К 1820 году царь Александр I, почитав донесения агентуры, пришел к следующему выводу: «Пушкин наводнил Россию возмутительными стихами, вся молодежь их читает. Пушкина надобно сослать в Сибирь!»
После этого он поручил петербургскому губернатору Милорадовичу произвести у молодого поэта (вы угадали) обыск и, если понадобится, арестовать.
Время тогда было другое, додекабристское, и в 6 утра никто дверь ломать не стал. Напротив, сыщик Фогель пришел, когда Александр Сергеевича не было дома и, прикинувшись фанатом, попросил слугу дать почитать рукописи.
Слуга отказался. Тогда Фогель предложил 50 рублей (стоимость 10 коров). Слуга вытолкал подозрительного господина и закрыл дверь. Потом все рассказал вернувшемуся Пушкину — и они вместе сожгли экстремистские документы.
Слугу звали Никита Тимофеевич Козлов. Он был «дядькой» Пушкина, но в отличие от Арины Родионовны мы про него знаем куда меньше. Хотя из-за него, например, Пушкин однажды хотел стреляться со своим питерским соседом (лицейский товарищ Корф), который побил Никиту просто так.
Известен, Никита Тимофеевич не только тем, что не принял тогда взятку. Но и тем, что нес Пушкина после дуэли, и Александр Сергеевич посмотрел на него вдруг и спросил: «Грустно тебе?»
Козлов не отходил от Пушкина во время агонии, а затем вместе с А. Тургеневым повез гроб с телом поэта в Святогорский монастырь: «…стал на дрогах, кои везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы». Тургенев уже уехал, а Никита тогда остался.
В общем, ищите себе таких друзей на случай обысков.
К 1820 году царь Александр I, почитав донесения агентуры, пришел к следующему выводу: «Пушкин наводнил Россию возмутительными стихами, вся молодежь их читает. Пушкина надобно сослать в Сибирь!»
Вообще гад был Александр Сергеич... Гад...
Ну вот так разве можно... Хорошо, царь-батюшка милостив... После 1917 бы за такое Сибирью не отделался. Несмотря на.
На Аракчеева
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он — друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Б<- - - -> грошевой солдат.
Ну, Александр Сергеич был еще пацаном несмышленым, когда эпиграммку эту намарал. К тому же он все-таки был литератор. "Кто не был гадом в двадцать лет, не стал еще с годами гаже - тот не прозаик, не поэт, не драматург, не критик даже!" Впрочем, есть, конечно, удивительные, можно сказать, необъяснимые исключения.
Помните, в школе мы все учили стихи Лермонтова на смерть Пушкина?
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта…
Ну и так далее.
Но в школе при этом не учат (отчего же?), что тогда же, в феврале 1837 года, проходила полномасштабная операция спецслужб с участием первого лица государства (рубрика: nothing ever changes)
18 февраля. 22-летний Лермонтов арестован и заперт в одной из комнат верхнего этажа (!) Генерального штаба.
19 февраля. Шеф жандармов Бенкендорф поручает генералу (!) Веймарну допросить поэта, а также провести обыски в его квартирах в Петербурге и Царском Селе.
20 февраля. Проходят обыски у Лермонтова и его товарища Раевского, который распространял стихи. Бенкендорф направляет записку царю: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное. По словам Лермонтова, эти стихи распространяются в городе одним из его товарищей, которого он не захотел назвать».
21 февраля. Арестован Раевский. Николай отвечает: «Приятные стихи, нечего сказать... Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону».
23 февраля. Официально заводится «Дело о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии гусарского полка Лермонтовым, и о распространении оных губернским секретарем Раевским»
24 февраля. Лермонтов пишет объяснительную: «Этот опыт был первый и последний в этом роде, вредном (как я прежде мыслил и ныне мыслю) для других ещё более, чем для себя. Но если мне нет оправдания, то молодость и пылкость послужат хотя объяснением, — ибо в эту минуту страсть была сильнее холодного рассудка».
25 февраля. Николай принимает резолюцию о ссылке Лермонтова с сохранением чина
27 февраля. Из Генштаба Лермонтова переводят под домашний арест.
