1. Во второй половине 18 века, исключая короткие периоды времени, Россия и Франция находятся в состоянии жесткого противоборства.

2. Франция пытается минимизировать влияние России, используя в качестве одного из основных инструментов турецкий, шведский и польский «рычаги».

3. Людовик ХV в инструкциях, данных назначенному в Россию послу, пишет: “Все, что может ввергнуть ее в хаос и заставить вновь погрузиться во тьму, отвечает моим интересам”

4. В 1768 г. французский посол в Константинополе успешно подбивает султана начать войну с Россией, а в 1772 г. он же убеждает шведского короля Густава ІІІ совершить государственный переворот, полностью подчинить себе парламент и решительно ослабить сторонников русской партии.

5. В инструкциях для французского посла в турции, составленных в 1769 г., говорится: “Король желает, чтобы настоящая война между Рoссией и Турцией длилась достаточно времени для того, чтобы Петербургский двор, униженный или по крайней мере истощенный, еще долго не мог и помыслить злоупотребить своим чрезвычайно выгодным положением в окружении слабых государств, дабы угнетать их и через то вмешиваться в общеевропейские дела, как он к тому стремился по окончании двух предыдущих войн”

6. Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Франция направляет военных советников в Турцию и Польшу, активно помогает польским конфедератам в борьбе с Россией

7. Пугачев дезертировал из русской армии и некоторое время скрывался в Польше наводненной французскими агентами, куда.

8. Франция во множестве посылает секретных агентов в Польшу, которые координируют свои действия с посланником. В 1765-1766 гг. Конрад-Александр Жерар отправляется к графу Браницкому для поддержки противников русской партии. В 1768 г. драгунский капитан шевалье Пьер де Толь де Домек едет к Барским конфедератам, выступившим против короля Станислава-Августа Понятовского (ставленника русских). В 1769 г. лейтенант де Шатофор привозит епископу Каменецкому деньги для конфедератов, чтобы сильнее разжечь войну против России, а затем направляется в Молдавию; его намереваются использовать для связи между Дюмурье и Валькруассаном. Потом наступает черед кадровых военных, которых посылают для преобразования ополчения конфедератов в регулярную армию (Это деятельность военспецов). В 1770 г. их возглавляет полковник Шарль Дюмурье , будущий генерал Революции. После того, как потерпев поражение от Суворова под Ландкороной, он в 1771 г. покидает Польшу, ему на смену посылают барона де Виомениля с двадцатью офицерами (семеро из них попадут в русский плен!). В тот же 1771 год шевалье де Мирине доставляет графу Огинскому деньги для конфедератов.

9. И вот возвратившись из «дружественной» Польши. Пугачев в 1772 появляется на Яике и агитирует казаков пойти на Кубань и переметнуться к Турецкому султану, соблазняя имеющимися у него деньгами. Это прямая деятельность шпиона и агента влияния! Факт неопровержимый!

Здесь мы откроем скобки и посмотрим, как именно Пугачев ведет себя, придя на Урал.
Ниже приведены выдержки из допросов собеседников Пугачева из 3-хтомника Н.Дубровина «Пугачев и его сообщники». Они посвящены началу его подрывной деятельности, до того момента, как он объявил себя уцелевшим государем Петром Федоровичем.
Было бы очень интересно услышать, если возможно, альтернативное объяснение его поведения не предполагающее версию о Пугачеве как о лазутчике.

1772 год. Пугачев, возвращаясь из Польши, по дороге на Урал встречается в Мечетной слободе (ныне г. Пугачев Саратовской области) с раскольничьим старцем Филаретом.

Филарет: Яицким казакам великое разорение и они помышляют бежать к Золотой мечети (местность на берегу Каспийского моря, где якобы существовала вольная казачья община)
Однако Пугачев знает, что нужно действовать иначе: Нет, лучше бежать туда, куда бежал Некрасов (т.е. передаться Турции)

Разговор Пугачева в пути из Мечетной слободы на Яик с попутчиком Семеном Филипповым:
Пугачев: Что, Семен Филиппович, каково жить яицким казакам?
Филиппов: Им от старших великое разорение и многие уже разбежались
Пугачев: Не за рыбой я на Яик еду, а за делом. Я намерен подговорить яицких казаков, чтобы они, взяв свои семейства и от меня жалованья по 12 рублей, бежали на Кубань и поселившись на реке Лабе отдались в подданство турецкому султану. У меня оставлено на границе товару на 200 тысяч рублей, которым я бежавшее Яицкое войско и коштовать буду. А как за границу перейдем, то встретит нас турецкий паша и даст еще до 5 миллионов рублей. Ты сам видишь, какое ныне гонение на яицких казаков, так я хочу об этом с ними поговорить, согласятся или нет идти со мной на Кубань… Я буду у них атаманов войсковым
Филиппов: Пожалуй за деньги они атаманом тебя сделают и пойдут с тобой с радостью.

10. Ну а дальше начинается «крестьянская» война…Письмо, направленное во французское посольство в Константинополе графу де Сен-При:

"Король направляет к вам офицера Наваррского полка. Вы должны как можно скорее отправить его с необходимыми инструкциями и 50 000 франков для так называемой армии Пугачева... Не жалейте ничего для того, чтобы нанести решающий удар, если к тому представится случай. Нет такой суммы, которую король не предоставил бы ради осуществления наших замыслов... Так как во всех провинциях царицы много недовольных, которые ждут лишь случая, чтобы восстать". Письмо также содержало инструкцию для турок - предпринять удар против русских на Кавказе, чтобы выдвинуться в сторону Кубани для соединения с "армией Пугачева"!!!

11. Вряд ли Франция ожидала завоевать Россию армией Пугачева. Цель была - объединить ее усилия с турецкой армией для нанесения максимального урона, что не удалось благодаря деятельности российской дипломатии и военных.

12. А в это время в столице Российской империи арестован полковник русской службы Франсуа Анжели. Француз в намерении взбунтовать русские полки в Ливонии, захватить Ригу, а затем Петербург, вовлекая в восстание крестьян, и провозгласить великого князя Павла императором. “Газет де Франс” тогда поведала миру, что он поддерживал сношения с Пугачевым и с казаками на Волыни.

13. Посол в Константинополе граф де Сен-При (или Сен-Приест) сообщал, что после поражения одного из отрядов Пугачева в Турцию добрались два французских офицера – выжившие «военспецы» возвращаются на родину.

14. Французы надавили на Порту, чтобы турецкие воска пошли на помощь маркизу Пугачеву. Граф де Сен-При из Вены пишет князю де Рогану в Константинополе: "Французские офицеры шлют эстафету за эстафетой из турецкой армии, которая должна предпринять диверсию в России в пользу Петра III..." Но, увы и ах! Турецких союзников восставших "общинных крестьян" побивает злобный антиобщинный полководец Петр Румянцев, форсировавший Дунай и вынудивший султана подписать Кючук-Кайнарджийский мир.

15. Восстание подавлено. Суворов везет Пугачева в клетке в Москву к месту казни.

Французы посредством Пугачева, видимо, действительно первоначально попытались сделать из яицких казаков подобие «некрасовцев» - то есть вооруженные русские формирования на службе врага – Турции. Но стелить турецкому султану охотников нашлось мало… К тому же и Пугачева вскоре повязали тогдашние спецслужбы, и после побега игру пришлось перенаправить в русло внутрироссийского восстания.

