"И тогда пожелал выступить профессор Крылов. Он встал с дивана и пересел за стол Спартака.
— Да. Интересно у вас сегодня, — сказал он, помолчав, и внимательно оглядел сидевших перед ним молодых людей и девушек, взволнованных спором, притихших. — Вы подняли очень важный вопрос — о нравственности. И многие из вас говорили правильно и горячо, по-комсомольски. Приятно было слушать. А некоторые ошибались, нагородили чепухи и других еще запутали. Так вот, прежде чем сказать свое мнение по существу — о моральном облике Сергея Палавина, я думаю поговорить немного об общих вещах. Кое-что вам напомнить…
Крылов положил на стол пачку папирос, вытряхнул одну и помолчал минуту, разминая папиросу короткими, сильными пальцами. После того шума, который был на бюро, негромкий голос Крылова звучал удивительно спокойно и убеждающе.
— Владимир Ильич говорил, что «в основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма». Это говорилось в двадцатом году. Прошло почти три десятка лет, и мы создали новое общество и новых людей. Но следы старого не исчезли полностью, они еще таятся в сознании некоторых людей, в их психологии. Да, бродят еще среди нас мелкие себялюбцы, этакие одинокие бонвиваны, любители хорошо пожить за чужой счет, карьеристики и пошляки. Так вот, борьба с ними и борьба с чертами эгоизма, корыстолюбия, зависти, мещанских предрассудков в нас самих — это и есть борьба за нравственность, за укрепление и завершение коммунизма. И чем строже вы будете к себе и друг к другу теперь, учась в институте, тем полнее и прекраснее будет ваша трудовая жизнь в будущем. Надо помнить об этом. Ну, что ж сказать о Палавине? Человек он способный безусловно, отличник, стихотворец, активный такой, деятельный… Как будто все хорошо. А на поверку выясняется, что хорошо-то по краям, а в середке неважно. В середке, оказывается, прячется другой Палавин — самовлюбленный, морально нечистоплотный и, правильно указал Белов — меленький такой, невзрачный эгоист. И поздно мы с вами середку эту разглядели. Общая наша вина. А вот Белов, кстати… — Крылов повернул к Вадиму строгое, неулыбающееся лицо, но Вадиму показалось, что светлые глаза профессора, глубоко спрятанные под скатом выпуклого, тяжелого лба, чуть заметно и ободряюще сощурились, — Белов интересно сегодня говорил. И я бы сказал, мужественно. Мне понравилось его выступление, да и все ваше заседание сегодняшнее понравилось в общем. Случай с Палавиным научит нас больше интересоваться личной жизнью друг друга, заставит серьезно подумать и над своим поведением, отношением к жизни. Сегодня мы осудили его антиобщественное поведение в институте, его поступок с девушкой — очень нечестный, дурной поступок. А несколько часов назад мне стало известно еще об одном неблаговидном поступке Палавина. Человек, рассказавший о нем, обещал прийти на бюро; я его попросил. Александр Денисыч, — обратился Крылов к Левчуку, — взгляни-ка, не пришел еще Крезберг?"
Режиссер фильма «Чародеи» Константин Бромберг, которому удалось получить разрешение на съемки «Понедельник начинается в субботу» запрещенных Стругацких только под видом новогодней сказки, вспоминает: «Препятствий на нашем пути было море. Дело в Стругацких. Меня как-то в летнее время вызвали на сборы в военкомат. Я пришёл. Там сидит майор и, не поднимая глаз от бумаг, говорит: «Почему не откликаетесь на телефонные звонки? Вам на сборы пора». Я отвечаю: «Не могу, я кино снимаю». — «А что за кино?» — «Фильм по Стругацким». Он на меня уставился: «Что, правда? Как удалось?» Тут же проникся ко мне и попросил: «Я всё сделаю, чтобы вам помочь, но скажите, у вас случайно книжки Стругацких не найдётся?» Через несколько дней я принёс ему книжку с автографом авторов, а он устроил так, что меня больше не вызывали в военкомат. Вот как в народе почитали Стругацких! Это не могло не раздражать чиновников. Причём самое смешное, что большинство этих чиновников обожало их книги».
