Warning: Spoiler![ Click to expand ][ Click to hide ]
1 февраля 1943 года в небе над Тунисом произошло столкновение между американским бомбардировщиком B-17 "Flying Fortress" под названием "All American" и немецким истребителем Messerschmitt Bf-109. Истребитель противника управляемый, вероятно, раненным пилотом протаранил заднюю часть B-17, пилотируемого лейтенантом Кендриком Р. Брэггом, из 414–й эскадрильи США.
От удара немецкий истребитель развалился, но оставил куски своей обшивки в B-17. Левый горизонтальный стабилизатор и руль высоты "Крепости" были полностью оторваны, два правых двигателя вышли из строя и встали, в левом двигателе появилась серьезная утечка масла. Вертикальный руль был поврежден, фюзеляж пробит насквозь и держался на чудом уцелевших кусках конструкции. Радио, электрические и кислородные системы также были повреждены. Хвостовой стрелок оказался заблокирован в своей кабине, потому что был разрушен соединительный переход с хвостовой частью самолета.
Бортовые и хвостовой стрелки использовали части немецкого истребителя и стропы от парашютов в попытке хоть как-то связать хвост с фюзеляжем. Пока экипаж пытался соединить разваливающийся бомбардировщик, пилот продолжал полет и сбросил бомбы над целью. Когда люки бомбового отсека открылись, ветер ворвался в самолет с такой силой, что один из стрелков был отброшен в разлом фюзеляжа. Потребовалось несколько минут и усилия четырех членов экипажа, чтобы с помощью строп парашютов перетащить его обратно в переднюю часть самолета. Когда попытались сделать то же самое с хвостовым стрелком, хвост начал сильно вибрировать - вес стрелка придавал некоторую стабильность в хвостовой части, так что ему пришлось вернуться на свою позицию.
Чтобы хвост не отвалился окончательно, разворот назад к базе был очень медленным, самолет пролетел почти 70 миль. Бомбардировщик был так сильно поврежден, что терял высоту и скорость, и вскоре остался один в небе. Вскоре еще два истребителя Ме-109 атаковали злосчастный "All American". Несмотря на значительный ущерб, пулеметчики смогли отбить это нападение и вскоре немцы ретировались. Два бортовых стрелка стреляли через отверстие в верхней части фюзеляжа, а хвостовой стрелок был вынужден стрелять короткими очередями, потому что от отдачи самолет начинало разворачивать.
Союзные истребители P-51 "Mustang" встретили "All American" над морем и передали по радио на базу, что B-17 "машет плоскостями, как рыба хвостом" и что самолет с такими повреждениями не сможет совершить посадку, поэтому ему необходимо садиться на воду. "Мустанги" сопровождения остались с B-17 (с одного из них, кстати, было сделано первое фото), в отсутствии связи им пришлось передавать ему знаки руками. Лейтенант Брэгг также знаками дал понять, что все парашюты, включая запасные, были использованы на укрепление фюзеляжа и пять членов экипажа не смогут покинуть самолет, поэтому он принял решение держаться в воздухе и будет сажать машину на базе.
Спустя два с половиной часа самолет совершил вынужденную посадку на ближайшем английском аэродроме, не долетев до своей базы всего 40 километров. Никто на земле не мог поверить, что самолет вообще мог лететь в таком состоянии. Удивительно, но, как оказалось, ни один из членов экипажа даже не был ранен.
Как только летчики покинул "All American" через люки в фюзеляже, а хвостовой стрелок спустился вниз по лестнице, вся задняя часть самолета рухнула на землю. Крепкая старая птица сделала свое дело.
=========================
P.S.Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползём на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит, но машина летит
На честном слове и на одном крыле.
Эта песня появилась в Америке в 1943 году и называлась она "Comin' In On A Wing And A Prayer" (буквально - "Летим на крыле и молитве").
Песня была написана после столкновения бомбардировщика B-17F номер 41-24406 «All American» 414-я бомбардировочной эскадрильи, с немецким истребителем Messerschmitt Bf.109 в небе над Тунисом 1 февраля 1943 года.
Из Рима сообщают в газету "Daily Mail", что папой сделано распоряжение, чтобы к нему не допускался ни один американец без рекомендательного письма от епископа своей епархии. Это запрещение вызвано тем обстоятельством, что недавно несколько американцев, не католиков, удостоившихся аудиенции у папы, отказались поцеловать ему руку.
Последний протокол в ночь с 14 на 15 марта — двое играют в шахматы, Бухарин жалуется: скорее бы кончали, зачем за нутро тянут. Тут дверь открывается — одевайтесь! И последние слова его — «Сердце как бьется». Ничего романтического, как в театре Чехова.
«New-York Herald» сообщает что в Месопотамии предполагается создать обширную еврейскую колонию. Международные еврейские организации объединились с целью осуществления этого плана, на который ими ассигновано свыше 200 000 000 руб. Главными организаторами являются Яков Шифф и Израиль Цангвиль. В течение настоящей недели в Лондоне произойдет ряд совещания между Шиффом и членами местной еврейской организации, заручившейся обещанием турецкого правительства, предоставить Месопотамию евреям в свободное пользование , и без каких-либо стеснений с его стороны.
