Владимирович, ну хватит уже.
Ботвиник заблуждался вполне добросовестно.
И его работы были важны для становления шахматной кибернетики, поскольку он своим авторитетом подтверждал, что создание программ сильнее людей возможно.
Научить компьютер мыслить, как человек, — задача безумная и неконструктивная. Михаил Ботвинник, написавший свой собственный шахматный алгоритм, думал, что он знает. (Кстати, единственное место, где господин Ботвинник изложен технически правильно, — это книжка "Машина играет в шахматы", в которой Георгий Максимович Адельсон-Вельский аккуратно изложил алгоритм Ботвинника. Сам Ботвинник сделать это был не в состоянии. Он был энергетиком — не математиком
В этот же визит мы побывали у Ботвинника на даче — официально Кэн Томпсон был его гостем и гостем спорткомитета, хотя обычно все шахматные программисты приглашались мной и ГКНТ. Ботвинник, как обычно, начал расписывать достоинства программы ПИОНЕР. Кэн был расстроен свалившимися неудачами, и Михаил Моисеевич попал ему под горячую руку. Томпсон сказал: “Возможно, в 70-х разговоры о шахматных алгоритмах без программ были хоть чем-то оправданы, но идет уже 1981 год. Иметь только алгоритм странновато, потому что его программная реализация — дело техники”. Ботвинник пришел в дикую ярость.
Михаил Ботвинник был очень странным человеком. Каждые два года в институте, связанном с электроэнергетикой, где он работал, рассматривалась целесообразность продолжения работы над ПИОНЕРом. И каждый раз собирался ученый совет, который решал — закрывать тему или нет. Я многим обязан Михаилу Моисеевичу, поэтому честно приезжал на заседания и рассказывал, что ПИОНЕР — это гениальная программа и она должна развиваться. После чего Ботвинник заявлял, что раз уж автор “Каиссы” хвалит ПИОНЕР, то она чего-нибудь да стоит. Ученому совету ничего не оставалось, кроме как доблестно утверждать продолжение разработки.
Мы говорим конкретно о действиях, имеющих характер мошенничества
Не знаю в чём там мошенничество, мне хобби Ботвинника кажется не только безобидным но и весьма интересным.
Утрируя Вашу мысль мы, чего доброго, можем договориться и до того, что Гитлер был гениальный художник, а "всё остальное не имеет ни малейшего значения" .
Сравнивать Ботвинника с Гитлером это конечно сильно
Конечно он вероятно участвовал в ликвидации Алехина, но это ещё не дискредитирует его - время было суровое, знаете ли.
Да и вообще почти все чемпионы мира были подонками и мерзавцами, но любим мы их не только за это
Не знаю в чём там мошенничество, мне хобби Ботвинника кажется не только безобидным но и весьма интересным.
Возможно. И я могу даже согласиться с Мариньоном, что Ботвинник добросовестно заблуждался.
Но так же можно и сказать, что и Мавроди хотел как лучше и не знал, что получится как всегда
Собссно, все наоборот, я как раз использовал эту форму, чтобы подчеркнуть абсурдность использованной Вами логики
Формула неверна, ибо Ботвинник сделал себе имя шахматами.
И только шахматами.
А Гитлер - политикой. И только политикой. Может он и марки ещё собирал, пусть филателисты ответят...
И картинки намулёванные им изучают не потому что он "художник", а потому что он - Гитлер.
Так и ботвинниковская математическая лабуда не была бы никому интересна не будь он прославленным шахматистом. Мало ли в СССР электротехников страдало хнёй во всяких НИИ, девать некуда...
При этом сам Ботвинник мог конечно вполне мнить себя учёным (а Гитлер - художником)
Но мне н"""""ть.
А Вам нет. Потому что Вы ненавидите Ботвинника.
Иначе изобличали бы грешки других чемпионов, ибо есть кого и в чём...
Формула неверна, ибо Ботвинник сделал себе имя шахматами.
И только шахматами.
А Гитлер - политикой. И только политикой. Может он и марки ещё собирал, пусть филателисты ответят...
И картинки намулёванные им изучают не потому что он "художник", а потому что он - Гитлер.
Возражение отчасти справедливое, но непринципиальное, на мой взгляд. Тем более, не так уж плохо он и рисовал.