Иностранная помощь оказывалась Пугачёву сразу по нескольким направлениям. Известно, что в штабе Пугачева постоянно присутствовали иностранные, а именно, польские военспецы. Ещё бы, Пугачёв с его нечеловеческой жаждой власти был очередным самозванцем-"Лжедмитрием", неуёмную разрушительную энергию которого можно было использовать для продвижения геополитических интересов Речи Посполитой на Востоке. Истоки контактов Пугачёва с иностранными спецслужбами следует искать еще во времена его заграничных казачьих походов в период Семилетней войны и загадочной истории, связанной со старообрядческими делами Пугачёва. Известно, что все серьезные антигосударственные выступления XVII—XVIII вв. возглавлялись и финансировались старообрядцами. Это и бунт стрельцов, и бунты Разина и Пугачева. Очевидно, европейские агенты взяли это обстоятельство на заметку задолго до начала событий 1773-75 гг.

Война против российского государства велась и на информационном фронте. К примеру, авторитетное французское издание «Газет де Франс» говорит о предводителе восстания не иначе, как об императоре Петре III. Как это знакомо, не правда ли! Как-то странно, что о Пугачёве и его последователях не писали как о поборниках демократических и общечеловеческих ценностей, вставших на защиту униженного народа в его борьбе с «кровавым режимом»… Впрочем, главные учителя демократии в то время ещё ходили, что называется, под стол пешком, зато в Европе все было уже по-взрослому. Французы мечтали об ослаблении России, так как в этот период именно они были главным нашим оппонентом в Европе. Не желая вступать в прямую конфронтацию с Россией, Франция ведёт активную антироссийскую игру, подталкивает турок к новому конфликту, поддерживает антироссийские настроения в Швеции, ещё не забывшей горечи поражения в Северной войне. Людовику ХV «выгодно всё, что может погрузить Россию в хаос и прежнюю тьму». Французские резиденты в Вене и Константинополе ведут работу по переправке в Россию некого офицера Наваррского полка с инструкциями для бойцов армии, борющейся с режимом Екатерины, армии «Петра III». Сумма «гранта» составляла 50 тысяч франков. Не грабежами едиными… Пугачёв снабжал армию провиантом и боеприпасами, вёл активную пропагандистскую деятельность среди населения. На какие, спрашивается, средства? Ещё Пушкин писал о семнадцати бочках медных монет с портретом Петра III и девизом, написанным по-латыни: «Я воскрес и начинаю мстить».

Известно, что к финансированию Пугачёва приложила руку и Османская империя - русско-турецкое противостояние было близко к развязке, вырисовывались перспективы освобождения от османского владычества православных Балкан с последующим воссозданием греческой империи, целиком подконтрольной России – всё это были реальные геополитические перспективы, столь радужные для России и всей православной цивилизации... Пугачёв появился очень вовремя для турок, он возник так же кстати, как спустя 150 лет возник товарищ Ульянов. Оба деятеля были отменными пораженцами. И в 1773-75гг., и в 1917 году, в тылу у действующей армии был фактически открыт второй фронт, а в вооружённых силах велась активная антигосударственная пропаганда. Не веди Россия внутреннюю войну, она не была бы вынуждена ускорить подписание мирного договора с Турцией и пойти на серьёзные уступки побеждённым османам. Военные победы над Турцией были однозначными, но Россия, благодаря бунту «легитимного императора», не смогла в полной мере воспользоваться её плодами. Пугачёв выполнил свою работу и пошёл на плаху, а жаждущая ослабления России Франция и разбитая Суворовым и Румянцевым Порта были более чем удовлетворены. Россия получила очередной бунтарский урок, который она, к сожалению, не усвоила. На очереди были декабристы, народовольцы, эсэры, большевики...

Действительно, это только в учебниках, по которым учились поколения нынешних 40–50-летних, всё было просто и гладко, как всегда бывает на бумаге, получившей официальное одобрение. Версия была однозначно прогрессивной: казак Емельян Пугачёв возглавил восстание народных масс, доведённых до отчаянья обострением классовых противоречий российского беспредельного феодализма. От Пугачёва прослеживалась кривая роста революционных настроений. От Емельяна к Радищеву, от того к декабристам, – тем, кто разбудил Герцена. Ну, а дальше – разночинцы, народники, большевики и торжество всеобщего счастья. Концепция выглядела завершённой и единственно правильной. А Пугачёв оставался в ореоле народного героя и мученика за идею всеобщего равенства и свободы. Такая вот народность без самодержавия и православия.

Сомнения в целостности такой исторической картины появились уже позже. При том, что разобраться в странном стечении обстоятельств «русского бунта, бессмысленного и беспощадного» стремился ещё Пушкин. Однако ни тогда, ни гораздо позже официальных документов, освещающих многие теневые перипетии тех кровавых и трагичных для России событий, найдено не было. Собственно, и сейчас почти невозможно получить доступ к «Делу Пугачёва», словно есть ещё нюансы, открытые следствием, обнародование которых может революционно поменять наше представление о ходе отечественной истории в целом.

Повторим, вокруг фигуры Пугачёва витает немало тайн. Даже сам факт заключения навечно в крепость всей его семьи, включая и его военно-полевую жену «царицу Устинью», рассматривается иногда как лишнее доказательство желания властей заступить путь распространению нежелательной информации. Кто-то даже уверен, что вождь восстания и казак Емелька – это два совершенно разных человека. И что для прикрытия просто использовали биографию некоего Пугачёва. Но это недоказуемо.
А вот прямое иностранное покровительство Пугачёву – факт уже доказанный вполне документально. Давно было известно о присутствии в военной коллегии бунтовщиков польских офицеров, видевших в лице Емельяна инструмент, хорошо приспособленный для того, чтобы создать трудности геополитическому сопернику Речи Посполитой – России. Однако теперь выясняется, что человек, известный как Пугачёв, был разменной монетой в куда более глобальной игре.

Причём истоки его контактов с иностранными контрагентами можно и нужно искать даже не во времена его заграничных походов в составе казачьих полков, – но в его странных скитаниях под Черниговым и Гомелем, где на реке Иргиз он вошёл в контакт с эмигрировавшими в эти земли старообрядческими общинами, которые в тот момент обильно подпитывались разного рода европейскими недоброжелателями России. Не исключено, что именно тогда Пугачёв прошёл свои первые бунташные университеты. А заодно стал известен сотрудникам «особых канцелярий» ряда стран Европы. Не случайно уже через год Пугачёв в первый раз пытается поднять восстание на Яике. Восстание неудачное, но ученик, видимо, спешил продемонстрировать полученные навыки.
Тем временем не существующая ныне «Газет де Франс» две сотни лет назад на полном серьёзе пишет о вожде восставших как об императоре Петре. Почему эту версию распространяет именно французская, по сути, официальная правительственная газета? А всё очень просто! Именно Франция в тот исторический период выступает главным оппонентом растущей русской империи. Она фактически подначивает Турцию, подталкивая Порту к новой войне с Россией. Вредит российским интересам в той же Польше. Поддерживает антироссийские силы в Швеции, всё ещё жаждущей реванша за поражение в Северной войне.

Действительно, откуда у емельянова войска были огромные средства, из которых он оплачивал не только своих военных специалистов и советников, но и самую настоящую пропагандистскую кампанию? Его «прелестные письма», которые сейчас бы назвали агитационными листовками, напечатаны были в хороших типографиях и стоили очень приличных денег.
Известно, что, когда Пушкин писал о найденных в пугачёвской ставке в Бердской слободе семнадцати бочках медных монет, он уже выражал сомнение в том, что бунтовщики могли бы самостоятельно чеканить монету с портретом Петра III и латинским девизом: «Я воскрес и начинаю мстить». Речь шла о деньгах, однозначно приготовленных в дворянской Франции, ещё не подарившей миру лозунг «свобода, равенство, братство», но отчего-то всем сердцем вставшей на сторону «мужицкого царя» в далёкой России.
Впрочем, у Емельяна были и другие источники финансирования. Как докладывали канцлеру Панину, знатную сумму денег Пугачёв получил и от Порты, то есть Оттоманской империи. Спустя сто сорок лет немецкий генеральный штаб профинансирует Ленина сотоварищи, осознав в его лице также немалую разрушительную силу.