П.С. А модный костюмчик для Абдулова, оказывается, скопировали с костюма Траволты.
А также для дегенератов из секты "С книгами в СССР все было хорошо"
А также для дегенератов из секты "С книгами в СССР все было хорошо"
Дегенераты тут imho не при чем.
Были параноики, которые запрещали достойные произведения по идеологическим признакам, были нормальные люди, которые подобные книжки без особых проблем находили по-знакомству. Были люди, у которых в силу особенностей характера почти не было друзей и хороших знакомых, им было сложней и с книгами и не только. Совсем плохо было тем из них, которых интересовала исключительно запрещенная параноиками литература. У этих с книгами в СССР было все очень плохо, но это были тоже не дегенераты, а скорее ренегаты. Все эти группы сохранились в разных объемах, параноики, например сейчас цветут и пахнут на соседней Украине, с комсомольским задором запрещая российские фильмы, книжки и сериалы.
Я не уверен, что Стругацких можно назвать "антикоммунистами" или хотя бы "антисоветчиками", и не думаю, что они действительно были когда-либо запрещены. Скорее, дело было в том, что советские идеологи в принципе считали фантастику жанром третьестепенным, и ее издавали относительно небольшими по советским меркам тиражами - а между тем она, понятно, пользовалась несравненно большим спросом у народа, чем, скажем, издаваемая миллионными тиражами классика. Не только Стругацкие - даже пресловутая "Гриада", на которой пробы негде ставить, передавалась из рук в руки и зачитывалась до дыр.И даже то, что автора уличили в плагиате, на популярности его книги в массах никак не сказывалось. И ведь у кого вздумал списывать этот автор в своей святой простоте - не размениваясь на мелочи, сразу начал с Герберта Уэллса. Впрочем, возможно, в этом был какой-то хитроумный по-своему расчет: автор представил себе своих потенциальных читателей, и решил, что как раз знатоков творчества Уэллса среди них не окажется. Но нет - успех книги, несмотря на сплошь отрицательные рецензии, был настолько велик, что ею заинтересовались и такие читатели, на чье внимание автор не рассчитывал.
Я не уверен, что Стругацких можно назвать "антикоммунистами" или хотя бы "антисоветчиками", и не думаю, что они действительно были когда-либо запрещены.
Ондри, Вы не совсем психически здоровы - гипотезу, что у Вас плохо с русским языком я отвергаю. "Хорошо" не значит идеально. А значит - в нашем контексте - что почитать было всегда что, что величайшие и даже основные произведения литературы и человеческой мысли были вполне доступны для желающих, а большинство - очень доступны, даже навязывались. Существование отдельных недостатков, равно как и зловредную практику цензуры никто не отрицает.
Дегенераты тут imho не при чем.
Были параноики, которые запрещали достойные произведения по идеологическим признакам, были нормальные люди, которые подобные книжки без особых проблем находили по-знакомству.
Дело не в запрещенности книг. Стругацкие вот не были запрещены, однако майору пришлось выпрашивать у друга писателей себе экземпляр. Если обычные книги (не редкие раритеты какие-нибудь, интересные только специалистам) приходится искать по знакомым и выпрашивать почитать, или покупать на черном рынке за четверть зарплаты, если популярная книга - хронический дефицит, при этом почти все хорошие книги - популярны, то ничего хорошего с книгами в этой стране нет.
Вы, ондри, жалуетесь собственно на то, что следовать за книжной модой было в Союзе затруднительно. Так это ж хорошо - что дегенератов, следующих за модой, заставляли трудиться. Да здравствует Советский Союз!
Дело не в запрещенности книг. Стругацкие вот не были запрещены
У вас же написано в #904 что были.
Я их читал уже тогда когда они были доступны. Из запрещенных помню например Булгакова "Собачье Сердце", в журналах только в 80х разрешили печатать. onedrey wrote:
однако майору пришлось выпрашивать у друга писателей себе экземпляр.
Не особо пришлось вроде. А получил с автографами авторов, это да редкость но такое - редкость везде. Такие книги/альбомы на Западе могут больших денег стоить. Шевчук как-то в Штатах все гонорары за несколько концертов за два виниловых альбома с автографами отдал.