19 марта. Лермонтов выезжает в ссылку.
До 1847 года (!) нигде официально в печати не разрешалось говорить, как именно погиб Пушкин.
Вечер мы провели с Эренбургом. Вид у него стал лучше, он возмужал. Кроме нас, был приглашен только Ландау. Сначала Эренбург рассказывал все спокойным повествовательным тоном. Неожиданно пришел Бальмонт, который тотчас же сцепился с ним.
Бальмонт: У большевиков во всем ложь! И как иллюстрацию, привел, что Малиновский, архитектор, друг Горьких, сидя у Кусевицкого, развивал теорию, как устроить супопровод, чтобы в каждый дом можно было доставлять суп, как воду.
— А я в тот день ничего не ел, воровал сухари со стола, стараясь схватить еще и еще, чтобы другие не заметили, — задорно говорил Бальмонт.
Эренбург: Мне тоже приходилось воровать, но не в Советской России, а в Париже. Иногда воровал утром хлеб, который оставляют у дверей. И часто, уходя из дому богатых людей после вечера, подбирал окурки, чтобы утолить голод, в то время как эти люди покупают книги, картины.
— Ну, да мы знаем, кто это, — вставил Толстой, — это наши общие друзья Цетлины.
Все засмеялись.
Очень трудно восстановить ход спора между Бальмонтом и Эренбургом, да это и не важно. Важно то, что Эренбург приемлет большевиков. Старается все время указывать то, что они делают хорошее, обходит молчанием вопиющее. Так он утверждает, что детские приюты поставлены теперь лучше, чем раньше. — В Одессе было другое, да и не погибла бы дочь Марины Цветаевой, если бы было все так, как он говорит. Белых он ненавидит. По его словам, офицеры остались после Врангеля в Крыму главным образом потому, что сочувствовали большевикам, и Бэлла Кун расстрелял их только по недоразумению. Среди них погиб и сын Шмелева...Трудно представить себе, что теперь с его родителями. По рассказам Эренбурга, телеграмма, которой отменялся расстрел, опоздала. Эренбург бежал из Крыма, где белые его будто бы чуть не утопили. За что? Добрался до Тифлиса, а уж оттуда в Москву. В Крыму он голодал. В Москву явился в таких штанах, что даже в мужском обществе нельзя было снять пальто. В Москве он прожил 5 месяцев. Две недели его не трогали. Он объявил вечер стихов. На вечере его арестовали и отправили в Че-ка, где продержали 3 дня. Обращение с ним было хорошее, как "при царском режиме". На допросе выяснилось, что его обвиняют, что он агент Врангеля, и что донес на него один писатель. Он объяснил, как его преследовали в Крыму, что он там выстрадал, кроме того, кто-то из сильных из советского мира хлопотал за него, и его выпустили. Он начал заниматься детскими приютами, получил академический паек, паек на обед в Метрополе, где живет его товарищ по гимназии Бухарин. Затем он выступает на вечерах, а к марту месяцу получает командировку за границу. Едет в спальном вагоне до самой эстонской границы...
Почему же, если так там хорошо, он уехал за границу? И откуда у него столько денег, ведь в Москву он явился без штанов в полном смысле слова? Неужели скопил за 5 месяцев? И как его выпустили? Все это очень странно.
Он очень хвалил Есенина, превозносил Белого. Потом он читал свои стихи. Писать он стал иначе. А читает все так же омерзительно. Толстые от стихов в восторге, да и он сам, видимо, не вызывает в них отрицательного отношения.
Когда, уходя, я сказала Наташе, что Эренбург рисует жизнь в России не так, как есть, она вдруг громко стала говорить:
— Нет, лучше быть в России, мы здесь живем Бог знает как, а там жизнь настоящая. Если бы я была там, я помогала бы хоть своим родителям таскать кули. А тут мы все погибаем в разврате, в роскоши.
Я возразила — живем мы здесь в работе, какая уж там роскошь!
Вообще, Толстые делят людей на нужных и ненужных, и нужных сильно оберегают от мнимых соперников.