Понятно, почему турки с лёгким сердцем финансировали пугачёвский бунт. Шла очередная русско-турецкая война. Суворов и Румянцев громили некогда грозную турецкую силу, а Екатерина Великая уже мыслила геополитическими масштабами: освободить от турецкого владычества Грецию, Балканы, воссоздать греческую империю и посадить там на трон своего внука Константина. Недаром мальчику дали имя византийских императоров. Но Емельян фактически открыл в тылу у нашей армии второй фронт. Не только оттягивая кадровые войска с фронта, но и чисто по-большевицки ведя антиправительственную пропаганду в среде солдат различных сибирских и уральских гарнизонов.
Да мало того, что правительство вынуждено было ослаблять турецкий фронт, но армия Пугачёва, которая и так не была вооружена дрекольем и косами, захватывает основные заводы на Урале. Предприятия, которые сейчас однозначно отнесли бы к военно-промышленному комплексу. То есть по боеспособности армии стараниями бывшего хорунжего наносился многоцелевой удар.

Не удивительно, что конвоировал пленного Емельяна сам великий Суворов, добивший со своими силами быстрого реагирования остатки пугачёвцев. Екатерина покровительственно потрепала великого полководца по плечу, заявив, что он, мол, явился только для того, чтобы получить награды. Но сам факт, что ударные силы были посланы для подавления «бунта», говорит о том, что в Петербурге прекрасно сознавали, во что может вылиться пугачёвщина, если процесс её подавления элементарно затянется, обеспечив нашим геополитическим недругам широкое поле для разного рода подрывной работы и дипломатических манёвров. В конце концов, Пугачёв или та фигура, которую за него было бы выгодно выдать в решающий момент, мог бы получить и дипломатическое признание от ряда недружественных нам держав.

В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремесла 1. Он был свидетелем усмирения мятежа и казни зачинщиков, уходил на время в Иргизские скиты; оттуда, в конце 1772 года, послан был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у казака Дениса Пьянова. Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещал он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья. Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких казаков из Москвы идут два полка и что около Рождества или Крещения непременно будет бунт. Некоторые из послушных хотели его поймать и представить как возмутителя в комендантскую канцелярию; но он скрылся вместе с Денисом Пьяновым и был пойман уже в селе Малыковке (что ныне Волгск) по указанию крестьянина, ехавшего с ним одною дорогою 2.

Сей бродяга был Емельян Пугачев, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников.

15 ноября 1774 года, в Москву, в железной клетке, доставили Емельяна Пугачёва, с именем которого связана крестьянская война в России и последний перелом в мировой истории, закрепивший власть династии Романовых на огромной территории Российской Империи. Сегодня узнать правду о восстании Пугачёва практически невозможно, поскольку в 1775 году в России запретили всякое упоминание даже имени Пугачёва, но некоторые факты все же дошли до нашего времени.

Не исключено, что фамилия «Пугачёв» вовсе и не фамилия, а придуманное властями прозвище (от слова «пугало» или «пугач»). Это традиционный пропагандистский приём того времени – вызвать негативные ассоциации с именами неугодных личностей. Так же было и с царём Дмитрием Ивановичем, которого наградили прозвищем Отрепьев (от «отребье»).
Но есть и другая версия, по которой настоящий Емельян Пугачёв, - человек буйный, на язык невоздержанный, имевший привычку бродяжничать и большим умом не отличавшийся, в 1773 году умер в казанской тюрьме, а из тюрьмы под его именем бежал другой, который и назвал себя императором Петром III. А успешно его восстание было потому, что за ним тянулся то ли турецкий, то ли польский, то ли французский след. Впрочем, каждая из этих стран имела свой интерес в том, чтобы ослабить Россию.

Императрица Екатерина прекрасно понимала серьёзнейшие проблемы геополитического характера, которые могло повлечь за собой восстание. Поэтому на подавление его привлекли самого Суворова. Мало того, - великий полководец лично конвоировал Пугачева в Москву, где палач и отрубил ему голову. Это позволяет понять важность персоны Емельяна Пугачёва, и осознать тот факт, что расценивать поднятое им восстание как «бунт» не получается. Восстание Пугачёва – гражданская война, определившая на том этапе будущее Империи.

Что касается “продажи Руси полякам” и “уничтожения православной веры” – ни малейших следов подобных предприятий не смогли отыскать и самые ярые недруги Лжедмитрия. Наоборот, все свидетельствует, что Лжедмитрий собирался царствовать всерьез и надолго, не уступая и пяди земли бывшим “покровителям”. Очень быстро в Москву приехал польский посол Гонсевский, официально – чтобы поздравить царя с восшествием на престол, а неофициально – напомнить о данных Сигизмунду обязательствах. Посол получил, как говорится, от ворот поворот. От территориальных уступок (которые некогда обещал) Лжедмитрий отказался, уверяя, будто “недостаточно крепко сидит еще на царстве, чтобы принимать такие решения”. Войну со Швецией, как ранее обещал королю, тоже не развязал – по той же причине. Более того, потребовал, чтобы впредь в официальных посланиях его именовали императором. По дипломатическим правилам того времени это означало, что московский царь требует от короля Сигизмунда признать Речь Посполитую стоящей на ступеньку ниже России…

Примерно так же обстояло дело и с Юрием Мнишеком, мечтавшим стать русским магнатом. Лжедмитрий щедро наградил его деньгами (поведение молодого царя убеждает, что он был искренне влюблен в Марину), но вместо обещанных в полное владение Новгорода И Пскова не пожаловал будущему тестю ничего.

Вслед за тем настала очередь папы римского разочароваться в своем протеже. Когда он собрался было направить в Москву посла, официально, с верительными грамотами, первым, кто воспротивился этой идее, был король Сигизмунд, и он сумел папу отговорить. Вместо посла в Москву выехал молодой итальянский дворянин Алессандро Рангони, племянник одного из римских нунциев.

Лжедмитрий устроил ему пышную встречу с пушечной пальбой и колокольным звоном, угостил на славу в Кремле – и побыстрей выпроводил назад. Далее начинается затягивание игры – папа еще питает какие-то надежды, а Лжедмитрий с деланным простодушием сетует на устоявшийся порядок вещей, который он в одиночку переломить не в состоянии.

В сентября папа пишет Лжедмитрию пространное письмо, убеждая, что католическая вера – единственно правильная. В своем ответе Лжедмитрий вовсе не касается вопросов веры, а решает насущие проблемы – просит папу повлиять на германского императора, что бы тот выступил против турок совместно с русскими, а кроме того, вновь заявляет о твердом намерении величаться императором. И наконец, просит у папы инженеров, специалистов в военном деле, пушечных дел мастеров.

Позже в Москву возвращается иезуит Лавицкий, служивший “дипкурьером” между Москвой и Ватиконом, но в ответ на новые напоминания о былых обещаниях Лжедмитрий просит, чтобы Лавицкий разместил где-нибудь в Европе заказ… на печатание православной литературы на славянском языке. Более того, в Кремле Лавицкий встречает среди ближайшего окружения царя лютеран, братьев Бучинских, которые по прямому указанию Лжедмитрия готовят посольство в протестантскую Англию, что бы нанять там военных и технических специалистов. Он также узнает, что Лжедмитрий только что послал православным иерархам во Львов, находящийся по юрисдикцией короля Сигизмунда, богатые подарки и грамоту, в которой хвалит их за защиту православия; а еще потребовал, чтобы православную веру приняла его невестка Марина.

