Весь вечер из окна - до, ре,
Ми, фа, соль, ля, си, до -
и туго

На синтетическом шнуре
Полуоткрытая фрамуга.

Весь вечер из окошка - до,
Ре, ми, фа, соль, ля, си,-
и снова

Тысячекратно - от и до -
Вся гамма бытия земного.

Встреча


В Голливуде осеннем простуда
Обметала накрашенный рот,
Без нужды сотворённое чудо
В 106-ой павильон Голливуда
(Ей должно быть действительно худо)
На вечернюю сьёмку идёт.
Осторожно сморкаясь в платочек...

Бог хранит матерей-одиночек
Всемогущей десницей своей,
Их послушных и ласковых дочек
И опору семьи - сыновей.

Ты без платья идёшь в этом платье,
На вечернюю сьёмку спеша,
Ты, наверное, так хороша, -
Но забыть до конца неприятье
Почему-то не в силах душа.

Ты не нравишься мне, ты не нравишься,
Не понравишься мне и тогда,
Если даже немного поправишься
И не будешь так страшно худа.

Отредактировано Grigoriy (2012-05-27 07:19:48)

Другу
Поэзия темна.
И.Бунин

Эта истина слишком стара,
С ней давно примириться пора:
Человек никогда не прощает
Причиненного кем-то добра,
Потому что добро унижает.

В мире зло велико и добро велико,
Зло, как это ни странно,
прощают довольно легко,
Без усилий и даже заране, -
В этом люди вполне христиане.

Я тебе подарил только звук,
Только собственный звук, не заемный,
Только сущность поэзии темной,
И за это, любезный мой друг,
На меня ты обрушился вдруг
С двух, в игре тренированных, рук -
В отработанной стойке погромной.

Так случилось, дружок. Не беда...
Я прощаю тебя навсегда.
Ты меня не простишь никогда.

Два стихотворения

1
Я тебе рассказывать не буду,
Почему в иные времена
Мыл на кухне разную посуду,
Но и ты не спросишь у меня.
Грязную посуду мылом, содой.
Грязную до блеска, до светла,
В пятый раз, в десятый раз и в сотый, -
А вода текла, текла, текла.
У других была судьба другая
И другие взгляды на войну.
Никого за это не ругая.
Лишь себя виню, виню, виню.

2

Hа воде из общего колодца
И на молоке из под козы
Мы варили кашу, как ведётся, -
Всё другое - если бы кабы.
Мы варили так, а не иначе,
Нечего над кашей слёзы лить, -
Каша перестанет быть горячей,
Перестанет каша кашей быть.
Если вы заботитесь о соли,
Здесь и так немалый пересол.
Так что mille pardon и very sorry,
Плачьте сами, ну а я пошёл.

Отстраняю прочь орудья пытки.
Заикаюсь.
Господи, прости...
Делаю последние попытки
Душу помраченную спасти.

Уезжаю на разъезд пустынный,
Ревностью насытившись сполна.
И голубоватый снег простынный
Стелет прямо под ноги луна.

А она в глухом полуподвале
Вспоминает, рухнув на кровать,
Как ее по кругу предавали,
Прежде чем невестою назвать.

А потом во тьме кромешно-голой
Головой гнетет мое плечо
И ночами гибелью бесполой
Дышит мне на щеку горячо.

Нету ничего святей
Этой красоты нездешней
Нету ничего святей
Этих низменных страстей.

Я приехал из России
И в пыли буддийских плит
Опалил ступни босые, -
К ночи не остыл гранит
В храмах. А на Lady street
Взгляды чёрные, косые,
И облаивает вас
Мой фиат по кличке ВАЗ
И заглядывает в лица.
Знаю, подло честным быть.
Только как тебя избыть,
Как забыть и как забыться,
Lady street - сырой огонь,
Изо всех глядит окон
Непорочная блудница.

Kali Temple

В храме Калькутты возник из-за дыма густого
Опытный нищий(в обличье - намёк на святого).

Он мне кивает, как будто бы Ведам внимая,
Переживает - и связь между нами прямая.

Опытный нищий, мы братья родные по духу
И по снедающему нас обоих недугу.

