15 лет назад Анатолий Иванович Лукьянов, умерший 3 дня назад, издал антологию голосов поэтов "100 поэтов ХХ века" на аудиокассетах, 9 или 10 кассет, которую он собирал 50 лет. Она у меня есть, но прослушивать ее теперь не на чем. Я думал, что она давно оцифрована и выложена в интернет. Да, выложена как аудиокнига, которую можно скачать, правда, не без заморочек. А вот просто так - в виде сайта, куда можно было бы зайти и послушать голоса поэтов, читающих свои стихи, - нет, такого я не нашел, к сожалению.
Особенно ценной мне показалась мысль отобрать в исполнении поэта то единственное стихотворение, которым сам поэт наиболее дорожил.
"Ах, что тут за переполох?
-Да, говорят, правитель плох.
И потому-то по привычке
Мы закупаем соль и спички,
А также порошок от блох."
...........
А коль поправится король
И все возьмет под свой контроль?
-Разруха будет неизбежно,
Поскольку граждане прилежно
Скупили спички все и соль..."
(Ю. Нестеренко)
Мне с детства твердили, упрямо, напористо:
Людей уважай, мол, преклонного возраста.
Задача, однако, достаточно трудная:
К примеру, жила где-то личность паскудная,
Потом эта гнида до старости дожила.
С чего это вдруг уважать ее должен я?
Он умер во сне, никому не мешая.
Он просто устал по утрам просыпаться,
Угрюмым соседям с утра улыбаться,
А после трястись на работу в трамвае,
Бояться, что где-то подхватишь ангину
И будешь в больнице казенной валяться,
Сухими губами просить анальгина
И злой медсестре, как дурак, улыбаться...
Нет, лучше уж дома. Там как-то спокойней.
Как тень, проскользив в коммунальной прихожей,
Покорный, забитый, как лошадь на бойне.
О, сколько я видел их? Господи Боже!..
А все начиналось совсем по-другому.
И жизнь, как счастливый билет лотерейный,
Сулила любовь и удачу до гроба
Под "Беса ме мучо" и Хемингуэя.
Он был полон планов и детских секретов,
Ведь мать, как всегда, до утра на работе.
Отца он не помнил, тот – вечно "в походе".
Не всем выпадали такие билеты...
У маленькой заплаканной вдовы
Все письма начинаются на "Вы",
Заканчиваясь просто "Ваша Вера".
Соседи крутят пальцем у виска:
- Да не было у бабы мужика!
Придумала трагедию, холера...
По-книжному, наивно, в никуда,
Растрачивая попусту года,
На клетчатых листочках из блокнота,
Она всё пишет глупости про дом,
Про "нам сказали - умер, но мы ждём!".
Как будто это прочитает кто-то.
Вдова выводит маленькой рукой
"Я всё смогу - и счастье, и покой -
Одумайся, прости, остановись мы...".
Соседи сушат во дворе бельё,
А на одной верёвке - лишь её
Ненужные, нечитанные письма.
Безумие такое, что врача
Не раз ей предлагали сгоряча
И дворник-хам, и дворовые тётки.
Другие шепчут "Зажилась... Пора!",
И выжили бы, в общем, со двора.
Но и заступник есть у идиотки.
Вернувшийся из плена ветеран,
Полгода оправлявшийся от ран,
Пугающий соседей до икоты,
За странную вдову стоит горой.
И все ворчат "Нашёлся, блин, герой!",
Но связываться с парнем - неохота.
А он ночами курит у окна
И думает: "Бессмысленна война...
И мир... и я... и надо ставить точку...".
Но ждёт, пока безумная вдова
Развесит поутру свои слова -
Бессмысленные серые листочки.
Он вспоминает: год тому назад
Вот так же к темноте привыкший взгляд
Всё различал на дне того подвала...
И вдруг - тепло, и солнце, и рассвет...
И злобный крик "Придурок! Слышишь, нет?!
Твоя жена уже вконец задрала!"
И крик, и мат, и спор чужих бойцов,
Что надо прекращать, в конце концов,
Весь этот балаган, раз даже бабы
Не только точно знают, кто и где,
- Ещё и пробираются везде! -
И письма доставляют прямо к штабу.
Чудовищный, бредовый анекдот?
Ошибка? Пытка новая?.. Но вот
И стопка писем - грязных, мятых, серых.
И в каждом - пробирающий до слёз
Рассказ о том, что ждут его всерьёз.
И что дождутся! Подпись - "Ваша Вера".
Он думает, качая головой:
"Не факт, что я вообще ещё живой...
А вдруг всё это - братская могила?..
Как странно мы войной обожжены...
Ведь не было - ни веры, ни жены!
Ни ждущих дома... Но письмо-то - было".