Плохо, что из-за такой издательской политики мы и получили дегенератов, думающих, что так и надо. Неспособных отличать хорошую литературу от плохой, но считающих, что понимают лучше других, что им читать.
Следование за книжной модой - это главное, что требуется от книгоиздания в стране. Этого, в общем, достаточно. Можно, конечно, (однако необязательно) ненавязчиво прививать обществу литературный вкус путем продвижения качественной литературы - чего в СССР все равно не делали - но уж никак не путем препонов читать то, что людям хочется. Когда оно пытается это делать, надо сразу же давать по рукам - этим наверняка занимается какой-нибудь низколобый профан; знающему толк в литературе человеку никогда не придет в голову заниматься ничем подобным.
"С книгами в стране плохо" - это означает, что люди не могут читать то, что им хочется, или у них крайне ограничены возможности для этого. Это единственное вменяемое значение закавыченного выражения. "В стране есть доступ к книгам из говносписка, который я считаю необходимым и достаточным" - нет, это не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу. Даже нет необходимости доказывать, что и к вашему говносписку доступ крайне ограничен, это неважно. Если к нему бы был даже неограниченный доступ, но людям он нахрен не нужен, люди хотят читать что-то другое, а у них такой возможности нет - значит, с книгами в стране очень плохо.
Плохо, что из-за такой издательской политики мы и получили дегенератов, думающих, что так и надо
Что значит "мы получили", они у вас в доме каким-то образом прописались на 30 лет и занимают удобства, засев там с плохой литературой? Давно все определяется спросом и предложением и нет никаких проблем ни с книгами ни с журналами ни с фильмами. А с появлением электронных версий и подешевело в разы.
Плохо, что из-за такой издательской политики мы и получили дегенератов, думающих, что так и надо. Неспособных отличать хорошую литературу от плохой, но считающих, что понимают лучше других, что им читать.
Следование за книжной модой - это главное, что требуется от книгоиздания в стране. Этого, в общем, достаточно. Можно, конечно, (однако необязательно) ненавязчиво прививать обществу литературный вкус путем продвижения качественной литературы - чего в СССР все равно не делали - но уж никак не путем препонов читать то, что людям хочется. Когда оно пытается это делать, надо сразу же давать по рукам - этим наверняка занимается какой-нибудь низколобый профан; знающему толк в литературе человеку никогда не придет в голову заниматься ничем подобным.
"С книгами в стране плохо" - это означает, что люди не могут читать то, что им хочется, или у них крайне ограничены возможности для этого. Это единственное вменяемое значение закавыченного выражения. "В стране есть доступ к книгам из говносписка, который я считаю необходимым и достаточным" - нет, это не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу. Даже нет необходимости доказывать, что и к вашему говносписку доступ крайне ограничен, это неважно. Если к нему бы был даже неограниченный доступ, но людям он нахрен не нужен, люди хотят читать что-то другое, а у них такой возможности нет - значит, с книгами в стране очень плохо.
С основными "идеями" тут вроде никто не спорит. Но верхом идиотизма является заявление, что люди, страстно жаждущие указывать быдлу что читать и как дуумать - следствие издательской политики. Существование таких людей - необходимое следствие человеческой биологии. В более общем контексте - такие люди необходимо выносятся наверх при любой резком изменении общества. И так же необходимо вымываются и часто физичеки уничтожаются. И основанную ими систему указаний проводят люди совсем другого плана
А описание Вами ситуации с чтением - это дикая карикатура на реальное тогда положение - вполне удовлетворительное с точки зрения человека, действительно любящего книгу и чтение. Говнюками, же, гоняющимися за модой, пренебрегать при разумной политике нужно.
Также диким бредом является утверждение, что нерегулируемый рынок - это всегда и при всех обстоятельствах самое разумное, что можно придумать.. Глазки протрите. Всегда и везде кроме коротких периодов дикой анархии рынок регулируется - в крайнем случае просто бандитами. в менее крайних - договорами монополистов, обдирающих потребителей. И гнобящих - часто опять таки просто физически, а обычно скажем демпингом при случае - мелких независимых производителей.
