Сталин сегодня звезда отрицательной величины, Гитлер - белый карлик, а Троцкий выброшен на задворки (американские).

Про Сталина не скажешь, что ОН= мелкая фигура, поэтому интересно, почему по ТВ отмечали, что есть несколько двт его рождения (им же озвученных). И какая из дат по-теории будет ВЕРНАЯ?

ВЕРНАЯ дата (истинная), понятное дело, только одна, но официальная дата, якобы неверная, тоже подлинная.

Наоборот, Зиновьев в тройке яростно требовал окончательного свержения Троцкого. В январе 1925 года произошел пленум ЦК, на котором Зиновьев и Каменев предложили исключить Троцкого из партии. Сталин выступил против этого предложения, разыгрывая роль миротворца.
Сталин уговаривал пленум не только не исключать Троцкого из партии, но поставить его и членом ЦК, и членом Политбюро. Правда, выступления и политические позиции Троцкого были осуждены. Но, главное, наступил момент, чтобы удалить его от Красной Армии. Замена ему была давно подготовлена в лице его заместителя Фрунзе. Фрунзе Сталина не очень устраивал, но Зиновьев и Каменев были за него, и в результате длинных предварительных торгов на тройке Сталин согласился
назначить Фрунзе на место Троцкого Наркомвоеном и председателем Реввоенсовета, а Ворошилова его заместителем.
Ворошилов после гражданской войны не без противодействия Троцкого был назначен командующим второстепенным Северо-Кавказским военным округом, но Сталин неуклонно следил за его выдвижением, и в результате последних реорганизаций военного ведомства в этот год он уже был командующим одним из самых важных военных округов - Московским. Сталин
предложил пленуму, чтобы, оставляя Троцкого членом ЦК и Политбюро, ему одновременно было б сделано предупреждение - если он будет продолжать свою фракционную деятельность, то тогда он будет из Политбюро и из ЦК удален. Сняв его с поста Наркомвоена, пленум назначил его председателем Главконцесскома и председателем особого совещания при
ВСНХ по качеству продукции.

Назначения эти были и провокационны, и комичны. Во главе Главконцесскома Троцкий должен был обсуждать с западными капиталистами проекты предлагаемых им промышленных концессий внутри СССР. Между тем в Политбюро давно известно и для себя твердо установлено, что концессии эти были ничем иным, как грубыми жульническими ловушками.
Западным капиталистам предлагались концессии на очень заманчиво выглядевших и внешне очень выгодных условиях. Условия договора хорошо соблюдались, пока концессионер ввозил и устанавливал в России машины, оборудование и пускал предприятие в ход. Вслед за тем при помощи любого трюка (каковых трюков у властей было сколько угодно) концессионер ставился в условия, при которых он договор выполнить не мог, договор расторгался, навезенное оборудование и налаженное
предприятие переходило в собственность советского государства (я дальше расскажу подробно об одном из таких фокусов с Лена Гольдфильдс, потому что эта история имела неожиданные и забавные последствия).
Собственно, для этого трюк с концессиями и был создан. Троцкий мало подходил для этих мошеннических операций - поэтому, вероятно, его туда и назначили.

Еще меньше он подходил для наблюдения за качеством продукции советских заводов. Блестящий оратор и полемист, трибун трудных переломных моментов, он был смешон в качестве наблюдателя за качеством советских штанов и гвоздей. Впрочем, он сделал попытку добросовестно выполнить и эту задачу возложенную на него партией; создал комиссию специалистов, объехал с ней ряд заводов и представил результаты изучения Высшему Совету Народного Хозяйства; заключения его никаких последствий, понятно, не имели.