Просыпаясь не с той стороны земли,
Не на той плите, над/под не той плитой –
Эмигранты вечно путают предлоги и падежи –
В бесконечном/ой? прозрачном/ой? (ну, вот опять) Л/лете,
Совершенно не помня, куда росли
Эти корни и кроны, прибой, привой,
Но огонь, как прежде, съедает г(л)аз,
Но как солнце полощется медный таз
И варенье – асфодели, яблоки, миражи –
Все равно (не считая пенки от него же) вкуснее всего на свете.
Когда же Григорий познакомит нас с творчеством этого российского поэта? Какое приятное лицо. Его произведения переведены на английский, немецкий, финский, французский, шведский, польский и другие языки, а мы чем хуже?!
1. Нельзя обьять необьятное.
2. По имени я его знаю, стихи помнится встречал, впечатления не произвели. Может ошибаюсь.
3. Спасение утопакющих - дело рук самих утопающих.
вот эти несколько строк что требуют быть
выдул небесный армстронг весь мир из трубы
снизу безумствует бас возносится свет
вновь продолжается джаз невидимых сфер
слушай ушами сюда хотя бы чуть-чуть
прочее всё ерунда наплюй и забудь
помни лишь этот вот свинг синкопы и бит
ну а когда с ними свыкся то полюби
музыка это лишь колебанья любви
что полыхают легко пространство обвив
мир избавляя от бед измен и химер
с самой поры как биг бэнд во тьме прогремел
Джаз для меня пустое место. но Армстронг безусловно гений.
дух захватывает
потому что он витает где хочет
вот там витает и захватывает
и тут витает и ну вы поняли
всё до чего дотянется
а вдруг пятница
день недели подходящий для захвата
захвата духа
в том смысле что догнать и захватить
а потом ещё раз догнать и захватить
и понять
что старый дух
лучше новых двух
в плане захвата
также в плане витания
свободного блин где хочешь витания
пока не захватит
дух
Остановиться на лыжне в лесу,
Когда ни птиц, ни ветра, ни движенья,
Чистейший снег, и небо голубое,
И солнце, и не надо ничего.
И так стоять, минуту или две.
Смотреть на сосны, ни о чем не думать.
Когда бы мог я выдержать все это
Хоть полчаса, я б стал тогда святым.
Но не святой. Пяти минут довольно.
И снова надо что-то делать с миром,
Как будто можно сделать что-то лучше,
Чем сделан снег, и солнце, и деревья.
Приятно ощущать опустошенность чресел,
любимую к такси с поклоном проводив,
и после вспоминать, сжимая ручки кресел,
весь перечень ее лишь мне доступных див.
Любимая, ты сон, ты музыка Эллады,
ты легкий ветерок у кипрских берегов,
ты ликованье дня, ты шелест звездопада,
ты клад из кладовой хтонических богов.
Москва сейчас заснет. Все реже шум моторов,
все больше он похож на плеск Эгейских волн.
Эфебы вышли в ночь и чертят вдоль заборов:
"AC/DC", "Спартак", "Жиды и чурки - вон!".
Речь плебса ныне - смесь шакальих гнусных криков
и рева на убой ведомого скота.
Грядут на Третий Рим двунадесять языков -
и эти трусы вмиг откроют им врата.
Рим опозорен, в грязь повержены знамена -
наш храбрый Леонид к мидянам в тыл полез.
О Вар! О Леонид! Верни мне легионы!
Молчит Афганистан, как Тевтобургский лес.
Но плебсу наплевать на бедствия державы,
он жаждет зрелищ, игр и денежных раздач,
печной горшок ему дороже римской славы
и лупанар важней военных неудач.
Я вглядываюсь в темь, в Татарскую пустыню,
простершуюся за Московской кольцевой.
О чем-то голосит под окнами моими
напившийся вина сосед-мастеровой.
Поет он о любви хорошенькой рабыни,
герой-центурион предмет ее забот:
она твердит, что ей покоя нет отныне
и что защитный плащ с ума ее сведет.
Сменяются вожди, законы и кумиры,
границы грозных царств сметает ужас толп,
и лишь одна Любовь от сотворенья мира
незыблемо стоит и высится, как столп.
О миродержец Пан! Сей скипетр драгоценный -
великий столп Любви - сжимает длань твоя,
и если он падет, что станет со Вселенной,
куда исчезнут смысл и радость бытия?
Любимая, прости, ведь я задумал оду,
я именем твоим хотел остановить
мгновенье, я хотел трем грациям в угоду
тугою сетью слов твой облик уловить.
Я нес к твоим стопам граненые алмазы
метафор, тропов, рифм, эпитетов, эмблем.
Увы и ах! Мои священные экстазы
опять попали в плен сиюминутных тем.
Опять курился зря мой жертвенник ликейский,
я гимна в честь твою опять не написал -
я грешен пред тобой, но этот грех злодейский
клянется замолить твой преданный вассал.