Я знал человека, который в начале восьмидесятых жил на сорок рублей в месяц(то есть жил на свою студенческую стипендию, не получая никакой финансовой поддержки от ближних). И ничего - кажется, он до сих пор поет и танцует в ансамбле Покровского, хотя уже достиг пенсионного возраста.
Судя по его "творчеству" - Ефремов совершенно бездарный дурак и ничтожество - одни буржуазные учёные, скрывающие великую роль Таис в истории(по пьянке сожгла Персеполь) демонстрирует и доказывает это с полной ясностью. А по жизни это был человек в высшей степени незаурядный и судя по достижениям - очень большого ума. Как это совмещается - не знаю, но факт налицо.
Судя по его "творчеству" - Ефремов совершенно бездарный дурак и ничтожество - одни буржуазные учёные, скрывающие великую роль Таис в истории(по пьянке сожгла Персеполь) демонстрирует и доказывает это с полной ясностью. А по жизни это был человек в высшей степени незаурядный и судя по достижениям - очень большого ума. Как это совмещается - не знаю, но факт налицо
Никакого противоречия не будет, если считать, что у Вас ошибочка вышла или в 1-м пункте, или во 2-м. Но скорее все-таки в 1-м. То есть на самом деле, по факту, Ефремов был и писатель большого таланта, и человек большого ума.
Насчёт таланта Вы бы не позорились, а? Это тот случай - редчайший - когда бездарность доказуема. Что подтверждал и сам Ефремов - "я не писатель". Он добавлял "а философ". Тут его заблуждение вообще совершенно очевидно.
"Я не писатель" - это от скромности. "Я писатель" было бы много хуже. Опять же не очень понятно, как можно быть писателем без большого ума, сами же чувствуете противоречие.
Посмотрите расссказ Булычёва "Снегурочка" (так кажется; о спасенной земной экспедицией астронавтке из цивилизации, во всём подобной земной - но на основе не воды, а метана) - и текст Ефремова, разитием которого являетя рассказ Булычёва. И, надеюсь, Вы увидите сразу, чем отличается литературный талант от литературной бездарности.
Ситуация крайне проста. Литература - о людях. А Ефремова люди не интересовали, его интересовали "идеи"(которые, кстати, в его "творчестве" поражающе убоги) - он это сам говорил, и это очевидно читателю.
Вы не путайте, Ефремов не писатель, а писатель-фантаст. Здесь несколько другие пропорции между "о людях" и "идеями". И один контрпример тут ничего не опровергает.
Вот прочитал я в свое время "Туманность Андромеды" и "Час быка". Мне понравилось, даже очень. С этим хорошим впечатлением я и хочу остаться. На фига мне чего-то там перечитывать, чтобы изгадить хорошее впечатление. Зачем вообще всякий раз изгаживать хорошее?! Я не извращенец.
[Forwarded from bobrakovtimoshkin]
У Кашина в комментариях в ФБ обсуждают Швамбранию и вообще советскую автобиографическую детскую литературу - всегда еще с тех времен, когда я сам читал Швамбранию, меня поражал диссонанс между первой частью (счастливое мещанское детство со всеми его прелестями и горестями) - и второй (когда все начинает с возрастающей скоростью засасываться в какую-то воронку - на дне которой поджидает голод, холод и вша, которая "разносит тиф", "товарищ Комиссар" и, собственно, сожжение "Швамбрании" как чего-то, мешающего "новому миру"). То есть от "пирожных Наполеон" - всего за какие-то три года проделывается путь к воши, разносящей тиф.
При этом детям, протагонистам, это - не то чтобы "нравится" - их от этого прёт - они унесены вихрем событий и точно считают себя его частью, а все делающееся - разумным и правильным. То же (еще в более брутальном виде) происходит, например, в "Школе" Гайдара. Щелк: ты гимназист, собираешь марки и играешь в ножички. Щелк: ты бандит в "отряде товарища Сиверса".
В этом смысле сопоставление СССР с ИГИЛ, конечно, попадает в самую точку: это именно подростковая движуха, безжалостная к старому миру. "Как я жил в Мосуле и рисовал Кальдонию и Бальвонию, а потом пришел товарищ Комиссар, горите вы все в аду, а детство у меня было счастливое" - все логично, никакого на самом деле противоречия.
И, конечно, я могу понять теперь тех советских взрослых, кому Россия в 1992 году казалась таким же ИГИЛом.
Сравнивать СССР и ИГИЛ могут только психически больные люди.
Или знающие про СССР только со слов корыстно лживых людишек.
Есть, правда, еще и третьи - дурачки всякие.
Ну да, он явно имеет в виду годы установления большевистской власти, еще до образования СССР. ИГИЛу пока не дают жить спокойно и превратиться в СССР, "Халифат в отдельно взятой стране".
"Комедию" почти забыл, но по крайней мере у Данте не было претензий на "научность" и технологичность, а модные фантасты последними щеголяют, обычно на засыпку себе
"научность" и технологичность, а модные фантасты последними щеголяют
Да сейчас вроде не особо описывают технические подробности. Это раньше они пытались быть заодно изобретателями или даже учОными. А сейчас просто, например, летит космический корабль, а как он устроен, неважно.
Говорят, что писатели обогащают язык. Примеров, правда, этому нет, кроме нескольких слов, которыми гипнотически обрабатывают наш мозг уже давно: Карамзин придумал слово «промышленность», Достоевский — «стушеваться», Щедрин — «головотяпы» и под.
А про Гоголя как-то ничего не говорят. И зря: ему тоже кое-что удалось.
После его «Мертвых душ» в русский язык вошло слово «клубничка» в значении ‘нечто сластолюбиво-скабрезное’. Слова женолюба Кувшинникова «попользоваться насчет клубнички» подхватили писатели, вышедшие из «Шинели», и даже развили ягодно-эротическую тему: у Достоевского есть «клубничники», а у Щедрина — «клубницизм». Эти слова не привились, но сама гоголевская «клубничка» выжила. В советское время словари отмечали ее как устаревшее слово, видимо в связи с устареванием в СССР секса как такового. Но «клубничка», затаившись на время, пробилась и тут: добралась до наших дней и увядать не собирается.
Какая суровая усмешка истории: истязать себя мыслями о писательском идеале, чаяниями о воскрешении помертвелой души, пожертвовать божьим даром ради высокого и тоскливого морализаторства — и обогатить язык словом «клубничка».
Горький пафос автора был бы понятен, если бы вклад Гоголя в культуру российскую действительно в итоге ограничился бы изобретением понятия "клубничка". Но вообще-то история обошлась с Гоголем куда менее сурово, чем это следует из текста Земледельцева. Она, наоборот, обошлась с ним очень почтительно, сохранив, собственно говоря, все, что он когда-либо напечатал -даже то, что сохранять, может, и не стоило. Хотя, когда речь идет о писателе такого уровня, даже очевидные его неудачи приходится увековечивать в коллективной памяти: по-своему они поучительней и интересней даже явных удач писателей помельче.