Плохо, что из-за такой издательской политики мы и получили дегенератов, думающих, что так и надо. Неспособных отличать хорошую литературу от плохой, но считающих, что понимают лучше других, что им читать.
Почему так и надо? Это фантазии
В то же время цензоры сэкономили мне кучу времени, честно.
Многие произведения того времени, доступные сейчас, читать просто было нельзя, редкий аццтой и трэш
Это палка о двух концах и думать, что один из них лучше, не боле чем забавное заблуждение.
Надо бы в ветку Новости чесспро, но больно в тему:
Нам демократия дала
свободу матерного слова.
Да и не надобно другого,
чтобы воспеть ее дела.
Приходило добро с кулаками,
вышибало четыре ребра.
Ковыляю, подпершись клюками
в те края, где поменьше добра.
Говорят, что за тем поворотом -
ни борьбы, ни разбитых оков.
И еще говорят, будто зло там
безо всяких тебе кулаков
Полистаешь наугад -
все расстрелы да застенки.
От Памира до Карпат
нет невыщербленной стенки.
Вот и думается мне:
до чего же я ничтожен,
если в этакой стране
до сих пор не уничтожен
Пока демократию эту оттащат от пульта,
она наворочает трупов до уровня культа.
О величии идей
говорить пока не будем,
просто жалко мне людей,
что попали в лапы к людям.
Как-нибудь в конце концов
мы сведем концы с концами,
а пока что жаль отцов,
арестованных отцами.
Покривив печально рот,
так и ходишь криворотым:
мол, хороший был народ,
уничтоженный народом
Гляжу, от злобы костяной,
на то, что пройдено.
Пока я лаялся с женой,
погибла Родина.
Иду по городу - гляжу:
окопы веером.
Ну я ей, твари, покажу
сегодня вечером!
Горбачеву:
Все шло при нем наоборот,
и очень может быть,
что вздумай он споить народ
народ бы бросил пить.
Еще предположить рискну,
что в те же времена
затей он развалить страну -
окрепла бы страна.
Попробуй разорить дотла -
эх жили бы тогда!
Но Президент хотел добра.
Вот в том-то и беда.
У меня было двое знакомых, заболевших раком. Оба лечились в той немецкой клинике, где в свое время лечилась Раиса Максимовна Горбачева. То есть получали квалифицированную помощь от лучших немецких врачей. И оба на моих глазах из здоровых мужиков в считанные месяцы превратились в развалины, провели в таком состоянии еще несколько месяцев и умерли.
Warning: Spoiler![ Click to expand ][ Click to hide ]
Писатель-диссидент Александр Солженицын был непримиримым борцом с советским строем и лично со Сталиным. В процессе этой борьбы на волне хрущёвского развенчания «культа личности» Вождя (или первой десталинизации) в 1955-58 годах был написан роман «В круге первом», который был опубликован на Западе в 1968 году, а в СССР в 1990 году, накануне его распада. По сюжету романа был снят телесериал, вышедший на экраны в январе 2006 года.
Действие происходит в Москве в декабре 1949 года. Советский дипломат, служащий Министерства Иностранных Дел СССР Иннокентий Володин (в телесериале его сыграл Дмитрий Певцов), после мучительных раздумий звонит в посольство США и сообщает о том, что готовится передача советскому агенту сведений, касающихся атомной бомбы. Разговор прослушивают и записывают сотрудники МГБ. А в это время в Марфинской шарашке (НИИ Связи) заключённые инженеры разрабатывают аппарат секретной телефонии, а также исследуют возможность распознавания человеческого голоса по индивидуальным особенностям. Их разработки позволяют сузить круг подозреваемых из служащих МИДа до двоих, одним из которых и оказывается Иннокентий Володин. Его арестовывают и помещают в спецтюрьму на Лубянке, на чём повествование о его жизненном пути заканчивается.
В романе видно, что Володин позиционируется как положительный герой. Этакий страдалец за всё хорошее. Однако нельзя не заметить, насколько гениально Солженицын воплотил в нём образ предателя Родины.
