Я не читал практичеки Алексиевич, и только напоминаю и напоминал хулителям решения Ноб комитета, что оно прекрасно соответствует критериям завещания Нобеля. В частности, на то, что должны приниматься во внимание литдостоинства, в завещании нет и намёка.
Вы, Григорий, буквоед
Там сказано
наиболее значительное литературное произведение, отражающее человеческие идеалы
Вы хотите сказать, что "значительное" может не обладать литдостоинствами?
Там можно широко толковать. В частности, у шведов одним словом обозначается "идеалистическое" и "идеальное", так что одновременно "в направлении идеала" (типа, наиболее приближенное к идеалу) и "идеалистического направления".
"Наиболее выдающееся" тоже можно понимать как "наиболее выдающееся с литературной точки зрения" или "наиболее выдающееся в продвижении тех самых идеалов"
Точно. Или выдающееся по размеру из других книг, стоящих на полке. Есть такие широкоформатные книжки, которые больше по высоте или ширине. Тоже выдающиеся в своем роде.
кучеряво пишут тетки. вот к чему приводит перманентный недотрах - и волосы вьютса и слог витиеватый. ни чета алексиевич - той только политические бигуди помогают
Не понял, чего тут особенного. Они супруги, что ли?
ВышеВашингтон Пост wrote:
Только представьте себе, какие начались бы дискуссии, если бы на этой неделе стало известно о победе всеми любимой канадской писательницы Маргарет Этвуд (Margaret Atwood). Можно долго спорить о литературных достоинствах некоторых ее романов, но только подумайте, какое глубокое влияние ее лучшее произведение оказало на споры о правах женщин.
Короче, разнарядку на женщин выдали. Им и присудили
Вы пропустили, Владимирович, первую фразу этого абзаца, где речь идет о шовинизме комитетчиков, который проявился в том, что Нобеля пока получили только 14 женщин. Из-за чего вместо Хандке, политически неблагонадежного мужчины, премию следовало дать политически благонадежной женщине. Поскольку премия вручалась за два года сразу, то это означает, что ее следовало дать одновременно двум женщинам, одна из которых - Этвуд, всеми любимая писательница, о литературных достоинствах некоторых романов которой можно долго спорить ( как выразился автор этой передовицы). Ну, как говорится, если партия сказала "надо!", то что же может ответить комсомол, кроме традиционного "есть!"? Как мы видим, ответ последовал незамедлительно.
Вы пропустили, Владимирович, первую фразу этого абзаца, где речь идет о шовинизме комитетчиков, который проявился в том, что Нобеля пока получили только 14 женщин.
Ну я собссно и имел это ввиду
Разнарядку выдали... Женщин вишь мало в лауреатах....
И какая разница, шо они пишут... Надо бороться с шовинизмом, сказал обком.
Первый был полукровкой — русская мама и папа-еврей. Внешне он был типичным евреем — брюнет, с большим носом и грустными еврейскими глазами.
Он был очень неправильным евреем.
Когда подавляющее большинство его соплеменников делало Революцию, он, прапорщик военного времени, вступил в создаваемую Добровольческую армию и ушел с белыми в знаменитый «Ледяной поход» в составе екатеринодарских частей «мгновенного генерала» Покровского.
Когда он прорывал оборону Екатеринодара в марте 1918 года, был сильно контужен, и эта контузия до конца жизни напоминала ему о белогвардейском прошлом тремором рук.
Больше он никогда не воевал.
После Гражданской он немного актерствовал, а потом ушел в журналистику.
Его звали Евгений Львович Шварц.
Второй был чистопородным казаком — родился в станице Каменской, где его богатый отец был одним из самых уважаемых и авторитетных станичников. Николай Чуковский описывал его так: «Он был казак, и притом типичнейший — белокурый, румяный, кудрявый, похожий лицом на Кузьму Пруткова, с чубом, созданным богом для того, чтобы торчать из-под фуражки с околышком».
Он был очень неправильным казаком.
В то время как подавляющая часть его станичников искренне презирала «голоштанных пролетариев», он всем сердцем поверил в Революцию, и, как в песне — «хату покинул, пошел воевать». В отличие от Шварца, которого сразу выбили, этот Гражданскую хлебнул полной ложкой.
«В декабре 1917 г. и в январе 1918 г. с оружием в руках выступая против генерала Каледина, принимая активное участие в восстании против Донского контрреволюционного правительства. В рядах Красной гвардии дрался против немцев, наступавших на Дон, участвовал в разгроме Деникина на Дону и на Кубани» — писал он в автобиографии.
Но дело даже не в боевом опыте. Демоны Гражданской Войны покуражились над ним всласть.
Лидия Гинзбург в воспоминаниях добавляет подробностей: «В дни наступления белых он, скрываясь, добрался до отчего дома. Но отец собственноручно выдал его белым как отступника. Его избили шомполами до полусмерти и бросили в сарай с тем, чтобы утром расстрелять с партией пленных. Но он как-то уполз и на этот раз пробрался в другую станицу к деду. Дед оказался помягче и спрятал его». Ей вторит и Николай Чуковский: «Однажды он снял рубаху и показал мне свою крепкую очень белую спину, покрытую жутким переплетением заживших рубцов».
