина, который вместе с адмиралом Дубасовым из пушек громил Москву и безжалостно расстреливал рабочих и студентов.

Еще до ареста, но, предвидя возможность его, Шиит говорил М. Горькому, что все свое имущество он передает партии большевиков (об этом М. Горький говорил Елизавете Павловне Шиит на острове Капри в 1908 г.), а, будучи в тюрьме, он говорил об этой же своим сестрам. О распоряжении Шмита Елизавета Павловна тотчас же передала А. И. Рыкову и Л. Б. Красину. Таким образом воля покойного была точно установлена, а между тем после смерти Шмита меньшевики тоже предъявили свои права на наследство и даже ссылались на каких-то свидетелей, но эти свидетели с позором провалились...

Перехожу теперь к моему участию по поручению партии в реализации наследства Шмита.

В августе 1907 г. я получил за подписью Красина телеграмму с просьбой немедленно приехать в Петербург по указанному в телеграмме адресу. До сих пор я не был лично знаком с Л. Б. Красиным, но хорошо знал, что он занимает ответственное положение в партии, и потому решил, что вызов меня из Москвы связан с каким-либо партийным поручением. Я тотчас же, конечно, выехал из Москвы и явился на квартиру Красина. На звонок вышел ко мне сравнительно молодой человек, высокий, статный, очень красивый и, назвавшись Красиным, пригласил меня в кабинет.

— Вы, конечно, знаете, — сказал он мне, — что умерший в тюрьме Н. П. Шмит оставил партии значительный капитал, заключающийся в паях Морозовской фабрики. Партия просит вас помочь ей в получении этого капитала, а я прошу вас сегодня же ехать в Выборг на совещание по этому делу.

Я охотно согласился выполнить это поручение. Уходя от Красина, очарованный им, я подумал: создаст же природа таких людей, в которых внешняя красота так ярко соединилась с четким умом и пылким темпераментом.

Через несколько часов я уже был в чистеньком, благоустроенном Выборге, где в условленной с Красиным гостинице «Бельвю» меня встретил Виктор Константинович Таратута. До этой встречи Таратута несколько раз бывал у меня в Москве и советовался со мной по этому же делу. Кроме Таратуты приезжал ко мне из Петербурга с той же целью Степан Иванович Радченко.

По всем этим соображениям совещание решило: Алексей Шмит подает заявление об отречении от наследства, а сестры принимают наследство и передают его партии. С этим мы и разъехались из Выборга

В Москве Сухаревский составил заявление об отречении Алексея от наследства и за подписью несовершеннолетнего подал его в Московский окружной суд. Собравши необходимые документы, я возбудил в том же суде ходатайство об утверждении Елизаветы Шмит в правах наследства к половине имущества, оставшегося после покойного Шмита, а присяжный поверенный М. А. Критский такое ходатайство возбудил от имени старшей сестры. В окружном суде дело окончилось довольно быстро и без всяких препятствий, несколько более времени потребовала процедура по исчислению наследственных пошлин.

Теперь предстояло получить причитающуюся долю наследства и продать паи, но возникал вопрос, как это сделать, чтобы не возбуждать каких-либо подозрении со стороны фабрикантов Морозовых. Хотя моя доверительница Елизавета Павловна, по достижении совершеннолетия, формально могла распорядиться своим имуществом, но это не соответствовало традициям богатой буржуазии и могло бы вызвать нежелательные толки и, пожалуй, протесты со стороны родственников. Другое дело, если девушка выходит замуж и вкладывает свое приданное в коммерческое предприятие мужа. Поэтому было решено Елизавету Павловну фиктивно выдать замуж, хотя фактически она уже была женою Таратуты. Идея фиктивного брака принадлежала Владимиру Ильичу и была осуществлена Л. Б. Красиным, который подыскал ей фиктивного мужа в лице нашего товарища Александра Михайловича Игнатьева (члена боевой организации). К тому же Игнатьев, в глазах Морозовых, был не какой-либо «проходимец»: он был потомственный дворянин, за которого, по мнению буржуазии, могла выйти и дочь фабриканта. Фиктивный брак Елизаветы Павловны с Игнатьевым был заключен в Париже 11/24 октября 1908 г.

Однако надо было действовать скорее с получением наследства, ибо по Москве стали распространяться слухи, что жандармы охотятся за этими деньгами и не позволят большевикам получить шмитовское наследство. Передавали, что где-то в буржуазном обществе какой-то «либеральный» жандарм говорил об этом. Рабочие тоже широко знали о шмитовском наследстве. Так, например, по Пречистенским рабочим курсам я имел связь с молодыми рабочими, из коих один юноша в откровенной беседе с гордостью заявил мне: «А мы (т.-е. партия) скоро получим большое наследство после Шмита». Наконец, судебный пристав Московского окружного суда Соловьев, который в 1902 г. производил охранительную опись шмитовского имущества, тоже делал соответствующие предупреждения.

Особенно медлить с продажей было нельзя и, получив согласие из Парижа, я заявил Морозову, что согласен продать паи по договоренной цене, но под условием немедленной уплаты всей следуемой суммы. Наконец, наступил назначенный для расплаты день. Не скрою, я тогда очень волновался, ибо было бы очень обидно, если бы в последний момент жандармы арестовали меня вместе с громадным капиталом, принадлежащим партии. В 10 минут рысак доставил меня с Варварки (где помещалась контора Морозовых) на Кузнецкий мост в отделение Лионского кредита, где тотчас же и были сданы для перевода а Париж по телеграфу все причитающиеся на долю Елизаветы Павловны деньги. К сожалению, у меня нет копии определения окружного суда об утверждении Елизаветы Павловны в правах наследства (где точно указана наследственная сумма), но хорошо помнится мне, что было послано до 190 тыс. рублей золотом. Елизавета Павловна с своей стороны тоже припоминает, что в Париже было получено 510 тыс. франков, что по тогдашнему курсу составляет те же 190 тыс. рублей.

Присланные мною деньги, естественно, значительно улучшили финансы партии: об этом между прочим говорит и Надежда Константиновна Крупская в своих воспоминаниях о Владимире Ильиче *.

Здесь же, в Париже, я узнал, что муж Екатерины Шмит — Н. А. Андриканис — не хочет выдавать Большевистскому[156] центру все деньги, полученные им из наследства покойного Шмита. Случилось именно то, чего мы опасались в «Пикируках». Упорство Андриканиса дошло до того, что Большевистский центр вынужден был обратиться за содействием к третейскому суду. Председателем третейского суда (супер-арбитром) был избран представителями спорящих сторон известный эсер М. А. Натансон, который в то время жил в эмиграции в Париже.

Во время моего пребывания в Париже третейского разбирательства не происходило, но, помню, один раз я, Владимир Ильич и Таратута были на квартире у Натансона и говорили с ним о наследстве после Шмита, но это не было формальное заседание третейского суда. После я слышал, что по решению этого суда Андриканис выдал партии только половину или даже одну треть того, что получила Екатерина Павловна после покойного брата.

Несмотря на невыгодность решения третейского суда, Большевистский центр все-таки подчинился этому решению, но дело этим не кончилось. На защиту Андриканиса неожиданно встал лидер меньшевиков Мартов и в своей брошюре «Спасители или упразднители» выступил с гнусным обвинением в «экспроприации партийных денег Большевистским центром».

Так закончились благополучно мои хлопоты по реализации наследства после покойного Шмита, оставленного в пользу большевиков. Была тогда черная реакции, партия глубоко ушла в подполье, деньги были крайне нужны. Исполнивши в точности поручение партии и повидавшись за время моих хлопот несколько раз с Владимиром Ильичем, я получил большое нравственное удовлетворение.

Вскоре после январских событий 1905 года по решению Петербургского комитета РСДРП была создана Боевая техническая группа. Возглавлял эту группу секретарь Петербургского комитета Сергей Иванович Гусев. В состав группы входили Феодосия Ильинична Драбкина («Наташа»), Софья Марковна Познер («Татьяна Николаевна»), автор этих строк («Герман Федорович») и другие товарищи.

Летом 1905 года Владимир Ильич потребовал, чтобы кто-нибудь из Боевой технической группы приехал к нему в Женеву для решения некоторых практических вопросов, связанных с приобретением оружия за границей. Выбор пал на меня, и я, быстро собравшись, отправился к Ленину.

Я ехал в Женеву, взволнованный предстоящим свиданием, думая о том, как примет меня Ильич. Почему-то казалось, что попасть к нему будет очень трудно. Ведь я совершенно не знал, в каких условиях жили и работали наши товарищи в эмиграции.

Вопреки моим ожиданиям, я быстро и без труда попал к Владимиру Ильичу. Он жил в маленьком, типично швейцарском домике на одной из окраин Женевы. Звонка на двери не было. Я постучал. Дверь открыла приветливая, скромная женщина, одетая в обычный костюм петербургской курсистки. Это была Надежда Константиновна Крупская. Я ее сразу узнал, так как встречался с ней в Петербурге, в Смоленской школе для взрослых, где иногда участвовал в культурно-просветительных вечерах для рабочих.

Я представился, назвал свою партийную кличку — «Герман Федорович».

— Владимир Ильич давно вас ждет и очень беспокоится, что вы так задержались с приездом, — сказала Надежда Константиновна. — Пройдемте к нему, он работает на веранде.

Вместе с Надеждой Константиновной мы вышли на веранду, пристроенную к домику. Стены ее, так же как и потолок, были увиты виноградом. Сквозь листья пробивались солнечные лучи, ярко освещавшие работавшего за столом Ильича. Перед ним лежали кипы газет, книги на русском и иностранных языках. Владимир Ильич был в простом пиджачке. И вся обстановка поразила меня простотой и скромностью: стол, несколько стульев; пол, как мне помнится, был земляной.

Ильич очень тепло встретил меня, забросал вопросами.

— Почему поздно приехали?—раздался его немного картавящий голос. — Рассказывайте, какие привезли новости. Слышал про вас. Работаете хорошо. Как это вам удалось организовать транспорт в таком большом масштабе?

Смотрите, не увлекайтесь! Провалить такое дело нельзя.

Размах работы Боевой технической группы, особенно после Третьего съезда партии, необычайно расширился. Боевики обязаны были заботиться о приобретении оружия не только для Петербурга, но и для других промышленных центров. В Питер приезжали товарищи с Кавказа, Урала, из Латвии, Эстонии, с разных концов страны. Всё в больших размерах поступали требования на оружие. Удовлетворить их в мало-мальски достаточной степени не было никакой возможности. Тогда-то и возникла мысль о применении такого действенного средства вооруженной борьбы, как ручная бомба.

Ручные бомбы предназначались для уличных баррикадных боев, для взрыва кабелей и железнодорожных путей в моменты боевых выступлений. Нечего и говорить, что применение бомб с целью индивидуального террора совершенно исключалось, так как партия отвергала индивидуальный террор как средство борьбы. Владимир Ильич писал в сентябре 1905 года на страницах газеты «Пролетарий»:

«К счастью, прошли те времена, когда за неимением революционного народа революцию ,, делали» революционные одиночки-террористы. Бомба перестала быть оружием одиночки-,, бомбиста». Она становится необходимой принадлежностью народного вооружения». (Полн. собр. соч., т. 11, стр. 269.)

Владимир Ильич, говоря о ручных бомбах, подчеркивал, что их изготовление, в отличие от других видов оружия, «возможно везде и повсюду».

Для того чтобы уничтожить кустарничество в сложном и опасном деле изготовления бомб, «Никитич» потребовал выделить в нашей боевой организации особую группу, которая была названа химической. К работе этой группы были привлечены специалисты-химики: профессор, которому дали кличку «Эллипс», и два химика с кличками «Альфа» и «Омега» (Скосаревский—«Омега», Л. Пескова—«Альфа»).

Они работали над изготовлением бомб в лабораториях морского ведомства, где служили, но, кроме того, пользовались и теми помещениями, которые нам удавалось для них найти. Эти помещения, конечно, были самым строжайшим образом законспирированы. «Никитич» требовал полной изоляции членов химической группы от всякой общественной деятельности.

Химики получили от «Никитича» конкретные задания: 1) найти подходящее сильнодействующее и в то же время безопасное при хранении взрывчатое вещество, 2) создать совершенно безопасный запал, 3) дать тип негромоздкого, но сильнодействующего снаряда, годного для уличного боя.

