Интересно отметить, что В. П. прекрасный шахматист. Он выступал публично, давая сеансы одновременной игры на семи досках и притом вслепую, не глядя на доску. Кроме того, он проводит множество партий по переписке, и при этом ему не приходится записывать ходы, чтобы следить за развитием игры. Подобные демонстрации памяти производят сильное впечатление и вполне соответствуют всему тому, что нам известно о выдающихся способностях В. П. как мнемониста. Оказывается, однако, что в области шахмат проявление таких способностей встречается довольно часто: большинство шахматных мастеров и гроссмейстеров могут почти безошибочно воспроизвести позицию, если им показать доску всего на 5 с. Но они способны делать это только в тех случаях, когда расположение фигур на шахматной доске отражает какой-то момент реальной игры; если же расставить фигуры случайным образом, то мастер сможет восстановить увиденную им картину ничуть не лучше, чем какой-нибудь неважный шахматист. Это указывает на то, что способность мастеров шахматной игры воспроизводить позицию на доске связана, по-видимому, не с какими-то особыми возможностями их КП, а с их познаниями в самой игре.
Способности мастеров воспроизводить "естественные" шахматные позиции посвящен ряд работ Саймона и его сотрудников. Одним из результатов этих исследований было моделирование памяти шахматиста на вычислительной машине. Составленная этими авторами машинная программа представляет особый интерес, так как она показывает, каким образом процессы восприятия и функции кратковременной и долговременной памяти, сочетаясь друг с другом, создают основу для эффективного запоминания.
Саймон и Баренфельд начали с изучения перцептивных аспектов воспроизведения позиций на шахматной доске. В частности, их интересовало, как шахматисты рассматривают эту доску в первые несколько секунд после того, как им предъявят новую группировку фигур. Данные о запоминании ими таких группировок показывают, что хорошие шахматисты за эти первые несколько секунд успевают получить удивительно много информации. Кроме того, путем регистрации движений глаз шахматистов было установлено, что их внимание бывает сосредоточено на тех фигурах, которые занимают наиболее важное стратегическое положение.
Саймон и Баренфельд предложили модель восприятия шахматной доски, которую они реализовали в виде программы для вычислительной машины. В основе их программы лежит предположение, что шахматист прежде всего фиксирует свое внимание на одной из важных фигур, находящихся на доске. Но, сосредоточив внимание на одной фигуре, он в то же самое время периферическим зрением собирает информацию относительно соседних фигур. В частности, он отмечает, какие из них находятся в существенных отношениях с главной фигурой — угрожают ей, защищают ее или находятся под ее угрозой или защитой. Затем шахматист переводит взгляд на одну из этих фигур, связанных с главной, концентрирует на ней свое внимание, потом переходит к третьей и т. д. Таким образом, зрительное внимание игрока перемещается по доске, переходя от одной важной фигуры к другой и руководствуясь осмысленными взаимосвязями между фигурами. Основанная на этих предположениях моделирующая программа позволяла получить приблизительно такие же движения глаз, какие совершают люди, играющие в шахматы.
Эффективное зрительное кодирование шахматной позиции — это лишь один из аспектов ее воспроизведения. Каким образом шахматист, восприняв расположение фигур, удерживает его в памяти? Ведь он способен воспроизвести всю позицию, посмотрев на нее в течение 5 секунд. Ввиду столь короткого интервала удержания можно думать, что при этом используется емкость кратковременной памяти. Но так как емкость КП ограничена, вся нужная информация должна храниться в виде всего лишь нескольких структурированных единиц. Поэтому для воспроизведения позиции необходимо, чтобы соответствующая информация, после того как она будет воспринята, была структурирована и заложена в КП.
Роль КП в воспроизведении шахматных позиций изучали Саймон, Чейз и Джилмартин. Они исходили из гипотезы о том, что способность мастеров шахматной игры к такому воспроизведению объясняется их умением структурировать информацию, воспринимаемую с доски. Согласно этой гипотезе, шахматист высокого класса, взглянув на доску, распознает некоторые сочетания фигур как знакомые. Этим группировкам он может приписать определенные метки или коды, что позволяет воспринимать их как отдельные структурные единицы (подобно тому как сочетание трех букв ООН превращается в одну структурную единицу). Комбинируя различные группировки фигур в такие единицы, шахматист может разместить их в том объеме, которым обладает КП. Благодаря этому он получает возможность удержать в памяти информацию о расположении фигур на доске и использовать эту информацию для воспроизведения позиции. Более слабые шахматисты, несомненно, гораздо менее способны распознавать группировки фигур и кодировать их в виде структурных единиц, а это означает, что их способность к воспроизведению позиций будет ниже. Следует также указать, что и мастера, и слабые игроки в равной мере не способны к кодированию случайных расстановок, так как последние не могут быть распознаны как осмысленные.
