Сирота


Нам в детстве сказок не читали
На сказки был тогда запрет.
О целлюлозе, о металле
О нефти знали из газет.

Но раз - не рапорты, не сводки -
Мы слушали, открывши рот,
О замерзающей сиротке
В ночи, под рождество...
В тот год,
Гремя, страна вооружалась.
Шли к Пресне танки неспроста!..

И тайно наше сердце сжалось
При тихом слове сирота.

1965

Трамвай

В нашей комнате, днём сотрясаемой дрожью
Проходивших трамваев, меж окон в углу
Шкаф стоял. Я когда-то, бывало, к подножью
Шкафа этого шёл. Я играл на полу.

Год был 37-й. Приносили газеты.
Расстелив, я их лёжа читал - на локтях.
И весёлые зайчики, солнечные непоседы
Безмятежно плясали на страшных статьях.

Грохот был - по причине плохого настила!
Нашу комнату этим голубеньким днём,
Будто бы истеричку, с утра колотило
От трамваев, несущихся вскачь за окном ...


Только ночью была тишина. Как молитва.
На подушке щекой, засыпая уже,
Думал я в полудрёме о дверце от лифта:
"На каком она стукнет сейчас этаже?"

1965

В тот Новый год я выпил водки
Впервые. Гомон вкруг стола!
А Левитан закончил сводки, -
На фонте кислые дела.

... и закружилась, полетела
Вдруг комната. Упала прядь -
И бренного не в силах тела
Я был от стула оторвать.
Но всё же я привстал и валко
Пошёл. "Налей! Ещё хочу!.."

И в шутку одноклассник Валька
Меня ударил по плечу.
и я схватил его в отместку
За шею. Хохоча! без зла..

... Не знал я, что уже повестку
Мне дворничиха принесла.

1965

НЕ ПЛАЧЬ

Ты не плачь, не плачь, не плачь. Не надо.
Это только музыка! Не плачь.
Это всего-навсего соната.
Плачут же от бед, от неудач.

Сядем на скамейку.
Синевато
Небо у ботинок под ледком.
Это всего-навсего соната —
Черный рупор в парке городском.

Каплет с крыши дровяного склада.
Развезло. Гуляет черный грач...
Это всего-навсего соната!
Я прошу: не плачь, не плачь, не плачь.

1965


Вечное

ПУСТОЙ ОБРЯД


Суровой повседневности обряд,-
Вопрос: «Как жизнь?» И тут по ритуалу:
«Да ничего.» — «Ну будь…» — «Вот так-то, брат…»
Но человек начнет мало-помалу
Рассказывать:
«Такие, брат, дела…-
Сначала так, с неловкостью, несмело.-
Жена на той неделе умерла.
Дочь что-то, между прочим, заболела.
Зашел бы. Как-никак…»
Я на него
Гляжу. Он козырек надвинул.»Э, он плачет…»

…Спроси: «Как жизнь?»- ответит: «Ничего…»
Но это ничего еще не значит.

1965

Опоздал

В поездах есть что-то отчаянное...
Я стоял одиноко на обледенелом перроне,
Затерянном среди степей Башкирии.
Что может быть фантастичней и безутешней,
Чем свет электрического фонаря,
Качающегося на ночном полустанке?

Мимо меня изредка проносились составы.
Они обдавали меня дребезжанием
И угольной пылью.
И всякий раз я придерживал пилотку,
Словно здороваясь
Кривое, голое дерево, росшее у платформы,
Вытягивалось вслед за ними...

Я ждал, что какой-нибудь эшелон
Всё же наконец случайно остановится!
Вдалеке чернела глыба леса...
Я поднимал голову:
Надо мной было неcчётное
Воинство звёзд.
Полки звёзд. Дивизии звёзд. Армии звёзд.
Они все двигались куда-то...

