Нездоровая фигня в литературе
03 Апр 2020 21:32 #1591
Если кто-то ещё помнит, жила в перестроечные времена одна мразь по фамилии Приставкин. В одном из своих высеров мразь со сладострастием описывала убийство и потрошение ребёнка, не забывая при этом расточать лучи нежности и сочувствия в адрес убийц. Что характерно, позже мразь вошла в комиссию по помилованию при президенте РФ, получив таким образом доступ к делам настоящих, невыдуманных убийц и маньяков и возможность посочувствовать также и их нелёгкой судьбе. Впрочем, не будем обманываться - никому эта мразь не сочувствовала. Мразь просто тащилась от подобных историй, возбуждалась от них, умело маскируя свои больные пристрастия то под участие в модной на тот момент политпропаганде, то под участие в комиссии по помилованию. Конечно, в роли главного действующего лица этих историй мразь никогда не выступала, просто потому, что ссалась и сралась от страха при мысли о наказании. Но если бы мразь вдруг почувствовала, что ей гарантирована безнаказанность - тогда бы она развернулась, можно не сомневаться.
Нездоровая фигня в литературе
03 Апр 2020 22:32 #1592
Кто вам это всё рассказал?
Там вообще не описано убийство и потрошение, тем более, со сладострастием, тем более, с какими-то лучами нежности и сочувствия к убийцам. Собственно, про убийц не говорится вообще ничего, они в повести присутствуют как незримая угроза, как какие-то гости из потустороннего мира, привидения, видны только следы их деятельности, а самих их нет, про них только ходят какие-то слухи. Они тихо приходят, что-то взрывают, убивают, и так же незаметно исчезают, только следы от копыт остаются. Сцены убийства нет, труп мальчика находит его брат, убийц он не видит, только лошадь, хотя убийцы были совсем рядом, и лошадь его обнюхивала, когда он прятался в кукурузе, сцена чисто как у хоббитов с нацгулами.
Описание трупа не сладострастное, а довольно-таки жуткое, впрочем, выполненное в достаточно традиционном стиле
Сашка не стоял, он висел, нацепленный под мышками на острия забора, а из живота у него выпирал пучок желтой кукурузы с развевающимися на ветру метелками.
Один початок, его половинка, был засунут в рот и торчал наружу толстым концом, делая выражение лица у Сашки ужасно дурашливым,даже глупым.
Колька продолжал сидеть. Странная отрешенность владела им. Он будто не был самим собой, но все при этом помнил и видел. Он видел, например, как стая ворон стережет его движения, рассевшись на дереве; как рядом купаются в пыли верткие серые воробьи, а из-за забора вдруг выскочила дурная курица, напуганная одичавшей от голода кошкой.
Колька попытался подняться. И это удалось. Он пошел, но пошел не к Сашке, а вокруг него, не приближаясь и не отдаляясь.
Теперь, когда он встал напротив, он увидел, что у Сашки нет глаз, их выклевали вороны. Они и щеку правую поклевали, и ухо, но не так сильно.
Ниже живота и ниже кукурузы, которая вместе с травой была набита в живот, по штанишкам свисала черная, в сгустках крови Сашкина требуха, тоже обклеванная воронами.
Наверное, кровь стекала и по ногам, странно приподнятым над землей, она висела комками на подошвах и на грязных Сашкиных пальцах, и вся трава под ногами была сплошь одним загустевшим студнем.
Колька вдруг резко, во всех подробностях увидел: одна из ворон, самая нетерпеливая, а может, самая хищная, спрыгнула на дорогу и стала медленно приближаться к Сашкиному телу. На Кольку она не обращала внимания.
Он схватил горсть песку и швырнул в птицу. - Сволочь! Сволочь! - крикнул он. - Падла! Пошла! Ворона отпрыгнула, но не улетела. Будто понимала, что Колькиных сил недостанет, чтобы по-настоящему ей угрожать. Она сидела на дороге чуть поодаль и выжидала. Этого стерпеть он не мог. Заорал, завыл, закричал и, уже ни о чем не помня, как на самого ненавистного врага, бросился на эту ворону. Он погнался за ней по улице, нагибаясь и швыряя вслед песком. Наверное, он сильно кричал - он кричал на всю деревню, на всю долину; окажись рядом хоть одно живое существо, оно бы бежало в страхе, заслышав этот нечеловеческий крик. Но никого рядом не было.