Людоедский девиз Гражданской войны «сын на отца, а брат на брата» он знал как никто другой. И членам комиссии по проверке нерабочего состава РКП(б) ячейки № 9 при редакции газеты «Молот» лаконично сообщил: «Во время Гражданской войны, на почве политических разногласий, убил отца».
Его звали Николай Макарович Олейников...............
Над толстячком слева — которой стоит рядом с Симоновым и через один от Михалкова — советские писатели постоянно прикалывались.
В основном — из-за его сходства с Хрущевым. Даниил Гранин так и вспоминал в мемуарах о нем (толстячка, кстати, звали Александр Прокофьев):
«На встрече советских писателей с Н. С. Хрущевым поэт С. В. Смирнов сказал: «Вы знаете, Никита Сергеевич, мы были сейчас в Италии, многие принимали Прокофьева Александра Андреевича за Вас». Хрущев посмотрел на Прокофьева, как на свой шарж, на карикатуру; Прокофьев того же роста, с такой же грубой физиономией, толстый, мордатый, нос приплюснут… Посмотрел Хрущев на эту карикатуру, нахмурился и отошел, ничего не сказав».
Вообще поэт Александр Прокофьев внешне напоминал записного бюрократа из советской комедии — очень шумного и очень вредного, но, по большому счету, травоядного и трусоватого, становящегося навытяжку при любом появлении начальства.
Он, собственно, этим бюрократом и был. Прокофьев занимал пост ответственного секретаря Ленинградского отделения Союза Писателей, поэтому постоянно либо нес какую-нибудь правоверно-коммунистическую пургу с трибуны, либо занимался разными аппаратными интригами и по мелочи гнобил неугодных.
Что касается творчества — тоже ничего неожиданного. Прокофьев писал достаточно бессмысленные патриотические стихи, которые из-за большого количества упоминаний березок и Родины, усиленных аппаратным весом автора, печатались везде.
Его стихотворение для детей «Родимая страна» в свое время даже вошло во все школьные хрестоматии. Лучше от этого стихотворение, правда, не стало:
На широком просторе
Предрассветной порой
Встали алые зори
Над родимой страной.
С каждым годом все краше
Дорогие края…
Лучше Родины нашей
Нет на свете, друзья!
Казалось бы — клиент понятен и интереса не представляет.
…Банана очень сытна, оную можно есть, кроме сырой, солёную, варёную, печёную и жареную, и дерево сего произрастания подобно несколько видом нашему еловому дереву, а плод оного сырой вкусом как огурец и бывает длиною в пол-аршина, толщиною не более нашего большого огурца, кожа на нём зелёная; дерево же высокое, ровное, и листья аршина в три и так легки, как трава, одним листом можно постлать и одеться; дерево, впрочем, так кропкое, что можно большим ножом или солдатским тесаком перерубить не более как с разу по мягкости его…
«Пощадить ли Бармалея,
Кровожадного злодея?»
И сейчас же из лесов
Триста тысяч голосов
Закричали: «Нет! нет! нет!
Да погибнет людоед!
Палачу пощады нет!»
И примчалися на танке
Три орлицы-партизанки
И суровым промолвили голосом:
«Ты предатель и убийца,
Мародёр и живодёр!
Ты послушай, кровопийца,
Всенародный приговор:
НЕНАВИСТНОГО ПИРАТА
РАССТРЕЛЯТЬ ИЗ АВТОМАТА
НЕМЕДЛЕННО!»
И сразу же в тихое утро осеннее,
В восемь часов в воскресение
Был приговор приведён в исполнение
И столько зловонного хлынуло яда
Из чёрного сердца убитого гада,
Что даже гиены поганые
И те зашатались, как пьяные.
Упали в траву, заболели
И все до одной околели.
А добрые звери спаслись от заразы,
Спасли их чудесные противогазы.
Пишут, что Иосиф Виссарионович лично, несмотря на большую занятость, вычеркнул сказку из Антологии советской поэзии. Ну и сервильная критика пошла за этим.
Познакомился с книгой воспоминаний Софьи Леонидовны Прокофьевой (дочери художника Фейнберга), детской писательницы. Сейчас ей 91 год.
У нее двое детей. Сын Сергей - внук композитора Прокофьева, знаменитый антропософ, покойный. И дочь Мария - внучка композитора Белого, доктор физ.-мат. наук, профессор ВМК МГУ.
Книга - сплошь одни евреи, Григорию очень понравится. )) Добавляю небольшое интервью с писательницей, где она рассказывает одну поразительную историю, в книге она тоже есть. Вот что значит родственные мозги, в данном случае еврейские. Русский язык отменный.
Знаете, кто эта томная дева в прозрачном пеньюаре? Это Татьяна Ларина пишет то самое письмо - в представлении первого иллюстратора "Евгения Онегина", Александра Нотбека.