Иннокентий Володин внешне вполне благороден. Но уже в начале романа сразу же бросаются в глаза некоторые вещи, характеризующие этого персонажа. Сталина он определённо ненавидит, в мыслях презрительно называет «владыкой». Это же свидетельствует о том, что своими обязанностями Володин тяготится. Более красноречиво это обстоятельство показано в разговоре Иннокентия с писателем Галаховым, где он говорит о качествах советского дипломата (высокая идейность, высокая принципиальность, беззаветная преданность общему делу, личная глубокая привязанность к товарищу Сталину и прочее) «потерянным голосом и с кислой, кривой улыбкой».
Затем во время поездки в деревню Рождество (Наро-Фоминский район Московской области) с сестрой жены Кларой Володин, в ответ на её замечание, что у него интересная работа, дипломат отвечает следующее: «Служить нашим дипломатом, Кларочка – это иметь две стенки в груди. Два лба в голове. Две разных памяти».А в конце поездки после глубоких размышлений показывает ей, чертя на земле круги, что Отечество – это ещё не всё человечество, и у каждого человека своё Отечество, отделённое от остальных «заборами предрассудков». Далее в романе есть такие слова: «Он вполне был и за мировое правительство» (то есть за внешнее управление своей страной). Всё это характеризует Володина и как наивного до глупости «общечеловека», и как скрытого вредителя, хоть и лишённого злобы, но которым, тем не менее, легко манипулировать со злым умыслом, так как он не может толком разобраться в себе. Любопытно, что в экранной версии романа поездка в деревню Рождество отсутствует.
Показательно, что по сюжету романа жена Володина Дотнара изменяет мужу, но он с этим мирится, никак не противодействуя. Более того, неверная жена, «вот такая попорченная», «ещё гибельней» тянет его. Правда, происходит это только после совершённого им преступления, из-за страха ареста. Предатель понимает предателя, подобное тянется к подобному. Но и сам Володин неоднократно изменяет Дотнаре, что показано в его мыслях, когда он очутился в Лубянской тюрьме: «Вот у него были деньги, костюмы, почёт, женщины…». Ясное дело, что он с ними не чаи гонял. Однако Дотнара честнее своего мужа, она в своей измене признаётся и даже просит её побить, чего Володин не делает. Детей у них нет, то есть живут супруги только для себя.
В главе о поездке в деревню Рождество показано и потребительское отношение Дотнары к Володину: «Сестра рассказывала о многих мелких случаях их жизни, разногласиях, столкновениях, подозрениях, также о служебных просчётах Иннокентия, что он переменился, стал пренебрегать мнением важных лиц, а это сказывается и на их материальном положении, Нара должна себя ограничивать. По рассказам сестры, она оказывалась во всём права, и во всём неправ муж. Но Клара сделала для себя противоположный вывод: что Нара не умела ценить своего счастья; что, пожалуй, она сейчас Иннокентия не любила, а любила себя; она любила не работу его, а своё положение в связи с его работой; не взгляды и пристрастия его, пусть изменившиеся, а своё владенье им, утверждённое в глазах всех».И ничего удивительного. Скорее всего, Володин нашёл жену, подобную собственной потаённой сущности, а также своей матери, о которой ниже. К тому же, он ещё и подкаблучник. А в быту настолько несамостоятелен, что даже не умеет пришивать пуговицы, что раскрывается на Лубянке.
Причины перемен в характере Володина в его отношении к своей службе в том, что он нашёл письма и дневники своей умершей матери, из которых узнаёт, что она своего мужа и его отца никогда не любила, а испытывала чувства к совсем другому человеку. У него как будто открываются глаза, и расширяется сознание. В романе подчёркнуто, что тут он обнаружил для себя «главное». С этого момента дипломат перестаёт жить «в своё удовольствие», но вместо того, чтобы спокойно разобраться в ситуации, сохранив верность отцу, он попадает во власть своей матери, движимый бурными эмоциями, которые хорошо показаны в романе, например, словами автора: «Он звонил в посольство – порывом, плохо обдуманным». А мать наставляет его через свои записи: «Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильнее тебя, они были и будут, но пусть – не через тебя». Любопытно, это был один из принципов, которым руководствовались советские диссиденты, по их словам. Но когда они увидели, какой трагедией для русского народа окончилась их борьба, то лишь немногие нашли в себе силы признаться, что они «целили в коммунизм, а попали в Россию». Остальные и ныне борются со всем, в чём видят ненавистный «совок». После прочитанного Володин решает съездить к брату матери, дяде Авениру.
