30 апреля 1907 года Иванова посетила писательница Надежда Дмитриевна Санжарь, одержимая в тот период идеей вытеснения детьми здоровых и человечных людей «убогих выродков». С этой целью она ходила за «зародышем» к выдающимся, по её мнению, людям, в частности, Ф. Д. Батюшкову и А. А. Блоку. Блок, после визита Санжарь на Башню, прислал 29 апреля Иванову телеграмму следующего содержания: «Дан ли зародыш? Не скупитесь»
120 лет Андрею Платонову, отцу революционного мессианского стимпанка, великому художнику, познавшему русский язык, как мало кто
Угу...
Так могут писать только реально великие...
...черные таинственные волосы, скромный рот и глаза, в которых постоянно стоит нетерпеливое искреннее чувство, создавали в секретаре странное и неосновательное убеждение, что эта женщина одним своим существованием показывает верность линии партии, и вся голова, туловище, всякое движение Босталоевой соответствуют коммунизму и обеспечивают его близкую необходимость;...
Зашел я в гастроном посмотреть, что продают. Пока стоял, подошел ко мне человек и начал что–то говорить. Ну, я по–русски ни слова не знаю, а он понял, выставил один палец и говорит «рубль, рубль!». Ну, я понял, что ему нужен рубль. Я дал ему. Он так выставил ладонь, мол, стой, куда–то ушел, очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал мне знак, чтобы я пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой–то подъезд, там его ждал еще человек. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул мне. Я последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил. После этого он вновь выставляет палец и говорит «рубль!». Я ему дал, он выскочил из подъезда и через три минуты вновь появился с бутылкой. Ну, повторили всю процедуру и расстались лучшими друзьями. Я вышел на улицу, соображаю плохо, сел на обочину. Тут подходит ваш полицейский и начинает мне что–то выговаривать. Видно, у вас сидеть на обочине нельзя. Я встал и сказал ему единственное предложение, которое я выучил по–русски: «Я — американский писатель». Он посмотрел на меня, улыбнулся во всё лицо и бросился обнимать меня, крикнув «Хемингуэй!!!». Ваша страна единственная, в которой полицейские читали Хемингуэя.
Из воспоминаний Джона Стейнбека о поездке в СССР.
На фото:Писатель Джон Стейнбек в редакции газеты «Известия». 1963 год
Однажды на дачу в Переделкино в гости к Чуковскому приехал молодой Аркадий Райкин. Корней Иванович встретил гостя в саду, они поднялись на крыльцо, и Райкин остановился у двери, чтобы пропустить хозяина вперед.
– Вы гость. Идите первым,— сказал Чуковский.
– Только после вас.
– Идите первым.
– Не смею.
– Идите первым.
– Ни за что!
– Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
– А вы что же, меня проверяете?
– Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
– Ну, Гоголем описано. В «Мертвых душах».
– Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
– Ни за какие коврижки!
– Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это в конце концов невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
– Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
– Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
– Я младше. Корней Иванович. Младше.
– Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
– Так подайте же пример. Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
– Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить— кишка тонка?!
После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнес театральным голосом:
– Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
– Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:
– Умоляю вас, сударь!
Я кричал еще громче. Можно сказать, верещал:
– Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
– Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!
Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на нее:
– У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:
– Может, хоть подстелете себе что-нибудь?
Чуковский лежа испепелил ее взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
– Вам так удобно?
– Да, благодарю вас. А вам?
– Мне удобно, если гостю удобно.
Все это продолжалось как минимум четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но... как бы это сказать... некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
– Все правильно,— сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу.— Все правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому... Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. — ...а потому... потому... И вдруг как рявкнет:
– Идите первым!
– Хорошо,— махнул я рукой. И вошел в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошенным. Мне как-то сразу стало все равно.
– Давно бы так,— удовлетворенно приговаривал Чуковский, следуя за мной.— Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий.
Так я думал. Но ошибся опять.
– А все-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику,— сказал Корней Иванович, потирая руки...