В эти минуты мы оба почти что святые,
Я - из Калькутты, а ты - из Москвы, из России.

В рубище нищем, насущным живём, настоящим, -
Оба мы ищем, играем, сгораем, обрящем.

Говорит себе: - Ну ладно,
Что ж, Луанда так Луанда,
Там красиво и тепло,
Шесть недель, куда ни шло.
Рев утробный самолёта.
А вернётся - вспомнит что-то:
Что же
Всё же
Привлекло...

Разве только - что на рейде
Зажигаются огни, -
Раньше времени, поверьте,
Зажигаются они.
Габарит рыболовецких
Иностранных и советских
И торговых кораблей,
Обозначенный на рейде
Раньше времени, поверьте,
(Но от этого светлей)
Жёлтым,
Синим
И зелёным
Между вечером и днём
Преждевременно зажжённым
Преждевременным огнём.

Не напрасно выли мили
И мелькали города.
Ничего прекрасней в мире,
Ничего опасней в мире
Hе увидит
Никогда.

По дороге из Ганы домой
На пять дней задержаться в Париже,
И к бессмертью тебе по прямой
Станет сразу же впятеро ближе.

Записать в повидавший блокнот,
Как звучит непонятное слово,
Как фиалковый дождик идет
И мерцают бульвары лилово.

А в России пророческий пыл,
Черный ветер и белые ночи.
Там среди безымянных могил
Путь к бессмертью длинней и короче.

А в России метели и сон
И задача на век, а не на день.
Был ли мальчик?— вопрос не решен,
Нос потерянный так и не найден.

1954

Каждый раз
этот город
я вижу как будто впервые
Где по улице главной
так неторопливо
идут,
Жестикулируя шибче
и выразительней,
чем глухонемые,
Люди с древними лицами,
вечно,
беспечно,
живущие тут.

Призвание.

Почти весь день в его прекрасном доме
Под сенью книг, знакомых лишь едва,
Провёл, проговорил, не экономя
Чужие мысли и свои слова.

И мимоходом размышлял при этом.
Что, даже наплевав на все дела,
Усильем воли сделаться поэтом
Нельзя, какой бы воля не была.

Но можно рыть колодец свой постылый.
Не покидая стылую подклеть,-
И докопаться если не до жилы,
То заповедным кладом завладеть.

Он сотни лет лежал в земных глубинах,
На сто голов положен воробьиных,
Чтобы никто не разгадал зарока
До срока заповедного ... До срока.

Отредактировано Grigoriy (2012-08-05 03:29:05)

Ко второй половине дороги земной
Не готовился я. Стихотворцу убогому,
Заклеймённому сызмала страстью одной,
Не пристало готовиться к слишком уж многому.

Половина вторая почти что ушла.
На усмешку, на, в общем, смешные дела.

Пройден путь неожиданно. Краткий и длинный.
Что припомнить из первой его половины?

Разноцветные пятна и радуги. Но
Вспоминается внятно всего лишь одно:
Был когда-то и я от людей независим,
Никому не писал поздравительных писем.


И опять - вечное.

Вы на ты, на ты, на ты
Лишь в пределах
Простынь белых
Вашей узенькой тахты.

А для всей Москвы-молвы,
Для твоих друзей богатых,
Для его подруг проклятых,
Вы на вы, на вы, на вы.

Мы спим. Еще не рассвело.
Мы пребываем в сне усталом.
По-человечьи тяжело
Ворочаюсь под одеялом.

Еще до света далеко,
И рай не обернулся адом.
И по-звериному легко,
Она ворочается рядом.

Через артистические входы,
По запискам и по пропускам,
С балериной, вышедшей из моды,
Но еще идущей по рукам,
Прохожу в директорские ложи
Где непроницаемо сидит
В желтой замше или черной коже
Сюрреалистический синклит. -
И сажусь, присаживаюсь рядом
С фальшфасадом.

1961

Отредактировано Grigoriy (2012-09-02 05:22:33)

ЛЮБИМАЯ ПЕСНЯ

Лишь услышу — глаза закрываю,
И волненье сдержать нету сил,
И вполголоса сам подпеваю,
Хоть никто подпевать не просил.