Интересно то, что дневники мать Володина вела на русском и на французском языке. То есть она относилась к «внутренним немцам», людям русским по крови, но культурно далёким от своего народа, чувствовавшим себя в России, как англичане в колониальной Индии или Африке. Они появились из-за реформ императора Петра Великого, когда высшим слоям общества была искусственно привита европейская культура, а остальное население страны осталось в традиционной русской. Это один из факторов, приведший к Октябрьской революции. Сам Володин, по сути своей, является таким же «внутренним немцем», так как свою жену Дотнару (сокращение от «дочь трудового народа») он называет на английский манер – Дотти, а вовсе не Нарой, как её родные. Более того, по сюжету романа, он знает французский язык как родной. То есть показано, что Володин всегда был подобием своей матери, но это раскрывается постепенно.
Встреча с дядей Авениром – важный моментна пути Володина к его преступлению. Интересно уже само имя этого человека, в переводе с иврита означающего «отец света». То есть вроде бы он должен выступать этаким хранителем всего светлого и доброго. Но это далеко не так. Ещё апостол Павел говорил, что сам сатана может принимать вид ангела света (2 Кор. 11:14). Известно также, что некоторые целители-шарлатаны производят свои «обряды» при православных иконах, дабы ввести в заблуждение верующих, что осуждается Церковью.
В начале разговора, в ответ на вопрос дипломата о его возрасте, тот насмешливо заявляет, что он – «ровесничек Са-мо-му» (то есть Сталину). И сразу же Володину приходит на ум, что «Сам» оскорблял его вкус «дурным тоном, дурными речами, наглядной тупостью». Такие мысли характеризуют Иннокентия как человека с подчёркнутой манией величия (нарциссизмом). Дескать, Вождь – дурак, а он – само благородство. Далее Авенир, «не встретив почтительного недоумения или благородного запрета» (то есть, поняв, что Володин для него «свой»), говорит следующее: «Согласись, нескромно мне первому умирать. Хочу на второе место потесниться». И оба засмеялись. Два предателя нашли друг друга, пожелав смерти Сталину, которого при жизни называли Отцом Народов! Так произошла своеобразная инициация Володина, как «ученика» для Авенира. «Первая искра открыто пробежала между ними», - как сказано в романе. Далее их разговор идёт, как красочно описывает автор, «с захваченностью влюблённых», то есть с полным доверием, как у учителя с учеником, и,к тому же, в полной темноте, как у заговорщиков. Вроде бы никто за ними не шпионит, однако здесь имеет место явно мистический мотив. Идёт своеобразныйобряд посвящения.
Далее «учитель» Авенир в разговоре называет пролетариат «самым диким классом» потому, что рабочие «всю жизнь в мёртвых стенах мёртвыми станами мёртвые вещи делают». То есть Володину внушается отвращение к значительной части своего народа. А также рассказывает, что его тяготит обязанность вывешивать по праздникам государственный флаг своей страны, который для гражданина любой страны, если он не предатель в душе, является священным. Затем цитирует Герцена: «Где границы патриотизма? Почему любовь к родине надо распространять и на всякое её правительство?». Герцен упоминается неспроста. Как известно, это деятель поддержал кровавое польское восстание 1863 года, что подорвало популярность его газеты «Колокол», издававшейся в Лондоне, в тогдашней оппозиционной среде. Позже Авенир показывает Володину старые газеты, которые содержат явный компромат на Сталина, чтобы усилить его ненависть к Вождю.
И удивительно, но в этот обряд, как и для нынешних русофобов, входит осквернение памяти о священной для русского и других народов СССР Великой Отечественной Войне. Авенир спрашивает, как Володин понимает её. Дипломат отвечает: «Трагическая война, мы родину отстояли – имы её потеряли. Она окончательно стала вотчиной Усача». Тогда «учитель» добавляет: «Мы уложили, конечно, не семь миллионов. И для чего? Чтобы крепче затянуть себе петлю. Самая несчастная война в русской истории». То есть он не только антисоветчик, но и ещё откровенный власовец.