Сионизм в свое время наделал много шума, и идея Герцля восстановить в Палестине еврейское государство среди Евреев встретила больше сочувствие. Но с течением времени, сионисты раскололись на несколько толков. Когда вместо Палестины для заселения Евреями была намечена Уганда, появились, так называемые, территориалисты, соглашающиеся поступится Сионом, лишь бы только создать обособленную еврейскую территорию в какой-либо части света; часть сионистов ударилась в социализм (Пойалей-Цион), часть превратилось в еврейских националистов и на стороне чистого сионизм осталась лишь горсточка мечтателей, которая все более редела с течением времени. А теперь, если верить «Израэлиту», и эта горсточка растаяла...
«Израэлит» сообщает, что сионизм доживает последние дни.
Глава сионистической организации г.Вольфсон категорически заявляет, что сионисты не намерены основать еврейское государство в Палестине. Они желают только создать для Евреев обеспеченное и публичное признанное убежище.
Во всяком случае после заявления г. Вольфсона сионизм является уже просто утопией.
Сионистский конгресс, назначенный на осень этого года, будет несомненно прощальным торжеством сионистов.
Многократно упоминался впервые описанный Ежи Туронеком действительно нетривиальный прецедент семьи Леонарда Ивановского (1845–1919), человека с польской идентичностью, но при этом лояльного Российской империи, химика-технолога и организатора крупных винокуренных производств в Черноземной полосе и в Сибири.
Суть прецедента в том, что три сына Ивановского, чье поместье располагалось недалеко от Лиды, обрели три разных идентичности. Так, старший сын Ивановского Ежи (1878–1965) унаследовал польское самосознание и стал видным государственным деятелем возрожденной Польши.
Средний сын Вацлав (1880–1943) стал активным участником белорусского национального движения. С 1907 г. он издавал в Санкт-Петербурге газету на белорусском языке. В 1918 г. был министром образования в правительстве Белорусской Народной Республики. В марте 1920 г. Ивановский был назначен ректором Минского педагогического института. С этого поста, однако, ушел и отбыл в Польшу, где с 1922 по 1939 г. был профессором Варшавского политехнического института. После присоединения Западной Белоруссии к СССР в 1939 г. Ивановский перебрался в Виленский университет. Во время нацистской оккупации Вацлав Ивановский был бургомистром Минска и был убит в 1943 г. советским партизаном, агентом НКГБ СССР. Похоронен на Кальварийском кладбище в Минске, которое в народе часто называют польским.
Младший же сын Ивановского, Тадеуш, стал Тадасом Иванаускасом (1882–1970), убежденным литовцем, он скончался лишь в 1970 г., будучи членом Академии наук Литовской ССР по отделению биологии. Казус Ивановских действительно отражает феномен пограничья, но не в том метафизическом смысле, который вкладывают в него некоторые современные теоретики белорусского национализма, а в приземленно-территориальном, даже геополитическом — как феномен тройственного водораздела, каковым являлся виленский край, в южной части которого расположилось родовое гнездо Ивановских. То, что из трех национализмов, польского, литовского и белорусского, именно последний оказался менее всего укорененным в социуме, остается фактом этнографии и истории.
Вероятно это самое великолепное, что я прочел в этом году:
26 января 1933 г. Людвиг Каас, лидер католической Партии Центра, направил президенту Гинденбургу и канцлеру Шлейхеру письмо, в котором писал следующее. Поскольку Шлейхер не имеет за собой парламентского большинства, то ему следует уйти в оставку. Ну а на место Шлейхера нужно немедленно назначить Адольфа Гитлера - лидера крупнейшей фракции в Рейхстаге, обещавшего сразу после перевыборов сформировать новое правительство, опираясь на парламентское большинство.
Таким образом, назначение Гитлера, по мнению Кааса, представляло собой возврат к нормальным конституционным процедурам и business as usual. Каас заклинал Шлейхера и Гинденбурга не следовать антиконституционным доктринам Карла Шмитта, считавшего, что во внутренней политике нужно исходить из критерия дружбы/вражды. Нет, говорил Каас, ни дружба, ни вражда не имеют никакого отношения к праву. Ну а поскольку Германия - государство правовое, то следующим канцлером должен стать Гитлер.
Из биографии Гавриила Горелова: "Окончил Петербургскую Академию художеств (1911)... По окончании Академии был премирован поездкой в Италию, где работал над картиной «Оргия в апартаментах Александра VI Борджиа» (завершена в 1956 году)."
(причем он не остался в 1911 году в Италии, а вернулся, писал доярок, металлургов и Сталина на фоне трёх богатырей, после чего закончил оргию).
Голос на этой записи принадлежит Григорию Никулину — одному из участников расстрела царской семьи в 1918 году в доме Ипатьева в Екатеринбурге.
Беседа со сделавшим в СССР довольно успешную карьеру, но никогда широко не афишировавшим своего участия в тех событиях Григорием Никулиным проходила весной 1964 года, за год до его смерти, в Московском радиокомитете.Но предназначалась эта запись вовсе не для эфира: пленка была помещена в Центральный государственный архив звукозаписей, где по сей день и хранится.
Глубоко волнующим этот исторический документ делает, быть может, именно несоответствие зловещих деталей истории убийства и интонаций этого в чем-то располагающего к себе голоса.
Это нечто запредельное: спокойный и рассудительный рассказ о собственном участии в зверском убийстве женщин и детей..
