"Русская советская литература" брежневского времени: Блок, Маяковский, Есенин, Твардовский.
Советский учебник литературы в лучшем случае можно было использовать в качестве подставки для сковороды, читать эту дрянь было пустым занятием. Тем не менее противоречий тут не обнаружил - первые три русские поэты, последний советский.
Да в советских учебниках просто. Тем, что жили и творили в СССР, поэтам/писателям добавляли прилагательное "советский", после национальной принадлежности (по основному языку произведений, видимо). Гамзатов, например, - аварский советский поэт, Ильф - русский советский писатель, Бунин - русский писатель, а Набоков - американский писатель.
Для таких стихов было даже придумано техническое обозначение - паровозик.К этому паровозику, который преданные своему начальственному креслу редакторы, в принципе, должны были напечатать, можно было в качестве вагончиков прицепить стихи, за которые автор уже готов был нести ответственность перед читателем.
Проститутками были иными словами, которые изредка давали бесплатно, по любви.
В свое время Роджер высказал показавшуюся мне тогда чуждой, но, на самом деле, здравую мысль - что нам самим уже пора перестать восринимать такие "идеологические" стихи сквозь идеологические же очки, и начать относиться к ним так же, как мы относимся к одам Пиндара или русских поэтов восемнадцатого века во славу очень влиятельных политических деятелей.То есть оценивать их с сугубо эстетической точки зрения.
В свое время Роджер высказал показавшуюся мне тогда чуждой, но, на самом деле, здравую мысль - что нам самим уже пора перестать восринимать такие "идеологические" стихи сквозь идеологические же очки, и начать относиться к ним так же, как мы относимся к одам Пиндара или русских поэтов восемнадцатого века во славу очень влиятельных политических деятелей.То есть оценивать их с сугубо эстетической точки зрения.
Может статься, что идеология - это такое же ограничение на содержание, как и рифма - на форму. И обе они не ухудшают стихотворное произведение, а улучшают его, стимулируют творчество. Можно, конечно, писать стихи и без рифмы, но в России это не очень ценится - пока, во всяком случае.
Вообще распределение поэтов по рядам - занятие хоть и довольно бессмысленное, но занимательное и забавное. Всегда интересно узнать, кто кого в какой ряд поставил.Так что не могу удержаться от вопроса -, как обстоит дело в этой примечательной книге с Межировым, Самойловым, Кушнером, Окуджавой и Высоцким? Куда поместил их почтенный автор?
Самойлов, Окуджава, Высоцкий - из 2-го ряда, Межиров и Кушнер - из 3-го.
Интересно, озвучивает ли автор те принципы, исходя из которых он расставляет поэтов по различным рядам?
Меня, собственно, этот вопрос заинтересовал потому, что я не понимаю, исходя из каких соображений можно Самойлова поставить во второй, а Кушнера и Межирова - в тпетий ряд.Ну, Окуджаве и Высоцкому можно присвоить более высокий ранг, скажем, потому, что все-таки их поэзия, пусть и с помощью гитары, имела несравненно более мощный резонанс ,чем творчество Кушнера и Межирова. Но чем принципиально отличается от них к лучшему Самойлов?Этот вопрос ставит меня в тупик, то есть автору должны быть известны какие-то критерии, о которых я не знаю.Так что интересно было бы узнать, как он эти критерии формулирует.
Но чем принципиально отличается от них к лучшему Самойлов?Этот вопрос ставит меня в тупик, то есть автору должны быть известны какие-то критерии, о которых я не знаю.
Мы же имеем дело с гуманитарием, какой может быть с болвана спрос?
Интересно, озвучивает ли автор те принципы, исходя из которых он расставляет поэтов по различным рядам?
Меня, собственно, этот вопрос заинтересовал потому, что я не понимаю, исходя из каких соображений можно Самойлова поставить во второй, а Кушнера и Межирова - в тпетий ряд.Ну, Окуджаве и Высоцкому можно присвоить более высокий ранг, скажем, потому, что все-таки их поэзия, пусть и с помощью гитары, имела несравненно более мощный резонанс ,чем творчество Кушнера и Межирова. Но чем принципиально отличается от них к лучшему Самойлов?Этот вопрос ставит меня в тупик, то есть автору должны быть известны какие-то критерии, о которых я не знаю.Так что интересно было бы узнать, как он эти критерии формулирует.