Военный коммунизм изживал себя, и потому необходимо было немедленно найти какую-то новую переходную форму экономики — на тот период, пока политическая борьба на Западе и во всем мире тоже неизбежно принимала переходную форму частичных требований и единого фронта.
В таких условиях советское государство сочло возможным спокойно сделать то самое, на что оно два года назад не соглашалось никакой ценой: от методов военного коммунизма оно перешло к методам торговли — ввело новую экономическую политику (нэп).
У нас на Западе нэп поняли неправильно, а многие ошиблись в нем, и очень грубо (например, г. Эррио). Вообразили, будто нэп — это поспешное отступление большевиков: они, мол, сначала необдуманно увлеклись национализацией, а потом увидели, что она нежизнеспособна. Ничуть не бывало: как уже говорилось выше, большевики считали, что доведение не вполне завершенной революции до конца есть, для организаторов большого размаха, совершенно правильный путь. Они отлично знали, что, действуя таким образом, они увеличивают затруднения и обостряют экономическую разруху Но только до конца расчистив политический плацдарм, они сочли возможным допустить известные уступки в области экономики. «Разница между революционерами и реформистами, — говорил в то время один человек, не всегда говоривший таким образом (Троцкий), — состоит в том, что революционер допускает реформизм лишь после захвата власти пролетариатом». Формула молодой советской власти была такова: «Если надо, мы будем делать уступки, но только тогда, когда мы станем хозяевами, не раньше».

И вот по отношению к крестьянам «изъятие хлебных излишков» (система чрезвычайно взрывчатая) было заменено продовольственным налогом, причем была разрешена свободная торговля излишками. Было приведено в порядок денежное обращение. Приняты меры к укреплению рубля. Государственные предприятия перешли на хозяйственный расчет. Ставки заработной платы были приведены в соответствие с квалификацией и производительностью труда. И, так как в руках государства оказалось столько предприятий, что управлять всеми оно само не могло (национализированы были все предприятия), то некоторые из них были на известных условиях сданы в аренду частным предпринимателям.

После перехода к этой политике (1922), когда большевиками, как мы видим, было сделано немало уступок, положение восстановилось по следующим основным линиям. Государственные железные дороги (63000 километров рельсового пути, 800000 рабочих и служащих) уже достигли трети довоенного грузооборота. В деревне 95% пахотной земли, по закону принадлежавшей государству, находилось в хозяйственном пользовании (т.е., в сущности говоря, — несмотря на установленные сроки и некоторые повинности, — «во владении») крестьян, обложенных натуральным продовольственным налогом. Урожай к тому времени достиг трех четвертей довоенного, и крестьяне сдали триста миллионов пудов продналога. Все промышленные предприятия принадлежали государству, но из их числа государство оставило в своих руках лишь 4000 (правда, с миллионом рабочих), а другие 4000 предприятий (мелких, с общим числом рабочих в 80000 человек) были сданы в аренду. В области внутренней торговли формировался и развивался частный капитал. На его долю приходилось 80% всего оборота внутренней торговли.

Внешняя торговля осталась монополией государства и давала четверть довоенного ввоза и одну двадцатую довоенного вывоза.

Вниманию читателей ГА представляем в сокращенном варианте статью Михаила ПИОТРОВСКОГО Галуст Гюльбенкян из книги Проданные сокровища Эрмитажа.

Летом 1928 года в Эрмитаже стало известно о намерениях Антиквариата обязать музей выделить для продажи огромное число вещей. Гр.Гюльбенкян предложил купить на 10 миллионов рублей картин и представил список из 18 лучших картин Эрмитажа, стоящих по самому скромному расчету не менее 25-30 млн рублей, - писал С.Н.Тройницкий в адресованной А.И.Микояну докладной записке в октябре 1928 года. - Открытая же продажа некоторых из них, как Мадонна Альба Рафаэля, Юдифь Джорджоне и Блудного сына Рембрандта, несомненно, вызвала бы в некоторых странах национальную подписку для их приобретения и покрыла бы сумму в 10 млн рублей. Перечисленные директором Эрмитажа шедевры Гюльбенкяну заполучить не удалось. Однако он приобрел не менее выдающиеся произведения, а главное, сумел стать первым, кому удалось выбирать вещи непосредственно из эрмитажного собрания.

Нефтяной магнат Галуст Гюльбенкян был человеком мира: армянин, родившийся в Турции, гражданин Великобритании. Он был гением налаживания связей. Его умение заключать самые выгодные контракты поражало всех. Знание людей и умение входить в доверие и было тем бизнесом, который сделал его одним из богатейших людей своего времени.