Чейз и Саймон подвергли эту гипотезу проверке, предложив шахматистам разного уровня — от мастеров до начинающих — две задачи (рис. 1). В одной из них тестировалась память: испытуемый должен был воспроизвести позицию, которую он видел всего 5 секунд. Другая задача была связана с восприятием: испытуемый должен воспроизвести позицию, которая стояла у него на виду. Видеомагнитофон позволял регистрировать переключение взгляда испытуемого со стимульной доски на доску для воспроизведения и обратно.
В задаче на восприятие Чейз и Саймон считали "структурной единицей" любую группу фигур, расставляемых на доске для воспроизведения в промежутке между двумя взглядами на стимульную доску. В задаче на запоминание "структурной единицей" считалась совокупность фигур, расставленных с очень короткими (не более 2 с) интервалами между ними. Если между постановкой фигур проходило больше двух секунд, то их относили к разным структурным единицам. Такое определение представляется оправданным, если допустить, что испытуемый быстро расставляет все фигуры, входящие в одну структурную единицу, затем делает паузу, во время которой пытается декодировать следующую единицу, быстро расставляет входящие в нее фигуры, делает паузу и так далее. (Подобного же рода рассуждения были использованы Джонсоном при рассмотрении вероятности переходной ошибки.) Обоснованность этих определений "структурной единицы" подтверждается тем, что пространственные отношения между фигурами, которые при этом следовало относить к одной структурной единице, оказывались сходными в обеих задачах. Кроме того, полученные в результате структурные единицы в обоих случаях имели примерно одинаковую величину; в задаче на восприятие такая единица содержала (в среднем) 2,3 фигуры, а в задаче на запоминание — 2,2.
Определив таким образом структурные единицы, Чейз и Саймон подсчитали среднее число структурных единиц и число фигур на одну единицу для мастера, шахматиста-перворазрядника и начинающего. Они нашли, что в задаче на запоминание величина структурной единицы зависит от мастерства шахматиста: число фигур, составляющих одну единицу, уменьшается со снижением уровня игрока. Это согласуется с гипотезой о том, что опытные игроки способны лучше воспроизводить шахматную позицию потому, что они вмещают в одну структурную единицу больше фигур. В задаче на восприятие выявилось другое различие между игроками разной квалификации. Хотя величина структурной единицы была здесь примерно такой же, как и в задаче на запоминание, она уже не зависела от мастерства шахматиста: среднее число фигур, охватываемых одним взглядом на стимульную доску, было приблизительно одинаковым как для новичка, так и для мастера. Однако чем выше был класс игрока, тем меньше времени ему нужно было смотреть на доску. Это говорит о том, что в задаче на восприятие мастер, затратив гораздо меньше времени, собирает столько же информации, сколько и новичок. Таким образом, мы убеждаемся, что мастера способны быстрее воспринять позицию на доске и закодировать ее, а кроме того, они более эффективно структурируют то, что восприняли.
И наконец, Чейз и Саймон исследовали характер структурных единиц, создаваемых шахматистами высокого класса.
Число конфигураций, соответствующих отдельным структурным единицам в задаче на запоминание, было сравнительно небольшим, и они отражали взаимосвязи между фигурами, имеющие определенный смысл в шахматной игре. Свыше 75% всех структурных единиц, создаваемых мастерами, относилось всего лишь к трем классам ситуаций, и все они были весьма типичными для шахматных позиций. А это означает, что шахматист-мастер при создании структурных единиц использует сравнительно небольшое число группировок, хранящихся в долговременной памяти (ДП). Таким образом, эти результаты подтверждают гипотезу, согласно которой шахматисты высокого класса используют содержащиеся в ДП группировки для быстрого перекодирования позиций на шахматной доске, что облегчает им кратковременное запоминание этих позиций.
Саймон и Джилмартин продолжили эти исследования на шахматах, разработав моделирующую программу, в которой сочетались первоначальная перцептивная программа с обучающейся системой. Они показали, что эта более сложная программа может воспроизводить расположение фигур на доске так же хорошо или даже лучше, чем шахматист-перворазрядник, если в ее память заложено примерно 1000 группировок. По их оценкам, если заложить в память около 50 тысяч, а возможно, и меньше группировок, то машина сможет воспроизводить позиции не хуже мастера. Кажется вполне правдоподобным, что у мастера за долгие годы игры в шахматы может накопиться в памяти такой запас группировок.
* * *
В этом довольно подробном разборе двух ситуаций, в которых главную роль играет память, мы еще раз затронули ряд тем, обсуждавшихся в книге. При рассмотрении явлений, лежащих в основе специфических особенностей выдающихся мнемонистов и шахматных мастеров, нам пришлось затронуть все этапы функционирования памяти — от приема входных сообщений до их окончательного анализа и хранения. Изложенные в двенадцати предшествующих главах сведения о кодировании, хранении и извлечении информации оказались полезными для анализа двух специфических способностей, которым посвящена последняя глава. Представители когнитивной психологии надеются, что эти сведения окажутся также полезными для понимания более общих аспектов человеческой памяти и ее роли в умственной деятельности.