Настал момент, когда и король Сигизмунд, и папа римский больше были не в состоянии обманывать себя. Обоим стало совершенно ясно, что своих обещаний новый царь выполнять не собирается. Единственное, чего от него удалось дождаться, — это устройство для находящихся в царской свите католиков домового костела (Лжедмитрий резонно заявил боярам: если они сами в свое время разрешили живущим в Москве лютеранам устроить церковь и открыть школу, чем хуже поляки и литовцы, которым негде молится?) Но на этом все и кончилось. Марина Мнишек, прибыв в Москву, вынуждена была принять причастие по православному обряду, а по меркам того времени, это был крайне важный и многозначительный шаг…

И вот тут-то начинаются сложнейшие политические игры. Князья Шуйские и Голицыны через верных людей вступают в переписку с королем Сигизмундом, сетуя, что тот навязал им в цари совершенно неподходящую личность, а посему они, князья, намерены в ближайшее время свергнуть самозванца и на его место посадить… сына Сигизмунда, Владислава!

По всем юридическим нормам, князья совершают государственную измену. Что бы ни было в прошлом, на данный момент Лжедмитрий – законный, легитимный государь, венчанный на царство главой православной церкви, приглашенный на трон Земским собором из представителей всех сословий. Шуйские и Голицыны – государственные изменники…

Однако короля Сигизмунда такие тонкости не заботят, потому что под ним шатается трон. В Речи Посполитой возникла сильная оппозиция, недовольная Сигизмундом из-за его женитьбы на австрийской принцессе, эрцгерцогине Констанции Габсбург, в чем многие справедливо усматривают усиление “немецкой партии” в стране. Посланцы оппозиции уже побывали тайно в Кремле и предложили Лжедмитрию… корону Речи Посполитой! Лжедмитрий дал согласие. Разведка Сигизмунда узнала об этих переговорах и о плане создания единого московско-польско-литовского государства с царем Дмитрием на престоле.

Перехожу к заключению: Лжедмитрий I не был “убит возмущенным народом, протестующим против польского засилья” – его ликвидировали мятежники, действовавшие с ведома и согласия короля Сигизмунда, для которого Лжедмитрий внезапно стал опаснейшим соперником. Шуйские преследовали свои цели, Сигизмунд свои. Но оба действовали заодно…

Вскоре после Мартынова дня на помощь путивльскому воеводе Истоме Пашкову прибыл опытный витязь Иван Исаевич Болотников, пройдя со своими силами через Комарицкую волость, Калугу и далее к Москве до Котлов3). Всю область, которую он прошел, он привел к присяге Димитрию и усилил значительно свое войско.

о рождению Болотников был московитом4), но в юности был взят в плен татарами (против которых московиты ежегодно были вынуждены воевать) и продан в Турцию. Там он был прикован на галере и несколько лет должен был исполнять тяжелую грубую работу и, наконец, был освобожден немецким судном, которое перехватило турок на море, и привезен в Венецию. Оттуда через Германию он пришел в Польшу и узнал об удивительных изменениях, происшедших в его отечестве во время его отсутствия.

Когда он узнал, что его государь царь Димитрий ускользнул от московских убийц, пробрался в Польшу и теперь находится у воеводы Сандомирского, он представился ему. После того как тот, который выдавал себя за Димитрия, его npоэкзаменовал и порасспрашивал: кто он такой, откуда пришел, куда направляется, и увидел из его ответов, что он опытный воин, тогда спросил он его, не хочет ли он служить ему против соотечественников-убийц и клятвопреступников-злодеев.

Когда Болотников ответил, что он готов биться за своего наследного государя, тогда Лжедмитрий сказал ему: "Я не имею пока возможности много дать, возьми 30 дукатов, саблю и шубу... и отправляйся с этим письмом в Путивль к князю Григорию Шаховскому5), который из моих сокровищ даст достаточно золота и назначит тебя воеводой и командующим над несколькими тысячами войск, с которым ты начнешь наступать вместо меня и с помощью божией попытаешь счастья против моих неверных подданных. Скажи там, что ты меня здесь в Польше... видел и говорил со мной и получил из моих рук это послание". С этим письмом и подобным известием Болотников кратчайшим путем прошел в Путивль и был принят здесь с большой радостью, так как возбужденные путивляне твердо поверили, что Димитрий (как им говорил князь Григорий) действительно бежал и жив и что они поэтому тем горячее будут бороться против изменников, и ради него, Дмитрия, не пожалеют своей крови и имущества, хотя это, конечно, не был истинный Димитрий, а снова поставленный от Польши самозванец.

Московские жители послали в лагерь к Болотникову своих людей и через них потребовали, что если Димитрий (который был ранее в Москве) жив и находится при нем в лагере или где-либо, то он должен его им представить в лицо... Болотников ответил: "Царь воистину живет в Польше и будет скоро здесь".

Публикуемые материалы исключают какие-либо сомнения в том, что в дипломатической борьбе за пересмотр условий перемирия 1667 г. польская сторона возлагала большие надежды на внутренний кризис в России, на возможное ее ослабление. Дело дошло до того, что в одной из корреспонденции сообщалось о намерении Разина просить Польшу не оказывать помощи царю и об обещании при этом условии вернуть сейму земли и города, отошедшие к России по Андрусовскому перемирию.

Ту же позицию занимала и Швеция. К сожалению, мы не располагаем, за небольшим исключением, корреспонденциями из шведских газет, но то, что известно из немецкой и французской прессы и зафиксировано в русских «Ведомостях», недвусмысленно говорит, что и шведское правительство в расчете на ослабление России готовилось вырвать уступки с ее стороны. А «Ведомости» сообщают о том. что шведский король питал намерение оказать военную помощь Разину. Зарубежная печать писала о подобных планах и со стороны персидского шаха (см. с. 137). Наконец, степень беспомощности царского правительства намеренно преувеличивалась в известиях, отражавших мнение кругов, заинтересованных в ослаблении Русского государства (польские и шведские власти, верхи немецкого населения прибалтийских городов).

К началу 1790-х годов обстоятельства складывались так, что все враждебное Екатерине II в России и за границей так или иначе было связано с масонством.

То, что обвинение масонов в «уловлении в свою секту» Павла Петровича было выставлено Екатериной II не первым, а четвертым пунктом, понятно, так как очевидно, что императрица явно не хотела привлекать к нему излишнего внимания. Но вот что интересно: все шесть пунктов прямо направлены исключительно против масонства, представляя собой, по сути дела, суровый обвинительный акт против ордена.

Известно, что Екатерина II и ее сын не ладили друг с другом. Причин тому было много, в том числе и чисто человеческого плана. Несходными были и политические устремления матери и сына. В отличие от Екатерины II, воспитанной на идеях французского Просвещения, воспитание Павла Петровича происходило в другой обстановке и совершенно ином духе. С детства он был окружен масонами и воспитывался ими в соответствующем духе. Что побудило Екатерину II поручить воспитание сына масону Никите Панину - об этом можно только догадываться.
Важнее другое: добрых чувств по отношению к матери и ее царствованию своему воспитаннику он так и не внушил.