Подобно большинству феерически богатых людей, стареющий Галуст Гюльбенкян находил в коллекционировании произведений искусства отдохновение от рутинного бизнеса, требовавшего постоянного напряжения сил и эмоций. Гюльбенкян поставил себе целью заполучить то, чем некогда владели русские цари. Через Пятакова он вышел на функционеров из Наркомата внешней торговли и Антиквариата, с которыми, как сам он потом жаловался, ему пришлось целых два года беспрерывно вести изнурительные переговоры в Париже.

Исход дела решили настойчивость Гюльбенкяна в сочетании с необыкновенным везением, или, как говорили о нем, умением держать карты. Его конфидент Пятаков получил по возвращении в Москву высокий правительственный пост - сначала заместителя, а затем председателя Госбанка СССР, в непосредственном подчинении которого оказался и Антиквариат. Хотя Пятаков никакого личного участия в переговорах не принимал, именно на его стол регулярно ложились переводы посланий в Наркомат финансов, которые Гюльбенкян высокопарно называл меморандумами.

В течение двух лет, с 1928 по 1930 год, Галуст Гюльбенкян провел четыре сложнейших раунда переговоров с советским правительством...

Лишь в январе 1930 года, после не прекращавшихся четыре месяца дебатов, Гюльбенкян и находившийся в Париже представитель Антиквариата Г.А.Самуэли пришли ко взаимному согласию: за серебро и полотно Рубенса (Юдифъ, к счастью, осталась в Эрмитаже) - сто пятьдесят пять тысяч фунтов стерлингов. Директор Эрмитажа Б.Б.Пиотровский вспоминал позже, что эта продажа держалась в таком секрете, что в письме из Антиквариата в Наркомпрос, предписывавшем продать портрет Рубенса, название картины даже не значилось.

Гюльбенкян мог торжествовать. Каждый новый контракт с Антиквариатом делал его коллекцию, и без того считавшуюся одной из самых ценных в мире, вообще недосягаемой. Итог третьего раунда переговоров оказался еще более удачным: мраморная Диана Жана Гудона и пять живописных полотен - Портрет Титуса и Афина Паллада Рембрандта, Урок музыки Герарда Терборха, Меццетен изысканного живописца рококо Антуана Ватто и Хорошенькие купальщицы мастера галантных сцен Никола Ланкре. Они обошлись Гюльбенкяну в сто сорок тысяч фунтов стерлингов: сто двадцать тысяч фунтов стерлингов - за пять картин и двадцать тысяч фунтов стерлингов - за статую.

Галуст Гульбенкян отлично понимал, что он далеко не единственный из интересующихся советским антикварным рынком. Поэтому один из пунктов контракта с Антиквариатом оговаривал свободу покупателя от условий договора в случае неприбытия товара в течение месяца. Гюльбенкян пытался предусмотреть любую неожиданность: его эксперты удостоверяли аутентичность вещей сначала на месте, а затем, вторично, в Берлине. Но если этот вопрос решался достаточно легко, то полностью обезопасить себя от потери вещей и денег было практически невозможно. Поскольку после передачи груза в Берлине правительство СССР и Антиквариат снимали с себя всякую ответственность за него, с момента пересечения советской границы все возможные риски покупатель брал на себя. Приобретая вещи из Эрмитажа, Гюльбенкян рисковал, подобно игроку на бирже: в случае наложения ареста властями третьих сторон конфискация вещей не исключалась, а требовать возмещения убытков Гюльбенкян не мог.

Непонятно, каким образом, но Гюльбекян сумел убедить Пятакова, что платит правильную цену, и осенью 1930 года ему удалось совершить четвертую, на этот раз уже последнюю, самую скромную свою покупку. Очередной обмен письмами с Пятаковым позволил ему выторговать единственную вещь - Портрет старика Рембрандта, обошедшийся ему в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Эта сделка была еще одним подтверждением феноменальных торговых способностей Гюльбенкяна: даже когда конкуренты уже покупали вещи из Эрмитажа, платя в десятки раз больше, ему удавалось уговаривать столь нуждавшиеся в деньгах власти продавать ему дешевле. Но излишняя экономность господина пять процентов заставила его уступить свое место более щедрым покупателям. Миссия Гюльбенкяна была завершена: путь в Эрмитаж был открыт.