1 Р. Клацки. Память человека. Структуры и процессы. М., 1978.
2 В оригинале это — рифмованный список, позволяющий легко запомнить порядковый номер каждого слова: "One is a bun; two is a shoe; three is a tree; four is a door; five is a hive; six are sticks; seven is a heaven; eight is a gate; nine is a line; ten is a hen".— Прим. перев.
3 КП — кратковременная память.
4 ДП — долговременная память.
Есть экспериментальные подтверждения этому. Голландский ученый и шахматист А. де Гроот показывал испытуемым на короткое время (5 секунд) позиции, взятые из реальных партий, затем убирал фигуры с доски и просил восстановить позицию. Гроссмейстеры и мастера делали это практически без ошибок при 20-24 фигурах на доске. Начинающие шахматисты едва могли восстановить положение нескольких фигур. При случайном расположении фигур мастера и новички показывали одинаково слабые результаты.
Аналогичные эксперименты проводились московским физиологом В. Малкиным. Он рассказывал, что даже когда время предъявления было очень мало и гроссмейстер (это был А. Толуш) не мог восстановить позицию, он мог уверенно определить: «преимущество у белых» или «позиция равна». Эта интегральная оценка ситуации происходит до расчлененного восприятия и запоминания ее элементов. Это и есть то самое интуитивное схватывание, постижение смысла, содержащегося в образе ситуации, который формируется человеком - как бы сверх того образа восприятия, данного ему непосредственно. Это означает, что в сферу видения, зрительного восприятия и зрительной памяти подключаются другие, возможно, логические механизмы, ответственные за «обработку» смысла и его мысленную визуализацию. Мы подчеркиваем это обстоятельство, потому что пе видим других подходов к объяснению интегративных свойств интуитивного мышления.
Известно, что общие, принципиальные проблемы кибернетики разрабатывались на материале различных "игрушек". Таковы, например, черепаха Уолтера, способная вырабатывать условный рефлекс на свет, или описанная выше шенноновская мышь Тезей, которая могла обучаться в условиях лабиринта. Не менее важное значение для развития кибернетики имели и другие "игрушки" и игры. И среди них особое место занимает игра в шахматы. Она стала как бы пробным камнем для различных средств моделирования человеческого интеллекта. На ней проверяются принципы программирования работы вычислительных машин.
Своеобразие шахматной игры состоит в том, что шахматист обычно имеет перед собой постоянно меняющуюся ситуацию и ему необходимо все время вырабатывать некоторую новую стратегию в новых условиях. Поэтому шахматы оказались замечательной моделью эвристической деятельности. С другой стороны, материал шахмат (фигуры, поля доски) чрезвычайно прост. Каждый из этих элементов легко может быть определен с помощью точных и недвусмысленных понятий. Например, конь, - фигура, способная перемещаться буквой Г, слон ходит по диагонали и т.д. Именно эти особенности шахмат: сложность интеллектуальной деятельности, с одной стороны, и простота исходных элементов - с другой - сделали эту игру удобным полем для кибернетического анализа.
Сложность шахматной игры ставит человека перед огромным количеством условий и возможностей. Об этой сложности свидетельствует очень большое число возможных сочетаний шахматных фигур на 64-клеточной доске - 10 в 120-й степени. В реальной партии количество таких сочетаний, разумеется, значительно меньше, но и в этом случае оно достаточно велико.
Каждая шахматная фигура имеет свою мощность, которая измеряется количеством полей доски, доступных этой фигуре по характеру ее движения. Мощность ферзя, например, находящегося посредине доски, - 27 (по 7 полей горизонтали и вертикали, 6 и 7 - по обеим диагоналям). Мощность ладьи - 14 и т.д. Общая мощность всех фигур каждого противника при абстрактном теоретическом подсчете - около 120. В практической игре фигуры ограничены в движениях, и их общая реальная мощность в середине игры составляет 40-50. Это означает, что игрок при выборе хода объективно оказывается перед одной из сорока возможностей. Количество таких возможностей удваивается, если учесть, что необходимо предвидеть столько же возможностей противника.
Различные исследователи с разных сторон пытались понять и описать особенности эвристической деятельности человека, успешно играющего в шахматы.
Первым исследованием в этой области была работа французского психолога Бинэ, опубликованная в 1894 году. В ней выяснялись психологические механизмы одновременной игры с несколькими противниками, не глядя на доску. Первоначально это исследование было задумано как работа о памяти; действительно, при первом знакомстве с игрой такого рода может показаться, что от мастера, играющего одновременно, не глядя на доску, несколько шахматных партий со многими противниками, требуется именно феноменальная память. Но, проводя исследование, Бинэ убедился, что память шахматиста тесно связана с его мышлением.