Лишь услышу, лишь только заслышу,
Сразу толком никак не пойму:
То ли дождь, разбиваясь о крышу,
Оглашает кромешную тьму,

То ли северный ветер уныло
Завывает и стонет в трубе
Обо всем, что тебя надломило,
Обо всем, что не мило тебе?

Схлынут горести талой водою,
Будет полночь легка и вольна,
И в стаканах вино молодое,
И на скатерти пятна вина.

И казалось, грустить не причина,
Но лишь только заслышу напев,
Как горит, догорает лучина,-
Сердце падает, оторопев.

Эту грусть не убью, не утишу,
Не расстанусь, останусь в плену.
Лишь услышу, лишь только заслышу-
Подпевать еле слышно начну.

И, уже не подвластный гордыне,
Отрешенный от суетных дел,
Слышу так, как не слышал доныне,
И люблю, как любить не умел.

Вспоминается всё чаще
Всякой всячины опричь,
Этот старый тарахтящий
Опель имени Москвич.

Эта лысая резина
Длинным юзом на снегу,
Эта зимняя Россия
В расколдованном кругу.

Здесь постиг в большом и в малом
То ли в горечь, то ли в сласть,
Что реальность с идеалом
Не обязаны совпасть.

Потому что ты сначала
Долго-долго убирала,
А когда метель мела,
Когда музыка играла,
Голова твоя лежала
На коленях у меня.

Наверное было бы достаточно пронзительной, вечной, последней строфы. Но ведь и первые нужны? Не знаю.

Отредактировано Grigoriy (2012-09-09 08:11:30)

Жизнь ушла, отлетела,
Поневоле спеша,
На лицо и на тело
Проступает душа.

Огорчаться не надо, -
Всяк получит своё:
Старость - это награда
Или кара за всё.

Так что слишком и очень
Не сходите с ума,
Если кончилась осень
И настала зима.

Из Вольтера

Я позицию выбрал такую,
На которой держаться нельзя,—
И с нее кое-как атакую
Вас, мои дорогие друзья.

Кое-как атакую преграды
Между нами встающей вражды.
Чужды мне ваши крайние взгляды,
Радикальные мысли чужды.

Но я отдал бы все, что угодно,
Все, что взял у небес и земли,
Чтобы вы совершенно свободно
Выражать эти взгляды могли

Отредактировано Grigoriy (2012-09-23 03:27:57)

www.staroeradio.ru/audio/10296
Межиров читает свои стихи

У человека в середине века
Болит висок и дёргается веко.
Но он промежду тем прожекты строит,
Всё замечает, обличает, кроет,
Рвёт на ходу подмётки, землю роет...

И только иногда
В ночную тьму
Все двери затворив -
По волчьи воет.

Но этот вой не слышен никому

Наедине с самим собой
Шофёр, сидящий за баранкой,
Солдат, склонённый над баландой,
Шахтёр, спустившийся в забой...

Когда мы пушки волокли
Позёвывающей позёмкой,
Команда:
Разом налегли!...
Старалась быть не слишком громкой.

С самим собой наедине
Я на лафет ложился телом,
Толкал со всеми наравне
Металл в чехле заиндевелом.

Когда от Ленинграда в бой
Я уходил через предместье,
Наедине с самим собой,
И значило - со всеми вместе

КАЛЕНДАРЬ

Покидаю Невскую Дубровку,
Кое-как плетусь по рубежу
Отхожу на переформировку
И остатки взвода увожу.

Армия моя не уцелела,
Не осталось близких у меня
От артиллерийского обстрела,
От косоприцельного огня.

Перейдем по Охтенскому мосту
И на Охте станем на постой
Отдирать окопную коросту,
Женскою пленяться красотой.

Охта деревянная разбита,
Растащили Охту на дрова.
Только жизнь, она сильнее быта:
Быта нет, а жизнь еще жива.

Богачов со мной из медсанбата,
Мы в глаза друг другу не глядим
Слишком борода его щербата,
Слишком взгляд угрюм и нелюдим.