Возвращались с заседания с М. С. Цетлиной. Эренбург произвел на нее ужасное впечатление, так же, как и на "Мишечку". Эренбург говорил у них: — "Во власти большевиков есть творческое начало, большевиков некем заменить".
Я поделилась своим впечатлением об Эренбурге. Рассказала, что Ян за весь вечер не произнес ни единого слова и почти "заболел" после этого свидания. Передала его слова: "То, что говорит Эренбург, душа принять не может". А Толстые этого не понимают... И Наташины тирады насчет подлой жизни здесь очень противны. Кто им велит здесь вести такую жизнь, какую они ведут?
Вечер Гребенщикова прошел так, как он хотел — были и генералы, как на свадьбе, да и вид у него был какой-то жениховский. А какой у него страшный лоб! Высокий, в пол-лица
А вы читали Газданова, Онедри? Я, когда читал "Ночные дороги", невольно себя спрашивал: да как же они выживали, в этом проклятом Париже, на какие шиши бессмысленно прозябали? Ну, главный герой работает ночным таксистом, его источник дохода понятен . Но эта проститутка, древняя и страшная, как смерть, этот мыслитель, охотно и безвозвратно ушедший в непрерывный запой - они-то где деньги берут хотя бы на хлеб и выпивку? Мне даже страшновато стало: а я-то сам как до сих пор удержался на краю финансовой бездны, я ведь тоже не так уж далеко от этого Парижа живу? Зато, когда читаешь Набокова, складывается впечатление, что у его героев деньги появляются как-то сами собой . В общем-то, практическими вопросами никто из них всерьез не озабочен. Словом, я так и не понял, что представляла собой жизнь этих эмигрантов первой волны в мире акул капитализма, гиен пера и прочих виртуозов ротационных машин.
Проститутка стала хорошо зарабатывать, судя по всему. К тому же на выпивку перестала тратиться
на моих глазах, например, еще не старая, но очень некрасивая женщина, бродившая обычно по пустынным улицам ночного Passy, постепенно сделала непредвиденную карьеру, объяснявшуюся, однако, одним неожиданным случаем, который она охотно рассказывала: это была болезнь печени, доктор ей запретил пить, и она с тех пор вела действительно трезвый образ жизни; и в трезвом состоянии она вдруг поняла, что, вместо нищенства, она может заняться проституцией. До тех пор эта мысль никогда не приходила ей в голову. Но это было неожиданное озарение, громадной, исключительной для нее важности, нечто вроде того счастливого стечения обстоятельств и случайности, которому человечество обязано, быть может, возникновением нескольких религий, многих философских систем и изобретений. И я видел, как она стала все лучше и лучше одеваться, и в день ее окончательного апофеоза она ехала ночью в такси, тесно обнявшись с каким-то молодым человеком чрезвычайно приличного вида; и в ту часть секунды, когда их автомобиль проезжал мимо фонаря и внутренность его осветилась, я успел заметить котелок молодого человека, лежавший на сиденье, и лисий мех вокруг шеи этой женщины, и ее напудренное лицо с не изменявшимся, по-видимому, ни в каких обстоятельствах выражением холодной тупости, которое я давно знал.
Раз уж мы заговорили о писателях, признаюсь, что я сейчас читаю несколько необычную для меня книгу - "Подражание Христу" Томаса фон Кемпена ( Фомы Кемпийского). Этот парень обладает удивительным красноречием - в этом смысле он мне нравится даже больше Цицерона. Не знаю, правда, как его проповеди звучат в русском переводе, но по-немецки они производят сильное впечатление.
У нас Подражание Христу перевёл сам Победоносцев, простёр совиные крыла, так что не надо.
На немецкий, правда, переводил сам Лейбниц. Но вряд ли вы в его переводе читаете
в русском переводе (вроде вариант победоносцева, 1869, но не уверен, что оригинальный... все таки было после много переизданий и возможно правок) они звучат так: www.reformed.org.ua/2/199/1/van%20Kempen
перевод, как пишут, вроде неплохой, но до германского, где иногда вроде звучат даже рифмы, не дотягивает... но, думаю, вы сами лучше сравните и разберетесь. было бы здорово услышать ваше мнение о русском переводе по сравнению с немецким. первая рукопись то была на латинском, как предполагают
вряд ли вы в его переводе читаете
думаю, пиррон читает, если не оригинал, то, как минимум, это издание 1494 года
там по нынешним меркам как-то слишком однобоко подан искус плотский....