Основным методом исследования была анкета, в которой умеющим играть не глядя ставились вопросы о том, как они это делают. Сам Бинэ отмечает дефекты примененного им анкетного метода, который не мог дать объективной характеристики исследуемого процесса. В ответах на вопросы анкеты содержалась и прямая неправда, к которой прибегал шахматист, чтобы подчеркнуть свои феноменальные способности. В ряде случаев Бинэ обращался к экспериментам. Так, некоторые мастера в своих ответах на вопросы анкеты утверждали, что при игре не глядя они видят мысленным взором всю шахматную доску со всеми клетками и фигурами, расставленными на соответствующих клетках. Для проверки этого утверждения Бинэ провел эксперимент, который состоял в том, что мастеров спрашивали наугад о цвете той или иной клетки на доске (т.е. белая или черная). Оказалось, что большинство мастеров сразу, без обдумывания, ответить на этот вопрос не могло. Поскольку цвет поля существен для игры, было установлено, что игра не глядя не требует обязательного зрительного представления всей шахматной доски с расположенными на ней фигурами.
В книге Бинэ много метких замечании о шахматах и шахматных мастерах. Вот одно из них: "Если бы можно было заглянуть в голову шахматиста, мы увидели бы там целый мир ощущений, образов, идей, эмоций и страстей, бесконечное брожение состояний сознания, по сравнению с которыми все наши самые тщательные описания - только грубые схемы" (A. Binet. Psychologie des grands calculateurs et joueurs d'cchecs, Paris, 1894, p. 239.) . Следует также отметить, что Бинэ является первым крупным психологом, который увидел большое значение шахмат для разработки проблем общей психологии. До сих пор сохраняет ценность его положение о том, что именно с помощью шахмат можно выяснить соотношение памяти и логического мышления в творческой деятельности. Ведь нельзя, даже приближенно, сравнить силу интеллектуальной одаренности, например, двух крупных писателей или ученых, в то время как в шахматах такое сравнение возможно прямым способом - игрой.
Разумеется, первая работа по психологии шахматной игры во многом наивна, но она позволяет сделать некоторые важные выводы относительно механизмов интеллектуальной творческой деятельности.
С этой точки зрения интересно рассуждение Бинэ о соотношении памяти и интеллекта у шахматистов: "В большинстве случаев имеется совпадение между памятью, необходимой для игры в шахматы, и комбинационной способностью, но это отношение между двумя способностями не обязательно... и, кроме того, нет никакого отношения пропорциональности между количеством партий, которые шахматист может вести одновременно, не глядя на доску, и силой его расчета. Это последнее наблюдение, наиболее важное из всех, показывает, как неправильны попытки установить в науке психологии наличие строгой математической пропорциональности в отношении между различными способностями" (Л. Binet. Psychologie des grands calculateurs et joueurs d'echecs, p. 242-243. 2 Ibid., p. 285.)
Это значит, что нельзя анализировать сложный интеллектуальный процесс, исходя из тех представлений о различных психических функциях, способностях (восприятие, память, мышление, воображение и т.д.), которые существуют в психологии. Бинэ делает попытку связать между собой различные функции в едином процессе. Оценивая, например, различные виды зрительной памяти шахматистов, он пишет: "Различие, которое мы стремимся проводить в зрительной памяти... покоится не на природе зрительного ощущения, которое припомнилось или восстановлено в памяти, но на модификациях, которые направление внимания или мыслей произвело в ощущении" (Ibid., p. 285). Дальнейшее исследование по психологии шахматной игры должно, нам представляется, показать, что существуют не разрозненные психические функции, а единый интеллектуальный процесс переработки информации, внутри которого имеются различные виды ее получения и хранения.
В 1925 году в Москве был проведен Международный шахматный турнир, на который съехались крупнейшие шахматисты мира, в том числе чемпион мира X. Капабланка и экс-чемпион мира, известный исследователь шахмат Э. Ласкер. Участники турнира подвергались психологическому обследованию, результаты которого были опубликованы в работе И.Н. Дьякова, Н.В. Петровского, П.А. Рудика "Психология шахматной игры". Исследование ставило своей целью выявить характерные особенности психической деятельности шахматистов. В нем применялся ряд психологических методик, позволяющих констатировать уровень восприятия, некоторые моменты интеллектуальной деятельности, воображения, внимания. Результаты обследования шахматистов по указанным параметрам сравнивались затем с результатами обследования нешахматистов. Именно таким образом авторы пытались выяснить те психические функции, которые связаны с шахматной одаренностью.
Эти исследования показали, что шахматисты нигде не обнаруживали какой-нибудь существенной общей одаренности, отличающей их от остальных людей. Так, выдающиеся шахматисты, несмотря на то, что они способны играть в шахматы, не глядя на доску, и помнят огромное число не только встречавшихся ранее интересных позиций, но и многочисленные партии, не обладают какой-либо исключительной общей памятью и не отличаются в этом отношении от нешахматистов.