Только хищные вороны в испуге снялись с дерева и улетели прочь.
Нездоровая фигня в литературе
04 Апр 2020 02:36 #1593
СюгировФан wrote:
Если кто-то ещё помнит, жила в перестроечные времена одна мразь по фамилии Приставкин. В одном из своих высеров мразь со сладострастием описывала убийство и потрошение ребёнка, не забывая при этом расточать лучи нежности и сочувствия в адрес убийц. Что характерно, позже мразь вошла в комиссию по помилованию при президенте РФ, получив таким образом доступ к делам настоящих, невыдуманных убийц и маньяков и возможность посочувствовать также и их нелёгкой судьбе. Впрочем, не будем обманываться - никому эта мразь не сочувствовала. Мразь просто тащилась от подобных историй, возбуждалась от них, умело маскируя свои больные пристрастия то под участие в модной на тот момент политпропаганде, то под участие в комиссии по помилованию. Конечно, в роли главного действующего лица этих историй мразь никогда не выступала, просто потому, что ссалась и сралась от страха при мысли о наказании. Но если бы мразь вдруг почувствовала, что ей гарантирована безнаказанность - тогда бы она развернулась, можно не сомневаться.
Можно, наверное, и так прочитать (если Вы ее читали, конечно) самую гуманистическую повесть, прочитанную мной в перестройку. Но Вам, наверное, будет ближе другая повесть и ее герой.
Но сам герой Зазубрина носит в себе эти атавистические понятия, он ранен ими, и, несмотря на громадный подвиг, который он несет до конца во имя революции, он таит эту историческую занозу; "Есть душа или нет? Может быть, это душа с визгом выходит?" -- спрашивает он себя. Отсюда его трагедия и неизбежная гибель. Он мужественно встречает уход от себя мещанки-жены, падение своих сотрудников, но сам не выдерживает подвига революции -- и гибнет. Гибнет во имя революции, как Моисей, которому "не дано войти в землю обетованную" коммунистического общества.
Меня предисловие Правдухина к "Щепке" Зазубрина (отрывок приведен выше) поразило не менее самой повести. Человек ведь, как и Вы, был искренен в своих оценках.
Какие спиртные напитки пили великие писатели и как алкоголь повлиял на их жизнь и творчество? С разрешения издательства «Альпина Паблишер» Forbes Life публикует отрывок из книги «Муза, где же кружка?», который рассказывает об отношениях Уильяма Фолкнера с виски. А также рецепт его любимого коктейля
Пожалуй, главным защитником виски из числа литераторов был южанин Уильям Фолкнер (1897–1962), прославленный писатель и лауреат Нобелевской премии, провозгласивший: «Цивилизация начинается с дистилляции».
Фолкнер родился, вырос и почти всю жизнь прожил в штате Миссисипи. Здесь же, на Юге, находится и вымышленный округ Йокнапатофа, где разворачивается действие большинства его произведений.
В 1930 г. увидел свет его второй знаменитый роман — «Когда я умирала». Фолкнер продолжал серьезно зашибать и не скрывал, что пьет за работой: «Видите ли, обычно я пишу по ночам. И я всегда держу виски в пределах досягаемости, так что в голову мне приходит масса идей, которые я не в состоянии припомнить утром».
Хемингуэй, известный своей дисциплинированностью по части отделения работы от выпивки, однажды заметил: «Я могу просмотреть книгу Фолкнера и сразу же определить, на какой странице он принял первую рюмку».