Кто слаб духом и отягощен еще плотью и наклонен к чувственному,тому весьма трудно совсем отвлечь себя от земных пожеланий. И оттого, уклоняясь от них, часто впадает он в печаль, и скоро огорчается на того, кто ему поперечит.
хайдук же, вопреки средневековым представлениям томаса, на печального, огорченного, горделивого или суетного не похож вовсе, хотя и отягощен по вечерам после работы откупоркой успокоительного. видимо, в то время не подозревали о такой эволюционной трансформации и вариантах совмещения полезного с приятным. да и традиции хорошего вискиварения для членов "братства общей жизни" были еще неведомы - их настойки и ликеры неправильно бродили и настраивали отношение к внешнему миру.
чего не скажешь, к примеру, о другом грешнике - андрюхе. не знаю, насколько он неспокоен с плотских позиций, но к внутренней суете дюже "прилипчив" и, видимо, действительно ему "придется понести тяжкое наказание" перед судом божием
впрочем, даже у вечного боруна с несправедливостями мира андрея, не говоря уже о спокойном, аки подбитый танк, похотливом хайдуке, всегда есть шанс.
Иной ревностный подвижник, хотя и больше в нем страстей, более имеет силы для успеха, чем другой, хотя и послушного нрава, но с меньшею ревностью к добродетелям. Двойное средство особенно действительно к исправлению: первое - разом отвратить себя от того, к чему есть в природе порочная склонность, и второе - горячо и неослабно достигать добродетели, какой у кого особенно недостает.
и тут фома кремлевский прав:
Как приятно, как сладко видеть братию свою - ревностных, благочестивых, в добром послушании, в строгом порядке! Как печально и тяжко видеть, что они в беспорядке ходят, и того дела, к чему призваны, не делают. Какой вред - не радеть о деле своего звания и склоняться душою к тому, что нам не положено!
О печальной посмертной судьбе Онедри мы уже говорили не раз. Увы, после того, как он грубо отверг бескорыстную помощь Григория, нам уже остается только с болью душевной следить за его моральным распадом - этот процесс уже стал необратимым. Но вот что мне интересно: почему довольно многие наши современники, в том числе Онедри и Чич, так ненавидят Л.Н. Толстого? Ведь Л.Н. действительно писал очень хорошо. Как вы, Григорий, объясняете этот феномен?
Что касается перевода Победоносцева, то что-то в нем многовато церковно-славянских оборотов. Я биографию Фомы не знаю, но, скорее всего, он воспитывался в традициях латинского красноречия - может быть, блаженного Августина внимательно читал, но уж с русским поповским наречием точно был не знаком. А в переводе Победоносцева он уж очень похож на речистого российского попа.
А что касается "разговора с Богом", рудольф - хоть Онедри и обвинил меня в свое время, что я даже с азами буддизма знаком только по википедии, но он был не совсем прав. Я и теологию, и религиоведение тоже изучал - но, конечно, не так глубоко, как безвременно покинувший нас уважаемый Крыс.
Ненависть к человеку, говорящему неприятную правду довольно естественна.
Ах, что такое правда...
В мире есть много, друг Григорий, что одновременно истинно и ложно и не снилось мудрецам...
Это всего лишь признак противоречивости теории, как нас учит метаматематика (ну Вы же в курсе)
многовато церковно-славянских оборотов.
...
в переводе Победоносцева он уж очень похож на речистого российского попа.
спасибо, ув перрон за отзыв. тут мне трудно что-то сказать, ибо не компетентен сравнивать с немецким переводом и тем более с латинским оригиналом. но по отзывам разных знаковых лиц вроде перевод как раз и привлекателен тем, что близок к оригиналу и даже, якобы, сохраняет звуковой ритмический строй. возможно, это вынужденный способ как-то приблизить к русскоязычной традиции латинские термины и обороты. тут мне трудно судить - вам на порядки виднее.