Час назад я отстал от эшелона, -
Бегал за кипятком.
Мне угрожал трибунал.
Я стоял, -
Снег вокруг моих ботинок подтаял,
А в алюминиевом чайнике,
Который я держал в руке,
Вода уже покрылась корочкой льда...

Я видел над глыбой леса,
Далеко-далеко, в стороне от других отставшую,
Одну маленькую звёздочку,
Я смотрел на неё.
И она смотрела на меня.

1965

Не знаю, для чего дано и мне
Нелёгкое стремленье к вышине?..

И как меня бы до земли не гнуло,
И как бы не давил вселенский крен,
И как бы не склонялся я сутуло,
Лицo своё упрятав меж колен, -
Я встану, разогнусь и протяну, -
Зачем? - не знаю, - руки в вышину.

1965

АВТОБИОГРАФИЯ

А надо мной, как меч дамоклов,
Мой смертный час, и я спешу.
Ведь я свой собственный биограф, -
Я биографию пишу!

Где я родился. Где я вырос.
Чем занимался. Где служил…
Рубахи нижней длинный вырез
Мне грудь по пояс обнажил.

Вот мелких дел моих реестр…
Я современник свой живой.
Что делать мне?
........................Ведь я свой Нестор –
Полночный летописец свой.

Кем был. Что значу. И что стою…
Что руку двигает мою?

Черту – помалу – за чертою
Я свой портрет воссоздаю.
Я мог бы обозреть, конечно,
Своих деяний громкий круг.
Как смел я! Как любил я нежно!

Я - как отец. Как муж. Как друг.
Как мудр. И где мои истоки.
Намёк на что-то - остротца!..
И замер бы навек я в тоге
Неустрашимого борца.

Но откровенности кривая
Несёт. Во мне тоска живёт,
Грудь перед миром раскрывая,
Как пред анатомом живот.

1966

.......Одиночество

Из пушек бьют. Идёт игра на кроны.
Блистают шпаги в глубине траншей.

А жизнь обычна. Есть у ней законы,
И знаю: нет их ничего страшней!

О, горестная повесть одиночек.
Квартиры коммунальной. Без волчка.
Нет, не Дюма, а Диккенс. Добрый счётчик
Здесь роль играет верного сверчка.

А к Тюильри сьезжаются кареты.
Выходят люди в масках и плащах...

Но в доме ни единой сигареты.
Жирок застыл кружочком в старых щах.

1966.

Странно, но этого гениального имхо стиха не было в Сети - пришлось набивать

Помню в некой иностранной
Кинодраме неспроста
Появилась вдруг из ванной
Голая кинозвезда

И стряхнуть не силясь воду, –
Ей лавровый бы венок! –
Демонстрирует народу
Оголённость наглых ног.

Вопли богословских споров!
Тыщи лет "Хула! Хула!"
С колоколен всех соборов
Дико бьют колокола.

В кружку падают динары.
Братия бредёт, боса…
Тело хают кардиналы,
Руки вскинув в небеса!

Женское блистало тело
На постелях. Не в гробах…
То белело, то желтело
Через вырезы рубах.

Телу этому рожать бы!
Обнажается, дабы
Загореть во время жатвы
И во время молотьбы.

К сорока годам увянув,
У дородной попадьи
Тело прёт из сарафанов,
Как опара из бадьи.

К открыванию Америк
Подготовлены юнцы.
А на теле от бретелек
Тёмно-красные рубцы.

Голая поёт на нарах
Женщина во весь барак!..
В изумрудах и опалах
Плечи дамы на балах.

У эола переняла! –
Ножка ножку бьёт хитро…
А из пены пенюара
Грудь круглится как ядро.

Вот у волейбольной сетки
Встала в трусиках с мячом,
И две оспинки-отметки
Между локтем и плечом.

О, цветок кафешантана!
Все мужчины без ума!
Чёрта, дьявола, шайтана
Нету ли на лбу клейма?

При стечении округи,
При стечении большом
Вьётся баядера, – руки
Вскидывает, – голышом.