Один из центральных персонажей эпического романа «Свет в августе» (1932), действие которого происходит на Юге США в годы сухого закона, — бутлегер Джо Кристмас. В романе очень красноречиво описывается сам акт пития: «Виски потекло в глотку, холодное, безвкусное, как кормовая патока… Затем виски начало разгораться в нем… мысли зашевелились заодно с медленным сворачиванием и выворачиванием внутренностей…»
В том же году Фолкнер стал подрабатывать в Голливуде сценаристом для компании Metro Goldwyn Mayer (MGM). Эта интрижка с «городом мишурного блеска» затянется на десятилетия.
Режиссер Говард Хоукс вспоминает, как встретился с писателем «за парой кварт виски», чтобы обсудить сценарий своего будущего фильма «Сегодня мы живем» (1933) с Гэри Купером и Джоан Кроуфорд, пользовавшегося большим успехом у зрителей. Они также вместе работали над экранизацией романа Хемингуэя «Иметь и не иметь» (1944) и над картиной «Глубокий сон» (1946).
Во время всё более частых набегов Фолкнера в Голливуд его любимым питейным заведением была закусочная Musso & Frank Grill, где все уже знали, что он неизменно заказывает бурбон Old Grand- Dad.
В 1936 г. вышел «Авессалом, Авессалом!»: сегодня многие считают эту книгу величайшим романом Фолкнера. Остановившись в 1937 г. в нью-йоркском отеле Algonquin, изрядно набравшийся писатель отрубился возле батареи и сильно обжег спину. Когда Фолкнера расспрашивали о смысле его произведений, он отвечал: «Да черт побери, откуда я знаю, в чем тут смысл? Я был пьян, когда это писал»
В 1949 г. Фолкнер получил Нобелевскую премию по литературе, а шесть лет спустя удостоится Пулитцеровской премии за роман «Притча». К тому времени он уже вполне рационально объяснял столь обильное потребление бурбона, заявляя, что напиток служит «лекарством» от его многочисленных хворей — простуд, больной спины и общего недомогания.
В 1963 г. Фолкнеру во второй раз присудили Пулитцеровскую премию, за роман «Похитители» (уже посмертно). Подходящей эпитафией мог бы послужить его рецепт успешного рабочего дня: «Для моего ремесла требуются простые инструменты: ручка, бумага, еда, табак и немного виски».
Уильям Фолкнер любил пить неразбавленное виски (отдавая предпочтение Jack Daniel’s и Old Crow), а также пунш-тодди (горячий и холодный), но особую слабость питал к мятному джулепу.
Слово «джулеп» происходит от древнеперсидского «гуляб»: так называли воду, куда для вкуса и запаха добавляли лепестки роз. Розовая вода до сих пор применяется в пищевой и парфюмерной промышленности и при проведении религиозных обрядов. В Средиземноморье лепестки роз заменили мятой. Напиток в конце концов проторил себе путь в Новый Свет, и на Юге США его смешали с бурбоном. Получился мятный джулеп.
С 1938 г. этот коктейль служит одной из важных составляющих Кентуккийского дерби, а в 1983 г. стал его официальным напитком. Ежегодно в течение двух дней скачек подается около 120 000 порций джулепа. Фолкнер так любил это питье, что даже напечатал на отдельной карточке, которая хранится в его доме-музее в Миссисипи, свой собственный простенький рецепт: «виски, 1 чайн. ложка сахара, лед, мята; подавать в металлическом стаканчике». А вот более подробный вариант:
листья 4–5 побегов мяты + 1 стебель с листьями (для украшения)
1 столовая ложка сахара
2 чайные ложки воды
дробленый лед
2½ унции бурбона
В металлический стаканчик для джулепа или в стакан для виски с содовой осторожно поместить листья мяты, снятые со стеблей. Добавить сахар и воду. Заполнить доверху дробленым льдом. Добавить бурбон. Украсить веточкой мяты.
Прав Хайдук - Владимирович использует уже любой предлог, чтобы вернуться к своей любимой теме - пропаганде регулярного употребления спиртных напитков. А ведь недаром Хемингуэй говорил, что может, читая текст Фолкнера, точно сказать, когда именно тот выпил первую рюмку. Очевидно, Хемингуэй не считал, что пьянство шло Фолкнеру на пользу, если сам продолжал писать только в трезвом виде. Видимо, не нравилось ему влияние выпитых рюмок на Фолкнера.
