В 1990-м я получил новое приглашение в Штаты – от American Chess Foundation . К тому моменту перестройка набрала ход, влияние властей ослабело, наиболее одиозные фигуры, и в их числе Крогиус, вынуждены были оставить свои посты. На этот раз получить разрешение на поездку оказалось намного проще.
Первый визит в Америку запомнился очень хорошо. Я позанимался с группой юных шахматистов, а также принял участие в World Open в Филадельфии. Конечно, на успех не рассчитывал, ведь я уже давным-давно не играл в шахматы, но любопытно было ощутить атмосферу массовой швейцарки, а заодно и пообщаться со множеством старых знакомых.
Тот турнир печально прославился тем, что группа советских гроссмейстеров образовала сплав-контору с целью завоевывать призы в главном соревновании и нескольких побочных – по быстрым шахматам, а затем делить полученные нечестным путем деньги. Потом некоторое время местные организаторы вообще не хотели иметь дело с советскими шахматистами, придумывали для них специальные жесткие правила.
В США в швейцарках принято приходить на игру со своим инвентарем – часами и шахматами. Узнав об этом, я удивился, но тут же купил комплект. А некоторые наши гроссмейстеры, уже заработавшие, благодаря своей кооперации, неплохие деньги, тем не менее экономили на каждой мелочи. Перед началом тура они ходили по залу и побирались – спрашивали, у кого есть лишние доска и фигуры, у кого часы. Ради той же экономии они селились в двухместных номерах гостиницы по трое-четверо, спали на полу.

Запомнилась такая сценка. Однажды мы с Максом Длуги отправились пообедать в недорогом китайском ресторанчике, и за нами увязалось несколько наших – из тех, кто на всем экономил, часто питался всухомятку. Раскрыли меню, и я увидел на лицах напряженную работу мысли – заплатит богатый дяденька-американец за всех или не заплатит? Если заплатит, то надо выбирать блюда получше, если нет – подешевле.
Когда принесли счет, Макс его быстренько просмотрел и сказал: Получается по 8,5 долларов с человека. Надо было видеть лица наших компаньонов – какое на них отразилось разочарование!

В.Т.: А партии против Магнуса для Карякина какие-то особенные? Ну вот, Ботвинник, например, плевал в портреты своих соперников.

Юрий Авербах

Международный гроссмейстер и чемпион СССР по шахматам — о московских драках и извозчиках, вагонах с решетками на окнах и путешествии в Калькутту, а также о том, почему он выжил в войну и почему не стал чемпионом мира

Что такое шахматы? Шахматы — игра, а традиция игры есть в каждом народе. И во всяком народе есть люди более или менее развитые. Но игра возникает, когда есть свободное время. Вот, например, в Индии начали сеять рис 2000 лет до нашей эры, и у риса есть такая особенность: он созрел, но должен дозреть еще два-три дня. Есть опасность, что рис склюют птицы. Тогда деревня выходит на поле и охраняет рис от птиц. Ну чем-то надо заниматься! И они играют в какие-то простые игры: ри­суют доску прямо на земле, гоняют фишки, которые могут быть самые разные, вплоть до кусков навоза. И второй аспект, более интересный. Одни и те же игры были, например, у монголов и у инков. Я считаю, что это связано с определенной степенью развития общества, а не с тем, что народы общались. Когда ты скотовод, то сама собой возникает мысль об игре. А сейчас очень развивают мысль, что до человека какие-то другие существа оставили на земле свои необъяснимые следы. Вот это сейчас модно. Когда этот интерес только начинался, я ходил в кружок уфологов и пришел к выводу, что 99% людей, которые занимаются паранормальными явлениями, не совсем адекватны, маньяки, то есть люди фанатичные, которые тоже двигают человечество, но по-своему.

В представлении большинства обывателей шахматист — человек не от мира сего, целиком захваченный событиями, происходящими в его черно-белом мире. «Русский репортер» решил убедиться в справедливости этого мнения, поговорив с пятью ведущими гроссмейстерами России, которым в самом конце лета предстоит выступать в составе сборной на шахматной Олимпиаде в Турции. Все оказалось совсем по-другому.

Достаточно сложно об этом говорить, поскольку мы не считали по какой-то другой системе. До определенной степени рейтинг объективен, поскольку более сильные шахматисты все равно оказываются наверху. Отдельные косяки, конечно, встречаются, например пересчет командных соревнований на индивидуальный рейтинг. Но не думаю, что это оказывает серьезное влияние. Другое дело, что система определения чемпиона мира сложнее, менее понятна, и не всегда матч за звание играют самые сильные шахматисты. Например, за звание чемпиона мира играли 4-й и 20-й в рейтинге (Ананд и Гельфанд. — «РР»), что вряд ли возможно в каком-то другом виде спорта. Не в обиду участникам будет сказано, это не их вина, каждый честно завоевал это право. Это недостаток организации. При этом сильнейший в последние годы шахматист — Магнус Карлсен — и вовсе отказывается принимать участие в розыгрыше титула.