Вот как развлекались люди при социализме: используя фантазию, дурной нрав, артистические способности. В развлечениях было что-то творческое, оригинальное, возвышающее человека над серыми буднями. А сейчас... Дома все перед компом сидят или перед телевизором, в метро - пялятся в свои телефоны. Причем появилась у людей странная манера: входя в вагон, человек уже жмет на кнопку телефона - и вот в том месте, где его телефон включился, там этот человек и останавливается как вкопанный. Практически всегда это бывает самое неудобное для него и окружающих место во всем вагоне. Каждый, кто пытается пройти к двери, непременно на него натыкается, осторожно его отталкивает или протискивается бочком, тоже его при этом слегка покачивая, но субъект этот продолжает неподвижно смотреть в телефон, ничего вокруг не замечая. А ведь ему достаточно сделать шаг в сторону - и он никому не будет мешать, да и его никто не потревожит. Но эта идея, по моим наблюдениям, никогда подобным гражданам в голову не приходит. Вот так влияет на людей демократия.
стареете, ув пиррон. в молодые годы таких нюансов даже не замечаешь. тем более когда демократии нет. запихивают в капсулу напором сзади, упаковываешься плотнейшим шестигоном таких же стоячих и... даже держаться не надо. удобно и не до наблюдений. а нынче расслабились на воле и занялись созерцанием несовершенства в свободное от напряжения жизни время.
Правы вы, Рудольф, в этом вопросе, что тут говорить. Я уж и забыл, когда в последний раз ехал в метро, стиснутый со всех сторон гражданами, тоже со всех сторон стиснутыми, и прорывался к выходу, наступая на чьи-то ноги и получая удары локтем по ребрам - впрочем, несильные, даже, можно сказать, деликатные, только как бы намекающие , что я мог бы и заранее позаботиться о том, чтобы оказаться в нужный момент поближе к двери, а не ломиться к ней в последнюю секунду, как управляемый запойным пьяницей бульдозер. Да, было времечко. Теперь уж если я и оказываюсь в метро, то только в такое время, когда народу там мало и можно спокойно изучать разнообразные недостатки ближних - а не задумываться о них только уже после того, как ты уже как-то вырвался из вагона, наконец-то вздохнул полной грудью, убедился, что все пуговицы на пальто целы ( если они действительно целы) и помчался к эскалатору, чтобы не опоздать на ближайший автобус.
В 1912 году Осип Эмильевич поступил на филологический факультет Петербургского университета. Ему нужно было сдать экзамен по греческому языку, и я предложил ему свою помощь. Он приходил на уроки с чудовищным опозданием, совершенно потрясенный открывшимися ему тайнами греческой грамматики. Он взмахивал руками, бегал по комнате и декламировал нараспев склонения и спряжения. Чтение Гомера превращалось в сказочное событие; наречия, энклитики, местоимения преследовали его во сне, и он вступал с ними в загадочные личные отношения. Когда я ему сообщил, что причастие прошедшего времени от глагола «пайдево» (воспитывать) звучит «пепайдевкос», он задохнулся от восторга и в этот день не мог больше заниматься. На следующий урок пришел с виноватой улыбкой и сказал: «Я ничего не приготовил, но написал стихи». И, не снимая пальто, начал петь. Мне запомнились две строфы:
И глагольных окончаний колокол
Мне вдали указывает путь,
Чтобы в келье скромного филолога
От моих печалей отдохнуть.
Забываю тяготы и горести,
И меня преследует вопрос:
Приращенье нужно ли в аористе
И какой залог «пепайдевкос»?
Ну, все-таки не надо делать Есенина хуже, чем он есть на самом деле. Собачонка не "лает по-байроновски", а по-байроновски встречает его с лаем у ворот. Тоже, конечно, несколько неуклюже сказано, но образ очень простой и понятный: он возвращается вроде как домой, а собачонка, прежде к нему ласкавшаяся и всячески выражавшая свою преданность, встречает его лаем. Он и здесь - чужой, он - неприкаянный скиталец вроде байроновских героев и пр. Все это как-то немного глуповато, сентиментально, но искренне, трогательно,- вот читатель и прощает все Сергею Александровичу. Видно, конечно, что он - не Александр Сергеевич, но, впрочем, и Александр Сергеевич утверждал, что поэзия должна быть глуповата. Хотя имел в виду, наверно, что-то другое.