Тот же результат был получен и в опытах по вниманию, восприятию. И даже решение специально подобранных задач, аналогичных шахматным, было у шахматистов приблизительно на том же уровне, что и у других людей. Этот результат, однако, нельзя считать окончательным. Есть все основания предположить, что если более тщательно подобрать методики исследования, то может быть установлена зависимость между шахматным мастерством и выполнением заданий.
В книге содержится целый ряд интересных общепсихологических соображений, а также высказываний шахматистов о шахматах. Одно из таких высказываний представляется целесообразным привести полностью. Это высказывание известного шахматиста Р. Рети:
"Профаны думают, что превосходство шахматных маэстро заключается в их способности рассчитать не только на 3-4 хода, но даже на 10 и на 20 ходов вперед. Такие шахматисты спрашивают меня, на сколько ходов вперед я рассчитываю обычно свои комбинации, и бывают очень удивлены, когда я искренне отвечаю им, что обычно - ни на один... Каждый шахматист, наислабейший и наисильнейший, - обладает сознательно или бессознательно известными принципами, которыми он руководствуется в выборе ходов". (См. И.Н. Дьяков, Н.В. Петровский, П.А. Рудик. Психология шахматной игры. М., 1926, стр. 128, 129.)
Таким образом, по мнению Рети, не расчет на несколько ходов вперед, как таковой, и, следовательно, не то, что в новейшей кибернетической литературе получило название перебора вариантов, а принципы игры определяют уровень шахматного мастерства. И вместе с тем нельзя отрицать того факта, что шахматисты-мастера действительно способны рассчитывать комбинацию на много ходов вперед. Рети дает интересное объяснение возможности такого расчета.
С его точки зрения, комбинировать, рассчитывать вперед на много ходов можно только тогда, когда количество вариантов ограничено, т.е. когда ходы одного противника вынуждают другого к строго определенному ответу (например, при размене фигур или при объявлении шаха королю). Только в таких случаях можно действительно точно спланировать игру на 20 и больше ходов вперед, так как число вариантов в этом случае бывает незначительным.
Эти высказывания Рети необходимо будет вспомнить впоследствии, при анализе кибернетического подхода к шахматной игре и ее автоматизации. Как будет показано дальше, именно в расчете вариантов представители кибернетики видят основную и едва ли не единственную форму интеллектуальной шахматной деятельности. Таким образом, уже из эмпирических наблюдений и обобщений шахматистов составители кибернетических программ могли бы извлечь много ценного.
С этой точки зрения важным представляется исследование мастера шахмат, кандидата педагогических наук по психологии Б.М. Блюменфельда "К характеристике наглядно-действенного мышления". В нем дается детальный анализ познавательной деятельности, которая лежит в основе построения стратегии шахматистом, играющим сложную партию.
В центре внимания автора - анализ так называемых наглядных идей, существующих в голове шахматиста. Это сформированные в ходе опыта представления о типичных связях между фигурами. Дело в том, что знание на память готовых ответов играет ограниченную роль в мышлении шахматиста; это знание используется преимущественно в дебютных стадиях и элементарных концах. Обычно же перед шахматистом возникает, казалось бы, совершенно новая позиция, которая требует своеобразной последовательности ходов. Здесь-то на помощь шахматисту и приходят наглядные идеи. Они позволяют отнести данную позицию к определенному классу позиций и использовать в отношении ее тот или иной прием.
Другими словами, наглядная идея - это проявление прошлого опыта, она позволяет осуществлять узнавание типичных связей между фигурами в различных изменяющихся, конкретных условиях. Она не связана с определенной словесной формулировкой. Ее подчас трудно выразить словами. У каждого шахматиста имеется огромное количество таких идей, которые и составляют основную форму существования его опыта.
Вот описание того, как "срабатывает" наглядная идея: "Наглядная идея в процессе мышления обычно "всплывает" как бы автоматически. "Всплывают", конечно, не любые идеи из огромного количества знакомых идей, а только "кандидаты" в посылки решения, т.е. те, которые имеют или могут иметь отношение к воспринимаемой ситуации и к решению диктуемой ею задачи. Другими словами, при "всплывании" речь идет не о реакции автомата, а об автоматизированных компонентах процесса мышления..." 1 ("Известия АПН РСФСР", 1948, вып. 13, стр. 183)
В этом, казалось бы, чисто внешнем описании ставится задача большой важности - выяснить специфические механизмы использования прошлого опыта в процессе мышления. Даже на современном уровне развития науки проблема эта не может быть полностью решена. Поэтому нельзя упрекать Б.М. Блюменфельда в том, что в его исследовании не раскрыт механизм наглядных идей. Ценно уже то, что шахматист-психолог дал описание этих образований.
Интересны мысли автора работы о соотношении расчета и "видения" в шахматной игре, т.е. о соотношении логики и интуиции.