Даем слово Морозевичу.

До определенной степени рейтинг объективен

Ну вот и получаем, что за исключением неких мелких косяков рейтинг объективен.

Ну то что рейтинг Карлсена выше моего это объективно

Все оказалось совсем по-другому.

Поселившись в Бергене, он стал посещать шахматный клуб этого небольшого голландского городка. Секретарь клуба вспоминает, что Пагель никогда не признавал своего поражения: если его позиция становилась совершенно проигранной, он отправлялся в бар и оставался за стойкой до тех пор, пока флажок на его часах не падал. В легких партиях или партиях блиц он невозмутимо делал ход после того, как его королю был объявлен мат.

Когда его не включили в клубную команду, он, рассорившись с его членами, принял решение создать свой собственный клуб. Дав ему звонкое имя «Королевский», Пагель зарегистрировал клуб в голландской федерации шахмат и решил выиграть на следующий год командный чемпионат страны. «Мы сметем всех с лица земли», – объявил Пагель. Но на деле все оказалось не так просто.
Ему вежливо объяснили, что сразу это сделать нельзя, надо начинать с провинциальной лиги и, только поднимаясь со ступеньки на ступеньку, можно достичь высшего дивизиона. Весь путь должен был занять семь лет, при условии, разумеется, перехода каждый год в следующую лигу. «Отлично, - сказал Пагель. - Я никуда не спешу».

На первый матч команда Королевского клуба отправилась на машинах под водительством самого Командора. Уже в дороге обнаружилась недостача в людской силе: на последнюю доску выставить было некого.

«Вы умеете играть в шахматы?» – ошарашил Пагель неожиданным вопросом шофера такси. Сейчас трудно установить, как закончилась партия свежеиспеченного члена Королевского клуба, но первый матч был выигран.

Пагель решил в дальнейшем не рисковать и не доверяться случаю. Он поместил объявление в шахматном журнале, на которое откликнулось несколько игроков силы кандидата в мастера; они составили ядро команды Королевского клуба. Наибольшее впечатление стилем своих побед производил эмигрировавший из Уругвая и поселившийся в Голландии Хеберт Перес Гарсия, чей рейтинг не намного превышал 2200. В глазах Пагеля он был гроссмейстером.

Первым настоящим гроссмейстером, начавшим выступать за команду Королевского клуба, стал Лев Альбурт. Он познакомился с Пагелем в январе 1980 года во время трапезы на закрытии турнира в Вейк-ан-Зее. На салфетке, рядом с тарелкой традиционного горохового супа – обычай, ведущий начало с трудных военных времен – Пагель собственной рукой начертал условия контракта, предусматривавшего выплату 2000 долларов за партию, не считая всех дополнительных расходов.

Но какие бы цели не преследовал Пагель, ему нравилось общение с теми, кто достиг в шахматах высшего звания. В самих звуках слова «гроссмейстер» Дядюшке слышалось что-то божественное. Правда, период, когда Пагель относился со священным трепетом к гроссмейстерскому титулу, длился недолго, и очень скоро его первоначальное представление о гроссмейстерах как о людях с другой планеты не вполне подтвердилось, чтобы не сказать - не подтвердилось вовсе.

«Основное качество этих людей, бесполезных и упорных в своем подвиге, это отвращение ко всякой профессии, почти всегда отсутствие серьезного профессионального образования, отсутствие вкуса ко всякому ремеслу», - писал Осип Мандельштам о молодых поэтах в 1923 году. Думаю, что близко познакомившись с шахматными профессионалами, Пагель согласился бы с этим мнением, даже если никогда не слыхал о существовании такого поэта.

Пагель не любил, когда партии заканчивались вничью без его ведома. В этом случае ему казалось, что его просто-напросто обманывают, и сыгравшего вничью, не говоря уже о проигравшем, Дядюшка мог пересадить на последнюю доску. Однажды он запретил заключить мир мастеру Хартоху, игравшему за Королевский клуб едва ли не со дня основания.

«Какие могут быть ничьи? Вам нужно играть слоном туда, потом конем на соседнее поле, и дело в шляпе....» - объяснил тому Дядюшка. Нелишне заметить, что матч к тому времени уже давно был выигран с разгромным счетом, и результат партии Робби не играл никакой роли. Партия продолжалась, и когда спустя несколько ходов соперник мастера, сбив пешку на проходе, поставил свою на место неприятельской, Пагель заявил: «Партия проиграна, сделан невозможный ход».