Доброволец Гитлер (справа) в составе 2-го баварского пехотного полка Баварской армии во время Первой мировой. 1916 г

Гитлер в тюрьме Ландсберг во время визита товарищей по партии. 1924 г.

Гитлер в шортах, 1924 год. «На некоторых фотографиях Адольф Гитлер выглядит как шут, но они доказывают, что он экспериментировал со своим образом. Т.е. Гитлер для своего времени был очень современным политиком», - говорится в предисловии книги «Hitler Was My Friend» («Гитлер был моим другом») Генриха Гофмана (Heinrich Hoffmann), который был личным фотографом Гитлера.

"Апокалиптичный, дальновидный, убедительный". Постановочный фотосет Генриха Гофмана. 1925 г.

По свидетельству писателя Александра Морица Фрая, служившего в Первую Мировую войну в одном полку с Гитлером, будущий фюрер изначально носил довольно пышные усы наподобие усов германского императора Вильгельма II. Однако ему пришлось сбрить их по приказу начальника и оставить характерную «зубную щётку» из-за того, что такие усы мешали правильно надевать противогаз.

В конце 1920-х гг. советское правительство, испытывая недостаток в валюте для индустриализации — для оплаты растущих долгов при покупке техники и строительства заводов, решило пополнить бюджет распродажей музейных коллекций. До этого продаваемые на Запад национализированные произведения искусства по большей части были не очень знаменитыми — это был рядовой антиквариат, но наконец было принято решение распродать вещи из музейных коллекций. Для этого в феврале 1928 г. Эрмитажу и Русскому музею было предложено представить список произведений для экспорта, стоимость которых составила бы 2 миллиона рублей. Под эгидой Наркомпроса было создано специальное агентство «Антиквариат», открывшееся в Ленинграде и занимавшееся торговлей. Эрмитажу была дана инструкция продать 250 картин по крайней мере по 5000 за каждую, а также гравюры и предметы скифского золота.

Из мемуаров бывшего директора Эрмитажа Б.Пиотровского:
Изыскивая валюту для социалистической реконструкции СССР, правительство в начале 1930 г. распорядилось пустить на продажу часть экспонатов музея. Отобрано было 250 картин, стоимостью в среднем не ниже 5 тысяч рублей золотом каждая, а также оружие из арсенала на 500 тысяч рублей, скифское золото из Особой кладовой. На эту же тему поступило письмо Главнауки об изъятии для распродажи предметов античного искусства, Ренессанса, Готики, в основном изделий из золота, драгоценных металлов, слоновой кости и т. п. Письмо подписал зам. заведующего Главнаукой «товарищ Вольтер». Сперва секретно, а потом в открытую помещения музея обследовались спецбригадами по отбору ценностей «экспортного значения»[5].
«Отныне судьбы музейных собраний решали не опытные профессионалы-искусствоведы, а люди весьма далекие от проблем сбережения и изучения произведений искусства. Первенствующую роль играли теперь особоуполномоченный Наркомторга и директор-распорядитель „Антиквариата“ А. М. Гинзбург, уполномоченный по Ленинграду — Простак, по Москве — Н.С. Ангарский. А предрешил именно такой ход событий Я.Э. Рудзутак»[4].

Старый директор О.Ф. Вальдгауэр был смещен и заменен на чиновника Г. В. Лазариса, ранее служившего в Наркомате иностранных дел. Уже 10 марта 1928 г. работники Эрмитажа сдали по описи Ленинградскому отделению Госторга 376 предметов, оцененных его же экспертами в 718 тысяч рублей. К 26 октября было сдано 732 предмета на общую сумму 1 миллион 400 тысяч рублей[4].

Продажу полотен первого ряда предполагалась провести тайно, но информация распространилась между избранными западными торговцами. Первым покупателем шедевров Эрмитажа стал Галуст Гюльбенкян (Calouste Gulbenkian), основатель Iraq Petroleum Company, торговавший с Советской Россией нефтью.