И немного о литературе: Захар Прилепин о Гузели Яхиной.
11 декабря 2015 года. "Чисто по-человечески это просто хороший роман. Убедительный, серьёзный, глубокий, без перекосов в какую бы то ни было сторону. Один из моих коллег "обнаружил" в нём антисоветчину, но, на мой взгляд, в романе нет ничего политически конъюнктурного. Обычно при присуждении таких премий первое, второе и третье места объективно являются взаимно заменяемыми, но в этом случае первое место "Зулейхе…" присуждено совершенно заслуженно. Таких писателей, как Гузель, для меня в этом году нет. Всем советую прочесть!"
15 апреля 2020 года: "Я роман Яхиной не читал, обязательно прочту, оба ее романа. Просто много было других дел".
Многосерийный фильм по этому роману показывали по телику, по "Россия 1", на этой неделе и на следующей продолжат... В интернете пишут, что многие зрители от него плюются.
Член Общественной палаты РФ, муфтий духовного собрания мусульман России Альбир Крганов направил письма руководителю федерального агентства по делам национальностей Игорю Баринову и генеральному директору ВГТРК «Россия» Олегу Добродееву, в которых сообщил о своем недовольстве некоторыми сценами недавно вышедшего сериала «Зулейха открывает глаза».
Речь идет об эпизоде, где сотрудники НКВД делают перекличку ссыльных, и там звучат не только имена известных татарских богословов прошлого, таких как Шигабутдин Марджани, муфтиев Габдессаляма Габдрахимова, Мухамедьяра Султанова, председателя ДУМ Санкт-Петербурга Жафяра Пончаева, но и ныне здравствующих лидеров российской уммы — председателя ДУМ РФ Равиля Гайнутдина и верховного муфтия России Талгата Таджуддина.
Подробнее на «БИЗНЕС Online»: www.business-gazeta.ru/news/465463
Бгг. Походу, этим клованам крупно повезло, что Рамзан Ахмадович не татарин.
Умер писатель Александр Кабаков, 1943-2020, родился в Новосибирске, скончался в Москве.
Красит меня это или нет, но я только что понял, что Александр Абрамович и Илья Иосифович Кабаковы - это разные люди, тот уехал, этот остался. Когда-то я пробовал читать книжку, повесть что ли, Александра Кабакова "Подход Кристаповича". Не смог дочитать, фуфло какое-то.
Вот большое интервью с ныне покойным, в трех частях. snob.ru/selected/entry/114660/
Не пожалейте времени, прочитайте до конца.
Самый известный в России врач, Пётр Петрович Кащенко, считался человеком неблагонадёжным и до самого 1917 года находился под негласным надзором полиции. В студенческие годы он организовал в университете кружок, где читал возмутительную литературу о том, что Россия может прожить без царя, за что был выслан в Казань. Затем написал статью о том, что Россия очень большая, а землицы у крестьян очень мало, и угодил за прозрачные намёки в Нижний Новгород с запретом практиковать в Петербурге. За годы работы в нижегородской губернии Кащенко стал мировой знаменитостью, и когда встал вопрос, кто возглавит новую Сиворицкую больницу в Гатчине для психических больных, даже Николай Второй одобрил его кандидатуру. Хотя, по легенде, император и спросил: «Чем может помочь психическим больным человек, который симпатизирует социалистам?»
Зная, что за его контактами следят, а переписку усиленно читают, Кащенко со временем ограничил круг встреч, а газеты перестал выписывать вовсе. Как-то в 1916 году в Сиворицкую больницу пришли студенты-медики, и один из них задал вопрос: «Как вы можете в разгар войны и политического кризиса не читать газет?»