Арбитру пришлось приложить максимум усилий, чтобы успокоить его. Матчи с участием Королевского клуба имели в судейских кругах репутацию повышенной трудности и таковыми и являлись.

Следует заметить, что несмотря на солидный стиль игры, Пагель и в собственных партиях иногда открывал игру ходом пешки на два поля от ферзевой или королевской ладьи: дебют большого значения не имеет, полагал он, а предприимчивой игрой всегда можно склонить фортуну на свою сторону. Однажды ему довелось сыграть несколько легких партий с самим Фишером. С ним он тоже несколько раз начинал игру ходами 1.h4 и 1.a4.

Хотя Дядюшка позже рассказывал, что ему удалось добиться победы в одной из партий, Вим, его секретарь, присутствовавший при встрече, не подтверждал этого. По его словам, Фишер отнесся к игре очень серьезно, громил Дядюшку беспощадно, а когда Пагель попытался смухлевать, по-ноздревски переставив фигуру на другое поле, не понял шутки, и заявил, что тут же восстановит всю партию, начиная с первого хода.

Ему нравилось манипулировать людьми, и как и многие, добившиеся финансового успеха, он думал, что знает цену людям и, наверное, действительно знал ее. К обладателям высшего звания Пагель имел все же определенный пиетет. Если с персоналом и с шахматистами низшей квалификации Дядюшка обращался как Кирила Петрович Троекуров со стремянными и псарями, с гроссмейстерами он вел себя как Кирила Петрович с дочерью Машей, обходясь с ней «со свойственным ему своенравием, то стараясь угождать малейшим ее прихотям, то пугая ее суровым, а иногда и жестоким обращением».

Какое-то время Пагель увлекался идей организации турнира, в котором, помимо его самого, участвовали бы Корчной и гроссмейстеры, выступавшие за Королевский клуб.

«Я выиграю в этом турнире все партии, - ну, может быть, сделаю парочку ничьих – с Корчным и с вами, - объяснял он Альбурту. – Я заработаю самый высокий рейтинг в мире, после чего, как Фишер, прекращу игру...»

дебют большого значения не имеет, полагал он, а предприимчивой игрой всегда можно склонить фортуну на свою сторону.

Ах, уж эти дамы! В молодые годы я был однажды с другом в Кении и мне там не очень понравилось. Завязать знакомство с дамами в Найроби было совершенно невозможно, а с проститутками нам не хотелось иметь дело. Кто-то посоветовал отправиться на рынок и просто купить там женщину. Что мы и сделали. За 400 марок. Это была замечательная покупка, мы с другом занимались с ней не только сексом, и женщина была нам очень благодарна. Уезжая из Найроби, мы продали ее за 200 марок, ха-ха-ха...

А что скажете по поводу такого поворота сюжета: Аруна, жена чемпиона мира, признается, что ее настоящее имя Арина, а ее предки были вывезены из Нижнего Новгорода несколько столетий тому назад? Уверен: ария Аруны-Арины, с рюмкой «Русского стандарта» в руке, пряной мадрасской ночью выводящей – «не спиться б, няня, здесь так душно...» - стала бы не меньшим шлягером, чем песня Светланы из «Чесс».

Вместе с руководителем советской делегации Юрием Авербахом и секундантом Исааком Болеславским на Кюрасао прибыл офицер КГБ - некто Сергей Горшков. Хотя Горшков играл в шахматы и даже принимал участие в анализах, его роль очень скоро стала ясна и всем западникам, которые стали называть того «шпион» - разумеется, за глаза. Главной обязанностью Горшкова было, понятно, наблюдение за поведением советских гроссмейстеров. Когда делегация вернулась в Москву, в написанном им подробном отчете упоминалось и посещение Виктором Корчным казино, после чего ленинградский гроссмейстер был отлучен на некоторое время от заграничных турниров.

Были у Горшкова и другие функции. В один из выходных Исаак Болеславский дал сеанс одновременной игры местным любителям. На сеансе присутствовал «шпион» и, как заметили организаторы, полученный Болеславским конверт с гонораром был тут же им экспроприирован.

В больнице Таля не навестил ни один из коллег-соотечественников, игравших в турнире. Единственным, пришедшим проведать больного коллегу, был Бобби Фишер.

Cразу после окончания соревнования в популярном американском журнале «Спорт Иллюстрейтед» появилась статья Бобби Фишера под названием «Как русские манипулируют мировыми шахматами». Вскоре аналогичная статья появилась в другом престижном журнале Соединенных Штатов - «Лайф».