Навязчивым стремлением русской аристократической группировки, начиная с 1760-х годов, было введение в России конституционного правления. Уже сразу же после воцарения Екатерины II в 1762 году Н.И.Панин попытался навязать ей разработанный в узком масонском кругу свой конституционный проект (конституция Н.И.Панина), который, однако, государыня решительно отклонила. Неудача не обескуражила Н.И.Панина и его единомышленников. Взоры их обратились теперь к сыну императрицы наследнику Павлу Петровичу, в лице которого они видели будущего законного, в отличие от узурпировавшей трон Екатерины II, монарха, управляющего вверенным ему царством на основе «непреложных государственных законов». «Вельможная группировка, - пишет О.Ф.Соловьев, - не собиралась складывать оружия, делая ставку на приход к власти по достижении совершеннолетия в 1772 году цесаревича Павла Петровича».

Идеологическим и организационным средством, способствовавшим реализации этой цели, аристократическая группировка «считала масонские ложи, которым придавалось возрастающее значение как во внутриполитическом, так и в международном плане, учитывая связи с организациями ордена в других странах» [653]. Крайне важно в этих условиях было как можно прочнее привязать Павла Петровича к ордену, в связи с чем встает вопрос о масонстве самого наследника. Посвящение его И.П.Елагиным произошло, скорее всего, летом 1777 года и, во всяком случае, не позднее 1779 года. Как полагал Е.С.Шумигорский, известие это может считаться наиболее правдоподобным [654].

Безусловно, прав был поэтому историк С.П.Мельгунов, который отмечал, что Павел I «более, чем кто-либо из царей, был связан невидимыми нитями с масонством» [668]. Очевидно, что существование в 80-е годы в России «прусской партии» в лице Павла Петровича и московских розенкрейцеров, пытавшейся играть роль внутренней консервативной оппозиции к Екатерине II, не должно вызывать больших сомнений.

Ожидалось, как уже отмечалось, что император разрешит возобновить прерванные ранее масонские работы. Однако этого так и не произошло. Причина, очевидно, в том, что среди ближайшего окружения Павла, наряду с ревностными масонами (Н.В.Репнин, А.Б.Куракин, Г.П.Гагарин) оказалось немало и противников их: А.А.Аракчеев, И.П.Кутайсов, Ф.В.Ростопчин. Последний, в частности, воспользовался своей близостью к императору и сообщил ему об одном масонском ужине начала 90-х гг., когда братья-масоны якобы бросали жребий, кому убить императрицу Екатерину II [703]. Разговор этот неприятно поразил впечатлительного Павла I. Но по большому счету, дело здесь было все же не столько в посторонних влияниях на Павла I, сколько в его принципиальной позиции. При всей несомненной симпатии к масонам, учение их устроить Павла Петровича как самодержавного государя едва ли могло как противное «началам абсолютной его власти» и излюбленному им полицейскому характеру государственной жизни, - считал Е.С.Шумигорский [704]. Хорошо знакомый с масонским учением, Павел I, по его словам, еще будучи наследником возненавидел в их деятельности «проявление общественной силы, независимой от верховного правительства» [705]. Трудно не согласиться с этим мнением.

В 1798 году Павел I принимает титул магистра католического полумасонского ордена Мальтийских рыцарей [706]. «Масоны не могут считать своим суверенный Мальтийский орден. Ведь это религиозный орден католической церкви», - пишет современный исследователь В.Л.Захаров [707]. Думается все же, что более прав здесь А.Н.Пыпин. «Мальтийские рыцари, - отмечал он, - не масоны, но орден их во многом схож с духовным предшественником масонов - католическим орденом тамплиеров» [708]. В западной историографии со ссылкой на официальные документы ватиканских архивов утвердилось мнение, что в обмен на признание его со стороны Ватикана Великим магистром ордена Святого Иоанна Павел I будто бы обещал переменить веру, то есть перейти в католичество или, во всяком случае, содействовать объединению католической и православной церквей под властью римского папы. «Я католик сердцем», - якобы признавался Павел I в одной из конфиденциальных бесед в Петербурге в ноябре 1800 года с иезуитом патером Грубером [709].
Наши историки относятся к этой версии скептически, справедливо полагая, что речь может идти всего лишь о тонкой политической игре Павла I, связанной с его желанием добиться официального признания со стороны римского папы великим магистром Мальтийского ордена. «Вместе с тем, - добавляет к этому современный исследователь Петр Перминов, - вполне очевидно, что в этой политической игре Павел I был готов дойти до опасной черты» [710].

Новое увлечение императора, несомненно, отдалило его от русских масонов.
Об официальном разрешении на открытие их работ в этих условиях нечего было и думать. Надежды братьев на приход в лице Павла I своего масонского царя рушились как карточный домик. Более того, мы имеем ряд иностранных свидетельств (все они относятся к 1797 году) о запрещении Павлом I масонских лож в России [711]. Современный исследователь Всеволод Сахаров также однозначно придерживается этого мнения, хотя и называет другую дату запрета масонских лож Павлом I - 1799 год. Однако и он связывает этот запрет с увлечением Павла I орденом Мальтийских рыцарей [712].

Заговор против Павла I созревал в масонских кругах, в масонском подполье, отмечает в связи с этим современный исследователь Олег Платонов [713].
Действительно, среди участников заговора было немало членов масонских лож: И.Вяземский, В.Мансуров, П.Кутузов, П.Толстой, Б.Голицын, Н.Бороздин, Я.Скарятин, братья Платон и Валериан Зубовы. Масоном (ложа «Искренность» в Москве, 1786) был и полковник А.Л.Беннигсен, возглавивший группу офицеров (братья Зубовы, князь Яшвиль, Татаринов, Скарятин и др.), которая, собственно, и умертвила Павла Петровича. Видную роль среди заговорщиков играл военный губернатор Санкт-Петербурга - Петр-Людвиг (Петр Алексеевич) Пален. Но П.-Л.Пален был всего лишь, если можно так сказать, больше техническим руководителем заговора. Вдохновителем же его была масонская аристократическая группировка во главе с бывшим российским послом в Англии Семеном Романовичем Воронцовым (член петербургской ложи «Скромность»). К числу вдохновителей и организаторов заговора можно отнести и графа Н.П.Панина, стоявшего во главе Коллегии иностранных дел [714].

Однако однозначно толковать события 11 марта 1801 года как исключительно масонский заговор [715] рискованно. Недовольство крутым нравом Павла I выражали в это время не только масоны, но и большая часть тогдашней правящей российской элиты. Да и политика сближения с Францией, которую проводил незадолго до своей смерти Павел I, явно шла вразрез с устремлениями русского дворянства, ориентированного (прежде всего экономически) на дружбу с Англией. Однако и доводы в пользу существования масонского заговора тоже весьма весомы.

Сегодняшний мир подобен граниту. И как гранит является порождением лавы, так и наш мир – порождение Истории. Она долго кипела, прежде чем представить нашему взору мир таким, каким мы его видим на данный момент…Закономерным будет вопрос: «А причём здесь Польша?». Ответить довольно просто, если немного перефразировать выражение «история – это история войн» в «история – это история противостояний». Так вот, Польша участвовала в противостоянии, важность которого трудно переоценить, она боролась за звание Великой Континентальной Империи. И боролась она ни с кем другим, как с Россией.

И сейчас мы разберёмся в причинах современной ненависти Польши к России. Ведь этот вопрос будоражит сознание российской общественности далеко не первый год, и далеко не все понимают первоисточник такого враждебного отношения к нам польского народа и их государства.

С чисто исторической точки зрения Польша – настоящее сокровище, древнее государство. Становление польской государственности относится аж к IXвеку н.э. Действительно впечатляет.