На это Кащенко сказал следующее:
- Мне нет нужды читать газеты, чтобы знать, что творится в мире. Мои больные – вот моя ежедневная газета. Извольте видеть, с начала этого года в нашу больницу поступило семеро «Распутиных», причём весной и летом – по одному, а с начала осени – уже пятеро. Отсюда я заключаю, что влияние Распутина растёт. Биографию Распутина из рассказов больных я узнал во всех подробностях, а, поскольку один сумасшедший работал дворником в Царском Селе, мне теперь известно про досуг царской семьи побольше, чем газетчикам. Про войну также знаю получше репортёров: с австрийского фронта привезли двух офицеров: один повредился рассудком при артиллерийском обстреле, другой – во время наступления. Так вот, второй офицер каждый день рисует карту наступления со всеми-всеми деталями – и все-то деревеньки он наизусть помнит, я сверялся по карте. И сколько пленных взяли, и сколько оружия, и что из-за воровства интенданта дивизии не хватило провианта. Потом, господа, у нас не только лечебные корпуса, но и свои огороды, конюшня, мастерские, скотный двор – каждый день я подписываю счета, по которым вижу, насколько поднялись цены на товары и насколько дороже мы сами продаём картошку, телят и ремесленные изделия. Я могу вам спрогнозировать оптовые цены на любой товар получше «Биржевых ведомостей».
- Но ведь в мире есть не только новости да биржевые сводки, - сказал студент. – Надо же читать что-нибудь для души.
- Сейчас покажу, что у меня для души, - ответил Кащенко. Проведя студентов по коридору, он указал на дверь большой палаты.
– Видите, господа? Здесь у нас литераторы. Есть Гоголь, который утверждает, что спрятал в подвале второй том «Мёртвых душ», есть Лев Толстой. Очень интересные люди. А вот этот, что сидит на диване, прямой как палка – критик Чуковский. Знает наизусть «Евгения Онегина» и Гомера, цитирует Чехова без ошибок целыми страницами. Мы с врачами часто приходим послушать. С ним только одна проблема – постоянно требует бумаги и чернил, чтобы «разгромить Горького и бездарную Чарскую». А как получит бумагу, то марает и марает целыми часами. Измарает сто листов бессмысленными гадостями, в чернилах вымажется – и сидит довольный. Одно слово – критик!
Текст очень интересный. Но. В своё время (наверно примерно тоже, когда писался этот текст) сталкивался с автором у Шипова. От solupsis a осталось впечатление как о самовлюблённом придурке. А здесь - нормальный неглупый человек. Прикидывался?
Все помнят, что Базаров в «Отцах и детях» не любит Пушкина, точнее считает «наше все» бесполезным.
Дальше в романе происходит перепалка между Евгением и Аркадием, из которой мы понимаем, что Базаров Пушкина-то и не читал.
Базаров: «Природа навевает молчание сна», — сказал Пушкин.
Кирсанов: Никогда он ничего подобного не сказал.
Базаров: Ну, не сказал, так мог и должен был сказать, в качестве поэта. Кстати, он, должно быть, в военной службе служил.
Кирсанов: Пушкин никогда не был военным!
Базаров: Помилуй, у него на каждой странице: на бой, на бой! за честь России!
Кирсанов: Что ты это за небылицы выдумываешь! Ведь это клевета наконец.
Если фраза «природа навевает молчание сна» является очевидно выдуманной бессмыслицей, то кусок «на бой, на бой» заслуживает внимания по двум причинам.
1. Это подлинная цитата из стихотворения «Баян к русскому воину» (1823) Николая Языкова. Любопытным некоторые если не преддекабристские, то просто позднеалександровские мотивами:
На бой, на бой! — И жар баянов
С народной славой оживёт,
И арфа смелых пропоёт:
«Конец владычеству тиранов:
Ужасен хан татарский был,
Но русской меч его убил!»
2. У Тургенева это место — еще и повтор чужих слов. Сравните с фрагментом из его письма Анненкову от 1861 года:
На днях здесь [в Париже] проехал человеконенавидец Успенский (Николай) и обедал у меня. И он счел долгом бранить Пушкина, уверяя, что Пушкин во всех своих стихотворениях только и делал, что кричал: «На бой, на бой за святую Русь». Он, однако, не вполне одобряет Добролюбова. Мне почему-то кажется, что он с ума сойдет.