В конце 1905 года в нашу боевую группу вошел Александр Михайлович Игнатьев, впоследствии видный советский изобретатель. У Игнатьева на Карельском перешейке было. свое имение Ахи-Ярви. В этом имении один из наших химиков—И. И. Березин («Илья») наладил выработку пикриновой кислоты. Вспоминаются некоторые подробности его работы. Из пикриновой кислоты вырабатывалось взрывчатое вещество — мелинит. Получавшийся при этом желтый осадок проникал всюду, буквально во все поры. У Березина целый год даже белки глаз были желтые.

Однажды товарищи, работавшие в этой лаборатории, ехали зимой из имения Ахи-Ярви на ближайшую железнодорожную станцию Райвола. Возвращаясь, они обратили внимание на желтые следы у дороги, ведущие на почтовую станцию Кивинеб, лежавшую на пути в Райволу. Зная, что где-то неподалеку находилась какая-то подпольная эсеровская лаборатория, наши химики сказали:

— Вот черти эсеры. Они, наверное, гонят пикриновую кислоту! Хороши конспираторы!

Каково же было смущение наших товарищей, когда оказалось, что следы ведут на Ахи-Ярви! Тогда стали после работы усиленно мыть подошвы, но всё равно следы оставались на снегу. Только выпадавший свежий снег спасал положение, — следы заметались.

Несмотря на все усилия, нам никак не удавалось полностью пресечь кустарничество в таком опасном деле, как производство бомб. На наши явки постоянно приезжали товарищи со своими проектами или даже готовой продукцией.

Однажды из Риги в Петербург на одну из явочных квартир привезли корзиночку с тремя бомбами. Квартира находилась под подозрением, и ее нужно было немедленно очистить. Мне пришлось корзиночку с бомбами взять к себе домой.

Потом, чтобы решить вопрос, что же делать с этими бомбами, — к слову сказать, очень подозрительными, так как внутри у них то и дело что-то дребезжало, — я забрал одну из них и в енотовой отцовской шубе поехал на лихаче в военно-морскую техническую лабораторию, где работали «Альфа» и «Омега».

Лихач и шуба, как и следовало ожидать, произвели впечатление на дежуривших солдат. Меня с почетом проводили в приемную. Выбрав удобный момент, я извлек бомбу из кармана и показал нашим химикам. Их возмущение при виде такого кустарного, любительского изготовления «изделия» не поддается никакому описанию. Они приказали немедленно уничтожить эти бомбы и даже пригрозили, что будут требовать моей «отставки».

Легко сказать: немедленно уничтожить. Но как это сделать?

Будучи музыкантом, я часто выступал в концертах. В тот вечер мне предстояло аккомпанировать кому-то из крупных артистов. Ко мне домой должны были прийти трое товарищей и унести злосчастные бомбы. Но пришли только двое, и одна бомба осталась. Я не имел права держать ее у себя. И вот, одевшись к концерту — во фраке, в лакированных башмаках, в енотовой шубе, — я за полчаса до начала выступления выхожу с бомбой в кармане на Рузовскую улицу. Оглядываюсь вокруг. Куда же деть бомбу?

Мне пришла в голову мысль потопить ее в Обводном канале. Стоял сырой, ненастный день. Кто помнит берега Обводного канала в старое время, его скользкие глинистые откосы, тогда еще даже не укрепленные, тот поймет мое затруднительное положение. Стал спускаться и, конечно, на полах моей шубы мгновенно поехал вниз, держа в поднятой руке бомбу и до ужаса опасаясь толчка. Я был уже уверен, что всё кончено и в самом лучшем случае я упаду в воду, но мне удалось удержаться за какой-то предмет. Тогда я стал осторожно «топить» бомбу. Удалось подсунуть ее под какое-то бревно. На четвереньках, всё время соскальзывая вниз, я с трудом выбрался на тротуар и, подойдя к фонарю, с ужасом увидел, на что я похож. Пришлось зайти к одному из знакомых, чтобы привести себя в порядок. Свой плачевный вид объяснил неудачным падением. На концерт я, конечно, основательно опоздал.

Однако мы испытывали большой недостаток в хороших запалах, и Красин направил меня в Болгарию по свежим следам «Омеги» к инженеру Тюфекчиеву, тесно связанному с национально-освободительным движением в Македонии. Тюфекчиев занимал в Софии видное положение, держался совершенно открыто, и я без особого труда нашел его. Вместо пароля «Омега» дал мне хитро вырезанную часть визитной карточки. Вторая часть этой визитной карточки была у Тюфекчиева. Сличив обе части, он убедился, по чьему поручению я приехал.

Тюфекчиев сердечно принял меня, проводил к себе в кабинет и начал при мне открывать и выдвигать ящики своего большого письменного стола. Я глазам своим не верил: все ящики были набиты до отказа всякого рода оружием — обоймами, патронами, огнестрельными припасами. Тюфекчиев обещал мне полное содействие в закупке запалов и бикфордова шнура во Франции. Спустя несколько дней я выехал в Париж, где снова встретился с уже прибывшим туда Тюфекчиевым.

Остановился Тюфекчиев в одном из самых роскошных парижских отелей «Савой». Встретил он меня в своем номере как старого знакомого, принес чемодан и стал вытаскивать коробки, наполненные капсюлями с гремучей ртутью, большие мотки бикфордова шнура.

— Хотите посмотреть, как он замечательно быстро горит?—предложил Тюфекчиев и, не дав мне опомниться, отвязал кусок шнура, подошел к камину, поджег шнур с одного конца. В несколько секунд комната наполнилась дымом с сильным запахом пороха. В это время раздался стук в дверь. Я подумал: «Ну, пропало дело!»—и стал осматриваться, куда бы скрыться. Но Тюфекчиев не растерялся.

— Войдите! — сказал он. Вошел лакей и прямо остолбенел. Тюфекчиев рассмеялся, отпустил какую-то шутку, заметил, что неудачно показал мне фейерверк, который он купил для своих детей, и тут же приказал лакею открыть окно и принести прохладительный напиток.

Когда лакей вышел, Тюфекчиев спросил меня:

— А вы как будто струхнули?

Начало моей работы в Боевой группе РСДРП (б) относится к январю 1906 г. Узнав, что партия нуждается в верной базе для хранения и транспорта оружия, учитывая выгодность местоположения именья Ахи-Ярви, находящегося.в Финляндии, принадлежавшего нашей семье, я предложил Петербургскому комитету им воспользоваться и организовать это дело.
Предложение мое было принято, но когда выяснилось, что по образованию я естественник и знаком с химией, мне было предложено использовать именье и для других целей пробного метанья бомб и их изготовления. Я согласился.
Именье Ахи-Ярви стало всецело обслуживать Боевую группу при ЦК РСДРП (б).

Из-за границы оружие Поступало через сухопутные границы — австрийскую и германскую, водным путем — через прибалтийские порты и, главное — через Финляндию. Помню о больших транспортах револьверов, полученных через германскую границу. Организация этого дела была с большим успехом проведена «Петром» (С. Н. Сулимовым) при помощи известного тогда профессионала-контрабандиста «Нотана».
С границы этот транспорт был переслан в Петербург через транспортное общество «Надежда».

Большая партия оружия была нами получена из Финляндии после гибели парохода «Джон Графтон». Его скупал Н. Буренин у рыбаков, извлекавших его из воды после взрыва.

Одна из труднейших задач, вставших передо мной была:
как сорганизовать транспорт из Ахи-Ярви в Россию в большом масштабе, так как условия конспирации не позволяли пользоваться именьем как отправным пунктом. Пришлось организовать передаточные пункты на целом ряде дач, частью принадлежавших собственникам, частью снятых партией. )В последних были поселены -свои товарищи, которые жили под видом дачников. Свои дачи были:
Саволяйнен, где жила «Фаня Белая» — А. Л. Шмидт, Коммуляйнен, где жили Четвериковы. Дача, где жила Нина Иов.
«Фаня Черная» жила на даче ЦК и ею пользовались в исключительных случаях. Цельзя не упомянуть о даче, где жил старик Рябков, прозванный «Пчелой», со своей женой. Широко пользовались дачей Ландсбергов по приморскому шоссе в пяти верстах от Териок и квартирой финского полицейского Кархонен, оказавшего нам огромные услуги

Весною 1908 г. пришел как-то к нам Игнатьев и сказал, что арестован Л. Б. Красин, что непременно надо его выручить. Со мною было еще трое боевиков-латышей. План освобождения был выработан такой:
Красин распиливает решетку (пилками, которые должны были ему передать), мы сигнализируем посредством света с башни на горе Папула, в это время наши товарищи взрывают стену— ограду тюрьмы, берем Красина и убегаем. Сигнализация должна была быть видна из окна камеры Красина.
Во время взрыва Красин должен был лежать у противоположной стены, укрытый матрасом со своей постели.

Красину переданы были пилки, и мы начали свою подготовительную работу. Красин решетку перепилил, но его работу заметила полицейская стража. Этого мы еще не знали.
Игнатьев пошел к стене проверить сигнализацию, а я пошел сигнализировать на гору. Часов в 9 вечера я перешел мостик и отправился к башне, но стал замечать, что около меня бродит какая-то недоброжелательная публика и вообще там довольно большое оживление, тогда как обычно в это время бывало пустынно. На самом верху, где надо было сигнализировать, я увидел человека, понял, что сигнализировать фонариком нельзя, я три раза зажег спичку и стал закуривать. После этого я стал спускаться вниз, за"мною пошел какой-то человек; я почувствовал, что дело неладно, спустил предохранитель браунинга и пошел дальше. У самого выхода на дорогу вижу, стоят два человека, которые пошли за мной, третий пошел мне наперерез. На дороге меня окружили, оказали, что они полицейские и должны меня арестовать. Я выстрелил им в ноги, двое из них упали, я бросился в сторону и потом по направлению Тиллируки’1) побежал по льду. Снег уже растаял, я проваливался, выкарабкивался и снова бежал. Раз пятьдесят провалился, пока дошел до Тиллируки. Пошел к знакомому рабочему-маляру, переночевал у него, утром увиделся с боевиками-латышами. Мы решили, что нас предал Игнатьев. Но при встрече с Игнатьевым выяснилось, что план освобождения был открыт полицией, почему и произошла такая неудача.

В том и другом случае мы, представители большевиков, должны были иметь полную уверенность, что наследники передадут нам полностью полученное ими наследство. Но в данном случае у нас не было этой уверенности: юноша Алексей Шмит был молод, политически в то время совсем не определился и, естественно, находился под влиянием своего попечителя Линка. А Линку мы все, особенно Владимир Ильич, не доверяли: он любил широко пожить и ранее, до совещания, распространялся на ту тему, что теперь-де реакция, и лучше всего деньги Шмита истратить на издание легальной с.-д. газеты или даже толстого журнала с большевистским уклоном, а его друзья говорили о культурных предприятиях, которым будто бы особенно сочувствовал покойный Шмит. Возможно, что под видом пожертвования на «культурные цели» или расходов на журнал часть капитала уплыла бы к меньшевикам. Впрочем, здесь, на совещании, Линк и его товарищи в общем уже не возражали против передачи капитала в непосредственное распоряжение партии, но все-таки во время речи Линка или Ашпиза в ответ на[152] какое-то их возражение Таратута металлическим голосом крикнул: «Кто будет задерживать деньги, того мы устраним».

Владимир Ильич одобрил поступок большевика Виктора Таратуты, который женился на богатой невесте. Благодаря этому партия вполне законно получила крупную сумму.

— Но каков Виктор? — возмущался этой женитьбой один из знакомых Ленина. — Ведь это подло по отношению к девушке?

— Тем-то он и хорош, — улыбаясь, возразил Владимир Ильич, — что ни перед чем не остановится. Вот вы скажите прямо, могли бы вы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел. Это человек незаменимый.

«Партия, — заметил Ленин, — не пансион благородных девиц... Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец».

Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят?

«Расследовав слухи и подозрения о провокации т. Виктора, допросив для этой цели 54 свидетеля, комиссия констатирует, что все обвинения и подозрения т. Виктора в провокации оказались при ближайшем рассмотрении противоречащими установленным комиссией фактам и, следовательно, лишенными всякого основания».

Уважаемые товарищи!

Сейчас только нам сообщили, что т[ак] наз[ываемая] «Т[ехническая] к[омиссия]» обратилась к Вам с письм[енным] требованием внести деньги (долг Ваш - Б[ольшевист]ской фракции) либо ей («Т[ехнической] к[омиссии]»), либо т. К.Цеткиной.

