Стоит отметить, не вмешиваясь в ученую дискуссию по сути, что множество болванов является подмножеством людей, которым свойственно ошибаться. Плюс пересечение множества болванов и хороших людей не обязано быть пустым. Стало быть, строго говоря, утверждения ув. Grigory не противоречат утверждениям ув. Pirrona.
Пиррон, что Вы думаете о мнении, что причина победы большевизма - падение боевого духа русского народа в результате проповеди Толстого. Коя подорвала волю русского народа к сопротивлению злу.
Я встречал у некоторых немцев схожие высказывания - но только, к примеру, Генрих Манн не обвинял Толстого в победе большевизма, а гордился тем, что проповедь его коллеги по литературному цеху привела, с его точки зрения, к революции, то есть доказала огромную силу литературы и ее способность преобразовывать общество. Иными словами, по его мнению, творчество Толстого в целом, наоборот, обострило у русских неприятие зла и готовность с ним бороться отнюдь не только с помощью непротивления. Эту точку зрения еще можно с оговорками принять, но все-таки видеть прямую связь между творчеством Толстого и революцией, рассматривать одно - как причину, а другое - как следствие, пренебрегая множеством других, на самом деле несравненно более важных причин - это какой-то бред, я как-то даже поленился обдумывать все эти высказывания - и критические, и восторженные. Кроме того, саму эту идею непротивления критики Толстого , особенно его православные критики,приписывают ему как бы в неком искусственном самоослеплении. Совершенно ясно, кому она на самом деле принадлежит и на кого обрушивается на самом деле такая критика. Но если уж эта идея в устах того, кого такие критики считают Богом, не оказала на них особого влияния, то едва ли она может приобрести такую сокрушительную мощь в устах Толстого. Толстой только счел нужным напомнить об этой идее, освободив ее от множества достаточно лицемерных толкований и комментариев. И прекрасно, видимо, понимая, что влияние этой идеи может проявиться только с течением очень долгого времени, если оно проявится вообще.
Я все-таки думаю, что на Ганди основное влияние оказала старая, как индийская философия, идея ахимсы - тем более, что она играет определяющую роль в философии джайнов, особенно близкой ему по духу и воспитанию. В Евангелии и у Толстого Ганди, разумеется, воспринял то, что было ему ближе всего, но к чему он пришел отнюдь не с помощью Евангелия и Толстого. А уж как эта идея сказалась на жизни индийцев - ответ на этот вопрос нужно искать, начиная с времен Махавиры, Будды, авторов Упанишад и пр. Как, например, Генрих Манн приходит к его оценке роли Толстого в русской истории? Он ничего не знает об этой истории, он ничего не знает о России, но хорошо знаком с творчеством Толстого и с известными ему из газет фактами русской революции. И вот так, вне реального исторического контекста, пренебрегая бесчисленными событиями, создававшими этот контекст, он проводит прямую связь между Толстым и революцией. Так же и в случае с Ганди( не знаю, к то в данном случае действует подобным Манну образом) - вся история Индии, все идеи, которые господствовали в сознании индийцев в течение тысячелетий, превращаются в ничто, и Ганди вдруг остается наедине с Евангелием, и сознание его в этот момент превращается в девственно чистый лист.
В общем Вы, друг Пиррон, без должного почтения относитесь к великим идеям Бродского lib.ru/BRODSKIJ/br_naput.txt
Как низко Вы пали! Ещё немного - и Вы начнёте осуждать идеи Набокова!
Да что мне Бродский, Григорий? Как интеллектуал он для меня - меньше чем пустое место, поскольку его потуги демонстрировать свою "высоколобость" вызваны как раз тем, что интеллектуалом он не был и это порой осознавал.
этот текст, о котором узнал по ссылке американского Жени. Больше всего меня поразило что Женя спорил со мной о Евангелии и статье Бродскогo, не удосужившись прочитать ни Евангелия, ни этой статьи, ни даже моих выступлений, которые он живо оспаривал
Л.Н.Толстой объяснил сотруднику «Рус. Слова», что гонорар за его пьесы, идущие на сценах Императорских театров – около 700 руб. в год – составляют его «пенсию». «Как-то я хотел было отказаться и от этого соблазна, - говорил Л.Н., - Но мне объяснили, что если я откажусь от гонорара за пьесы, то эти деньги пойдут не на что другое, как на усиление балета! Да, да! Вы не смейтесь, я говорю совершено серьезно.
Тогда я решил в сердце своем: пускай уж лучше я буду усиливать помощь беднякам, чем способствовать усилению балета...