С конца 1920-х гг. Советское правительство торговало не самыми известными вещами и произведениями декоративно-прикладного искусства. Но наступление Великой депрессии 30-х гг. снизило интерес Запада к вложениям в искусство. Кроме того, активная работа «Антиквариата» перенасытила рынок произведениями и привела к демпингу. Наконец в 1930-м г. было принято решение продолжить продажу шедевров первого ряда, поскольку они гарантированно найдут покупателя и будут проданы за достойную цену, что было необходимо, чтобы выполнить план по выручке валюты. Комиссары вспомнили об интересе Гюльбенкяна. Ему был продан ряд картин, большинство из которых сейчас находятся в постоянной экспозиции основанного его фондом музее Г. Гюльбенкяна в Лиссабоне[7].

Советское правительство попросило Фрэнсиса Маттисона, молодого немецкого арт-дилера, составить список картин из русских собраний, которые ни в коем случае нельзя продавать ввиду их культурной и художественной ценности. Через некоторое время Маттисон с удивлением увидел некоторые из этих полотен в Париже в собрании Гюльбенкяна (позже завещанном им лиссабонскому музею фонда Галуста Гюльбенкяна). Нефтепромышленник пригласил его быть своим агентом при дальнейших закупках, но арт-дилер предпочёл сформировать консорциум с лондонской компанией Colnaghi и Knoedler and Co из Нью-Йорка, которые выкупили в 1930-31 гг. 21 картину, приобретенные затем Эндрю Мэллоном. В последующие годы Маттисон очень гордился предпринятым им маневром, приведшим к появлению американской коллекции Э. Меллона.
Эндрю Меллон был американским банкиром, министром финансов при президентах У.Гардинге, Кулидже и Г.Гувере, американским послом в Великобритании и собирателем живописи. Он решил основать американскую галерею по образцу Национальной Галереи в Лондоне. Услышав о распродаже эрмитажных шедевров в галерее Knoedler and Co, у своих давних поставщиков, он ухватился за покупку.
Меллон снял сливки с коллекции Эрмитажа, которая в то время не имела себе равных[6].
Купленная им за 9 сделок группа картин включала «Благовещение» ван Эйка и «Мадонну Альбу» Рафаэля, причем последняя обошлась в $1 166 400, что было самой большой суммой, заплаченной за произведение искусства до этого времени. К концу 1931 г. он выплатил за все полотна сумму в $6 654 000. Скончавшись в 1937 г., он завещал картины правительству США, и они составили ядро коллекции Национальной галереи искусства в Вашингтоне.

Нужно отличать Гитлера до 1939 года и Гитлера после 1939 года и отделять мух от котлет. Дело в том, что пока Гитлер занимался собиранием земель, и если бы он, как признается сам Зубов, был бы славен только тем, что без единой капли крови объединил Германию с Австрией, Судеты с Германией, Мемель с Германией, фактически завершив то, что не удалось Бисмарку, и если Гитлер бы остановился на этом, то остался бы в истории своей страны политиком высочайшего класса.

Однако величайшим злодеем он остался в истории только потому, что поставил перед собой и Германией бредовые идеи мирового господства, объявив целые народы неполноценными, попытавшись утвердить превосходство арийской расы над другими, менее полноценными, и поставив своей целью уничтожение десятков миллионов славян, евреев, цыган и других этносов. Именно эти бредовые идеи привели к такому печальному концу как Гитлера, так и всю Германию. И всё это не имело никакого отношения к объединению Германии и собиранию немецких земель.

Надо сказать, что не он один был героем собирания земель. Помимо Бисмарка и Коля необходимо отметить еще одного человека, который вошел в историю в этом качестве, и скульптура которого высечена на горе Рашмор в Южной Дакоте. Речь идет о президенте Абрахаме Линкольне, прославленном в знаменитом монументе прежде всего по той причине, что он не допустил распада американского государства и ценою сотен тысяч жертв и неслыханных страданий сохранил его целостность. И ни для кого не секрет, что собиратели земель в истории каждого народа занимают почетное, важное место в национальном пантеоне героев.

Политолог Андраник МигранянНужно отличать Гитлера до 1939 года и Гитлера после 1939 года и отделять мух от котлет.