Мы считаем необходимым, ввиду этого, подтвердить свое требование, изложенное в письме от 16/XI 11 г. [c] , и осветить роль наших противников, к[ото]рые осрамили себя этим последним выступлением, как никогда, и не спрячутся теперь никуда от партийной ответственности за свое интриганство. Можно только приветствовать от к р ы т о е выступление «Технической] к[омиссии]», окончательно разоблачившее их.

В самом ответе теперь Вы имеете перед собой два формальных, т. е. письменных, точных требования на деньги....

В начале января 1907 г. ко мне в Болье, где я жил, приехал на Италии Азеф. Он сказал:
-- Я привез тебе хорошую новость. Вопрос о терроре решен. Боевая организация возродится.

И он рассказал мне следующее:
Некто Сергей Иванович Бухало, уже известный своими изобретениями в минном и артиллерийском деле, работает в течение 10 лет над проектом воздухоплавательного аппарата, который ничего общего с существующими типами аэропланов не имеет, и решает задачу воздухоплавания радикально: он подымается на любую высоту, опускается без малейшего затруднения, подымает значительный груз и движется с максимальной скоростью 140 километров в час. Бухало по убеждениям скорее анархист, но он готов отдать свое изобретение всякой террористической организации, которая поставит себе целью цареубийство. Он, Азеф, виделся с ним в Мюнхене, рассмотрел чертежи, проверил вычисления и нашел, что теоретически Бухало задачу решил, что же касается конструктивной ее части, то в этом и состоит затруднение. У Бухало нет достаточно средств для того, чтобы поставить собственную мастерскую и закупить необходимые материалы. Средства эти нужно достать: если, действительно, будет построен такой аппарат, то цареубийство станет вопросом короткого времени.

Я слушал слова Азефа, как сказку. Я знал об опытах Фармана, Делагранжа и Блерио, знал и о том, что в Америке братья Райт достигли в воздухоплавании крупных успехов. Но аппарат, развивающий скорость в 140 километров в час и подымающий на любую высоту большой груз, казался мне несбыточной мечтой. Я спросил:
-- Ты сам проверял чертежи?
Азеф ответил, что он в последнее время специально изучал вопрос о воздухоплавании и сам проверил все формулы Бухало. Тогда я сказал:
-- Ты веришь в это открытие?
Азеф ответил:
-- Я не знаю, сумеет ли Бухало построить свой аппарат, но задача, повторяю, в теории решена верно. Нужно рискнуть. Риск только в деньгах. Нужно только тысяч двадцать. Я думаю, что на это дело можно и должно рискнуть такой суммой.

Азеф тут же развил план террористических предприятий с помощью аппарата Бухало. Скорость полета давала возможность выбрать отправную точку на много сот километров от Петербурга, в Западной Европе -- в Швеции, Норвегии, даже в Англии. Подъемная сила позволяла сделать попытку разрушить весь Царскосельский или Петергофский дворец. Высота подъема гарантировала безопасность нападающих. Наконец, уцелевший аппарат или, в случае его гибели, вторая модель могли обеспечить вторичное нападение. Террор, действительно, подымался на небывалую высоту.
Когда Азеф кончил, я спросил:
-- Уверен ли ты, что Бухало отдаст свое изобретение боевой организации?
Азеф сказал:
-- Да, я уверен. Это бессеребренник и убежденный террорист. В нем сомневаться нельзя.
Азеф, по специальности, был инженер. Я не имел никаких технических знаний. Я сказал:
-- Я полагаюсь на твое слово. Я согласен, что для такого дела, даже если оно и кончится неудачей, можно и должно затратить 20 тысяч рублей. Но, по-моему, деньги эти должна дать не партия, а частные лица, посвященные в курс предприятия и знающие, что они рискуют своим капиталом.
Азеф согласился со мной.
Деньги для Бухало были пожертвованы: 3000 руб. дал М.О. Цейтлин, 1000 руб. -- Б.О. Гавронский, остальные -- неизвестный мне лично, Доенин. Бухало оборудовал в Мюнхене мастерскую, нанял рабочих и приступил к конструкции своего аппарата.
Я приветствовал эту попытку. В моих глазах это был первый шаг к радикальному решению вопроса о терроре. В случае действительной ценности нового изобретения, боевая организация становилась непобедимой.

Всю зиму и весну 1907 г. я с нетерпением ожидал результатов работы Бухало. Мое мнение о постановке боевого дела осталось прежним, -- я не видел причин его менять. Я все надежды возлагал на научную технику. Азеф соглашался со мной. После таммерфорсского съезда он остался в России, но не принял непосредственного участия в террористических предприятиях. Он занимался делами центрального комитета.
Я посетил Бухало в его мастерской, в Моссахе около Мюнхена. За токарным станком я нашел еще не старого человека лет 40, в очках, из-под которых блестели серые умные глаза. Бухало был влюблен в свою работу: он затратил на нее уже много лет своей жизни. Он принял меня очень радушно и с любовью стал показывать мне свои чертежи и машины. Подойдя к небольшому мотору завода Антуанетт, он сказал, хлопая рукой по цилиндрам:
-- Привезли его. Я обрадовался. Думал, у него душа. А теперь пожил с ним, вижу -- просто болван. Придется его переточить у себя...
Точно так же, как. к живым существам, он относился к листам стали, к частям машин, к счетной линейке, уже не говоря о его чертежах и сложных математических вычислениях. От каждого его слова веяло верой в свой аппарат и упорной настойчивостью. О революции он говорил мало, с пренебрежением отзывался о нелегальной литературе и отмечал многие, по его мнению, ошибки в тактике партии. Зато террор он считал единственным верным средством вырвать победу из рук правительства. Уезжая из Мюнхена, я уносил с собой если не веру в ценность его открытия, то полное доверие к нему. Я был убежден, что он использует в своем деле все, что могут дать наука, дарование и опыт.
Работы Бухало затянулись. К августу стало ясно, что если даже он и решит задачу воздухоплавания, то не в близком будущем; в конструкции своего аппарата он встретил неожиданно затруднения.
Азеф вернулся уже за границу и жил со своей семьей в Швейцарии, в Шарбоньере. Он вызвал меня к себе для совещания по вопросам террора.
Это совещание состоялось в Монтре. В нем участвовал также Гершуни.
В начале совещания Азеф заявил:
-- Из дела Бухало не скоро что-либо выйдет. Нужно ехать в Россию.

Опыт боевой организации, по моему мнению, вполне подтверждался опытом последующих террористических актов: убийство ген[ерала] Лауница, генерала Павлова (декабрь 1906), где случайные сведения дали возможность приступить к покушению, но не позволили на этих сведениях построить весь план дальнейшей работы; арестов Штифтаря и Гронского (февраль 1907 г.), арестов товарищей по так называемому "царскому процессу" (31 марта 1907 г.) и ареста участников второго покушения на премьер-министра Столыпина (летом того же года).

Исходя из всего вышесказанного, я утверждал, что единственным радикальным решением вопроса остается, по-прежнему, применение технических изобретений. Значит, необходимо, во-первых, поддерживать предприятие Бухало, и, во-вторых изучить минное и саперное дело, взрывы на расстоянии и т.п.

Несмотря на заключительные слова цитированного отрывка, Азеф стал на такую же точку зрения в этом вопросе, на какую стали Г.А.Гершуни, В.Н.Фигнер и очень многие уважаемые мною члены партии. Они находили, что долг террориста -- при всяких обстоятельствах и при каких угодно условиях работать в терроре, и что я, отказываясь принять участие в боевой работе, не исполняю своего долга. Я не мог согласиться с ними в этом их рассуждении. Наоборот, я считал, что я бы не исполнил своего долга, если бы не указал товарищам и центральному комитету, что, по моему мнению, возврат к старым формам террористической борьбы ни в коем случае не даст надежды на успех. Я считал также, что я бы совершил преступление, если бы ангажировал на террор людей, доверяющих моему практическому опыту, не веря сам в возможность успеха. Мой план боевой организации был отвергнут и Гершуни, и Азефом. Ни Гершуни, ни Азеф не наметили другого, более практичного. Предприятие Бухало затягивалось. Оставалось вернуться к тому, что уже доказало свою непригодность. Я считал это нецелесообразным и для себя морально недопустимым: если бы я даже отказался от руководящей роли и предложил себя в исполнители, то самый факт моего пребывания в организации возлагал бы на меня ответственность как за ее деятельность, так и за товарищей, принявших участие в ней по доверию к Гершуни, Азефу и ко мне.

решил не ограничиваться моим заявлением Азефу и Гершуни. Я считал своим долгом попытаться воздействовать на центральный комитет в смысле изменения приемов террористической борьбы, даже если бы эта попытка заранее была обречена на неудачу.
В октябре 1907 года я с этой целью выехал в Финляндию. В Выборге состоялось заседание центрального комитета, на котором я сделал доклад....

Доверие к словам Савинкова и внушенная им вера в Азефа, поддержанная потом свидетельством других руководящих членов партии, легли великой тяжестью на мою революционную совесть, потому что я не противилась внушениям и слепо следовала за другими, когда впоследствии внутренний голос уже подсказывал мне, что Азеф не верен.

Савинков рассказывал мне и об аэроплане, строившемся в Баварии, о котором Азеф говорил мне в Аляссио. Савинков ездил к изобретателю-инженеру, Сергею Ивановичу Бухало, был в мастерской, в которой сооружался аэроплан. Он верил в инженера, в целесообразность и выполнимость его изобретения. "Я полечу на этом аэроплане",-- говорил он и, подобно Азефу, с гордостью подчеркивал, что последнее слово науки будет отдано в руки партии на дело революции

Однажды в сумерки я сидела в кресле, а Савинков на полу, возле меня; разговор зашел, как заходил не раз и раньше, о будущем применении этого аэроплана. Тут произошла сцена, которая показалась мне комедией.

Подобно тому, как позже он развивал это в романе "То, чего не было", он говорил о тяжелом душевном состоянии человека, решающегося на жестокое дело отнятия человеческой жизни; говорил о страдании, которое испытывает, решаясь на дело с аэропланом; о Голгофе, на которую идет революционер-боевик... Это была исповедь, было стенание. И тут я усомнилась в искренно-{156}сти и правдивости Савинкова; слова звучали деланно, фальшиво. Я сказала:
-- Если вам так тяжело -- не идите. Нельзя идти на террористический акт с раздвоением в душе. Внутренняя борьба понятна, когда вопрос решается, но если он решен, все сомнения должны быть пройдены и остаться позади; не должно быть никаких терзаний: "Созонов шел со своей бомбой на Плеве, как на "радостный" подвиг".
Тягостная сцена кончилась, и, как-то сразу встрепенувшись, будто никакого "моления о чаше" не было, Савинков поднялся и совершенно другим, самым обыденным тоном произнес:
-- Да я уж и решился... -- и резкий переход от одной интонации к другой как-то особенно подчеркнул неправду только что слышанных ламентаций.

25 мая.

Много толков о гатчинском обелиске. Некоторые говорят, что это дело рук человеческих, а совсем не грозы, что это брошено с аэростата, и другие догадки... Не дай бог, чтобы это была правда, но от нигилистов всего можно ожидать, они до всего дойдут.

Общепартийный характер приобрела в том году террористическая деятельность и «Летучего боевого отряда Северной области», образованного по предложению областного комитета в середине лета 1906 года скрывшимся из Прибалтийского края письмоводителем судебного следователя 2-го участка Рижского узда, Альбертом Траубергом. Смелый, настойчивый, с железным характером, Трауберг, слывший среди революционеров под кличками «Иван Иванович» и «Карл», сумел сбить свой отряд, подчинить своему влиянию даже и не родственных ему ни по вере, ни по национальности, социалистов-революционеров и поставил террор на исключительно широкую ногу. Не он был виноват, если многие из выработанных им грандиозных террористических планов кончились провалами.

Как уже было указано раньше, в 1906 году отряд совершил убийства генералов Мина и Павлова и ранил генерал-адъютанта Дубасова. В 1907 году центр организации или, как его называли, «штабквартира» отряда находился в Финляндии. Там жил сам «Карл», там находилась лаборатория бомб, была устроена фотография, в которой снимали шедших на убийства террористов, происходило обучение бомбометанию и стрельбе из браунингов. Там в полной безопасности от русских властей зарождались, обсуждались и разрабатывались грандиозные террористические акты; до взрыва Государственного Совета, до убийства Государя Императора включительно. Там приготовлялись все средства к осуществлению надуманных предприятий и уже когда все было готово, оттуда совершались налеты на Петроград и поражали власть своею смелостью и неожиданностью.