В женские тела, как в реки,
Входят. Но ведь, как богам,
Древние молились греки
Шеям, бюстам и бокам!

Здесь величью нет предела!
Глянь сквозь слёзы, не дыша!
Разве же в изгибах тела
Не скрывается душа?
Всё от пят до самых дланей
На холстах отражено…
Скотство низменных желаний
Всё ж таки таит оно!

Обнажённое несмело,
Девок, тёток, молодух
Предано проклятью тело!..

Вечно восхваляем дух.

Дух! Тебя встречать "осанной"!
Плоть! Тебе позор всегда!..

Почему ж идёт из ванной
Нагло так кинозвезда?!

1966

Длинное и слабое стихотворение - "Серьёзность". Не буду его набивать. Но последняя строфа великолепна.

Суровы в мире песни.
Cерьёзны фонари.
Серьёзен мир, хоть тресни.
Хоть лопни. Хоть умри.

1966

Жизнь - это конь, что рвётся из удил,
Что вертит крупом, скинуть наземь метя...

Жизнь может вдруг подмять - и я ходил
С рогатиной на жизнь, как на медведя.

Жизнь - это бойкий ботик посреди
Бездн и высот. Греби же, бел от злости...

Тебе ответ? Так вот он: победи!
Как сказано в грузинском древнем тосте.

1966.

............. Уход

Добытое за жизнь с таким трудом,
С таким азартом и с таким запалом,
Вдруг кинуть всё: очаг, семью и дом,
И, палку взявши, в даль уйти по шпалам...

"Не понимаю - пусть кричат друзья. -
Ведь это же ни с чем не сообразно!.."

В том, видно, что-то есть! Подчас нельзя
преодолеть извечного соблазна.

"Не понимаю! - пусть кричат. - Хоть режь!"
Пусть спорят, негодуя и стеная...
Тебе ж сидеть. помешивать кулеш,
Смотреть, сощурясь, в пламя, не мигая.

1966

Спит сержант на концерте,
Упав на барьер головой.
...Там актёры как черти
По сцене бегут круговой.

В тонких юбочках феи
Там ножками бьют на лету.
Знатоки, корифеи,
Ценители в первом ряду...

Спит сержант на концерте.
(Он топал по вмятинам шпал!..)

Захотелось до смерти
Уснуть... Головою упал.

Гул всё глуше и глуше.
А вот и последний хлопок.
И гигантские лужи
Стоят у гигантских сапог.

Спит сержант на концерте.
(Дороги вовсю развезло!..)

Как спалось мне под Верди!
Как было тогда мне тепло!

1966

Ты надулась опять сегодня,
Как обычно это бывает,
Когда я прихожу позднее,
Чем тому положено быть.
Ты сердито гремишь на кухне,
И стремительно хлопают дверцы
У того невысокого шкафа,
Где лежит в корзиночках хлеб.

И тогда я пальто надеваю
И спускаюсь по лестнице снова,
Чтоб, пройдя под парящим снегом,
Наковец-то обдумать себя.
Неужели я тот же самый,
Что в пять лет сообщил тщеславно
Во дворе, что всего Карла Маркса
Я уже давно прочитал?
И неужто я тот подросток,
что, смывая кровь после драки -
Был один я, а их было восемь! -
Понял вдруг, как реален мир?..

1966

Когда нацизма вырвалась машина
На новый стратегический простор,
То в ползунках лиловых из сатина
Я выполз в коммунальный коридор.

...Вопил Бриан. В Мадриде шла коррида.
В Нью-Йорке ждали повышенья цен...
Я выползал. Соседские корыта
Поблескивали дьявольски со стен...

Ещё чуть-чуть, и ринуться армадам!
Смотри: забился кубик под комод!..

...Я поднимусь на бруствер. С автоматом.
И тотчас мне землёй глаза забьёт.

1966

..........Сорок

- Сорок! - кричу я. Сорок!..