Об этой картинке князь Вяземский писал Пушкину:
"Какова твоя Татьяна пьяная в „Невском альманахе“ с титькою навыкате и с пупком, который сквозит из-под рубашки? Если видаешь Аладьина (хотя на блинной неделе), скажи ему, чтобы он мне прислал свой „Невский альманах“ в Пензу: мне хочется вводить им в краску наших пензенских барышень. В Москве твоя Татьяна всех пугала".
Пушкин отозвался эпиграммой:
"Пупок чернеет сквозь рубашку,
Наружу титька – милый вид!
Татьяна мнёт в руке бумажку,
Зане живот у ней болит:
Она затем поутру встала
При бледных месяца лучах
И на подтирку изорвала
Конечно «Невский альманах»"
Вот, биографию непоседливого писателя издали.
Такой известный, такой известный... Посмотрите, сколько про него в Википедии имеется.
А я, оглядываясь назад, о нем и не слышал. ((
Пушкин отозвался эпиграммой:
.....
При бледных месяца лучах
И на подтирку изорвала
Конечно «Невский альманах»"
совершенно невозможно представить себе пушкина, допускающую рифму лучах-альманах. не его уровень. так что подстава какая-то.
куваев - это идол совецких геологов. не знать его разрешалось только тем, кто к геологии не имеет вообще никакого отношения, кто образец называет камнем, а геологов представляют сугубо с рюкзаком и торчащим из него молотком, причем черенком вниз, иначе не будет видно что он геолог (посмотрите кадры с высоцким в фильме муратовой короткие встречи).
щас это уже не идет, понятно. пропитка наивной героикой мешает чистому восприятию литературы, но если абстрагироваться, то можно и сегодня заценить многие вещи. наиболее близок к нему, наверное, - санин со своими арктичечскими и антарктическими эпопеями.
совершенно невозможно представить себе пушкина, допускающую рифму лучах-альманах. не его уровень. так что подстава какая-то.
Обычно рифмовал "альманах" с "прах" и "стихах", что гораздо поэтичней, так что да, подозрительно.
При жизни Пушкина напечатано не было.
Автографа не сохранилось.
Источники текста: Копии в сборниках: 1. Соболевского (Сб). 2. Долгорукова (Дл). 3. Тихонравова (Т). 4. Лонгинова-Полторацкого (Л). 5. Александрова (Ал). 6. Вревских (Вр). 7. Ефремова (Е). 8. Отдельная копия М. И. Пущина в рукописи его воспоминаний „Встречи с А. С. Пушкиным за Кавказом“ (ПщМ) — ПБЛ. Записи стихов предшествует такое сообщение Пущина: „Другая надпись, которую могу припомнить, была сделана к виньетке, представляющей Татьяну в рубашке, спущенной с одного плеча, читающей записку при луне, светящей в раскрытое окно, и состояла из двенадцати стихов, которых первых четырех никак не могу припомнить“. Идет запись стихов. Публикации: 9. Гербеля в берлинском сборнике „Стихотворений А. С. Пушкина“ 1861, стр. 49—50 (Гр1). 10. Огарева в сборнике „Русская потаенная литература XIX столетия“, Лондон, 1861, стр. 97 (О).
Из всех указанных текстов наиболее авторитетным нужно признать текст Соболевского, кроме первого стиха, который, надо полагать, правильнее записан Пущиным, и в сборнике Вревских. Отличия (кроме первого стиха) от текста Соболевского даны в отделе „Другие редакции и варианты“ (см. стр. 738), где дан и первый стих по всем текстам.
Печатаются ст. 2—8 по записи Соболевского, ст. 1 — по ПщМ и Вр.
Датируется предположительно 7 августа — 8 сентября 1829 г.
Опубликовано за границей Гербелем в 1861 г. (см. выше). В России ст. 5—8 опубликованы Морозовым в его первом издании собрания сочинений Пушкина, т. III, 1887, стр. 297, причем ст. 7 напечатан не полностью. Ст. 3 опубликован Ефремовым в его четвертом издании собрания сочинений Пушкина, т. II, 1903, стр. 214. Ст. 2 и 4 опубликованы Морозовым в его втором издании собр. соч. Пушкина, т. IV, 1904, стр. 327, причем из второго стиха напечатаны лишь последние два слова. Из стиха первого опубликованы последние два слова Венгеровым в его издании собр. соч. Пушкина, т. III, 1909, стр. 63. Полностью (кроме одного слова в ст. 2 и одного слова в ст. 7) стихотворение опубликовано Брюсовым в его издании собр. соч. Пушкина, т. I, ч. I, 1919, стр. 309.
В собрания сочинений Пушкина входит, начиная с первого изд. под ред. Морозова. 1887. (M. Ц.)
Насколько я помню, Куваев одно время был в моде не только среди геологов: один мой однокурсник - странным образом ставший впоследствии офицером российской армии - горячо мне рекомендовал его книгу и называл новым Джеком Лондоном. А у этого однокурсника в литературных вопросах никогда не было собственного мнения - если уж он кого-то рекомендовал, то, значит, и во всей тусовке автор произвел своего рода мимолетную сенсацию. Но я не помню, прочитал я тогда Куваева или нет. Наверно, все-таки прочитал.