Насколько можно судить, критерии у него такие: "служение чистой поэзии" и "с точки зрения «большого искусства»". Вот пара цитат.
С. 213 wrote:
Служение государству, которое с руки «кормит и поит» (и порой весьма весьма обильно и сытно) своих наемных «мейстерзингеров», исключает служение чистой поэзии. И соприкосновения с последней тексты советских стиходелов просто не выдерживают - рассыпаясь в прах.
С. 416 wrote:
С точки зрения «большого искусства» различия в творчестве значительной массы советских стиходелов (при всей кажущейся их внешней пестроте, наличии формально-новаторских приемов и т.п.) - на самом-то деле иллюзорны, мнимы.
А что касается Самойлова, то я отвечу чуточку погодя.
Хм. Тютчев служил государству (причем цензором!) Ломоносов, Крылов и Грибоедов служили гос-ву. Лермонтов служил, офицерами вообще многие были. Даже Пушкин немного служил кем-то там типа камер-юнкера, а с государственной (государевой) руки вполне кормился. Видимо, служение чистой поэзии исключает лишь служение советскому государству.
А что касается Самойлова, то я отвечу чуточку погодя.
С. 417 wrote:
Версификаторство, стремление вогнать себя в определенные рамки идеологических догм, установленных жизненных норм, одобренных «сверху» литературных канонов - вот отличительные черты основного массива (мейнстрима) «советской» поэзии. Характерен отзыв той же А. Ахматовой о сочинениях Б. Слуцкого - одного из самых талантливых [тоже из 2-го ряда, кстати] «советских» стихотворцев: «Поэзия его лишена тайны. Она вся тут сверху, как на ладони. Если же заглянуть вглубь, то позади многих стихов чувствуется быт совершенно мещанский: вязаная скатерть, на стене картина - не то "Переезд на новую квартиру", не то "Опять двойка". В сущности, это плоско. Полуправда, выдающая себя за правду».
Весьма схож с Б. Слуцким и другой поэт-фронтовик - Д. Самойлов, гораздо менее публицистичный, но также целиком - до кончиков ногтей - «советский»...
Хм. Тютчев служил государству (причем цензором!) Ломоносов, Крылов и Грибоедов служили гос-ву. Лермонтов служил, офицерами вообще многие были. Даже Пушкин немного служил кем-то там типа камер-юнкера, а с государственной (государевой) руки вполне кормился. Видимо, служение чистой поэзии исключает лишь служение советскому государству.
Тютчев, Ломоносов, Лермонтов, Пушкин - из 1-го ряда, Крылов и Грибоедов - из 2-го.
А я сейчас, как и ув.Олег, читаю детектив. Детектив, надо сказать, очень своеобразный - он скорее похож на неторопливый старинный реалистический роман. Преступление было совершено в нем странице на сто восьмидесятой, и главной героине понадобилось еще страниц пятьдесят, чтобы робко приступить к его расследованию.Стиль автора я оценить не могу, поскольку читаю книгу не просто в переводе, но и в переводе на чужой для меня язык. Но во всем остальном автор вполне на уровне - есть и наблюдательность, и житейская опытность. В общем, довольно интересно.
Конечно, специально. Григорий, наверно, узнав об этой моей эволюции, назовет меня болваном, но я сначала перестал получать удовольствие от книг, язык которых был примитивен - вроде текстов русских детективщиков. У меня было вечатление, что я, знаете, еду на велосипеде на той передаче, когда педали крутятся очень быстро и легко, а велосипед при этом едет очень медленно. Потом то же самое произошло с книгами, язык которых был хорош, но прост. Потом - с книгами, язык которых сложен, но хорошо мне знаком, поскольку это мой родной язык.В итоге я дошел до такого состояния, когда ощущение приятного сопротивления педалей у меня возникает только при чтении сложного текста на немецком или простого текста на каком-нибудь еще более чуждом мне языке.В общем, таковы печальные плоды лингвистической сверхспециализации мозга.
Григорий, наверно, узнав об этой моей эволюции, назовет меня болваном
С чего бы это? Я вообще не лезу в чужие личные дела, тем более физиологию, где и сам человек не властен. Вот если бы Вы стали поливать всех, кто выбирает другое чтение - тогда да, я бы продемонстрировал мой словарный запас.