Расчет определяется Б.М. Блюменфельдом как некоторая последовательность мысленно выполняемых операций - ходов, причем каждый из этих ходов осознается шахматистом. Но в его сознании имеется не только перемещение той или иной фигуры при ходе, но и некоторые целостные образы позиции, отражающие изменения позиции после мысленного хода фигурой. Чтобы довести расчет того или иного варианта игры до конца, часто бывает необходимо волевое усилие. В противном случае возможны ошибки. Расчет существует не только в развернутой форме. Имеются и свернутые его разновидности, при которых выпадают некоторые звенья. Но эти свернутые формы не изменяют психологической структуры расчета как определенной последовательности мысленно осуществляемых операций.
"Видение" обладает рядом особенностей по сравнению с расчетом. Оно охватывает сразу целую армию ходов, объединенных общей идеей, без предварительного рассчитывания этой последовательности. Факт "видения" подтверждается рассказами шахматистов, анализом так называемой молниеносной игры, а также специальными экспериментами. С "видением" связаны некоторые отрицательные моменты: оно иногда приводит к неправильной последовательности ходов. Однако, будучи важной формой непроизвольной деятельности, "видение" содержит столь очевидные преимущества перед расчетом, что систематически используется шахматистом. Оно срабатывает там, где для детального, полного расчета не хватает времени (например, в цейтноте). Оно не требует напряженного произвольного внимания. Но самое важное свойство "видения" состоит в следующем: ""видение" является необходимым элементом нахождения идеи, так как детальный расчет всех ходов, пока не нащупана идея, придающая ходам в расчете форсированный характер, нецелесообразен и даже часто нереален. Поэтому поиски комбинационной идеи и самый заключительный момент нахождения ее неизбежно связаны с конкретизацией идеи путем охвата "видением" основного в последующих ходах" ( "Известия АПН РСФСР", 1948, вып. 13, стр. 193.)
Таким образом, "видение" можно рассматривать как первоначальную стадию расчета, без которой эта направленная, сознательная, активная форма планирования игры делается неэффективной и даже невозможной. "Видение" необходимо и для такого важнейшего компонента игры, как оценка позиции, т.е. констатация того, что позиция содержит определенные выгоды или невыгоды для шахматиста или для его противника. Без оценки позиции не может быть составлен план игры.
Оценке позиции уделяется большое внимание при составлении машинных программ, учитывающих особенности игры в шахматы. Поэтому целесообразно остановиться на том, как анализирует оценку позиции Б.М. Блюменфельд. Он рассматривает ее в двух планах: как процесс и как результат, т.е. как исходный и как заключительный моменты умственной деятельности. Уже в процессе восприятия позиции у шахматиста возникает определенное отношение к ней, основанное на прошлом опыте, на знании подобных позиций как ведущих к успеху или неудаче. При этом сам процесс восприятия позиции, а следовательно, и процесс ее оценки осуществляется часто в соответствии с мотивами шахматиста, с тем, нужно ли ему искать форсированный выигрыш или, например, изыскивать пути для ничейного исхода.
В то время, когда шахматист рассчитывает те или иные варианты, решающее значение для выбора из этих вариантов окончательного имеют малейшие оттенки относительной выгодности заключительной позиции, которая получится при каждом варианте.
У опытного шахматиста оценка позиции может осуществляться весьма быстро и кажется мгновенной. Огромную роль при этом играет связь этой оценки со всем предшествующим ходом партии. Правда, нередки случаи, когда от одного хода резко меняется вся ситуация (т.е. весь предшествующий ход партии), и, несмотря на это, правильная оценка делается почти мгновенно. Такая оценка позиции, как и вообще планирование на основе "видения", таит в себе опасность ошибок и неточностей, которые могут отрицательно сказаться на результатах игры. Поэтому шахматист в ответственных состязаниях, даже в тех случаях, когда ему, казалось бы, ясен смысл сложившейся позиции, прибегает к дополнительному ее анализу, чтобы застраховать себя от неправильной оценки.
Этот анализ заключается не в простом сопоставлении выгодных и невыгодных сторон позиции. Дело в том, что, как показывает опыт, значение тех или иных принципов, моментов игры относительно. Даже такой, казалось бы, определенный признак, как соотношение количества фигур с одной и с другой стороны, если его брать только как изолированный, в отрыве от других признаков данной позиции, не может служить гарантией точной оценки. Что же касается других принципов и моментов игры, то они еще более относительны и играют роль не как таковые, а в соотнесении друг с другом. Поэтому необходима оценка позиции, оценка как процесс, учитывающая связи и отношения между элементами позиции, постоянно меняющиеся свойства фигур. При этом из огромного числа возможных сочетаний рассматривается несколько коротких вариантов, чтобы определить, какая позиция получится при том или ином продолжении. Оценка как процесс сопровождает обдумывание каждого из этих вариантов ход за ходом, и если после одного из ходов оценка показывает, что складывается неблагоприятная ситуация, то шахматист прекращает расчет этого варианта.