к примеру, по оценке перевода победоносцева литератором и библиографом а.н.стрижовым
Новая работа подкупала многими достоинствами: точной и полной передачей на русском языке сложного и блестящего по изложению ритмизированного текста, насыщенного назиданиями и колоритными сравнениями
а если речь именно о "речистости поповой", как моралистской пересыщенности, в отличие от направленности сугубо внутырь, на самоего себя, то это да, отмечалось.
в частности, в небольшой заметке известного теологического сектанта демшизы якова кротова:
Переводы Сперанского и Победоносцева отличные. Текст они не подменяли. Фальсификация в том, что Фома Кемпийский обращался к себе и только к себе, а Сперанский и Победоносцев обращали его призывы к другим, более того – к нижестоящим. Дьявольская разница – кому адресовать слова....
может отсюда запах поповщины? но тут опять таки нужно знать оба перевода, что бы сравнивать. приходится в очередной раз сожалеть, шо не знаю своего второго родного языка и утерял корни... вернее их изрядно подрубили, но не суть.
а под "разговором" с богом или "кокетничаньем" с ним я вовсе не имел ввиду вашу некомпетентность в религиоведении или что-то подобное, а употребил термин, прозвучавший у православного святителя игнатия, явно не разделявшего благодушного отношения к трактату фомы:
у святителя Игнатия в диалогах старца с учеником: «Некоторый помещик, воспитанный в духе Православия, коротко знавший так называемый большой свет, то есть мир в высших слоях его, увидел однажды книгу „Подражание“ в руках дочери своей. Он воспретил ей чтение книги, сказав: „Я не хочу, чтоб ты последовала моде и кокетничала пред Богом“. Самая верная оценка книге»
но это была скорее добрая ирония по отношению к вам, нежели сарказм от священных православных коленопреклоненных догматов.
К Еблангелию от Толстого неприменимы оценки "правда" или "неправда": это — бессмысленное блеяние, фоменковщина на минималках, сгодится для баб на завалинке. Но одна из таких баб уж больно истерична и испытывает потребность навязывать обсуждение своих галлюцинаций
Очевидное человеческое ублюдство Льва Николаевича никаких особых эмоций или ненависти у меня не вызывает, в этом отношении он весьма зауряден. Высеры же его, хоть и тоталитарны в основе своей, никакого большого вреда не причинили и причнить не могут, бо неспособны увлечь людей умных и деятельных, а горстку ебланов, которые попали под влияние, не жалко ни капельки. Так что люто бомбившие от него церковные деятели тоже были очарованы его литературным талантом и популярностью, как писателя, что не дало им возможности адекватно оценить потенциальную опасность его, так сказать, "учения", которой не существовало. Жертвами его "идеологии", если это можно так назвать, стали лишь его домочадцы, рабыни - немногочисленные люди, находящиеся в его непосредственной власти или от него зависимые. Но тут не идеология привела к ублюдству, а наоборот, ублюдство породило идеологию
Я тут уезжал, и в процессе решил удалить свои оскорбления в адрес друга ондри. Что и сделал(независимо от справедливого замечания Инквизитора). Я был решительно неправ. Людей, говорящих подобное, нельзя ругать. Их надо жалеть.
Жалею друга Ондри от всего сердца!
Конечно, тюрьма принесет Онедри больше пользы, чем жалость. Ведь что сказал писатель Горький? Жалость унижает человека. Человек, которого кто-то жалеет, уже не звучит гордо. Он уже не рожден для счастья, как птица для полета. Отбросит такой человек копыта - и ни сказок о нем не расскажут, ни песен о нем не споют. То ли дело - тюрьма. Из тюрьмы Онедри наверняка выйдет преображенным.
Но вот что мне интересно: почему довольно многие наши современники, в том числе Онедри и Чич, так ненавидят Л.Н. Толстого? Ведь Л.Н. действительно писал очень хорошо. Как вы, Григорий, объясняете этот феномен? 