Есть разные степени
Представления о счастье.
Первая степень: сухие ноги...
Я ощущаю сухость как подарок.
Нога нежилась в сапоге,
Сладостpaстно томилась.
Я шевелил пальцами,
И ничего не хлюпало и не чавкало,
Наоборот! Тепло поднималось
Вверх и разливалось по телу,
Наполняя меня радостью. Нет, не радостью,
А каким-то странным щемящим счастьем,
Чуть-чуть грустным,
Ибо оно казалось непрочным...

Я сижу у железной печки,
Почти прозрачной от нагрева...
- Сорок - кричу я. - Сорок!.. -
И мой сосед,
Откусив не спеша мокрый клочок газеты,
Протянет мне тот окурок,
Которым я затянусь...
Я зажмурю глаза,
И где-то в глубине груди,
Как пчела,
Ужалит меня первая затяжка...

Я не беден. Что такое бедность?..
На мне хлопчатобумажные брюки.
На голове суконная пилотка.
Для постороннего глаза пилотки
Все на одно лицо,
Все цвета хаки, все в пятнах от пушсала.
Мятые.
Но для нас каждая - индивидуальна.
Своей особой, острой индивидуальностью.
Я различу свою
В груде пилоток всего полка!
Сваленные в кучу
Они представляют из себя
Толпу индивидуальностей.
Я знаю пилотки соседей!
Новые,
Стандартные
Абсолютно свежие, как майские листочки,
Они уже чез час бьют в глаза
Чем-то личным...
Что это?
Форма ли бритой
Округлой мальчишеской головы,
Которые пилотки принимают
Покорно, как вода форму сосуда?
Если дневальные перепутают их ночью
Во время уборки,
Утром всё равно мы за одну минуту
Расхватаем их.

Бедность? Что это такое?
Разве я беден?
Я замерзаю в поле. Я хочу курить.
И вдруг я вижу, что сосед
Сворачивает закрутку.
- Сорок - кричу я. - Сорок!..
И вот я обретаю возможность
Ожечь, затянувшись, грудь.
Я иду полями.
Я сижу над горкой углей...
Вдалеке, как в щели сарая,
Алеет закат...
Я не беден - я молод!

- Сорок - воинственный клич
Моей молодости.
Сигнал о бедствии - "SOS"
Среди снежных равнин.
Крик о помощи! Крик отчаяния.
Это пароль, по которому
Мы узнавали друг друга.
Вопль веры в человека.
Священное число пифагорейцев.
Крик счастья.
Подобный крику: "Земля!"
На измотанном качкой корабле
Или подобный крику: "Эврика"

1966

"Мир приключений" - был такой журнал.
Я, помню, раздобыл подшивку где-то...
Кто не сидел над нею до рассвета -
Тот сам себя безбожно обкорнал!

И как гигантский стонущий насос,
Я всасывал в себя ночное чтиво...
Надвинутая кепка детектива.
Корабль, затёртый насмерть льдами. "SOS".

Жизнь - приключение. Иди. Живи!
Вон - побережье моря, реки, взгорья...
...Но ты смотри на помощь не зови,
Когда вдруг жизнь возьмёт тебя за горло!

В глухой тайге напьёшься из корца...
Умрёшь - положат в Грузии к чинаре...
И жизнь твоя, как повесть без конца
В том чудном и растрёпанном журнале.

1966

По ту сторону лица

Я как-то раз
На горячей дороге в Альпах, в местности,
Где были когда-то концлагеря,
Попал в самую середину пыльного
Стада овец.

Овцы равнодушно обтекали меня.
Как островок,
С обеих сторон.

Они тыкались своими тупыми
Курчавыми мордами
В меня и друг в друга.

Они шли, как шли по этой дороге
Тысячу лет назад,
И две тысячи лет назад.
Они текли, как текла бы
Долина вместе с травой,
Как текли бы холмы,
Как небо с облаками...