Начало вражды России и Польши - конфликты Польского княжества и Киевской Руси X-XI столетий. Стоит сказать, что конфликты были жестокие, борьба за будущую ведущую роль в мире уже тогда достигла крупного размаха, однако победителя тогда выбрать не удалось. Войны шли с переменным успехом, попытка Польши хитростью захватить Русь не увенчалась успехом: Болеслав Храбрый попытался уничтожить Русь изнутри, поддержав власть Святополка Окаянного во время восстания князя Ярослава, в будущем прозванного Мудрым, однако замысел провалился.

Русь гораздо раньше Польши начала страдать от феодальной раздробленности и стремительно слабла, особенно после смерти Владимира Мономаха из династии Рюриковичей, последнего человека, которому удалось вновь придать Киевской Руси централизованный вид.

В раздробленной Руси появилось два самых влиятельных княжества – Владимиро-Суздальское и Галицко-Волынское. Первое – место зарождения Московского княжества, второе – княжество, не давшее начало государству, однако какое-то время сопротивлявшееся Золотой Орде. (Данила Галицкий, скажем, довольно известная историческая личность). В 1241 году пал Киев, и, по сути, с эпохой первого противостояния Россия – Польша было покончено… без результата. В то время Польшу раздирала уже своя феодальная раздробленность. До нового этапа противостояния прошло довольно много времени, однако обе страны подошли к нему основательно, так как снова стали лидерами своего региона, и их интересы вновь пересеклись.

Новая веха русско-польской борьбы разыгралась в один из самых трагических моментов нашей истории, в Смутное время. Тогда Польша была близка к окончательной победе, все мы знаем таких персонажей, как Лжедмитрий Первый и Лжедмитрий Второй. Углубляться в суть не будем, в конце концов мы рассматриваем вопрос не совсем с исторической точки зрения. Важно лишь то, что Польша хоть и одержала промежуточную победу, получила Смоленск, и донельзя ослабила тогдашнюю Россию, однако окончательно уничтожить её не смогла.

Далее идёт русско-польская война 1654-1667 гг., вторжение в Польшу одновременно русских и шведских войск, сразу после фактического успеха восстания Б.Хмельницкого, нанесшего ряд сокрушительных поражений польскому коронному войску. В результате король бежит из столицы, а страна была вынуждена отказаться от прав на Восточную Пруссию, а также заключить с Россией Андрусовское перемирие (1667 г.), по которому она теряла контроль над Киевом и всеми территориями восточнее Днепра. В Польше начинает царствовать анархия, аналог русского Смутного Времени, прозванного в польских землях «Потоп».

В эпоху Северной войны, Август Второй потерпел поражение от шведов, а позже был восстановлен на престоле Петром Великим, однако уже в качестве марионетки. Польша фактически утратила не только своё былое величие, она утратила суверенитет и отныне была лишь орудием в руках своих могучих соседей – России и Пруссии.

В период Семилетней войны прусский король Фридрих уже вынашивал планы о разделе Польши, однако поражение в войне отодвинуло это решение.

Уже в 1772 г. Пруссия предложила России разделить Польшу, и предложение было принято. Некогда мощное государство было разделено между Россией, Австрией и Пруссией. В 1793 году Польша была разделена второй раз, уже только между Россией и Пруссией (в результате борьбы между сторонниками новой конституции и конфедератами вместе с русскими интервентами).

Как государство, Польша была ликвидирована в 1795 году, после разгрома национально-освободительного восстания под предводительством Костюшко, и последнего, третьего раздела её территорий между Россией, Австрией и Пруссией. Официально Польша снова появилась как государство лишь в 1918 году. Однако, после Второй Мировой войны Польша вновь потеряла остатки суверенитета и попала под абсолютное влияние Советского Союза.

Многие считают, что результатом её окончательного поражения ещё в 18 веке стала в корне ошибочная внутренняя политика: Польша притесняла всех, кроме собственно поляков (соответственно католиков). Угнетение украинцев, белорусов и других народов, а также давление на православие обеспечило благодатную почву для восстаний (следовательно, и для расшатывания государственной структуры), а позже не позволило польским национальным восстаниям приобрести широкий размах.

Как видим, Польша потеряла фактическую независимость уже в середине 18 в., а ближе к концу того же века, потеряла независимость формальную. И хотя это было результатом поражений, полученных не только от России, наша Родина сыграла в этом действе ведущую роль.

Между двумя народами, которые сейчас стало модно называть «братскими» - польским и украинским, есть большая разница. Да, оба они считают себя обиженными, но по-разному: у украинцев просто развит комплекс «младшего брата», которому никогда не достичь успехов старшего, и от того он будет ненавидеть его и считать своим главным врагом, но делать для себя ничего не будет. У поляков всё по-другому. В своё время они были великими, и претендовали на ведущую роль в истории, однако потерпели поражение от России, и потеряли своё величие, влияние и возможности. Говоря по правде, позже их втаптывали в грязь и унижали не только русские, но и те, кому они сейчас готовы целовать ноги: англичане, французы и прочие европейцы, однако в их памяти укоренился образ главного врага, который лишил их всего, в их памяти укоренился лишь образ России. Это и есть комплекс проигравшего, отягощённый тем, что История не прощает ошибки и никому не даёт второй шанс. Поляки прекрасно знают, что у них больше не будет шанса вернуть былое величие, не будет шанса взять реванша у России, и это только укрепляет и увеличивает их ненависть к нам – ненависть проигравшего к победителю. Ради хоть какой-то мести они готовы даже закрыть глаза на то, что сейчас их используют просто как орудие борьбы против России, им всё равно, лишь бы внутренне они говорили себе, что борются с Россией и пытаются взять реванш.

Глупо думать, что Польша ненавидит только СССР, или только Российскую Империю, или только Российскую Федерацию, она ненавидит Россию во всех её проявлениях. Ещё более глупо считать, что нам удастся когда-то «помириться» с поляками, этому, к сожалению, или к счастью, не бывать. Таков принцип борьбы: или ешь ты, или съедят тебя. Любое величие требует жертв, звание «угнетателя» в числе оных.

Как говорил Римский император Калигула: «Пусть они ненавидят нас, пока боятся». Тут с ним не поспоришь…

Во время осады И.Болотникова в городе Туле Василием Шуйским, на Брянщине объявился новый самозванец. Его личность до сих пор вызывает споры, большинство считает, что он происходил из церковной среды. Участники компании первого самозванца подметили в нем сходство с Лжедмитрием I. Польские шляхтичи поддержали его в качестве претендента на русский престол. Так появился Лжедмитрий II.

И. Болотников обратился к нему за помощью, и Лжедмитрий II направился к Туле, чтобы воссоединиться с восставшими. Но соединиться они не успели, поскольку Тула уже была взята правительственными войсками Василия Шуйского. Тогда в январе 1608 года Лжедмитрий II направился к Москве.

Попытки взять Москву оказались неудачными, и Лжедмитрий II остановился в семнадцати километрах от Москвы, в местечке Тушино, в связи, с чем и получил прозвище «Тушинский вор». Сюда прибыла и Марина Мнишек. Она признала в нем своего мужа за 3 тыс. золотых рублей и обещание доходов с 14 русских городов после того, как Лжедмитрий II воцарится в Москве. Они тайно венчались по католическому обряду. Польские шляхтичи взяли под контроль северо-запад и север русских земель, и Лжедмитрий II был в их руках послушной марионеткой, обещал распространить католичество на Руси.