И, наконец, начинается разговор об атомной бомбе. Володин рассказывает своему «учителю», что слышал про готовящееся испытание этого нового для того времени оружия. И вот тогда Авенир заявляет: «Если сделают (атомную бомбу – прим. авт.), пропали мы, Инок. Никогда нам свободы не видать. Да, это будет страшно… Она у них не залежится. А без бомбы они на войну не смеют». Эти слова особенно интересны. Возникает вопрос: о какой «свободе» говорит Авенир и почему её не видать, если СССР получит атомную бомбу? Или наоборот: кто эту самую «свободу» ему принесёт, если этого оружия у его страны не будет? Наверное, тот, кто у кого бомба уже есть. То есть, Авенир в завуалированной форме рассказывает, что ждёт американские войска, как очень может быть, в 1941 году он ждал немецкие. Ведь в победе над Германией в 1945 году он видит лишь ещё «крепче затянувшуюся петлю».
Завершается обряд рассказом дяди Авенира про отца Володина, участвовавшего в разгоне Учредительного собрания, в манифестации в поддержку которого участвовал сам Авенир. Дядя говорит также, что это произошло, когда «мама уступила ему». «Они очень любили лакомиться нежными барышнями из хороших домов, в этом и видели сласти революции», - добавляет «учитель». В этот момент дипломат разочаровывается в своём отце, который погиб в бою во время Гражданской войны. А «учитель» наставляет: «Грехи родителей падают на детей. От них надо отмываться». Авенир, таким образом, как бы сводит счёты с мёртвым отцом Володина, завладевая его сыном, делая его своим орудием против Сталина и СССР. Ведь он точно знает его возможности как дипломата, который допущен к некоторым государственным тайнам. В романе очень точно написано: «Будто кто-то вёл его тогда, и не было страшно». Вёл дядя Авенир, «обдумавший» порыв Володина.
Как видно, Авенир хитёр. В него не попали пули при разгоне Учредительного Собрания и во время Гражданской войны, его не вычистили никакие репрессии. Скорее всего, он просто, как говорят, «не высовывался», а затаился и ждал удобного момента, чтобы вонзить кинжал в спину советской власти. И этим «кинжалом» стал его Володин. «Учитель» действует в связке со своей сестрой и его матерью, ведь наверняка предполагал, что рано или поздно его племянник придёт к нему. Он говорит, что его отец «полакомился» матерью, но явно лукавит. Ведь он же её не «поматросил да и бросил», но взял в жёны, а та и не противилась этому. А потом вдруг вспомнила, что любила другого. Любой мужчина, которому изменяла жена, прекрасно знает, что женщина, сходившая «налево», в мучительной борьбе со своей совестью выставляет своего мужа этаким воплощением зла, а себя – жертвой. Или любовника своего выставляет этаким дьявольским обольстителем, то есть возлагает вину на кого угодно, себя же выставляя невинной жертвой. Такчто поведение матери дипломата можно рассматривать и с этой точки зрения. Кроме того, сказано, что она – «барышня из хорошего дома», то есть принадлежит к благородному сословию, а значит, и её брат Авенир – тоже. Раз он в 1917 году поддерживал Учредительное Собрание, значит, поддержал и Февральскую революцию, свергшую императора Николая II. Получается, Авенир – предатель последнего русского царя. И ведёт он себя так же, как и его сестра – выставляет себя жертвой. Дескать, это революционные матросы и отец Володина в их числе виноваты во всех несчастьях России, а он, Авенир, «хотел как лучше».
После разговора с дядей Авениром Володин окончательно становится потенциальным предателем. И действует строго по образцу своей материи по заветам своего «учителя». Во что смотришься, в то и обращаешься.