17 Января 1907 года отряд убил в Петрограде начальника временной тюрьмы Гудима, после чего в деятельности его замечается затишье. Весенний разгром боевого отряда Зильберберга — Никитенко изменил положение отряда «Карла». Отряд его перешел в непосредственное распоряжение Центрального Комитета и с этого времени начались его неудачи.

В начале лета «Карл» вошел в сношения с автономной боевой группой инженера Белоцерковеца, разрабатывавшего план совершения покушения на Государя Императора, Великого Князя Николая Николаевича и некоторых высокопоставленных лиц. Группа состояла из 5 человек, душою ее был Белоцерковец. Задумав совершение тяжкого преступления, Белоцерковец, в целях получения к тому возможности, поступил на должность контролера-механика телеграфа петроградского участка Северо-Западных железных дорог, что давало ему возможность доступа на все посты, как варшавской линии, так и императорского пути. Держась чрезвычайно конспиративно, члены группы видались только на явочных квартирах, где ими был разработан план террористического акта над намеченными Белоцерковецем лицами.

Была разработана идея взрыва императорского поезда и убийства Великого Князя. Поселившись около станции Александровская, Белоцерковец изучил Высочайшие выезды на поездах и автомобилях и составив подробный план путей проезда, отметил на нем места, которые он считал удобными для взрыва поездов. Но хотя Белоцерковец и был лично готов выступить на покушение против Его Величества и Великого Князя, все-таки у группы не хватало людей для совершения задуманного и это заставило Белоцерковеца обратиться к «Карлу» с предложением о совместных действиях, на что «Карл» и согласился.

Начались совместные обсуждения задуманного. Свидания «Карла» с {360} Белоцерковецем происходили у некоей Резовской, в квартире которой после отъезда ее оттуда были обнаружены две бомбы. В первых числах Июля к ней на квартиру явился «Карл» и был арестован, но во время писания протокола он сумел скрыться, а 6 Июля был арестован пришедший на квартиру Резовской — Белоцерковец. При обыске последнего, у него в чулке, под ступней, был обнаружен упомянутый выше план Высочайших путей следования со всеми пометками, послуживший главною против него уликою, что и заставило Белоцерковеца дать подробные и откровенные показания относительно задуманных им покушений.
Планы Белоцерковеца и «Карла» расстроились. Группа первого распалась, отряд же «Карла» продолжал работать.

Так случилось, что в феврале 1907 года я получил довольно неопределенное известие, что террористы разработали план цареубийства. Ввиду того, что источники моей информации для этого случая были малоудовлетворительны, а выжидать долгое время и ставить длительное наблюдение казалось мне слишком опасным, я написал Азефу, находившемуся тогда в Италии, и просил его срочно вернуться в Петербург и помочь мне. В средних числах февраля Азеф вернулся в Петербург. Уже в первое наше свидание он мог сообщить мне чрезвычайно важные данные. По дороге в Петербург он сделал остановку в Финляндии и там беседовал с оставшимися еще на свободе членами обезглавленной зильберберговской террористической группы. Они сообщили ему, что хотя главные руководители группы Зильберберг и Сулятицкий, арестованы, но группа тем не менее не только не распалась, а, наоборот, окрепла и расширила свои связи. Ей удалось даже установить связь с кем-то из личной охраны Царя. Было ясно, что террористы готовят покушение. По словам Азефа, план этого покушения был разработан еще не во всех деталях, но, насколько можно было судить, предполагалось, что казак должен был помочь подложить адскую машину под царский дворец, под кабинет Его Величества. Свое сообщение Азеф закончил указанием имен и адресов новых руководителей террористической группы, занявших эти места после ареста Зильберберга.

Располагая этими данными, я организовал наблюдение. Довольно скоро удалось выяснить, с кем поддерживают связи члены террористической группы вне дворца. Но я не мог нащупать след, ведущий внутрь дворца.....

Наумов, узнавши, что Ратимов все время предавал его и что ему грозит смертная казнь, пал духом. За выдачу всех соучастников заговора следственные власти обещали ему в награду сохранить жизнь, и тогда он во всем сознался. Военному суду было передано 18 человек. Во время судебного разбирательства Наумов отрекся от большей части своих первоначальных показаний, пытаясь облегчить судьбу тех, кого он сам же выдал. Им это помогло чрезвычайно мало. Зато на своей шее петлю он этим поведением затянул. Изменение им показаний побудило суд аннулировать данное раньше обещание о помиловании. Вместе с Синявским и Никитенко он был приговорен к смерти и повешен 3 сентября 1907 года. Остальные 15 подсудимых получили приговоры на разные сроки в каторгу и ссылку.

Летом «Карл» установил сношения с несколькими военными писарями и подготовил покушение на военного министра Редигера. Было решено, что в министра будет стрелять боевик-девица в то время, когда министр будет выходить в один из четвергов из министерства с заседания Военного Совета. О том, что заседание Совета состоится, этой девице должен был сообщить условным знаком один из писарей, для чего и он и девица должны были сойтись в столовой на Вознесенском проспекте против Военного Министерства.
Днем покушения было намечено 12 Июля, но девица почему-то не дождалась писаря в столовой и покушение было перенесено на 19 Июля. В этот день девица, проживавшая в Финляндии, явилась в столовую и села за отдельный столик. Поодаль уже сидел писарь. Последний, не здороваясь с нею, подал столовым ножом условный знак о том, что заседание состоится. Тогда девица, побыв еще несколько минут в столовой, вышла, прошла в кофейную Александровского сквера, где и встретилась с прибывшим утром {361} из Финляндии боевиком, нелегальным Сущевским. Посидев немного, оба направились к зданию министерства и были арестованы.

При задержании девица выбросила браунинг и запасную обойму, второй же браунинг у нее был найден при обыске.

13 Августа, в Петрограде, членом отряда был убит начальник тюрьмы (Крестов) Иванов, а 28 Августа командированным в Псков членом отряда был убит бывший начальник тюрьмы Бородулин.

Вскоре после этого был разработан следующий план убийства петроградского градоначальника генерала Драчевского. Члены отряда Масокин и некий «Леонид» должны были получить в Петрограде от Синегуба бомбы и идти с ними в Исаакиевский собор, где и ожидать девицу Распутину, которая при благоприятных для покушения обстоятельствах должна была молиться с зажженной свечей в руках, в случае же невозможности совершить нападение — вытирать лицо платком. В первом случае метальщики должны были отправиться в сквер против здания градоначальства, ждать выезда генерала и тогда совершить покушение. Прохождение в то время мимо градоначальства Синегуба означало бы необходимость уходить и отложить покушение. В назначенный день, согласно плану, «Леонид» и Масокин получили в Петрограде от некоей «Киси» бомбы и отправились в Исаакиевский собор, но, не дождавшись там Распутиной, возвратили бомбы «Кисе» и вернулись в Териоки. Там они узнали, что покушение не состоялось из-за того, что градоначальника не удалось вызвать из дому.
Вскоре после этой неудачи «Карл» приказал своему фотографу снять на одной группе Масокина, «Леонида», Синегуба. «Кисю» и девицу «Медвежонка» и объявил членам отряда следующий план убийства нескольких должностных лиц.

Когда выяснилось, что Максимовский убит, «Kapл» решил воспользоваться его похоронами, чтобы на них убить министра юстиции. С этой целью он снабдил двумя браунингами Масокина и командировал его, 18 Октября, на похороны, дав предварительно указания, как вести себя после ареста и как давать жандармам показания. Масокин присоединился к похоронной процессии, дошел с нею до Волкова кладбища, но там был арестован.
В Ноябре месяце было выяснено, что место нахождения штаба квартиры отряда — Келломяки, дача Боргоэна и там 22 Ноября был произведен обыск, при котором был арестован сам «Карл» — Альберт Трауберг и жившая с ним, под видом жены, Елена Иванова.

Обыском квартиры было обнаружено: оболочки для бомб, хорошо оборудованная фотография, нелегальная литература, большая переписка, альбом с фотографиями, где оказались фотографии убийц Мина, Павлова, Максимовского и других, план Государственного Совета с указанием поименно мест каждого члена Совета, заявление в канцелярию Государственного Совета о выдаче пропуска сотруднику «Русского Слова» и много других вещественных доказательств преступной деятельности отряда.
После ареста создателя и руководителя «Летучего боевого отряда Северной области» «Карла», во главе отряда стал Лебединцев, живший под именем итальянского подданного Mapиo Кальвино.

Я и раньше знал, что главным руководителем группы является террорист, носящий псевдоним «Карл».

Но только от Азефа я получил подробное описание его примет и приблизительные указания на местность в Финляндии, где он живет. По словам Азефа, это был человек совершенно исключительной предприимчивости и смелости. «Пока он на свободе, — говорил мне Азеф, — вы не сможете быть спокойным». В настоящее время, сообщил Азеф, он носится с планами взрыва Государственного совета. Никаких конкретных данных относительно этого предприятия Азеф сообщить не смог, но указал, что, по его сведениям, террористы имеют в виду бросить бомбу в тот сектор зала, где сидят правые члены Государственного совета, в том числе все министры и, в сущности, кандидаты в будущие министры, ибо из числа членов Государственного совета по назначению обычно рекрутировались руководящие деятели Русского правительства. Он также обратил мое внимание на то, что покушение может быть совершено кем-нибудь из террористов, проникших в помещение под видом корреспондентов. В результате этого рассказа Азефа и был усилен контроль над ложей журналистов Государственного совета, производились осмотры портфелей, личные обыски и прочее. Он же помог мне и проследить «Карла», который вскоре и был арестован на одной из дач в Финляндии. Это был латыш, участник вооруженного восстания 1905 года: его настоящая фамилия была Трауберг.

Этот арест нанес тяжкий удар группе террористов, но не оборвал ее деятельность. В самом конце 1907 года ко мне поступило известие, что покушения готовятся на Великого князя Николая Николаевича и на министра юстиции Щегловитова. Сообщили мне также, что русский Новый год 1908-й был назначен днем покушения: террористы хотели использовать случай, когда Великий князь и министр явятся на новогодний прием к Царю. Никаких более точных и подробных сведений — в частности, о лицах, участвующих в этом заговоре, — мой секретный сотрудник, однако, сообщить не мог. Только из вторых рук он слыхал, что об этом плане шла речь в Центральном комитете...

Что касается деятельности областных летучих отрядов и боевых дружин, то ими было выполнено следующее.

В Северной области, боевыми дружинами, в Петрограде, 12 Января убит рабочий заподозренный в даче сведений полиции; 2 Февраля убит рабочий по подозрению в сношениях с полицией, а 13-го фельдшер; 2 Марта, в Петрограде, ранен пристав Родзиевский, {364} 18-го, там же, убито два нижних чина. После покушения на пристава Родзиевского, боевая дружина при Петроградском комитете была арестована, при чем обыскано и задержано было 39 человек дружинников, из которых 10 оказались проживавшими по подложным паспортам. В числе задержанных был и главный организатор и руководитель дружины некий Латкин, ходивший в организации под кличками «Мишка» и «Давид». У большинства арестованных была найдена нелегальная литература, у одного же было найдено и печатное оповещение Центрального Комитета о покушении на Родзиевского.

В Центральной области, 21 Ноября, членом боевой организации Севастьяновой была брошена бомба в проезжавшего в Москве, в экипаже, генерал-губернатора Гершельмана; который остался невредим, кучер же был ранен, а лошади убиты. Местными дружинами 27 Марта в Брянске, убит жандармский ротмистр Аргамаков, а 2 Мая, там же, убит помощник пристава Цилинский и ранен помощник пристава Соколин.

В Северо-Западной области, летучий отряд ранил, 8 Января, в Могилеве, полицмейстера Родионова; боевыми же дружинами: 24 Марта, в Луцке, Волынской губернии, ранен начальник тюрьмы Желотовский; 30 Мая убит, в Новозыбково, полицейский надзиратель Подберезовский. Кроме того, в том же году, в Двинске, был убит рабочий по подозрению в даче сведений полиции, а в Соколке, Гродненской губернии, убит урядник.

В Поволжской области, летучий отряд убил 25 Января, в Пензе, губернатора Александровского, ранил полицмейстера Зарина и городового Саблина. Боевыми же дружинами: 9 Марта, в Астрахани, убит начальник тюрьмы Прибыловский; 3 Мая, в Тамбове, ранен надзиратель Куйденко; 19 Мая, в Оренбурге, убит товарищ прокурора Исеев, а 25 Сентября, там {365} же, ранен директор реального училища Каменев. Кроме того в течение года в Тамбове ранен рабочий и в Ярославле убиты тюремный надзиратель и городовой.