Рассмотрение возможных вариантов, логические операции (рассуждения) - все это в данном случае этапы анализа, поступательного отражения позиции, т.е. определенной познавательной деятельности.
Таковы некоторые самые общие результаты психологического анализа шахматной игры. Несмотря на известную описательность, они дают представление об особенностях этого вида эвристической деятельности. Она включает сложные формы планирования поиска решения, использования прошлого опыта, оценки ("видение", наглядные идеи и т.п.).
Здесь в Лаборатории, есть еще одна тема, не связанная непосредственно с теорией шахмат Шахматы как модель буквально
Я все таки думаю, что попытки натянуть шахматы на жизнь, дать представление о чем то, кроме самих шахмат, глубоко порочны.
Это очень специфическая мозговая деятельность, которая имеет мало общего с обычными человеческими задачами.
Определенная проблема есть в том, что некоторые, например Ботвинник и Каспаров, удумали, что их достижения в этой сфере дают им основания претендовать на другие. А это глупость.
Так же как достижения Гаусса, Бора, Кюри... (ну не перечислять же всех) не дают им основания, что они бы смогли быть хотя бы шахматными мастерами, так и наоборот.
Но вот "наоборот" почему-то отдельными гроссмейстерами игнорируется.
Теперь есть даже такой гроссмейстер Корнеев, наша так сказать "интеллектуальная элита"
Человек терпит поражения и неудачи на протяжении всей своей жизни. Бывают поражения мелкие, бывают более крупные. Но совсем без них невозможно провести ни один день. Ни в одной сфере деятельности.
Тот, кто считает себя обязанным выигрывать постоянно, обычно не добивается больших высот. Подсознательно он убежден, что в случае любой неудачи над ним будет смеяться весь мир. Точнее говоря, такие люди бояться проигрывать. И этот страх не позволяет им полностью реализовывать себя.
В спорте, в том числе и в шахматах на высоком профессиональном уровне практически нет таких людей. Ведь с этой чертой характера очень сложно подняться на высокий уровень мастерства. Действительно, как можно добиваться высоких результатов, если на каждом этапе будет следовать определенная порция поражений. При этом не имеет особого значения, что побед, скорее всего, будет больше.
В истории имеется только одно очень яркое исключение – Бобби Фишер. Американский шахматный гений, который настолько боялся проиграть, что отдал звание чемпиона мира без борьбы. Но, как известно, исключения только подтверждают правило.
Если не предпринять никаких действий, то шахматные тренировки станут для таких людей скучным занятием, а участие в соревнованиях будут нести только страх, напряжение и страшную нагрузку на нервную систему. В то же время победы не будут приносить полной удовлетворенности. Это одна из наиболее опасных проблем становления профессионального шахматиста. Из-за неё колоссальное количество людей бросали занятия шахматами. Впрочем, это относится не только к шахматам.
Если Вы обнаружили в себе (или в своем ученике) такую черту характера, нужно немедленно начать с ней бороться. Без контроля над поражениями и негативными эмоциями о высоких результатах можно и не мечтать.
В результате встает вопрос: Как научиться правильно реагировать на поражения?
На первом этапе необходимо осознать, что реакция на поражение и неудачу бывает 2-х видов: деструктивная и конструктивная. Деструктивный подход это либо отказ от борьбы, либо поиск причин и отговорок, объясняющих причину неудачи и снимающих с себя ответственность. «Я случайно проиграл ту партию, должен был выиграть» - классический вариант деструктивного подхода шахматиста. Этого нужно избегать. Нужно признавать поражение, каким бы обидным оно не казалось.
Чтобы этому научиться необходимо применять конструктивный подход реакции на поражение. Согласно такому подходу шахматист:
1. Продолжает работать над собой. Это обязательное условие. То есть об отказе от тренировок и соревнований мыслей возникать не должно.
2. После какого-либо поражения проводит анализ его причин и старается не допускать имеющиеся ошибки. Ключевой фактор совершенствования. Без него ошибки могут повторяться, а вместе с ними и поражения.
3. Разбивает конечную цель (например, выполнить норму кмс) на несколько подцелей и постепенно идет к её достижению, а не старается достичь эту цель мгновенно.
Второй этап – это мотивация. То, что было описано в первом этапе это общая стратегия, теоретический план. Теперь необходимо научиться вдохновлять себя на выполнение этого плана. Отлично подойдут вдохновляющие фразы известных людей, или видео, большинство книг об успехе, аутотренинг и т.д.
В качестве иллюстрации, к нашей теме отлично подойдут следующие фразы:
• Поражение – не поражение, если только вы не признаете его таковым в своем сознании.
(Брюс Ли)
• Неудача – это всего лишь еще одна прекрасная возможность попробовать еще раз. И на этот раз быть более мудрым.