Известно, что и генерал Власов, попав в немецкий плен и перейдя на службу к немцам, объявил себя «освободителем России».Так и наш «герой», накануне своего ареста и находясь на Лубянке, воображает себя ни много ни мало «ГРАЖДАНИНОМ МИРА», который «пытался спасти цивилизацию», сокрушаясь, правда, что о его «подвиге» мировая общественность не узнает. Размышляет, зачем атомная бомба жителям деревни Рождество, которую он посетил. И потом ещё и воображает столкновение американской статуи Свободы с Рабочим и Колхозницей, то есть жаждет войны США против СССР, как и дядя Авенир, которого он, при этом, вспоминает вместе с цитатой Герцена и в мыслях называет «изо всей жизни главным человеком» (то есть учителем). С сотрудниками МГБ дипломат ведёт себя вызывающе, хотя точно знает, что его преступление карается в любой, даже самой демократической стране и называется государственной изменой. То есть Володин полностью теряет адекватное восприятие происходящего, действует точь-в-точь по логике блудной женщины, для которой неправы все, кроме неё. Тяжесть своего предательства он даже не пытается осознавать. Володин – враг своей Родины, предатель Вождя, страны, жены, родного отца. Он должен получить свою заслуженную пулю, как последняя мразь. И в этом будет справедливость, а не в его бредовой картине мира, которая выродилась в жажду победы США над своей страной. А Советский Союз, в итоге,создаёт свою атомную бомбу, которая позволила защитить страну от угрозы ядерной войны со стороны США. И бомба эта, несмотря на все опасения дяди Авенира, «залежалась» до сего дня.
Итак, основные характеристики предателя Володина:
1) Ненависть к правителю, как воплощению архетипа Отца, и своему отцу, на что его не стоило труда подтолкнуть. Тяга к матери, которая также его отца не любила.
2) Вредительство или готовность к этому на работе.
3) Фактическое пребывание в культуре иного народа.
4) Слабохарактерность. Позволил манипулировать собой жене и дяде Авениру.
5) Неспособность к трезвому логическому мышлению. Женская эмоциональность, что является последствием безотцовщины.
6) Нарциссизм. Будучи изобличённым в предательстве, настолько потерял адекватность, что возомнил себя мучеником за справедливость.
У меня было двое знакомых, заболевших раком. Оба лечились в той немецкой клинике, где в свое время лечилась Раиса Максимовна Горбачева. То есть получали квалифицированную помощь от лучших немецких врачей. И оба на моих глазах из здоровых мужиков в считанные месяцы превратились в развалины, провели в таком состоянии еще несколько месяцев и умерли.
Зависит от многих обстоятельств - вида рака, стадии обнаружения, наличия или отсутствия метастаз, вида лечения, особенностей иммунитета и т.д.
Скажем, известные люди - Кобзон, допустим, уже 15 лет болеет, но с раком простаты это вполне возможно.
А Самохина сгорела за пару месяцев - рак поджелудочной гораздо опаснее, и стадия была терминальная. У Сенчиной раньше нашли, так она 1,5 года боролась.
Задорнов прожил год, а Хворостовский с таким же диагнозом 2,5 года (хотя врачи давали ему не больше 1,5) - организм был богатырский, чего уж там. Даже ещё выступал почти до конца.
Опять же, рецидивы надо вовремя отслеживать - Толкунова первый рак молочной железы в 1990 году успешно вылечила, а потом не наблюдалась, и удалили ей почему то только одну а не обе (вторая грудь тогда здорова была, но риск...)
и в 2006 нашли рак и во второй сиське, но там уже третья стадия и метастазы в средостенье и печень.
Потом ещё в мозг пошли.
«При жизни писателя роман „Тихий Дон“ издавался 342 раза, однако сравнительный анализ показал, что нет ни одного издания, которое бы в полной мере соответствовало творческой воле автора», — рассказал первый заместитель главы региона Игорь Гуськов.
В 1999 году по поручению председателя правительства Российской Федерации Владимира Путина найденные черновики «Тихого Дона» были выкуплены и переданы в ИМЛИ РАН. Всего в оригинальной рукописи насчитывается 885 страниц. Рукой Шолохова написаны 605 из них, остальные 280 переписаны женой писателя и ее сестрами... В целом в текстах прижизненных изданий выявлено более 4 тысяч разночтений.