В Уральской области, 23 Июня, членом летучего боевого отряда Уральской области двумя выстрелами в спину был убит жандармский ротмистр Пышкин и ранен пытавшийся задержать его городовой. Местными же дружинами: 18 Февраля убит в Уфе тюремный инспектор Кольбе, 23 Мая, в Сарапуле, Вятской губернии, ранен помощник пристава, а 17 Октября, в Вятке, совершено, но безрезультатно, покушение на губернатора Горчакова.

В Украинской, Харьковскою дружиною, 17 Февраля, убит городовой.

В Донской, местною дружиною ранен 8 Апреля, в Ростове на Дону, помощник начальника тюрьмы Щербаков.

В Южной области, летучий отряд 26 Февраля произвел покушение в Ялте на командира 16-го стрелкового Императора Александра III-го полка полковника Думбадзе. В полковника, проезжавшего по Николаевской улице, была брошена бомба с балкона одного из домов; полковник был контужен. В ответ на покушение, обожавшие своего командира стрелки сожгли дом, из которого была брошена бомба. Тот же отряд, 7 Мая, в Одессе, убил пристава Понасюка, помощника пристава Полянкевича, околоточного надзирателя Серакевича и одного городового. Местными дружинами: 10 Февраля ранен, в Одессе, полицмейстер фон Гесберг; 21 Февраля, в Севастополе, брошена бомба в экипаж проезжавшего коменданта генерала Неплюева, который был легко ранен; 13 Апреля, в Бендерах, убит председатель Союза русского народа Сварко; 11 Мая, в Севастополе, убит квартирмейстер Болкаров, а 5 Июня, там же, ранен квартирмейстер Моталевский; 14 Июня, в Севастополе, была брошена {366} бомба в охранное отделение, при чем был убит служащий Гурчихин и ранен Колачев; кроме того, в Севастополе, убиты двое рабочих по подозрению в сообщении жандармам сведений.

Тут же необходимо указать на то, что 17 Июня, при совместном участии социалистов-революционеров с лицами других организаций, в Севастополе, с целью освобождения политических арестованных, был произведен взрыв в тюрьме, при чем был убит часовой. Из числа заключенных 21 человек бежали.

В Сибири, летучим отрядом убит 28 Мая, в Чите, начальник каторги Метусь, а 30 Мая совершено в Иркутске, но безрезультатно, покушение на начальника каторжной тюрьмы Бородулина. Красноярская дружина убила: 2 Февраля — рабочего по подозрению в даче жандармам сведений, 14 Февраля — председателя военно-окружного суда Козловского, 23 Июня — начальника тюрьмы Смирнова. Эта же дружина ранила рабочего по подозрению в даче полиции сведений. Тобольская дружина убила 26 Июля начальника тюрьмы Богоявленского.

На Северном Кавказе, летучим отрядом убит 23 Июля, в Пятигорске, бывший генерал-губернатор Карангозов; местными дружинами: 24 Мая, в Александровске-Грушевском, смертельно ранен полицмейстер Колпиков, 20 Июля, в Екатеринодаре, убит помощник полицмейстера Журавель, 29 Августа, там же, ранен пристав Боняков, а 21 Сентября убит правитель канцелярии генерал-губернатора Руденко; и 17 Декабря, в Кисловодске, убит пристав Болдырев. В Минеральных же водах был убит рабочий по подозрению в выдаче своих. В Закавказской области, летучим отрядом, 3 Июля, убит бомбами в Александрополе ехавший из офицерского собрания генерал-губернатор Алиханов. Сидевшая с ним в экипаже дама была также убита, а кучер, сын и дочь ранены.

{367} В Туркестанской области, летучий отряд, 29 Мая, убил в Асхабаде начальника жандармского полицейского управления железных дорог Ульянина, а 10 Октября, к Самарканде, убил пристава Вишневского; 5 Февраля, в Новом Маргелане, местная дружина совершила безрезультатное покушение на генерал губернатора Покотило.

Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной,- плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами, живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша.
Так люди приветствовали восходящее солнце.

Дня за два до московского восстания Азеф уехал в Москву. Мне как члену боевого комитета была поручена "техническая подготовка восстания" в Петербурге. Я немедленно устроил две динамитные мастерские. Обе они были арестованы неожиданно и по непонятным причинам, но я в аресте их не заподозрил тогда провокации. Первая мастерская помешалась в Саперном переулке. В ней должны были работать товарищи Штолтерфорт, Друганов и Александра Севастьянова, жившая у Штолтерфорт в качестве прислуги. Севастьянова во время ареста настолько удачно разыграла роль горничной, что ее оставили на свободе. Штолтерфорт и Друганов по приговору суда были лишены всех прав состояния и сосланы в каторжные работы на 15 лет. Одновременно, в ту же самую ночь, была арестована и вторая мастерская. Она помещалась в Свечном переулке, на квартире у Всеволода Смирнова, моего товарища по университету, впоследствии члена боевой организации. Он жил по своему паспорту, но не был под наблюдением полиции. В одной квартире с ним жила молодая девушка, Бронштейн. Квартира эта служила передаточным местом для перевоза из Финляндии оружия. Я знал об этом, но я не мог в короткий срок и при почти полном отсутствии нелегальных работников снять квартиру на нелегальное имя. Кроме того, я знал также, что финский транспорт оружия неизвестен полиции, и надеялся, что четыре-пять дней можно работать и в такой, грешащей против строгой конспирации, квартире.

Химиком в одну из мастерских предназначалась Дора Бриллиант. На ее обязанности было сделать, с помощью Бронштейн и Смирнова, несколько десятков бомб македонского образца.
Еще не было приступлено к работе, как мастерская была обнаружена. Смирнов и Бронштейн, предупрежденные дворником, успели скрыться. На квартире была арестована Дора Бриллиант с оболочками для бомб и член финской партии Активного Сопротивления Онни Николайнен. Он принес туда с вокзала несколько револьверов.

Приехав в Гельсингфорс, я сообщил Азефу, что, по моему мнению, на Дубасова возможно только случайное покушение и что одной из случайностей может быть его поездка в Петербург. Я сказал, что поэтому нужно быть всегда готовым к его возвращению.
Азеф сказал:
-- Поезжай в Териоки. Там ты найдешь Валентину (Колосову-Попову). Предложи ей поехать с тобою в Москву. Она приготовит бомбы.
В тот же вечер я уехал в Териоки. Химическая лаборатория помещалась на даче, у взморья. Хозяином ее был Зильберберг, прислугой -- Александра Севастьянова. Лаборатория не возбуждала никаких подозрений ни у полиции, ни у соседей. Рашель Лурье, Колосова и Беневская обучались приготовлению снарядов. Во всех комнатах лежали готовые и неготовые жестяные оболочки, части запальных трубок, динамит и гремучая ртуть. Ранее, до устройства этой лаборатории, Зильберберг один, без помощников, приготовил несколько бомб на квартире у члена финской партии Активного Сопротивления, судьи Фурутьельма, в Выборге.

Сегодня, в 12 часу дня, по Москве с быстротой молнии разнеслась весть, что в Лефортове брошена бомба в сани генерал-губернатора и командующего войсками ген.-лейт. Гершельмана.

Генерал выехал из генерал-губернаторского дома в 11 ч. утра и направился в Лефортово, где в военном госпитале предстояло торжественное празднество 200–летия существования этого учреждения. Генерал-губернатор ехал в парных санях вместе со своим адъютантом поруч. кн. Оболенским. Генерал Гершельман благополучно проехал Хопиловскую улицу, но едва сани повернули в Госпитальный пер. и проехали мимо фабрики Кондрашова, как от фабричного корпуса отделилась какая-то женская фигура и моментально последовал оглушительный гул взрыва. Во всех этажах фабрики Кондрашова и в соседних домах стекла разбились вдребезги. Взрыв был так силен, что воной его выбило стекла даже в задании фабрики Вишневских, которая находится на Хопиловской улице, сравнительно далеко от места взрыва.

Тотчас же после взрыва бомб стоявший на углу полицейский пристав Яковлев подбежал к генерал-губернатору, который вместе со своим адъютантом оказался на левой стороне улицы. Сохраняя полное спокойствие и самообладание, генерал сказал приставу: «Кажется она сама убита» и при этом указал на лежавшую лицом книзу на правой стороне улицы женскую фигуру. Как генерал-губернатор, так и его адъютант счастливо избежали опасности и оказались совершенно невредимыми. Волной взрыва у ген. Гершельмана снесло кокарду с головного убора. Когда прошла первая минута ошеломления, генерал-губернатор вместе с адъютантом сели на извозчика и продолжили путь в военный госпиталь.

На месте происшествия представлялась такая картина. Обе лошади генерал-губернаторских саней были тяжело искалечены и изуродованы бомбой. У одной было оторвано копыто, другая была лишена одной ноги. У обоих вырвало все внутренности. Очевидно вся сила взрыва ударила по лошадям. Несчастные животные в страшных мучениях метались в огромной луже красно-коричневой крови. От саней откололась вся передняя часть вместе с сидением кучера. Последний по счастливой случайности отделался лишь легкими поранениями. Все полученные им раны настолько незначительны, что под впечатлением первой минуты он не чувствовал боли и около четверти часа возился с издыхавшими лошадьми, но затем почувствовал слабость от потери крови и его отвезли в военный госпиталь.

У самого тротуара на мостовой лежала женщина, довольно плохо одетая, в платочке на голове, худенькая тщедушная блондинка, на вид лет 26 -27. Она находилась в бессознательном состоянии. Под ней была лужа крови тут же валялись какие-то три мерзлые рыбины. Предполагают, что бомбистка купила их в находившейся здесь лавочке, куда она зашла, чтобы в ожидании проезда генерал-губернатора не ходить по улице и не обратить на себя внимание полиции. У преступницы оказалось несколько ран, правый глаз у нее вырван, на черепе две пробоины, одна нога повреждена. Ее немедленно увезли в Басманную больницу, где произвели необходимую операцию. Вследствие того, что врачи признали возможным перевезти преступницу в приемный покой при полицейском участке, около 3 часов она была уже увезена из больницы.

Пока бомбистка еще не пришла в сознание, но по свидетельству врачей полученные ею повреждения хотя и серьезны, но опасности для жизни не представляют. Личность преступницы еще не выяснена. Несомненно только, что она не местная, а приезжая. Вероятно она действовала по поручению какого-нибудь революционного комитета или боевой организации другого города, так как в Москве революционные организации давно разгромлены и ликвидированы. [...]

Следующую картину набрасываем на основании сведений, наслоившихся после разговоров с некоторыми лицами на местах, с рядом лиц из состава почетных гостей военного госпиталя, услышавших непосредственно от генерала-губернатора и кн. Оболенского, его адъютанта подробности происшествия.

На улицах в эту пору съезд в военный госпиталь почти заканчивался, - говорили нам, - почти никого не было. Здесь все больше проживают рабочие или мастеровые, около этого времени обедающие. Служба в церквах еще не окончилась. Из церквей народ еще не возвращался.

В тот момент, когда к Хапиловской ул. подъезжал московский генерал-губернатор в Госпитальном пер ни души не было видно.
Через несколько секунд после поворота саней генерал-губернатора в Госпитальный пер. раздался ужасный взрыв. За секунду перед этим как передавали потом, со слов постового городового Краюшкина и пристава Яковлева, на правой стороне Госпитального пер. появилась какая-то женская фигура, издали показавшаяся довольно полной, в платке на голове. Она сделала какое-то движение. Раздался взрыв, и на несколько мгновений все окуталось дымом. Лошади сперва кинулись от женщины сторону, затем опять в ее сторону и остановились. Когда дым рассеялся, представилась следующая картина. Слева от саней стоял генерал-губернатор в двух шагах от него адъютант дальше с земли поднимался кучер, бились в агонии раненные лошади, а направо от них у тротуара, лежала женщина ничком. [...]

На место моментально прибыла полиция, явился фельдшер из приемного покоя Лефортовской части. Преступница была без сознания, но жива. У нее вырван один глаз, серьезные повреждения в правой части черепа, значительно разбита и лишена покровов правая нога. Силою взрыва у нее вырвало из юбки большой клок материи спереди.
Сделав первоначальную перевязку, фельдшер перенес раненую в подоспевшую уже сюда карету медицинской помощи.

Когда карета уехала, на месте найдена была правая перчатка преступницы правая же калоша кошелек, маленький, изящный, в котором, как говорят, было пять руб. и квитанция на сданный на хранение багаж. Затем была найдена гребенка. [...]