Видно, сильно не любил Лев Николаевич этот рассадник разврата. Хотя, честно говоря, во время тех немногочисленных балетных спектаклей, которые я видел, у меня не возникало никаких эротических ассоциаций. Я был сосредоточен на танце - в тех эпизодах, где кто-то действительно танцевал. А в тех эпизодах, где люди просто ходили по сцене, делая странные жесты, я наблюдал за музыкантами. Особенно интересен мне всегда был тот мужик, который играл на музыкальном треугольнике. Он приступал к исполнению своих обязанностей буквально три-четыре раза за спектакль, да и в этих случаях звуки его инструмента были едва слышны. Пожалуй, музыкальный треугольник - это единственный инструмент, на котором я и сам бы мог неплохо сыграть. Впрочем, и на музыкальных тарелках я бы тоже неплохо сыграл при некоторой тренировке. В общем, род деятельности этого мужика меня занимал больше, чем эротические особенности балерин. Видимо, это связано с тем, что сейчас и на улице в теплое время года можно увидеть множество женщин в куда более вызывающих нарядах, чем эта обычная униформа балерин. Существуют и конкурсы красоты, где вообще ничего больше не оценивается, кроме красивых фигур и смазливых физиономий. Почти не отстают в этом смысле от участниц этих конкурсов и эстрадные певицы, не говоря уже о стриптизершах. Даже турнир по латиноамериканским танцам выглядит более эротично, чем классический балет. В общем, сейчас этот рассадник разврата уже не так опасен для общественной нравственности, как во времена Льва Николаевича.
Я подозреваю, что дело совсем не в этом, а в том, что ЛН(так же как и я) попросту не воспринимал танец. Т е ему балет представлялся чем то совершеннмо бессмысленным.
Я подозреваю, что дело совсем не в этом, а в том, что ЛН(так же как и я) попросту не воспринимал танец.
Одно дело не воспринимать танец, а другое дело на основании этого делать далеко идущие выводы. Что касается ЛНТ, то он балет агрессивно ненавидел. А вот ФМД в отличие от туповатого ЛНТ балет любил.
Эсамбаева в детстве тоже считали латентным пидарасом и запрещали танцевать. У чеченцев танцы как-то не очень приветствуются.
Там где балет короче - сплошные пидарасы.
Мой отец чеченец и мама чеченка. Отец прожил 106 лет и женился 11 раз.
Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше.
— Мойше, — говорила она, — я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко.
Это когда всех чеченцев переселили В Среднюю Азию. Мы жили во Фрунзе. Я проводил все дни с мальчишками во дворе.
— Мойше! — кричала она. — Иди сюда.
— Что, мама?
— Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца. И потом пойдёшь.
— Хорошая смесь у Мойши, — говорили во дворе, — мама — жидовка, отец — гитлеровец
Мама спросила меня:
— Мойше, скажи мне: русские — это народ?
— Да, мама.
— А испанцы тоже народ?
— Народ, мама.
— А индусы?
— Да.
— А евреи — не народ?
— Почему, мама, тоже народ.
— А если это народ, то почему ты не танцуешь еврейский танец? В «Евгении Онегине» ты танцуешь русский танец, в «Лакме» — индусский.
— Мама, кто мне покажет еврейский танец?
— Я тебе покажу.
Она была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов.
— Как ты покажешь?
— Руками.
— А ногами?
— Сам придумаешь.
Она напевала и показывала мне «Фрейлехс», его ещё называют «Семь сорок». В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв. И на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец «А юнгер шнайдер». Костюм был сделан как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад — из другого материала. Я всё это обыграл в танце. Этот танец стал у меня бисовкой. На «бис» я повторял его по три-четыре раза.
Мама говорила:
Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец.
Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти обнять.
<...> Льва Николаевича в его деревенском уединении так мало интересуют пресловутые "злобы дня", которыми дышит город. Положим, он все знает, за всем следит, все читает. Спросишь его о чем ни будь, и на все получаешь спокойный ответ. Даже такие вопросы, которые казалось бы касались лично его, не вызывают в нем ни малейшего волнения.
- Видали вы картину Бунина? - спросил я.
- Видал на снимке.
- Ну, что скажите?
- Ничего. Я давно уже достояние общества и потому не удивляюсь ничему...<...>
Но если уж эта идея в устах того, кого такие критики считают Богом, не оказала на них особого влияния, то едва ли она может приобрести такую сокрушительную мощь в устах Толстого. Толстой только счел нужным напомнить об этой идее, освободив ее от множества достаточно лицемерных толкований и комментариев. И прекрасно, видимо, понимая, что влияние этой идеи может проявиться только с течением очень долгого времени, если оно проявится вообще. 