Николай Успенский (кузен Глеба Успенского) в то время был модным 23-летним писателем, написавшим пару радикальных рассказов об убогости крестьянского быта, — как бы в противоположность пасторальным «Запискам охотника». Николай вырос в семье священника, в детстве голодал, пил, был бит, ушел пешком до Москвы, учился на врача, бросил, увлекался химией.
Параллели очевидны.
Чуковский, который потратил несколько лет на изучение жизни и творчества Успенского, пишет: «Но Тургенев, как и Лев Толстой, был до такой степени неспособен изобразить разночинца, что даже Базаров вышел у него слишком барственным. Успенский был беднее, бесприютнее, злее, и судьба была его жестче и горше».
Кстати, как и Базаров, Успенский умер от пореза. Он сам себе перерезал горло в алкогольном бреду. В 1880-х он бродяжничал и беспощадно пил. Он везде таскал с собой чучело крокодила и шарманку. В кабаках за пару монет он рассказывал биографии разных русских писателей и поэтов. Известно, что меньше всего денег он брал за Пушкина.
Сегодня день рождения Пушкина, но интересно, что сам он, похоже, не очень любил этот праздник. От 26 мая (по старому стилю) почти нет писем, а те редкие, что есть, сухие, деловые.
Есть только стихотворение от 26 мая 1828 года, написанное, выходит, в 29-й день рождения. Очень мрачное и депрессивное:
«Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал, душу мне наполнил страстью, ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною: сердце пусто, празден ум, и томит меня тоскою однозвучный жизни шум».
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел.
А.С. Пушкин
Под звонкие народные частушки
Среди церквей, трактиров и палат
Великий Александр Пушкин
В Москве родился двести лет назад.
Когда была война с Наполеоном
Не удержали дома паренька.
По простыням сбежал через балкон он
И сыном стал гусарского полка.
Он был в бою беспечен, как ребенок,
Врубался в гущу вражеских полков.
Об этом рассказал его потомок,
Прославленный Никита Михалков.
Трудны были года послевоенные,
Но Александр взрослел, мужал и креп.
На стройке храма у француза пленного
Он финский ножик выменял на хлеб.
И не пугал тогда ни Бог, ни черт его,
Он за базар всегда держал ответ,
Он во дворах Покровки и Лефортова
У пацанов имел авторитет.
Он был скинхедом, байкером и рэпером,
Но финский нож всегда с собой носил,
А по ночам на кухне с Кюхельбекером
Он спорил о спасении Руси.
Запахло над страной XX-м съездом.
Он кудри отпустил, стал бородат,
Пошел служить уборщиком подъезда
И оду "Вольность" отдал в Самиздат.
Он мыл площадки, ползал на коленках,
Отходы пищевые выносил,
А по ночам на кухне с Евтушенко
Он спорил о спасении Руси.
И несмотря на то, что был он гений,
Он был веселый, добрый и простой.
Он водки выпил больше, чем Есенин,
Баб перетрахал больше, чем Толстой.
В судьбе случались разные превратности,
Пришла пора доносов, лагерей.
И он имел на службе неприятности,
Поскольку был по матери еврей.
Он подвергался всяческим гонениям,
Его гоняли в шею и сквозь строй,
И он не принял Нобелевской премии,
Он в эти годы был невыездной.
Враги его ославили развратником,
И император выпустил указ,
Чтоб Александра в армию контрактником
Призвали и послали на Кавказ.
Но Пушкин, когда царь сослал туда его,
Не опозорил званья казака.
Он тут же зарубил Джохар Дудаева,
И у него не дрогнула рука.
И тотчас все враги куда-то юркнули,
Все поняли, что Пушкин-то - герой!
Ему присвоил званье камер-юнкера
Царь-страстотерпец Николай Второй.
И он воспел великую державу,
Клеветникам России дал отпор
И в "Яре" слушать стал не Окуджаву,
Краснознаменный Соколовский хор.
Пришел он к церкви в поисках спасения,
Преодолел свой гедонизм и лень.
И в храме у Большого Вознесения
Его крестил сам Александр Мень.
И сразу, словно кто-то подменил его,
Возненавидел светских он повес.