Многие знатные люди сообщали, что он будто был незаконным сыном покойного короля Польши, Стефана Батория. Полководец под Троице-Сергиевским монастырем Иван-Петр-Павел Сапега, сидя однажды со своими офицерами за столом, превозносил храбрость поляков, quod Romanis non essent minores, imo majores[1021], и среди многого другого сказал он также и следующее: «Мы, поляки, три года тому назад посадили на московский трон государя, который должен был называться Димитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Теперь мы второй раз привели сюда государя и завоевали почти половину страны, и он должен и будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума: Nostris viribus, nostraque armata manu id facimus[1022]. Это я слышал собственными ушами.

Когда же Димитрий отъехал в поле на расстояние примерно четверти путевой мили от города, открылся тайник, в котором долго была заключена и сокрыта злоба татар на Димитрия. Татарский князь Петр Урусов зарядил свое ружье двумя пулями, подъехал как только мог ближе к саням Димитрия, стал льстить ему и так смиренно говорить с ним, что Димитрий не мог заподозрить ничего дурного. Князь же, очень ловко приготовившись к нападению, выстрелил в сидевшего в санях Димитрия, да еще, выхватив саблю, снес ему голову и сказал: «Я научу тебя, как топить в реке татарских царей и бросать в тюрьму татарских князей, ты ведь только ничтожный, дрянной московит — обманщик и плут, а выдавал себя за истинного наследника страны, и мы преданно служили тебе, вот теперь я и возложил на тебя ту самую наследную корону, которая тебе подобает».

Шут Петр Кошелев и двое слуг не захотели дольше смотреть на эту трагическую коронацию, ускакали, примчались в Калугу и рассказали, какая у них была плохая необычная охота и забава и как царя Димитрия короновал татарский князь. После того как князь Петр Урусов так ловко надел на Димитрия подобающую ему наследную корону, он отправился с находящимися при нем татарами из России опять в Татарию, свое отечество. Дорогой они грабили и брали все, что им попадалось. В Калуге стали выстрелами из пушек давать условный знак, чтобы все солдаты, находившиеся снаружи, поняли, что что-то произошло и им нужно спешно собраться в городе. Но когда они сошлись, татары были уже так далеко, что невозможно было догнать их и захватить.

Каким печальным и грустным днем этот день 11 декабря был для благочестивой царицы Марины Юрьевны, легко себе представить, так как оба ее супруга на протяжении всего только нескольких лет один за другим так плачевно были умерщвлены: Димитрий I — 17 мая 1606 г. в Москве, а Димитрий II — здесь в Калуге 11 декабря 1610 г., когда она была на последних месяцах беременности. Вскоре после этого она родила сына, которого русские вельможи с ее дозволения и согласия взяли у нее и обещали воспитать его в тайне, чтобы он не был убит преследователями, а если Бог дарует ему жизнь, стал бы в будущем государем на Руси. Ее же, царицу, в то время содержали и почитали по-царски.

Сколько новых волнений и тревог причинит России ее сын в будущем, когда он вырастет, если Бог сохранит ему жизнь, будут знать те, кто будут в живых через 20 лет, если только за это время его, по московитскому обыкновению, не уничтожат, ведь именно поэтому он будет подвергаться большой опасности. Таким образом и Димитрий второй тоже погиб ужасной смертью, и он не достиг королевства, к которому он так долго стремился, из-за которого боролся с Шуйским и пролил столько крови. Димитрий потерял жизнь, а Шуйский — корону и скипетр и из монарха против воли превратился в монаха. Царем же всея Руси был избран польский королевич, и регалии, из-за которых те двое боролись, были переданы ему по добру, но и в его власти они оставались недолго, как будет сказано в дальнейшем.

Вскоре после того, как Шуйского лишили царского сана, московиты отвели его и его двух братьев, Димитрия и Ивана Ивановичей Шуйских, вместе со знатнейшими князьями из рода Голицыных в плен к польскому королю под Смоленск. Тот отослал их дальше в Польшу, где их тоже содержали как пленников.

И что была тогда Россия? Вся полуденная беззащитною жертвою грабителей Ногайских и Крымских: пепелищем кровавым, пустынею; вся юго-западная, от Десны до Оки, в руках Ляхов, которые, по убиении Лжедимитрия в Калуге, взяли, разорили верные ему города: Орел, Болхов, Белев, Карачев, Алексин и другие; Астрахань, гнездо мелких самозванцев, как бы отделилась от России и думала существовать в виде особенного Царства, не слушаясь ни Думы Боярской, ни Воевод Московского стана; Шведы, схватив Новгород, убеждениями и силою присвоивали себе наши северо-западные владения, где господствовало безначалие, — где явился еще новый, третий или четвертый Лжедимитрий, достойный предшественников, чтобы прибавить новый стыд к стыду Россиян современных и новыми гнусностями обременить историю

8 июля 1611 года Делагарди попытался взять Новгород штурмом, но понес большие потери и вынужден был отступить. При этом к шведам попал в плен некий Иван Шваль — холоп дворянина Лухотина. Шваль знал, что город плохо охраняется, и обещал провести туда шведов. Действительно, в ночь на 16 июля холоп провел шведов через Чудинцовские ворота так, что никто этого не заметил. О присутствии шведов в городе стало известно только тогда, когда они напали на сторожей. Первое сопротивление шведы встретили на площади, где находился Бутурлин со своим отрядом. Но сопротивление это было непродолжительным — вскоре Бутурлин отступил за стены города, а его казаки и стрельцы ограбили все встретившиеся им на пути лавки и дворы под тем предлогом, чтоб добро не досталось шведам.

Было еще сильное, но бесполезное сопротивление в двух местах. Стрелецкий голова Василий Гаютин, дьяк Анфиноген Голенищев, Василий Орлов и казачий атаман Тимофей Шаров с отрядом из сорока казаков решили защищаться до последнего. Шведы уговаривали их сдаться, [132] но они предпочли погибнуть за православную веру. Софийский протопоп Аммос заперся на своем дворе с несколькими новгородцами, они долго отбивались от шведов, перебив многих из них. Аммос был в это время под запрещением у митрополита Исидора. Митрополит служил молебен на городской стене, видел подвиг Аммоса, заочно простил и благословил его. Шведы, озлобленные сопротивлением, подожгли двор протопопа, и он погиб в пламени со своими товарищами: ни один не сдался живым в руки шведам.
Это были последние защитники Новгорода. Митрополит Исидор и князь Одоевский, видя, что ратных людей нет в городе, послали договариваться с Делагарди. Первым условием была присяга новгородцев шведскому королевичу. Делагарди со своей стороны обязался не разорять Новгород и был пущен в кремль. До прибытия королевича новгородцы должны были повиноваться Делагарди.

В находившемся рядом Пскове царило безвластие. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. 23 марта 1611 года в Иван-городе появился вор Сидорка, назвавшийся царевичем Дмитрием (Лжедмитрий III). Самозванец рассказал горожанам, ч-то он якобы не был убит в Калуге, а "чудесно спасся" от смерти. В Иван-городе на радостях три дня звонили в колокола и палили из пушек.
Лжедмитрий III вступил в переговоры со шведским комендантом Нарвы Филиппом Шедингом. Когда шведский король узнал из донесения Шединга о явлении спасенного Дмитрия, то направил в Иван-город своего посла Петрея, в свое время бывшего в Москве и видевшего Лжедмитрия I. Прибыв в Иван-город, Петрей увидел перед собой явного проходимца, после чего шведы прекратили всякие контакты с ним.