(Сенека)
• Успех – это умение правильно оценить причины неудачи.
(Авраам Линкольн)
• Все сражения нужны в жизни для того, чтобы чему-то нас научить. Даже те, которые мы проигрываем. Когда ты вырастешь, то поймешь, что защищал ложные идеи, обманывал себя или страдал из-за пустяков. Если ты станешь хорошим воином, ты не будешь винить себя за эти ошибки, но и не допустишь, чтобы они повторились.
(Паоло Куэльо)
• Величайшее испытание мужества человека — потерпеть поражение и не пасть духом.
(Роберт Ингерсол)
Добейтесь того, чтобы эти высказывания стали не просто красивой игрой слов. Необходимо, чтобы они врезались в ваше сознание и заставили жить с соответствии с ними.
Итак, для того, чтобы научиться правильно реагировать на поражения:
1. Составьте план конструктивной реакции с учетом личных особенностей.
2. Создайте и запустите собственную систему мотивации.
3. Контролируйте итоговый результат. В случае сбоя, совершенствуйте первые два пункта.
"Из Карпова не получится ничего выдающегося, - предрекал лет тридцать назад в частной беседе видный шахматный мастер и педагог. - Станет сильным гроссмейстером, но не более того. Вот Рафик Ваганян - это да".
Парадокс в том, что Рафик (Рафаил) Ваганян, ставший впоследствии выдающимся гроссмейстером, чемпионом СССР, и так далее, но так и не сумевший принять реального участия в борьбе за звание чемпиона мира, поразительно напоминает по чисто шахматным параметрам будущего чемпиона мира Гарри Каспарова, в чем-то, возможно, даже превосходя его. Отсутствовало у Ваганяна в те годы, когда он и вправду мог бы штурмовать Олимп, лишь одно качество, которым с избытком наделены и Карпов, и Каспаров. Доброжелатели называют это качество чемпионским характером, недоброжелатели находят другие определения.
"Малой сволочью" называли в детстве, по его собственным воспоминаниям, будущего чемпиона мира шахматного вундеркинда Бориса Спасского. "Гаденышем" называли Толю Карпова. Каспаров, насколько мне известно, подобных кличек не носил.
Шахматы - страшный мир. Один из выдающихся шахматистов современности Валерий Салов признался, что каждая проигранная партия оборачивается для него личным крахом - психическим, интеллектуальным, моральным. В той или иной степени то же самое может сказать о себе любой шахматист, во всяком случае, любой шахматный профессионал. Правда, лучшие гроссмейстеры младшего поколения научились "расслабляться" в масштабах, их предшественникам и старшим конкурентам даже не снившихся; они избывают горечь поражения, минимизируют ее – но тем самым и резко снижают свой бойцовский потенциал. Поражение чемпион или будущий чемпион переживает полномасштабно – как жизненную трагедию.
Конечно, все это применимо лишь к поединкам равных, приблизительно равных или на данный момент равных. Есть выигрыши "на таланте", "на классе", "на технике" - они не особенно радуют, но, соответственно, и такие поражения не слишком огорчают. Но шахматист, идущий вверх или находящийся наверху, "убивает" противников постоянно, он идет от "убийства" к "убийству", он себя на все новые и новые "убийства" настраивает и программирует. Не превратиться при этом в чудовище он может лишь в одном случае - если не использует отпущенный ему талант на все сто процентов (а истинные "бойцы" используют его и на двести! и на триста!), если позволит себе - и за шахматной доской, и вне ее - остаться человеком. Истинным чемпионам - Ласкеру, Алехину, Ботвиннику, Петросяну, Фишеру, Карпову и Каспарову - это не грозило и не грозит. Прочие - Эйве, Смыслов, Таль, Спасский - при всем своем таланте так и остались калифами на час. Не говоря уж о блестящих претендентах, так и не ставших чемпионами. Единственное исключение - великий чемпион, но слабохарактерный человек Капабланка в конце концов проиграл куда менее одаренному Алехину. Из сегодняшней плеяды молодых гроссмейстеров подлинно чемпионской чудовищностью обладает лишь Гата Камский, но против него (как в свое время против Корчного) работает слишком многое. И все же суперталант типа Владимира Крамника (и, в первую очередь, конкретно он) и в отсутствие подлинно чемпионского характера (чемпионской чудовищности) и сегодня мог бы - хотя бы в силу поступательного движения самого времени - обыграть двенадцатого и тринадцатого чемпиона в борьбе на равных условиях. Вот вокруг равных условий и вертится весь сыр-бор, вот во избежание подобной ситуации и объединились негласно заклятые враги Карпов и Каспаров, поняв общую задачу не просто как необходимость обыграть любого третьего, но как необходимость обыграть его любой ценой, а это означает - лишь в последнюю очередь, лишь если никак не удастся без этого обойтись - обыграть за доской.