И, как собаку, пристрелил Мартынова
(Чья настоящая фамилия Дантес)
Когда подлец к жене его полез.
По праздникам с известными политиками
Обедни он выстаивал со свечкою,
За что был прозван либеральной критикой
Язвительно - "Колумб Замоскворечья".
Пешком места святые обошел он,
Вериги стал под фраком он носить,
А по ночам на кухне с Макашовым
Он спорил о спасении Руси.
Ведь сказано: "Обрящете, что ищете".
А он искал все дальше, дальше, дальше.
И сжег вторую часть "Луки Мудищева",
Не выдержав написанной там фальши.
Он научил нас говорить по русскому,
Назвал его всяк сущий здесь язык.
Он на Лубянке, то есть, тьфу, на Пушкинской
Нерукотворный памятник воздвиг.
Я перед ним склоню свои колени,
Мне никуда не деться от него.
Он всех живых живей, почище Ленина.
Он - наше все и наше ничего.
Ко мне на грудь садится черным вороном
И карканьем зовет свою подружку,
Абсурдную Арину Родионовну,
Бессмысленный и беспощадный Пушкин.
"Еще интереснее, что были две великие силы, до которых истинная направленность зощенковского творчества абсолютно не дошла; при этом _смысл_ его творчества до первой из этих сил все-таки дошел и вызвал у нее полное озверение. Этими силами были Советская власть и интеллигентный читатель.
Парадоксальным образом, Советская власть в действительности гораздо меньше презирала и ненавидела обычную человеческую жизнь и ее ценности, чем Зощенко - она-то изначально была чужда ницшеанству"
Мне кажется, мои посты о Зощенко niktoinikak.livejournal.com/255588.html niktoinikak.livejournal.com/255943.html niktoinikak.livejournal.com/611414.html
представляют неплохое дополнение Могултаю.
В них нет конечное глубины его анализа, но зато есть цитата из И-П и некоторые соображения из другого ракурса.
Ну а "интеллигентный читатель" о котором говорит Могултай ... Мы могли видеть его на примере покойного СС. Т е нечто абсолютно лживое и (умеренно) бессовестное. Любитель показывать фигу в кармане. "Ах, он был против советской власти". И настолько безмоглое, что понять, что Зощенко не был против СВ, а всеми фибрами за - не в состоянии.
Никогда не читал Уайльда, а тут по рабочим нуждам листал его письма и почувствовал в нем родственную душу — дендизм дендизмом, а чтобы Евангелия в оригинале читать нужно было все-таки изрядно потрудиться:
«В последнее время я довольно прилежно изучал четыре поэмы в прозе, написанные о Христе. На Рождество мне удалось достать греческое Евангелие, и теперь по утрам, покончив с уборкой камеры и вычистив посуду, я понемногу читаю Евангелие, выбирая наугад десяток-другой стихов. Начинать таким образом каждый день чудесно. Как важно было бы тебе, в твоей беспорядочной бурной жизни, так же начинать свой день. Это принесло бы тебе громадную пользу, а греческий текст совсем не труден. Бесконечные, ко времени и не ко времени, повторения отняли у нас naiveté, свежесть и очарование романтической простоты Нового Завета. Нам его читают вслух слишком часто и слишком дурно, а всякое повторение убивает духовность. Когда возвращаешься к греческому тексту, кажется, что вышел из тесного и темного дома в сад, полный лилий».
Привет всем.
Извините за отсутствие. Сильно занят на работе. Хотя за шахматами слежу постоянно. Малыш, Грищук и Дубов не дают мне расслбиться.
Теперь вопрос. Моя младшая дочка вдруг изъявила желание почитать что то на русском. Она с трудом читает по слогам. Говорит и понимает более менее. Русской культуры, кроме борща и моей ненормативной лексики не знает. Ей это мало интересно.
Для меня проблема что то ей посоветовать. Надо короткий жанр. Какие нибудь классические рассказы она не поймёт. Ярослав Гашек тоже не годится. В общем, я в раздумии...
В общем, я в раздумии...