Пастух схватил одного барана
И вынул складной нож.
Другой пастух стал разводить
Костёр для ужина.

Но если поднять лицо человека,
как крышку бака,
Под ним будет клубиться
Хаос.

Заульнау
1964

На рынке в Риме

Торгует женщина случайными вещами,
Потёртый плащ она хотела б сбыть ...
Она глядит прекрасными очами,
Которые нельзя не полюбить!

Вокруг галдёж! Шумят необычайно.
Пятно скоблят. Сукно глядят на свет.
Что говорить, на свете всё случайно,
Не случаем ли сам явился ты на свет?

Прожжённое пальто. А вот пиджак линючий.
Примерить бы его, а свой бы, право, снять.
Попробуй подойди! Не тот ли это случай?
Кто может что-нибудь на этом свете знать?

Рим. 1962

В Дрезденской галерее
(У картины "Голгофа")

Мы все той ночью крепко спали,
И кто не ел, и тот, кто сыт.
Проснулись - а eго распяли.
Глядим - а oн уже висит...

И словно бы на карусели
Вдруг завертелось все вдали:
И мимо окон фарисеи,
жестикулируя, прошли

Шли саддукеи группой чинной,
заспорив о добре и зле...
А был всему тому причиной
Тот, что приехал на осле.

Дрезден 1964

Рассматриваю древности столиц
Без всплесков рук, без громких междометий,
Упорно на меня с погасших лиц
Глядят глаза пятнадцати столетий.
Но не сладка на вкус, не солона
История, а как-то пресновата!..
Под стеклами осела старина.
Примята под реликвиями вата.

История. Стоим на рубеже!
Твои уже не чувствуются токи!
Как будто б ты окончилась уже
И время подводить уже итоги.

Мюнхен 1962

Вне очереди - одно из самых любимых моих стихотворений(листал вперёд что потом, и оно попалось)

Уменье забывать,
Ходить спокойно в гости.
Уменье забивать
Упорно в крышку гвозди,
Уменье засыпать,-
Как в пруд, в подушки падай!
Уменье засыпать
День прожитый лопатой.
Молчать наперекор
Параграфам опросным.
Уменье прочно кол
В грунт вколотить над прошлым.

1967

Grigoriy wrote:
Захотелось сказать, почему оно тронуло. Трагедия человека на фоне быта других людей. Или быт людей на фоне трагедии одного человека. Вот говорим- мы. А на самом деле каждый одинок. Пришел один, и уйдет один.И еще вот это свойство людей поглазеть на чужую беду, тихо радуясь, что у тебя все хорошо. Эти мысли возникли сразу после прочтения.

Уменье забывать тоже очень понравилось.

РИТМ

Шоферы боятся самоубийц.

Однажды, видя, как парикмахер
натачивал бритву на ремне,
Я подумал что ритм правит миром.
Ритм задан миру.
Мир заведен, как бывают заведены туго,
до отказа, часы.

Ночь с необходимостью сменяется днем.
На улицах помаргивают светофоры.
Ложечка методично вращается
в стакане швейцара Музея восточных культур.
Луна руководит в океане отливом и приливом.
Ритмичны пуговицы на жилете.
Мать, вытащив тяжелую, как гиря, грудь,
Покачивает ребенка.
Все живое пульсирует, как звезды.

Но кто знает, что может прийти
человеку в голову?

Брюссель
1964

Я, как известно, иду по Избранному, и чего нет в Сети - набиваю, что есть - копипащу. Этот стих я нашёл набитым в чрезвычайно своеобразном журнале
hetenepb.livejournal.com/

Grigoriy wrote:
Оттуда: музей плохого искусства. www.museumofbadart.org/collection/

А что- неудачные картины тоже достойны выставляться

Про ритм хорошо, Даже очень хорошо.

Спасибо. И очередной пример разницы вкусов. Имхо это довольно среднее стихотворение. В отличие от(имхо) просто гениального "уменья забывать".
Все мы разные