Хотел я подчеркнуть другое, и поэтому специально довел Вашу идею до абсурда. Вы говорили, что "остальное не имеет значения". Вот я и отвечаю - имеет. Только надо это разделять. Шахматы - шахматы, а бня - бней.
Ну возьмем Фоменко для более близкой аналогии. Он вообще-то был блестящий математик. И если он известен Вам как автор "Новой Хронологии", то это просто сфера у него была не такая публичная, как шахматы.
Преувеличение. Он хороший математик и блестящий пиарщик. И, видимо, блестящий, по крайней мере - очень хороший - педагог.
"Блестящий математик" - можно сказать например об обоих Суслиных Или о Фуксе младшем.
А теперь послушаем Вайнштейна. Всю жизнь он хранил молчание, и только летом 1993 года, за полгода до смерти, решил высказаться на эту тему («Шахматный вестник» № 8–9, 1993). Вот что ответил Борис Самойлович на мой вопрос: неужели в 43-м году, зная, что Алехин участвует в немецких турнирах, Ботвинник мог думать сыграть с ним матч?
«Ботвинник думал о матче с Алехиным с 1936 года. А в 43-м, когда в войне произошел решительный перелом, он вернулся к этой мысли. И, будучи у меня в гостях (между прочим, не в первый и не в последний раз), говорил об этом. Михаил Моисеевич пишет, что обед был роскошный, но вот от вина он отказался. Да, вино он не пил, но хлеб в моем доме он ел. И человек с другим воспитанием, другой нравственной основой, вероятно, не стал бы так оскорбительно отзываться о человеке, в доме которого он ел хлеб.
Действительно, на том обеде он ставил вопрос о матче, и я ему ответил, что этот матч невозможен. На обеде, кстати, был Николай Михайлович Зубарев. И Ботвинник пишет, что говорил только я, а Зубарев поддакивал. Надо было даже его словам придать уничижительный характер! Как будто Зубарев не мог просто разделять мои взгляды… А говорил я примерно следующее. Алехин – это военный преступник, и не перед Советским Союзом, а перед Францией. Он был офицером французской армии и после капитуляции Франции перешел на сторону врага. Он стал помощником по культуре – это была его официальная должность! – гауляйтера Франка, одного из самых кровожадных гитлеровских палачей. В ответ Ботвинник сказал, что всё это, мол, несущественно…»
Таки да, для игры в матче на мировое первенство то что Алехин был военным преступником совершенно несущественно.
И то что Эйве вступил в преступный сговор по бойкоту Алехина - совершенно несущественно.
И то что Кузьмина не пустили в межзональный а взяли Смыслова - совершенно несущественно.
И то что Таль жил с несколькими женщинами сразу - совершенно несущественно.
И то что Петросян начал травлю Корчного бездарно просрав ему матч - совершенно несущественно.
И то что Спасский был антисемитом и вёл себя мерзо с руководством - совершенно несущественно.
Фишер вообще весь совершенно несущественен.
То что Карпов отжимал бабло всеми возможными способами (в том числе через свой Фонд Мира) совершенно несущественно.
То что Каспаров переходил в партии с Полгар и вступил в сговор с Крамником - совершенно несущественно.
То что Крамник не дал реванш Каспарову и закатил сортирный сканадал, "ославив" шахматы на весь мир, так что в сознании обывателя теперь слова шахматы и унитаз неотделимы - совершенно несущественно
Есть понятие целесообразности, Владимирович.
Вот Ботвинник именно им и руководствовался а не мелкими моральными атавизмами, ибо цель уже была намечена, и помешать ему на пути к ней не мог уже ни кто и ни что. Тем более, какая-то сраная мораль...
Он стал помощником по культуре – это была его официальная должность! – гауляйтера Франка, одного из самых кровожадных гитлеровских палачей.
Это нам говорит большевистский палач. Vladimirovich wrote:
Да, вино он не пил, но хлеб в моем доме он ел. И человек с другим воспитанием, другой нравственной основой, вероятно, не стал бы так оскорбительно отзываться о человеке, в доме которого он ел хлеб.
Про этот бред еще Штирлиц писал, что это дрянь, когда это было опубликовано.
Перед началом «Матча века», в котором сборная команда СССР встретилась с избранными шахматистами мира (Белград, 1970 год), югославский гроссмейстер Милан Матулович спросил у капитана своей команды Макса Эйве:
– Как это вы меня загнали на восьмую доску?