Вчера, кстати, Григорий, по российсукому каеалу транслировали сольный концерт любимой вашей певицы. Или бардессы - не знаю, как это правильно называется.Мне , правда, только краем глаза удалось взглянуть, а жена заинтересовалась и слушала довольно долго.
Ну, дочитал я этот детектив. Под конец авторша меня немного разочаровала, поскольку я еще в середине романа прикинул, кто из героев самый положительный, и предположил, что он-то и окажется убийцей. Ну, он им и оказался. Немного утешило меня то, что в тот момент, когда все раскрылось и убийца кинулся на главную героиню с ножом - ну, тут я ожидал, что явится полиция и ее спасет. Но нет - даже тогда, когда героиня сама как-то выкрутилась и все полиции рассказала. полицейские ей не поверили.И героине пришлось мобилизовать все свои свои интеллектуальные способности и в миг озарения угадать, где скрыт труп убиенной ранее женщины. И только после того, как полицейские труп там действительно нашли, они пришли к выводу, что эту женщину кто-то, наверно, и вправду убил.
Ну, когда читаешь такие книги на иностранном языке, они бывают очень интересны хотя бы с лингвистической точки зрения. В них много разговорной речи, слэнга, фразеологизмов, популярных в народе острот. При этом то, что для носителя языка - просто штамп, знакомый с детства, то для иностранца сплошь и рядом бывает новой и очень удачной метафорой - ведь штампами обычно становятся как раз удачные метафоры.Вдобавок узнаешь, не заглядывая в словарь, много новых слов - просто ориентируясь на знакомый корень и контекст.Ну, заодно получаешь и какую-то информацию - о лондонском метро, например, о тамошних ночлежках и прочее в этом духе.
Вообще я купил эту книгу по двум причинам. Во-первых, придя в книжный, я обнаружил, что забыл кошелек, и мелочи у меня хватило только на эту книгу - она стоила три евро и девяносто пять центов.Причем первоначально она стоила гораздо дороже, но потом ее уценили - поскольку, очевидно, ее никто не покупал. И это как-то расположило меня в пользу автора. Я подумал, что если любители детективов этот детектив оценили так низко, то в нем должно быть что-то хорошее. Поскольку раньше я покупал пару детективов, которые стоили евро тридцать пять, и это была такая дрянь, что их сразу же пришлось дарить немецкоязычным соседям - они обычно как раз такие книги и читают.
Кстати, самая дешевая книга, которую я когда-либо здесь покупал, стоила пятьдесят центов. Это было исследование творчества Моцарта, написанное Эйнштейном - но не тем, правда, Эйнштейном, а каким-то его родственником.
А вдруг тот самый? Он ведь очень любил музыку, и даже игaрл в квартете - 2-ой скрипкой, по моей информации, а 1-ой - Сканави, отец "того самого Сканави" (впрочем Вам, гуманитарию, эта фамилия, широко известная технарям вряд ли что говорит)
И, заметим, замечательную книжку о Моцарте написал Чичерин, советский МИД. Не знаю, появилась ли она в Сети.
И вопрос - концерт был как Долина поёт сейчас или там записи? И Вы уверены, что это был концерт именно Вероники, а не Ларисы?
Григорий, наверно, узнав об этой моей эволюции, назовет меня болваном, но я сначала перестал получать удовольствие от книг, язык которых был примитивен - вроде текстов русских детективщиков. У меня было вечатление, что я, знаете, еду на велосипеде на той передаче, когда педали крутятся очень быстро и легко, а велосипед при этом едет очень медленно. Потом то же самое произошло с книгами, язык которых был хорош, но прост. Потом - с книгами, язык которых сложен, но хорошо мне знаком, поскольку это мой родной язык.В итоге я дошел до такого состояния, когда ощущение приятного сопротивления педалей у меня возникает только при чтении сложного текста на немецком или простого текста на каком-нибудь еще более чуждом мне языке.В общем, таковы печальные плоды лингвистической сверхспециализации мозга. 
Он ведь очень любил музыку, и даже игaрл в квартете - 2-ой скрипкой, по моей информации, а 1-ой - Сканави, отец "того самого Сканави" (впрочем Вам, гуманитарию, эта фамилия, широко известная технарям вряд ли что говорит)