Слишком на лице его усталом
Борозды о многом говорят.
Спиртом неразбавленным и салом
Богачов запасливый богат.

Мы на Верхней Охте квартируем.
Две сестры хозяйствуют в дому,
Самым первым в жизни поцелуем
Памятные сердцу моему.

Помню, помню календарь настольный,
Старый календарь перекидной,
Записи на нем и почерк школьный,
Прежде — школьный, а потом — иной.

Прежде — буквы детские, смешные,
Именины и каникул дни.
Ну, а после — записи иные.
Иначе написаны они.

Помню, помню, как мало-помалу
Голос горя нарастал и креп:
«Умер папа»». «Схоронили маму»».
«Потеряли карточки на хлеб».

Знак вопроса — исступленно дерзкий.
Росчерк — бесшабашно-удалой.
А потом — рисунок полудетский:
Сердце, поражен ное стрелой.

Очерк сердца зыбок инеловок,
А стрела перната и мила
Даты первых переформировок,
Первых постояльцев имена.

Друг на друга буквы повалились,
Сгрудились недвижно и мертво:
«Поселились. Пили. Веселились».
Вот и все. И больше ничего.

Здесь и я с друзьями в соучастье, —
Наспех фотографии даря,
Переформированные части
Прямо в бой идут с календаря.

Дождь на стеклах искажает лица
Двух сестер, сидящих у окна;
Переформировка длится, длится,
Никогда не кончится она.

Наступаю, отхожу и рушу
Все, что было сделано не так.
Переформировываю душу
Для грядущих маршей и атак.

Вижу вновь, как, в час прощаясь
ранний,
Ничего на память не берем.
Умираю от воспоминаний
Над перекидным календарем.

Этот стих в отличие от 2-х вечных предыдущих пожалуй послабей.Кое-что я бы вычеркнул. Но всё-таки... страшно щемящиий.

Были битвы и бинты,
Были мы с войной на «ты», –
Всякие видали виды.
Я прошел по той войне,
И она прошла по мне, –
Так что мы с войною квиты.

О войне ни единого слова
Не сказал, потому что она –
Тот же мир, и едина основа
И природа явлений одна.

Пусть сочтут эти строки изменой
И к моей приплюсуют вине:
Стихотворцы обоймы военной
Не писали стихов о войне.

Всех в обойму военную втисни,
Остриги под гребенку одну!
Мы писали о жизни…
о жизни,
Не делимой на мир и войну.

2 последние строфы опустил. Лишние они, Александр Петрович.

...... МУЗЫКА

Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.

Какая музыка во всем,
Всем и для всех - не по ранжиру.
Осилим... Выстоим... Спасем...
Ах, не до жиру - быть бы живу...

Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.

Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке - инвалид,
И Шостакович - в Ленинграде.

1961

Ребёнком будучи, представить я не мог.
Что Моцарт ест и пьёт. Ведь Моцарт это бог.

Потом увидел с Саскией его.
(Наверное, Рeмбрандт. Не в этом дело).
В руках бокал. Веселье. Торжество.
А всё-таки не тело, нет, не тело,
А что-то то, чему названья нет,
Преодолев материю, напело,
Напело эту музыку и цвет

Отредактировано Grigoriy (2012-11-04 06:59:35)

Всё приходит слишком поздно, -
И поэтому оно
Так безвкусно, пресно, постно, -
Временем охлаждено.

Слишком поздно - даже слава,
Даже деньги на счету, -
Ибо сердце бьётся слабо,
Чуя бренность и тщету.

А когда-то был безвестен,
Голоден, свободен, честен,
Презирал высокий слог,
Жил, не следуя канонам, -
Ибо всё, что суждено нам,
Вовремя приходит, в срок.

Впервые в жизни собственным умом
Под старость лишь раскинул я немного.
Не осознал себя твореньем бога,
Но душу вдруг прозрел в себе самом.

Я душу наконец прозрел —
и вот
Вдруг ощутил, что плоть моя вместила
В себе неисчислимые светила,
Которыми кишит небесный свод.

Я душу наконец в себе прозрел,
Хотя и без нее на свете белом
Вполне хватало каждодневных дел,
И без нее возни хватало с телом.