эт вряд ли. зуева - это же та бабушка-сказительница в окне перед сказками децкими и опосля выглядывала. жуть. жвачку (которую наверняка таскала из югославии, где у нее был закадычный друг - сам иосип броз тито) она передавала "парням", когда ей уже 62 было, а до 57 замужем была. да и "парням" в ту пору тоже по 65-67 годов стукнуло. как и иосипу. вот тот мог и позариццо на некрасивую, но веселую старушенцую - бабник был еще тот и клевал на все, что шевелиццо
Выходит, я тоже относился с глубокой антипатией к этой Зуевой, хотя и не знал до сегодняшнего дня ее имени. Больше нее я ненавидел только "тетю Валю". Мало того, что ее появление в "Спокойной ночи, малыши!" практически всегда означало, что мультфильма не будет - и вместо этого она будет бездарно читать скверные глупые стишки. Ее появление несколько раньше и не на втором, а на первом канале означало, что два часа подряд будет идти передача "От всей души", где будет царить невыносимая скука, но все, тем не менее, будут рыдать. То ли дело - "дядя Володя". Он появлялся на экране буквально на одну минуту, с обаятельной улыбкой произносил дежурное приветствие и исчезал - и дальше уже начинался долгожданный мультфильм. За это советские дети были ему благодарны, но звание "народного" ему, в отличие от "тети Вали" и этой Зуевой, понятно, не светило.
Больше нее я ненавидел только "тетю Валю". Мало того, что ее появление в "Спокойной ночи, малыши!" практически всегда означало, что мультфильма не будет - и вместо этого она будет бездарно читать скверные глупые стишки. Ее появление несколько раньше и не на втором, а на первом канале означало, что два часа подряд будет идти передача "От всей души", где будет царить невыносимая скука, но все, тем не менее, будут рыдать.
Но ведь это программы для разных возрастов. Как можно было совмещать их просмотр в одном лице?
Телевизор был один на всех, а на улице мне болтаться вечером в младшем школьном возрасте не разрешали. Естественно, я смотрел вечером те же программы, которые смотрели и взрослые. Да и почему нет? В программах и фильмах, прошедших советскую цензуру, не было ничего такого, что могло бы испортить будущего строителя коммунизма. Я видел и такие фильмы, от которых советские снобы, державшие фигу в кармане, надменно воротили нос. Например, я видел фильм "Обретешь в бою", посвященный, как ни странно, сугубо производственной тематике. Я прочитал тогда же в "Роман-газете" и последнюю часть романа, по которому был снят фильм. Было интересно: металлургический завод, отважный новатор, постоянно пытающийся внедрять новые методы производства, консерватор, постоянно инициативы новатора пресекающий, мудрый большой начальник, который делает новатора начальником цеха( или даже главным инженером) - но при этом консерватора, к удивлению новатора, делает директором ( чтоб новатор, получив определенную свободу действий, ненароком по неопытности не зарвался).Захватывающий сюжет. Сейчас такого уже не пишут.
а еще, помнится, был фильм или спектакль "премия", где полтора часа народ под чутким руководством партии отказывался от свалившейся невесть откуда премии. разомлевшие от бонусов социалистического строя верхи навязывали халявное бабло пролетариату, низы сопротивлялись, ибо эта подачка по-сусанински уклоняла их от прямой дороги к коммунизму. не помню финал (видимо, заснул после школы), наверняка все бабки перевели в кремль на постройку бама, но зато помню, что засветились в этом премиальном староприжимном абсурде и леонов, и янковский, и другие партийные лица ленинского синематогрофа. интересно, скоко мульенов это тогда посмотрело (и пересмотрело) в соцлагере и многозначительно хмыкнуло, переключив на другой канал плоскогубцами.
зы. охренеть. посмотрел сейчас в вики- -сочинил это все батя нашего известного галериста марата гельмана, шуня гельман. сам шуня от гос.премии за фильм вроде не стал отказываться, хотя точных сведений нет. а вот сын со своей премией влетел по полной. - хватило бы на 3 сценария бате, но времена изменились....
а еще, помнится, был фильм или спектакль "премия", где полтора часа народ под чутким руководством партии отказывался от свалившейся невесть откуда премии
Дык, это пьеса Шуни Гельмана была... Сынок его Маратик до сих пор гадит своими выставками...
Редкие фильмы в СССР опускались до уровня Шуни....
Куда я попал?! Им Гельнман видите ли не нравится 