О претензии Матуловича рассказали Михаилу Ботвиннику, который представлял на восьмой доске советскую команду. Экс-чемпион мира пояснил:
– Я его понимаю: ему неинтересно играть с таким слабым шахматистом, как я.
Однако, когда дело дошло до игры, то в первой же встрече наш ветеран «прочитал» Матуловичу такую лекцию по стратегии шахмат, что партия удостоилась специального приза, а Эйве стал подумывать о замене югославского гроссмейстера запасным игроком.
В августе – сентябре 1946 года в Гронингене (Нидерланды) состоялся большой международный турнир. Среди его двадцати участников было немало выдающихся шахматистов. Пересекая границу страны-организатора, Сало Флор спросил у таможенного чиновника по-голландски:
– Кто будет первым в Гронингене?
– Макс Эйве! – мгновенно последовал ответ.
– А Михаил Ботвинник?
– Может быть и он, но только, если не будет много… пить.
После матча Алехин – Эйве (1935 год) русские мастера получили в Голландии репутацию пьющих.
Блестящую победу в турнире одержал совсем не употребляющий спиртного Михаил Ботвинник.
* * *
Белявский вспоминает, как он был дома у Ботвинника и анализировал с Патриархом некоторые его партии. Затем в разговоре с близким другом Ботвинника прозвучало мнение, что Василий Васильевич очень вежливый человек и никогда не делал ничего плохого своим коллегам. Ботвинник кивнул и сказал в своей ироничной манере, скрежещущим в таких ситуациях голосом: «Действительно, но ничего хорошего тоже!». Это был типичный сухой юмор Патриарха.
В 1933 году Флор впервые приезжает в Советский Союз. Он играет матч с молодым чемпионом страны Михаилом Ботвинником. Первая половина проходит в Москве, в Колонном зале, и на партиях матча ежедневно бывает до двух тысяч человек. Такого Флор не видел нигде! На него смотрят, как на чудо. Он выигрывает первую и шестую партии, и соревнование продолжается в Ленинграде. Энтузиазм публики здесь не меньший. После того как Ботвинник выигрывает девятую и десятую партии, овации в зале длятся пятнадцать минут, в течение которых зрители скандируют: «Ботвинник – Флор! Ботвинник – Флор!» Шахматная литература в обоих городах раскуплена вся, участников матча узнают на улице, для них забронированы правительственные ложи в театрах, а в гостиницах отведены лучшие номера.
Смыслов, Бронштейн, Спасский и Корчной вообще скептически относятся к проигрышу Флором двух партий подряд. Смыслов: «Сало рассказывал мне, что тогда в Ленинграде получил в конце матча роскошный подарок – соболиную шубу. Правда, когда он в Праге пошел к меховщику, оказалось, что шуба совсем не соболиная, а из хорька…»
Будь Ботвинник не шахматистом, а, к примеру, журналистом, какой бы она стала, сегодняшняя журналистика? Такой же, как шахматы, в которых победу куют дома вместе с командой кузнецов-компьютеров?
Если вспомнить недавнюю историю, само создание шахматного гроссмейстера подавалось не как изолированное событие в мире шахмат, напротив, это должно было стать прорывом в познании законов мышления. Широкой публике говорили: если мы научимся создавать искусственного шахматиста-мастера (на гроссмейстеров и не замахивались), то сможем создавать и искусственных журналистов, которые будут писать репортажи на уровне журналистов настоящих (то есть членов Союза журналистов), искусственных писателей на уровне настоящих членов Союза писателей, искусственных художников, композиторов, архитекторов и т.п.
Живость характера и здоровая предприимчивость великого Ботвинника стали причиной того, что он успел раньше («он любил успевать раньше – всегда и во всём»), и первым появился искусственный гроссмейстер. И даже неважно, что программа «Пионер» не сыграла ни одной партии, вернее, это-то как раз и важно: спровоцировать гонку вооружений, то есть создания шахматных программ, а самому сидеть на скамеечке и ждать, посмеиваясь, результатов – это и есть подлинное мастерство. Да и «Пионер», пусть и не играл в шахматы, но обеспечивал своего создателя настолько хорошо, насколько это было возможно в существующих обстоятельствах, а это вам не пешки двигать, это, опять же, и есть подлинное мастерство.