Однако величайшим злодеем он остался в истории только потому, что поставил перед собой и Германией бредовые идеи мирового господства, объявив целые народы неполноценными, попытавшись утвердить превосходство арийской расы над другими, менее полноценными, и поставив своей целью уничтожение десятков миллионов славян, евреев, цыган и других этносов. Именно эти бредовые идеи привели к такому печальному концу как Гитлера, так и всю Германию. И всё это не имело никакого отношения к объединению Германии и собиранию немецких земель.

А что такого ужасного сказал Мигранян? Вроде всё вполне по делу.

Однако величайшим злодеем он остался в истории только потому, что поставил перед собой и Германией бредовые идеи мирового господства, объявив целые народы неполноценными, попытавшись утвердить превосходство арийской расы над другими, менее полноценными, и поставив своей целью уничтожение десятков миллионов славян, евреев, цыган и других этносов. Именно эти бредовые идеи привели к такому печальному концу как Гитлера, так и всю Германию. И всё это не имело никакого отношения к объединению Германии и собиранию немецких земель.

Друинна, вы читать умеете? Мигранян как раз и называет Гитлера величайшим злодеем в истории именно за это.

Что было, то и было )

Друинна, вы собираетесь копипастить сюда каждого клоуна, решившего выразить свою гражданскую позицию по этому животрепещущему вопросу?

Друинна, вы собираетесь копипастить сюда каждого

тема закрыта

- жаль что не раньше

Советско-германский Договор о ненападении, который позволил Гитлеру в августе 1939 года осуществить вторжение в Польшу (а двумя неделями позже в эту страну вошли и части Красной армии), вызвал удивление в мире, поскольку соглашение между большевиками и нацистами, считавшимися непримиримыми врагами, казалось просто немыслимым.

Германия и СССР, казалось, никогда не найдут общего языка... Тем не менее, в течение почти 10 лет Сталин втайне оказывал содействие в становлении немецкой авиации, прототипа будущего Люфтваффе, которое в 1941 году, в самом начале операции «Барбаросса», уничтожит большую часть советской авиации. Действительно, в 1925 году, военные делегации Германии и СССР пришли к соглашению, одобренному их правительствами, о том, что будущие пилоты Третьего Рейха будут проходить тренировку на специально оборудованной советской авиабазе.

Учитывая те строгие ограничения, которые накладывались на Веймарскую республику в соответствии с Версальским договором в области комплектования, организации, обеспечения и подготовки своей армии, Германии было необходимо пространство для испытания новых образцов вооружения и техники, тренировки летчиков и отработки их боевых навыков. Сталин, со своей стороны, нуждался в технической поддержке советской авиастроительной промышленности. Таким, образом, соглашение отвечало интересам обеих сторон. Кроме того, немцы еще должны были ежегодно платить за аренду порядка двух миллионов марок, что было весьма кстати для оскудевшей советской казны.

Тренировочная база находилась в Липецке, приблизительно в 500 километрах от советской столицы. Немцы дали ей кодовое название Wivupal. В 1927 туда стали приезжать первые летчики и технический персонал. Предварительно туда были доставлены самолеты, которые сначала в разобранном виде прибывали в Ленинград на кораблях, а затем по железной дороге перевозились на базу, где их собирали и готовили для полетов. Во время курсов продолжительностью 20 недель на липецкой базе, специально оборудованной для этого несколькими взлетно-посадочными полосами, казармами, госпиталем и ангарами для испытания двигателей и т.д., прошли обучение десятки летчиков, воздушных наблюдателей и техников.

Первым начальником базы был майор Штар (Stahr), которого в 1931 году сменил майор Мюллер (Müller). С приходом Гитлера к власти Третий Рейх постепенно отказался от выполнения всех пунктов Версальского договора. Германия открыто взяла курс на перевооружение, бросая вызов всему миру. Необходимость в секретной базе на территории СССР отпала, и ее закрыли. Новым полигоном теперь уже официально существовавшего Люфтваффе стала Гражданская война в Испании, где советские и немецкие пилоты, воевавшие за разные стороны, встретились в воздушных боях.