Приведя количество ходов в ничейных партиях Геллера с Петросяном (21, 16, 16, 18), Петросяна с Кересом (17, 21, 22, 14) и Геллера с Кересом (27, 17, 22, 15), Фишер заявил, что ни одна из этих партий не игралась: «Перед партиями между собой они проводили время в бассейне едва ли не весь день, потом переодевались, шли в турнирный зал, садились за столики, через какие-нибудь полчаса соглашались на ничью и снова шли в бассейн или в ресторан. Если же русские оставались в турнирном зале, они открыто обсуждали мои партии, да так, что я мог слышать их. Они говорили – этот ход хорош, этот... Я читаю шахматную литературу по-русски, и хотя мой русский не бог весть какой, поверьте: говорили они не о погоде. Если я играл с другим русским, тот, встав из-за стола, порой присоединялся к обсуждению. Даже если ходы, предлагаемые ими, далеко не всегда были хорошими – слишком много поваров могут испортить и шахматный суп, – видеть это было просто противно. Я неоднократно заявлял протесты, но организаторы не предпринимали никаких действий, и это приводило меня в бешенство. Только когда стало ясно, что один из них выиграет турнир, эта практика постепенно прекратилась».

Заканчивая статью, Фишер писал: «Кто-то спросил меня: Что ты вынес из этого турнира? Вот мой ответ: Единственное: никогда больше я не буду принимать участие в такого рода соревнованиях. Вся система борьбы за звание чемпиона мира построена таким образом, чтобы титул остался у русских. Я готов играть матч с Михаилом Ботвинником из 24 партий на любых условиях. С любым призовым фондом, даже если русские заменили деньги в матче на мировое первенство голой пропагандой, и призового фонда фактически не существует. Я готов играть с Ботвинником в любое время и в любом месте. Более того, я готов дать ему в матче два очка вперед. Говорю это не из-за высокомерия; просто Ботвинник засиделся на троне и уже не является игроком чемпионского калибра...»

Любопытно, что, упоминая советских гроссмейстеров, Фишер всюду пишет «русские», хотя среди участников кандидатского турнира на Кюрасао не было ни одного представителя «коренной» национальности, как сказали бы в России в то, впрочем, как и в сегодняшнее время.

Сам Виктор Львович и сегодня считает, что на Кюрасао всё было сделано под Петросяна:

«Руководитель делегации Авербах был его другом, единственный помощник советских гроссмейстеров Исаак Болеславский вскоре стал личным тренером Петросяна и его секундантом в матче с Ботвинником. До турнира Петросян договорился, что они с Геллером сделают все ничьи. В свою коалицию они уговорили вступить и Пауля Кереса. Каждый из них получил восемь (!) дополнительных свободных дней. Что это значит в условиях марафонской дистанции, да еще в тропических условиях – объяснять не надо. Я не сразу понял, что они не будут бороться друг с другом. Помню, после короткой ничьей между Геллером и Петросяном в третьем туре спросил Геллера, у кого же они собираются в таком случае выигрывать. Тот в своей обычной манере биндюжника ответил: “У тебя!”

Статья Фишера в «Спорт Иллюстрейтед», переведенная на многие языки, не осталась незамеченной: турнир на Кюрасао стал последним турниром претендентов.

Уже на следующем конгрессе ФИДЕ были приняты новые правила: кандидатские турниры отменяются, вместо них будут играться матчи. Матчи игрались тридцать пять лет, пока не были заменены новым руководством ФИДЕ на нокаут-систему. С очень большими оговорками можно рассматривать наспех сколоченный турнир в Дортмунде (2002) как кандидатский, но потом снова вернулись к матчам.

Через несколько месяцев начинается очередной кандидатский турнир, где в два круга сыграют восемь сильнейших гроссмейстеров. Турнир состоится не на маленьком острове, а в Лондоне, но это не имеет значения: за партиями претендентов сегодня можно следить онлайн из любого уголка земного шара.

Переиграв, пусть и на скорости, все партии турнира на Кюрасао, я пришел к выводу: шахматы сегодняшнего дня не просто сильнее, но несопоставимо сильнее. Неизмеримо. Даже если в партиях полувековой давности можно найти запоминающиеся куски, видно - это другая игра.

Но между ситуацией в шахматном мире тогда и сегодня есть и какие-то общие черточки. Так же, как в то время, чемпион мира не является самым сильным игроком. Так же, как полвека назад, главным фаворитом считается самый молодой претендент, успехи которого поражают. Что совсем не значит, конечно, что именно он будет играть очередной матч на звание чемпиона мира.

Ну так и сейчас например ув.РР про Ананда говорит

До турнира Петросян договорился, что они с Геллером сделают все ничьи. В свою коалицию они уговорили вступить и Пауля Кереса. Каждый из них получил восемь (!) дополнительных свободных дней. Что это значит в условиях марафонской дистанции, да еще в тропических условиях – объяснять не надо.

Так же, как в то время, чемпион мира не является самым сильным игроком. Так же, как полвека назад, главным фаворитом считается самый молодой претендент, успехи которого поражают.