По словам присутствовавших при перевязке, а затем и градоначальника, видевшего позже преступницу на операционном столе в Басманной больнице, это довольно полная блондинка, среднего роста, на вид 23 – 25-ти лет, одета небогато, но не без претензий на моду. Черня шерстяная юбка, «лохматый», как говорили, сак, шевровые на шнурках и высоких каблуках, ботинки, очень маленького размера На груди были часы на шнурке Костюму не отвечал платок на голове, большой, серый. Когда преступница появилась в переулке, платок был низко надвинут на лоб.

Перевязка сделана была довольно быстро. По лицу, сильно обезображенному потерей одного глаза, установить, к какому сословию или классу принадлежит преступница - довольно трудно. Скорее можно судить об ее происхождении по маленьким рукам и очень маленькой ноге. Агентам полиции преступница оказалась совершенно неизвестной. [...]

Покушавшаяся на московского генерал-губернатора ген.-лейт. С.К.Гершельмана находится на пути к полному выздоровлении. Себя она не называет, но обещает дать показания на суде.
По произведенному исследованию осколков снаряда специалисты заключают, что он был начинен гремучим студнем. Сила взрыва была умалена, с одной стороны морозом, с другой - тем, что снаряд упал на снег.

Петербургской полиции сделано сообщение о предположении московской полиции, что неизвестная молодая женщина, совершившая покушение на жизнь генерал-губернатора Гершельмана и отказавшаяся даже после объявления смертного приговора назвать свое имя, - княгиня Елизавета Лукинична Мещерская, загадочно исчезнувшая из своей квартиры в д.№67 по набережной Екатерининского канала. Как оказывается, поводом для этого предположения является ряд обстоятельств, указывающих на сходство казненной неизвестной с исчезнувшей княгиней. Та и другая небольшого роста, костюм схож во всех деталях, не исключая головного платка, бывшего на княгине перед уходом ее из дому. Все сообщения, что загадочно исчезнувшая Мещерская решила покончить с собой вследствие материальных невзгод, являются неосновательными. У Мещерской были значительные средства, которые она завещала за несколько дней до исчезновения. В день ухода у нее на руках было около 300 руб. Любопытно, что вексель на 20 000 руб., который желала учесть княгиня, был заграничного происхождения. Во время трехлетнего пребывания в Петербурге, Мещерская ездила на короткое время в Москву, с которой она знакома, так как жила в ней до замужества, бывшего в начале 1907 г. и училась. Портрет обеих женщин имеются в распоряжении полиции. Компанионка княгини Евдокия Николаевна Гаршина вскоре после исчезновения княгини уехала из Петербурга, отметившись в Москве.

Вчера во всех петербургских газетах и некоторых московских сообщено было, что покушавшаяся на московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана женщина, оказалась кн. Мещерской.
Мы проверили это сообщение и узнали, что оно ровно ни на чем не основано. Звание казненной преступницы не выяснено до сих пор.

В ночь на 6-е декабря на рассвете приведен в исполнение приговор над покушавшейся на московского генерал-губернатора С.К.Гершельмана. Преступница повешена. Звание ее осталось необнаруженным.

21 ноября последовало покушение на жизнь Московского генерал-губернатора Гершельмана. Я Гершельмана не знал. Как я слышал, он был довольно бравый генерал, но без всякой политической культуры; затем, так как он, хотя и во втором поколении является еврейским ренегатом, то уже по общему правилу явился жидоедом и нравственным союзником союза русского народа.

Группа Распутиной-Лебединцева была последней террористической группой, внушавшей мне большую тревогу. Боевая организация, готовившая покушения на Царя, существовала и позднее. Ее члены до самого разоблачения Азефа сидели в Финляндии и строили разные планы. Но все они были у меня под стеклянным колпаком и беспокойства мне не доставляли.

Затихло и общее революционное движение в стране. Помнится, в течение всей зимы 1908–1909 года в Петербурге не существовало ни одной тайной типографии, не выходило ни одной нелегальной газеты, не работала ни одна революционная организация. Так же обстояло дело почти повсюду в России. После бурных лет 1904–1907 наконец наступило то самое успокоение, о котором мечтал Столыпин, когда говорил в Думе: «Сначала успокоение, а потом реформы». Возможность мирной и успешной работы для хозяйственного и культурного подъема страны была создана.

Третья Дума была выбрана по новому более узкому избирательному закону, при значительном официальном нажиме на избирателя и была совершенно иная, чем ее предшественницы. Оппозиция потеряла свое господствующее положение, насчитывала только 90 депутатов, считая и кадетов, и Трудовую группу, где после разгрома социал-демократической партии ютились социалисты всех оттенков. Правых групп было несколько, но ни у одной не было большинства.
Многочисленнее всех была партия октябристов. У них было 154 места. Лидером их был А.И. Гучков. На поддержку этих умеренных конституционалистов всегда мог рассчитывать Столыпин. Правее октябристов сидели 140 монархистов разных оттенков. Они были разбиты на несколько фракций. Из этих депутатов 50 были и против Столыпина, и против самого существования Думы. Эти крайние правые в свою очередь готовы были взрывать Думу изнутри, как делали это социалисты во Второй Думе. Их лидер Н.Е. Марков*, сын талантливого писателя Евгения Маркова, автора прелестных “Крымских очерков”, как-то сказал с думской трибуны:

— Мы, правые, такая же редкость, как зубры.

Кличка сразу привилась к правым, особенно к членам Союза русского народа, вождем которого был Марков. Он был человек с большим политическим темпераментом, с меткими словечками, не глупый, но необыкновенно грубый. Его даже нельзя назвать оратором, это был площадной краснобай. И во всем его облике было что-то грубое, наглое. Большая голова с обильными черными кудрями, крупные, топором высеченные черты лица. Черные, кошачьи, торчком стоявшие усы и плотно сжатый недобрый рот придавали ему отдаленное сходство с карикатурой на Петра Великого. Марков это знал и этим сходством очень гордился.

Совсем в другом роде был лидер националистов более умеренной правой группы В.В. Шульгин*. Это был очень культурный киевлянин, молодой, благовоспитанный. Говорил он обдуманно и умело. Самые неприятные вещи Шульгин подносил с улыбочкой. Оппозицию он язвил неустанно и подчас очень зло. Марков был кадетоед, Шульгин социалистоед. Одна его фраза, сказанная, насколько помню, еще во Второй Думе, стала кулуарной поговоркой. Сказана она была по поводу резких выступлений оппозиции, порицавшей правительственные способы борьбы с терроризмом.
Особенно горячились трудовики. Под их флагом прятались тогда и социалисты-революционеры. Они продолжали, поскольку сил хватало, убивать представителей власти, крупных и мелких.
Шульгин взошел на трибуну и, обращаясь к левым, с ехидной улыбочкой на остром лице спросил:

— А скажите, господа, положа руку на сердце, не принесли ли вы сюда в кармане бомбочку?

Эти слова, произнесенные тихо, отчетливо, вежливо, вызвали целую бурю. Справа шумно, радостно аплодировали. В центре октябристы смеялись. Слева возмущенно требовали, чтобы Шульгин взял свои слова обратно. Возмущались и кадеты. Позже выяснилось, что у социалист-революционеров действительно был план убить Столыпина в Таврическом дворце. Исполнение было поручено террористу, который приехал в Россию под чужим именем с итальянским паспортом. У него была корреспондентская карточка для входа в Таврический дворец, выданная на имя итальянца Альбертини. Заговор был раскрыт. Мнимый Альбертини был арестован. Я не помню ни его русского имени, ни его дальнейшей судьбы. Кажется, он был выслан в Сибирь. Во всяком случае, казнен он не был.

Третья Дума прожила свои законные пять лет. Первые два года в ней происходили прения не столько между депутатами и министрами, сколько между фракциями. Они нередко принимали бурный характер, попросту говоря, переходили в перебранку. На председательском месте был октябрист Н.А. Хомяков, умный, спокойный, с большим юмором. Ему нелегко было поддерживать порядок. Раз дело дошло до того, что Гучков вызвал Милюкова на дуэль.
Правда, не в открытом заседании. Гучков стрелять умел, был спортсмен, драчун. Милюков, мешковатый, кабинетный, вряд ли знал, как держать револьвер. Принципиально он не мог не быть противником дуэлей. Но вызов он принял. Друзья принялись улаживать эту ссору. Дуэль не состоялась, но по крайней мере неделю вокруг нее шел по Таврическому дворцу гул.

Милюков наконец в Думу попал, но в ней оказалось только 54 к.-д. депутата. Численного влияния на голосование кадеты больше не имели. Сговариваться с левыми соседями было трудно. Да и бесполезно. Даже вместе кадеты и трудовики оставались в меньшинстве. Справа на кадетов, в особенности на Милюкова, тучей вздымалась ненависть.
Слушая речи правых, он мог впасть в манию величия. Они его считали источником, творцом всех революционных потрясений и событий. На правом фланге в выражениях не стеснялись. Особенно отличались бессарабские депутаты во главе с Крушеваном. Про него ходило много анекдотов. Рассказывали, что у себя, в Кишиневе, рассердившись на телефонного своего собеседника, Крушеван выхватил револьвер и стрелял в аппарат. В Таврическом дворце он из револьвера не палил, но взлетал на кафедру и выбрасывал по адресу кадетов грубые, нелепые поношения. И содержание его речей, и забавный молдаванский акцент Крушевана вызывали смех. Сердиться на него не стоило.

На правых скамьях были не только комические типы.

Были там и люди просвещенные, но не разделявшие политических воззрений либералов, тем более социалистов. Оппозиция в правых фракциях не старалась разобраться, всех огулом подводила под кличку “черная сотня”, включая почти всех священников. Духовенство было довольно обильно представлено. От Холмщины* был избран епископ Евлогий, нынешний митрополит западноевропейских церквей (в 1948 г. он скончался. — А. Т.-В.). К нему оппозиция относилась с предвзятой враждебностью, видела в нем насильственного обрусителя Холмщины. Только после революции, когда митрополит Евлогий стал опорой и утешением русской эмиграции, я поняла, какое в этой предвзятости было слепое непонимание и русских национальных интересов, и личности владыки Евлогия, мягкого, светлого, исполненного христианской любви и терпимости.

Но в думские времена между правыми и левыми щетинилась колючая проволока взаимного недружелюбия и недоверия. Не раз потом владыко Евлогий, навещая нас в нашем лондонском доме, говорил, заливаясь своим добродушным смехом:
— А что, Ариадна Владимировна, если бы вам тогда, в Таврическом дворце, сказали, что вы будете так ласково принимать меня и угощать такими вкусными завтраками, ведь вы не поверили бы?
— А вы, владыко, поверили бы, что и вас вместе со мной будут величать жидомасоном?

Он колыхался от смеха:
— Да, вот до чего дожили!

В Третьей Думе правительство наконец собрало вокруг себя большинство. Оно могло опираться на октябристов.
Все же министры не очень охотно в ней выступали, особенно первые два года, когда оппозиция продолжала их довольно свирепо обстреливать. Но по мере того как в Думе налаживалась работа, столкновения мнений принимали более деловой характер. Образовались, как в балете, своего рода повторные актерские сочетания. Если говорил Столыпин, против него выкатывались две кадетские дальнобойные пушки — Родичев и Милюков. Иногда их подкреплял Маклаков. Но его специальность была походы против Щегловитова, министра юстиции. Если на трибуну всходил министр финансов Коковцов* (позже получивший графский титул), ему отвечал А.И. Шингарев**...

ЯЛТА, 26, II. Сейчас близ Чукурлара ранен полковник Думбадзе. Бросивший бомбу застрелился.

ЯРОСЛАВЛЬ, 28,II. Неизвестным в форме студента совершено покушение на жизнь губернатора Римского-Корсакова. Револьвер дал осечку. Покушавшийся явился к губернатору якобы с тем, чтобы вручить ему билет на концерт, устраиваемый нижневолжским землячеством студентов Демидовского лицея. Будучи задержан, он отказался назвать себя.

ХАРЬКОВ, 28,II. Сегодня в двенадцатом часу дня, на Каразинской улице, в доме Рутайкина, во время обыска в квартире студентов взорвалась бомба. Убиты жандармский ротмистр Свидерский, помощник пристава Федоров и один городовой. Двое городовых ранены тяжело, двое легко. Убиты также двое неизвестных, находившихся в квартире, тяжело ранены трое. Место происшествия оцеплено войсками.