Все-таки, я думаю, обещания Ботвинника насчет "искусственного журналиста" не были простым обманом публики ради саморекламы. Если бы удалось создать такого искусственного шахматного мастера, какого тщетно пытался создать Ботвинник, то, может, и журналиста удалось бы создать(писателя или композитора - вряд ли). Но его более прагматичные конкуренты создали такие программы, которые в шахматы играют в сотни раз лучше "Пионера", но используют при этом настолько примитивный принцип, что вне шахмат с его помощью ничего не создашь. С мечтаниями Ботвинника эти программы вряд ли имеют много общего.
Все-таки, я думаю, обещания Ботвинника насчет "искусственного журналиста" не были простым обманом публики ради саморекламы.
Я такую мысль и стараясь провести...
Ботвинник был абсолютным дилетантом, если не скаать лохом, в этой области.
Маразм его следует из его собственных статей...
И именно это убеждает нас в том, что он просто добросовестно заблуждался, ибо иначе никогда бы не написал ту ересь, коя признается за "труды отца советской шахмтаной кибернетики". Ибо это такое позорище...
Вам бы Аристотеля хотя бы почитать... Основы логики...
Аристотель довольно примитивен. Не так туп как Платон, но всё же. Я лучше Сэлинджера почитаю или Казанцева, они о логике поболее знали...
А тут всё довольно банально - о Карпове Владимирович гадостей не пишет, а ведь Ботвинник в плане порядочности сто очков форы Толику даст.
Турнир 1936 года в Ноттингеме был одним из самых знаковых в прошлом веке. Вспоминает один из победителей его Михаил Ботвинник: «Долгое время чемпион мира Эйве был лидером, и я еле поспевал за ним. В этот критический момент состязания Ласкер неожиданно пришел ко мне в номер.
“Я сейчас живу в Москве (Ласкер после II Московского международного турнира жил в СССР), - торжественно заявил он, - и, как представитель Советского Союза, считаю своим долгом играть завтра на выигрыш против Эйве, поскольку играю белыми...” При этом вид у старого доктора был весьма встревоженный. “Что вы, что вы! – замахал я руками, - милый доктор, если вы сделаете ничью, это будет хорошо”. Ласкер облегченно вздохнул: “Ну, это дело простое”, - сказал он и, пожав руку, удалился. На следующий день Эйве, играя на выигрыш, в равном эндшпиле проглядел несложную тактическую тонкость и проиграл».
Не будем подвергать анализу эту эндшпильную позицию. Не об этом речь. И даже не о том – насколько этично было поведение вельтмейстера в партии с тогдашним чемпионом мира. Наверное, по правилам сегодняшнего дня судья должен был сделать Ласкеру замечание – ведь нынче на бланке ничего нельзя писать. Не об этом речь. О другом.
Эмануил Ласкер, зайдя в гостиничный номер Ботвииника, говорит молодому советскому чемпиону слова, на которых не задержался ваш взор. Правда ведь, не задержался? Теперь вдумайтесь в смысл вопроса престарелого чемпиона. Можно ли представить себе того же Ласкера в Гастингсе 1895 года (к примеру), заходящего в номер Тарраша и говорящего: «Зига, мы оба представляем Германию, вы думаете, я должен играть завтра с Пильсбери на выигрыш?» - «Ну что вы, Моня, - отвечает Ласкеру Тарраш. – Если вы сделаете ничью с этим выскочкой-американцем, это будет превосходно».
Никак не буду комментировать этот гипотетический, но совершенно невероятный диалог. Но когда доктор как представитель Советского Союза интересуется, играть ли на выигрыш с конкурентом своего нового соотечественника, поневоле задумаешься, как быстро влияет на любого пребывание в жестких рамках авторитарного режима. Даже очень короткое пребывание. Даже на рожденного свободным мудреца и философа.
Мне кажется, это говорит о другом. Флору шубу, Ласкеру...
Сосонко несёт какую-то херню. Что в словах Ласкера было такого?
Он просто сообщил своему новому земляку что хочет отыметь лошка Эйве (который как известно с Ласкером играть вообще не мог), Ботвинник же резонно заметил, что Эйве на подъёме (а Ласкер не особо) и зарыбить будет тоже норм.
Понятно, что Ласкер был не прочь помочь Ботвиннику обеспечить первое место, в конце концов командный дух не был ему чужд.
Думаю и на олимпиадах он бы играл неплохо...
Или о Фуксе младшем. 