Зал думы превращен в груду обломков.

Сегодня рано утром с быстротой молнии разнеслась по всему Петербургу, что здание Таврического дворца, где происходят заседания Государственной Думы, взорвано бомбой. Все встревожились, многие побежали к месту катастрофы. Однако оказалось, что несчастие с думой передавалось не совсем верно.

Пока нами на месте добыты следующие сведения.

В 6 ½ час. утра рухнул потолок над залом заседаний Думы, вместе с куполом, превратил зал в груду обломков. Зал стал неузнаваем. Был ли тут преступный умысел или нет, пока установить невозможно.
Кругом Таврического дворца кордон войск.

АЛЕКСАНДРОВСК, 10,III. В центре города в час ночи на крыльцо раввина Хеймовича положена бомба. Заметивший ее стражник поднял тревогу. Бомба перенесена на бульвар. Улица оцеплена войсками.

БЕЛОСТОК, 13, III. В проезжавшего по Лиховой улице временного генерал-губернатора Богаевского брошена бомба. Силой взрыва в ближайших домах выбиты стекла. Богаевский невредим, только кучер получил обжоги. Преступник скрылся.

ПЕТЕРБУРГ, 15,III. В 11 часов утра при обходе командиром петербургского порта контр-адмиралом Греве эллинга, на котором строится крейсер «Баян», с последнего был брошен сверток, упавший в двух шагах от Греве и оказавшийся пятифунтовой бомбой. Снаряд, завернутый в бумагу и тряпки и обвязанный веревками, попав в снег, не взорвался. Виновник не обнаружен.

ОДЕССА, 11, IV. Сегодня утром убит начальник одесской тюрьмы Шафорук, недавно переведенный сюда из Луцка.
В своем экипаже начальник отправлялся в город с докладом к генерал-губернатору. У Чумной горы экипаж окружили четыре человека, по виду рабочие, открывшие стрельбу из «браунингов». Начальник, раненый, выскочил из экипажа, намереваясь стрелять, но был убит на месте.
Разделившись, стрелявшие бросились бежать, преследуемые случайно проходившими жандармом и городовыми. Во время погони в преследователей были брошены две бомбы, которые не разорвались. Жандарм легко ранил одного из убийц. Последний, пробежав еще шагов двести, вынул револьвер и убил себя, другой скрылся во дворе одного дома, успел переодеться, но был опознан по рабочей блузе и задержан. Остальные скрылись.
На убитом начальнике оказалось десять ран. Убийство это стоит в связи с последними репрессиями в тюрьме, вызванными недавними беспорядками.

КИШИНЕВ, 14, IV. Секретарь бессарабского отдела «союза русского народа» Савирка вчера убит пулей в грудь. Ранены «союзник» Богатевич и городовой. Случайно проходившие кузнец Боярский убит, портной Шейнберг ранен. Двое стрелявших задержаны.

СИМФЕРОПОЛЬ, 15, IV. В здании полицейского участка взорвалась бомба, по словам полиции, подобранная на месте «экспроприации» в земской больнице. Убит член «союза русского народа» Канаки, тяжело ранен стражник-ингуш, легко городовой и двое других служащих в полиции.

14-го апреля полиция явилась в чайную «союза русского народа» что на углу Сенной и Садовой, и произвела во всем помещении тщательный обыск. Заведующий чайной, запротестовавший было против обыска, был немедленно удален. В читальной комнате было найдено и конфисковано громадное количество воззваний «каморры народной расправы», много экземпляров черносотенного листка «Кровь», брошюры «Красный петух», «Пора начинать» и т.п. («Совр. Р.»).

Около пяти часов дня 9 мая, в чайную союза русского народа, помещающуюся в д.№14 по Б.Дворянской улице, вошли двое неизвестных молодых людей и, усевшись за столик, спросили себе чаю.
Спустя некоторое время один из посетителей вышел в ватерклозет т, возвратившись на прежнее место, позвал человека для уплаты денег. Рассчитавшись, оба посетителя ушли.
Спустя 5 минут после их ухода в чайной раздался оглушительный взрыв, исходящий из ватерклозета.
Посетители и слуги, перепуганные и встревоженные, бросились к месту, откуда послышался взрыв, и увидели, что в ватерклозете среди дыма и пыли валяются осколки взорвавшейся бомбы. Штукатурка всюду обвалилась и в окне стекла были выбиты.
Тотчас же были приглашены чины полиции, осмотревшие ватерклозет, в котором найдена еще одна фитильная бомба, у которой, однако, от сотрясения воздуха, вызванного первым взрывом, фитиль погас, почему и не последовало взрыва. Оба виновника взрыва скрылись и теперь тщательно разыскиваются.

Последний арест 11 бомбистов в деревне Коаккала обнаружил обширную организацию террористов. Финские и русские власти, съехавшиеся одновременно подробно ознакомились со всеми деталями этого важного арест. Во время обыска была обнаружена переписка арестованных с организацией террористов. находящихся в России

КУРСК. В доме дворянина Исакова по Мирной улице захвачена на полном ходу фабрика для снаряжения бомб и тайная типография, печатавшая издания военной организации. Найдено несколько штук вполне снаряженных бомб, полтора пуда шрифта, масса только что отпечатанной литературы, 2 печати социалистов-революционеров и револьверы. Арестован некто Чурин, который по паспорту значится крестьянином, но паспорт оказался подложным. Бомба одинакового калибра с той, которая была брошена террористами при убийстве инженера Скородумова.

Военно-окружной суд, рассмотрев вчера дело по обвинению Фрумы Фрумкиной в покушении на убийство начальника московской пересыльной тюрьмы и выслушав заключение эксперта Н.Н.Баженова о психическом состоянии подсудимой, признал необходимым передать дело в гражданский суд для выяснения степени психической вменяемости подсудимой в момент совершения преступления.

Милостивый Государь
Федор Измайлович!
В заседании Думы 17 мая после объяснений «по личному вопросу» графа Бобринского и ваших, я позволил себе подойти к вам и сказать вам несколько слов. Вы ответили мне, что я должен повторить мои слова с кафедры перед всей Г.Думой. К сожалению г. председательствующий не разрешил мне исполнить вашего желания. Это заставляет меня прибегнуть к помощи печати, которая заменила трибуну.

Я сказал вам:
«Г.Родичев, имейте в виду, что я не нахожусь под судом, как г. Гурко, а потому, если вы считаете себя оскорбленным мною, я всегда вашим услугам»,
Прошу Вас принять уверения в полном моем к Вам почтении.
Член Думы В.В.Шульгин.

ЕКАТЕРИНОСЛАВ, 25, V. Ночью в предместье Амур произошла кровавая схватка полиции с анархистами. Полиция обстреливала анархистскую квартиру. В перестрелке убиты двое; со стороны полиции ранен околоточный. Задержаны трое. Обнаружена корзина с бомбами.

Изловлена шайка, намеревавшаяся в мундирах конвойцев пробраться во Дворец Царя с бомбами. Для того, чтобы им было успешнее проникнуть внутрь дворца, мерзавцы подкупили одного конвойца, который, однако, их всех выдал. <...>
Суд над участниками адского заговора против драгоценной жизни Государя Императора состоится не скоро, так как всесторонне следствие займет времени не менее полугода, а может быть и целый год. А за это время «товарищи» помогут им каким-нибудь способом убежать.

27-го мая вечером в лесу земледельческой колонии, на 7-й версте по Ирининской дороге найден труп молодого, на вид полуинтеллигентного человека, лет 20 -22. У покойного перерезана сонная артерия, в шее торчал глубоко всаженный финский нож. Около трупа валялись недопитая бутылка водки, ветчина и хлеб. В кармане найдено 3 к. денег и номер газеты «Новое Время». Тут же около трупа нашли две недоделанные бомбы гремучую ртуть и фитиль.
Полагают, что сюда пришли несколько человек приготовить бомбы, и из боязни выдачи зарезали одного из своих товарищей.

ОДЕССА, 7, VI. В 10-м часу ночи в центре города два субъекта, преследую третьего, открыли стрельбу и бросили бомбу, разорвавшуюся со страшной силой. Тяжело ранено десять человек, двое скончались.

АСТРАХАНЬ, 15, VI. Вчера во дворе тюрьмы произошел взрыв бомбы. Фундамент под стеной разрушен на три аршина в глубину. В тюремном здании большие повреждения. В ближайших домах выбиты стекла. По-видимому, готовился массовый побег. Одиннадцать арестантов успели сбить кандалы.

СЕВАСТОПОЛЬ, 15, VI. Сейчас, в 4 час. дня, снаружи у ограды городской тюрьмы во время прогулки политических взорвалась адская машина. Взрывом пробита большая брешь, через которую бежали двадцать заключенных. В суматохе кто-то стрелял из револьвера в часового, который тяжело ранен. Тюрьма оцеплена войсками.

Вчера в селе Всехсвятском, на даче Чистякова, произведен был обыск; двери дачи были открыты после сопротивления, находившиеся на даче спрятались; полиция сделала один выстрел, которым был ранен назвавшийся дворянином В.А.Шидловским. При обыске были задержаны также М.А.Шидловская и Ф.Н.Ермаков. На даче найдены две бомбы.

ПАРИЖ, 24 ,VI – 7,VII. Следственный судья, допросив в последний раз арестованных после взрыва 6-го мая на улице Юра русских подданных Петрова, Карпенко и Селезнева, сделал постановление о предании их суду за хранение взрывчатых веществ. В обвинительном акте указывается, что взрыв произошел от воспламенения значительного количества гремучей ртути, случившегося по-видимому от заряжения детонаторов бомб. Обвиняемые, однако, отвергают даны. утверждая, разряжали лишь револьверные патроны.

ВАРШАВА, 25, VI. Утром на петербурго-варшавской железной дороге между станциями «Щепетово» и «Лапы» в проходивший поезд с эшелоном лейб-гвардии Волынского полка брошено несколько бомб и произведен ряд выстрелов.
Один рядовой легко контужен, путь незначительно поврежден, найдены четыре неразорвавшиеся бомбы, ручная граната и патроны.

«Вече» привлекается комитетом по делам печати к ответственности по 128 ст. за напечатание в №57 статьи иеромонаха Илиодора за дерзостное порицание Верховной власти и по 281 ст. – за оскорбление правительственных органов и лиц.

ОДЕССА, 30, VI. Город взволнован страшной катастрофой, произошедшей сегодня, после полудня, в центре города. В густо населенном беднотой трехэтажном доме Абрамовой, на Арнаутской улице, взорвана квартира, в которой была устроена анархистами фабрика бомб. Взрыв произошел во время изготовления бомб и сопровождался большим числом убитых и раненых. Взрыв был слышен во всем городе и вызвал панику. <...>

ВЛАДИМИР-ВОЛЫНСКИЙ, 5, VII. У двери публичного дома брошена бомба, разорвавшаяся со страшной силой. Ранен содержатель дома. Бросивший бомбу скрылся.

ЕКАТЕРИНОДАР, 11, VII. Около станции «Кужорской» по дороге в Майкоп в кустах найдено много оружия, бомба и коробка с динамитом. По-видимому, готовилось какое-то нападение.

ВОРОНЕЖ, 23, VII. Вчера ночью в ресторане «Версаль» кутил некто Троицкий. Когда хозяин ресторана Корганов потребовал уплаты следуемых денег, Троицкий пятью выстрелами тяжело ранил его. Собравшаяся толпа избила Троицкого до потери сознания. Троицкий находится в больнице.

ВИЛЬНА, 23, VII. Ночью на Жмудской улице, в доме №10, взорвалась бомба. Разрушена обстановка квартиры. После взрыва полиция произвела ряд обысков. В Лидском переулке найдена вторая бомба. Арестовано двое.

ОДЕССА, 26, VII. Вчера, после полудня, в одесский порт из македонского рейса возвратился пароход «Русского общества» «Ростов», на котором было много пассажиров. В виду позднего времени администрация распорядилась досмотреть и отпустить только пассажиров первого и второго классов, оставив палубных и пассажиров третьего класса на пароходе на всю ночь.
Сегодня утром, во время досмотра оставшихся, один из таможенных чиновников совершенно случайно обнаружил у пассажира-перса в пальто металлические принадлежности македонских бомб, массу взрывчатых веществ, запасы бикфордова шнура и оружие. При содействии полицейских задержана на пароходе группа иностранных (по одной версии – американских, по другой – македонских) анархистов, прибывших для исполнения ряда террористических актов. Среди арестованных находятся два перса, армянин и турок.
Установлено, что они следуют из Америки и предварительно пробыли некоторое время в Македонии. Дальнейшими обысками обнаружены всевозможные готовые части для бомб, планы Одессы с отмеченными пунктами учреждений и лиц, писанные руководства тактики вооруженной борьбы с регулярными войсками на улицах, способы устройства баррикад, наставления для изготовления бомб и взрывчатых снарядов.
Все задержанные - молодые люди, на вид интеллигентные, владеют, кроме русского, английским и французским языками. У них найдены портреты вожаков македонских чет. При допросе от объяснений они отказываются. Следствие ведется.

ОДЕССА. Прошлой ночью повещен Чирков, убивший бомбой в сообществе неразысканных товарищей пристава Панасюка, помощника Полянкевича и надзирателя Серакевича.
Сегодня утром в Петропавловском участке уроненной при осмотре бомбой убиты офицер, городовой и письмоводитель и ранены надзиратель, столоначальник и 5 городовых.

РОСТОВ-НА-ДОНУ, 24, VIII. Бомба в саду Черченова взорвалсь при следующих обстоятельствах: шесть человек поднимались по уклону с двумя бомбами; один, споткнувшись, упал; бомба взорвалась; силой взрыва взорвало другую бомбу; всех шестерых разорвало на части.

ОДЕССА, 29, VIII. Первый день вступления нового градоначальника генерала Новицкого в должность ознаменовался взрывом бомбы. Четыре дня назад на Греческой улице поселился рабочий электрической мастерской Лагутин. Принося из мастерской материалы. Лагутин изготовил бомбу и сегодня, в седьмом часу вечера, хотел положить ее в корзину, но она упала на пол и дала сильный взрыв. Лагутин тяжело ранен.

ЕЛИСАВЕТГРАД, 29, VIII. Вчера в полночь в ресторане Коваленко произошел грандиозный скандал. Граф Стибор-Мархоцкий, в присутствии многих посетителей, нанес несколько ударов городскому голове присяжному поверенному Николаю Иванову и сшиб его с ног. Граф, осыпая Иванова ругательствами, заявил публике, что он сводит счеты с Ивановым, как поверенным, разорившему его жену. Полицией составлен протокол.

«Истинно-русские люди» крайне шокированы приключением своего лидера Иванова.

ОДЕССА, 4, IХ. Вечером в районе Молдаванки совершено вооруженное нападение на еврейскую синагогу, переполненную по случаю наступления еврейского «Судного дня» сотнями мужчин и женщин. В девятом часу в синагогу ворвались восемь вооруженных «браунингами» грабителей. У одного из них была бомба. С криками «Руки вверх» и приказом починиться грабители захватили у казначея 500 рублей, собранных вечером с прихожан, и скрылись.

ВАРШАВА, 10, IХ. Из Кракова телеграфируют об аресте там австрийской полицией Ванды Добржицкой, бросившей в мае прошлого года три бомбы в проезжавшего по Патолинской улице в Варшаве генерал-губернатора Скалона. После этого неудачного покушения Добржицкая скрылась за границу, где, выйдя замуж за австрийского подданного, вышла из русского подданства. Благодаря этому Добржицкую будет судить австрийский суд в Кракове. <...>

ТИФЛИС, 12, IХ. Задержан на станции «Рион» бывший рабочий Панчадзе. Как выясняется, он убил инженера Блока в 1906 году, затем машиниста Арутюнова, монтера Чавяенко, бросил бомбу в пристава Махарадзе, участвовал в ограблении почтового поезда в Чиатурах и убил священника Церетели, а также несколько других лиц. Панчадзе заключен в кутаисскую тюрьму.

СЕВАСТОПОЛЬ, 15, IХ. Обыском в доме Поповича обнаружены ручной пулемет, около 300 ружейных и револьверных патронов, приготовленных к отправке и бомбы. Кроме двух арестованных 10-го сентября, задержана девица Николова, как соучастница.

ЕКАТЕРИНОСЛАВ, 26, IХ. Ночью в почтовую контору станции «Верхнеднепровская», где почта ожидала поезда, брошена бомба. Один стражник убит, двое ранены. Почта ограблена. <...>
Денежный ящик оказался расщепленным. Из него исчезло 60 000 руб. Посторонних раненых не оказалось. Раненые отправлены в Екатеринослав.

ПАРИЖ, 28,IХ - 11,Х. Сегодня ««Echo de Paris» получено сообщение, что бомба, оказавшаяся в экспрессе «Симплон», была оставлена русскими. Один из них соскочил с поезда немедленно после взрыва. Корреспондент газеты, утверждает, что русские террористы покушались на жизнь одного русского туриста, имя которого пока не названо.

ТУЛА, 6,Х. Полицией обнаружена главная квартира организации «экспроприаторов». Найдена превосходной конструкции цилиндрическая бомба, фальшивые деньги и подробный план здания второй женской гимназии. По подозрению арестованы двое - Даликов и Дронов, известный под кличкой «Сибиряк».

ОРЕЛ, 10,Х. Брошена бомба в вагон (на станции «Карачев»), в котором артельщик брянского завода вез 45 000 руб. Предполагавшаяся «экспроприация» не удалась. Один грабитель убит другой ране. Из пассажиров двое убиты, трое раненых.

ВАРШАВА, 13,Х. На полустанке «Славков», привислинских дорог, брошена бомба в товарный вагон, в котором артельщик выплачивал железнодорожным рабочим жалованье. Вагон разрушен, артельщик Востриков и четыре солдата охраны ранены. Захватив 15 000 руб., «экспроприаторы»», стреляя из револьверов, заставили отцепить локомотив и уехали на нем в направлении станции «Стржемещицы». Бросив затем на дороге локомотив, грабители скрылись. Их было 16 человек. Перед отъездом они перерезали телеграфные провода. На поиски «экспроприаторов» посланы солдаты. Полустанок «Славков» занят войсками. Раненые артельщик и четыре солдата отправлены в госпиталь.

ВЯТКА, 17,Х. В 12 час. дня губернатор князь Горчаков с супругой возвращался из собора с молебна по Московской улице. В это время сын бывшего земского начальника Левицкий, исключенный из гимназии, бросил в коляску губернатора бомбу, которая не взорвалась. Выездной черкес выстрелом убил Левицкого, целившегося в князя из револьвера.

СИМБИРСК, 18,Х. Вечером в дом купца Крупенникова ворвались пять грабителей и в комнате приказчиков положили на стол две «бомбы». Крупенников успел вылезти через чердак на крышу и закричать «караул». Грабители бежали, захватив 18 руб. «Бомбы» оказались завернутыми в бумагу картошками.

ХАРЬКОВ, 31,Х. Прибывшие сегодня в Харьков пассажиры передают подробности покушения на взрыв почтового поезда близ ст. «Абрамовка», балашевской жел. дор. Бомба была брошена в окно почтового вагона, и упала среди солдат, охранявших почту, но не взорвалась, Поезд остановили. Около рельсов нашли несколько бомб. Взрыв мог уничтожить весь поезд. Злоумышленники бежали.

СЕВАСТОПОЛЬ, 3, ХI. Вчера на кладбище сыскной полицией обнаружен большой склад бомб. В пещере лежали сложенные в два ряда 18 шарообразных бомб вполне снаряженных начиненных сухим пироксилином. При разряжении бомбы взрывались с необычайной силой. По подозрению задержаны двое мужчин и одна женщина, у которых найдены оболочки бомб.

ОДЕССА, 7, ХI. Сегодня в восьмом часу вечера совершено покушение на взрыв главной конторы «Одесских Новостей», помещающихся в центре города, на Екатерининской улице. В конторе находилось до 20-ти человек служащих и несколько посетителей. Неизвестный молодой человек, распахнув дверь с улицы, ворвался в контору со словами: «Поздравляю с бомбой от золотой маски» и швырнул взрывчатый снаряд, попавший в перегородку. К счастью, ударник остался свободным, что предотвратило катастрофу. Фосфор рассыпался, распространив сильный запах. С большими предосторожностями полицейские вынесли снаряд, оказавшийся, очень большой силы. Бросивший снаряд, скрылся.

ПСКОВ, 12, ХI. Днем 11-го ноября шайка молодых людей напала на Крынецкий монастырь, убила шестерых и ранила двоих. В числе убитых слепой звонарь-старик, которого грабители скинули с колокольни. Грабеж предотвращен набатом. Трое задержаны; один из задержанных стрелял и убит ответным выстрелом полицейского. В кармане убитого взорвалась бомба, вырвав злоумышленнику бок.

На московского генерал-губернатора и командующего войсками московского военного округа совершено покушение. Неизвестная женщина бросила при проезде генерал-губернатора в военный госпиталь бомбу, С.К.Гершельман невредим. Преступница убита взрывом.
Таковы были первые слухи о покушении, с быстротой молнии разнесшиеся около полудня по городу.

ПСКОВ. Трехдневным обыском, произведенным полицией при содействии войск в Полонском сельскохозяйственном училище Порховского уезда обнаружены принадлежности для изготовления бомб, печатная машинка, шрифт, гектограф, революционные издания, прокламации и переписка. Из 52 учеников, арестовано и доставлено в Псков 38, большая часть которых Латыши.

БАКУ, 13, ХII. В десять часов утра в проезжавшего по Николаевской улице полицмейстера подполковника Чернышева брошены две бомбы. Полицмейстер невредим. Под сопровождавшим его стражником убита лошадь. Силой взрыва в соседнем здании грузинского театра выбиты все окна. Никто не задержан.

КИЕВ, 15, ХII. На Жулянской улице арестована группа «экспроприаторов». Усиленный наряд полиции окружил дом с предосторожностями, взломал дверь квартиры и моментально схватил оказавшихся трех лиц – Байдаченко, Черныша и Николаева. На столе лежала готовая бомба с бикфордовым шнуром, три заряженных «браунинга», около семидесяти пуль, пять масок, свыше десятка паспортов и бланков, много разных брошюр записей. Предполагают, что фамилии арестованных вымышленные.

ТИФЛИС, 17, ХII. Вечером на Андреевской улице в двух чинов охранного отделения брошена бомба. Ранено несколько случайных прохожих. При преследовании убиты двое злоумышленников.

СЕВАСТОПОЛЬ, 17, ХII. На хуторе Штальберга обнаружена фабрика разрывных снарядов. Найдено 57 снаряженных бомб разных размеров, много взрывчатых веществ, патронов и препаратов для изготовления бомб. Арестованы трое.

№ 60

Секретный протокол между Россией и Германией по балтийскому вопросу
С.-Петербург, 16/29 октября 1907 г.

Оба императорские правительства России и Германии, сознавая наличие полной общности интересов в их политике в области Балтийского моря,

и желая укрепить соответствующим соглашением многовековые узы традиционной дружбы и добрососедских отношений, соединяющих их государства, — заявляют в настоящем протоколе, что их общая политика в этих местах имеет целью сохранение ныне существующего территориального status quo.

В соответствии с этим основным принципом их политики, оба императорские правительства намерены неуклонно сохранять в неприкосновенности права е. в. императора всероссийского и е. в. императора Германии, короля Пруссии на их континентальные и островные владения, расположенные в указанных областях.

Два других прибрежных государства Балтики, а именно Швеция и Дания, могут быть допущены к заключению специальных соглашений с обеими империями о признании их территориальной неприкосновенности и об упрочении таким путем общего сохранения status quo в бассейне Балтийского моря.

Условлено, что императорское правительство Германии не будет считать, что эвентуальная отмена в интересах России конвенции от 30 марта 1856 г., заключенной в Париже между Россией, Францией и Великобританией относительно Аландских островов¹*, противоречит вышеизложенным принципам.

Оба императорские правительства согласны оставить настоящий протокол секретным до того момента, когда, но предварительному соглашению, они найдут удобным опубликовать его или сообщить его другим правительствам.

В удостоверение чего, нижеподписавшиеся, должным образом уполномоченные для этого дела, подписали настоящий протокол и приложили к нему свои печати.

Учинено в С.-Петербурге в двух экземплярах 16/29 октября 1907 г.

ПОДПИСАЛИ:

Губастов
Фон Шён
Примечание:

¹* См. документ № 4 настоящего сборника.

Сборник № 4 секретных документов из архива бывшего министерства иностранных дел (М). Издание Народного комиссариата по иностранным делам, декабрь 1917 года, стр. 156‑157. Ср. французский оригинальный текст в Die Grosse Politik der Europäischen Kabinette. 1871‑1914. Bd. 2, Berlin, S. 484‑485.