8 июля 1611 года самозванец явился под стены Пскова. На выручку Пскову шведы направили отряд Горна. Лжедмитрий III испугался и отступил к Гдову. Горн отправил укрепившемуся в Гдове Лжедмитрию послание, где писал, что не считает его настоящим царем, но так как его "признают уже многие", то шведский король дает ему удел во владение, а за это пусть он откажется от своих притязаний в пользу шведского королевича, которого русские [133] люди хотят видеть своим царем. Самозванец отказался, его войска сделали вылазку из Гдова и прорвались в Иван-город.

Теперь первое ополчение фактически превратилось в банду разбойников. Чтобы придать ему хоть какую-то легитимность, вожди ополчения лихорадочно стали искать претендента на престол, за "справедливое" дело которого они, де, воюют. Младенец Иван, сын Марины Мнишек, явно не проходил по возрасту. В итоге 2 марта 1612 года казачий круг провозгласил государем псковского самозванца, Лжедмитрия III. Заруцкий и Трубецкой вместе со всем ополчением целовали крест "Псковскому вору".
Опять на Руси было безвластие, опять русские люди должны были выбирать между плохим и очень плохим, то есть между воровскими казаками Заруцкого и ненавистником православия Сигизмундом.

4 декабря 1611 года Лжедмитрий III торжественно въехал в Псков, где немедленно был "оглашен" царем. Но, увы, его "царствование" продолжалось недолго. В Пскове возник заговор против самозванца. 18 мая 1612 года Лжедмитрий III бежал из города, однако через два дня был пойман и в цепях доставлен в Псков. 1 июля его повезли в Москву. По дороге на конвой напали казаки пана Лисовского. Псковичи убили "вора" и кинулись бежать.

С. Бунтман
― ... Мы сейчас поговорим, как мы поссорились с Западом. Вообще, когда мы дружили, Леонид Михайлович, с ним?

Л. Млечин
― Да мы поссорились, в общем, сравнительно недавно, если брать нашу историю. Но вот сто лет назад мы точно не были врагами. Сто лет назад вопрос о том, Россия европейская страна или не европейская просто не задавался, потому что очевидно было, что европейская. Не только царствующий дом был просто частью европейских монархий, но никто и ниже не сомневался в этом, и Россия была одной из ведущих европейских держав. И в Первую мировую-то ввязались только потому, что без России в Европе ничего и не совершалось.

Поэтому, ну, мы воевали, ну так все со всеми воевали когда-то. Мы воевали вместе с англичанами против французов, мы воевали против англичан в крымскую войну, а в Первую мировую войну вместе с французами, вместе с англичанами против Германии. А еще Германия в Австрией когда-то воевали. То есть, войны, которые происходили тогда в Европе…

С. Бунтман
― Это были наши европейские дела?

Л. Млечин
― Это была такая вот… Ну не умели тогда так по-другому вести дела, но эти войны не влекли за собой такую ненависть навсегда. Англия с Францией воевали, а потом дружили и так далее. Поэтому в принадлежности к Европе никто не сомневался. Надо сказать, что и споры, скажем, славянофилов и западников, которые сегодня понимаются совершенно одномерно, носили абсолютно другой характер. И те и другие, и западники, и славянофилы, нисколько не сомневались в своей европейскости.

С. Бунтман
― Они были дети немецкой философии и те, и другие.

Л. Млечин
― Речь шла о совершенно других вещах. Если, скажем, западники были сторонниками сильного государства, то славянофилы были сторонниками самоуправления. Если замечательный западник Александр Иванович Герцен жил на доходы от имения, где были крепостные, то многие славянофилы отпускали своих крепостных на волю, то есть, это все носило совершенно другой характер.

Что касается Соединенных Штатов, вражда с которыми сегодня кажется просто генетической, то как раз с Соединенными Штатами вообще никогда не воевали, вообще только дружили с тех пор как там в 1776 году примерно первое судно из Северной Америки приплыло…

Л. Млечин
― Торговый договор первый с Америкой был подписан с благословения императора Николая I, которого воспринимают как ужасного реакционера, а он поддержал торгово-экономические отношения с Соединенными Штатами. Весь ХIХ век Америка воспринималась как абсолютно такое дружественное государство. А, между прочим, Соединенные Штаты не только Февральскую революцию, но и Октябрьский вооруженный переворот встретили вполне благожелательно в начале 1918 года, доброжелательное слово тогдашнего американского президента Вудро Вильсона, доброжелательное по отношению к тому, что происходит с Россией, было с разрешения американского посольства переведено на русский язык и издано отдельным приложением к газете «Известия», которая была правительственная газета, государственная. Потому что для Вудро Вильсона революция была хорошим делом, поскольку Америка, собственно говоря, образовалась в результате своего рода революции.

Л. Млечин
― И он приветствовал и оба фактически таких главных события 1917 года.

Так что же тогда произошло? Два события. Первое. Взятие власти большевиками ведь было лишь первым шагом к мировой революции. А что значит, мировая революция? Это означало, что мы говорим (большевики говорят) остальным правительствам: мы вас будем свергать, мы будем помогать вашим революционерам вас свергать. И, между прочим, потом это были не только слова, хотя часто и слова. Ну, это была прямая поддержка действий, которые сейчас назвали бы антигосударственными, это была поддержка революционеров, которые пытались свергнуть власть – и боевиками, и деньгами, и так далее. У нас сейчас часто говорят о цветных революциях, вот было одно государство, которое реально поддерживало цветные революции – это была советская Россия. Поэтому те правительства обижались.

С. Бунтман
― Исключительно красные революции.

Л. Млечин
― Да, красного цвета. Эти правительства обижались, что, в общем, довольно понятно. Но это было потом. А главный раскол с Западом произошел из-за другого.

Когда большевики взяли власть, да, большевистское правительство не признали, но, в общем, никакого такого отвержения сильного не было, все посольства оставались в Петрограде, и с новообразованным наркоматом по иностранным делам велись переговоры и разговоры. Главный вопрос был в одном: будет или не будет новая власть продолжать Первую мировую войну.

С. Бунтман
― Она на этом и пришла, что не хочет.

Л. Млечин
― Но надеялись, что, может быть, это, знаете, предвыборный лозунг, как теперь говорят. Надеялись, у нас же есть все записи разговоров, они надеялись, что на самом деле правительство большевиков останется союзником. Наши слушатели должны тоже об этом вспомнить, речь шла о том, что шла Первая мировая война, в которой Россия участвовала на стороне стран Антанты. Все страны, входящие в Антанту, подписали в начале войны в Лондоне договоренность о недопущении сепаратного мира, то есть, все поклялись сражаться до конца и вместе, поклялись, что никто сепаратно из войны не выйдет.

Сепаратный мир – это вещь непростая. Вот если простую вещь сделать, переложить на Вторую мировую войну. Вот в 1944 году вдруг Соединенные Штаты вместо того, чтобы высаживаться в Нормандии, подписывают сепаратный мир с Германией. Что происходит? Войска вермахта, находящиеся на западе на территории Франции, обороняющие побережье, садятся в эшелоны, едут на восточный фронт и обрушиваются на Красную армию. Понравилась бы нам такая политика Соединенных Штатов? Какие добрые слова тогда из уст фронтовиков-красноармейцев прозвучали бы в адрес такого союзника?

С. Бунтман
― Это в конце войны. А то, что немцы считали концом войны, это произошло – Франция капитулировала и быстренько заключила договор и стала союзницей Германии.

Л. Млечин
― И что было потом с правительством, которое в Виши было? Как потом судили Петена, как судили Лаваля, как судили их всех – они покрыты презрением. Так что тут отношение совершенно очевидное. Но большевики сделали на этом политическую карьеру, потому что Ленин своим гениальным чутьем уловил, конечно, вернувшись из Швейцарии, что это главное, что может привлечь на его сторону людей в солдатских шинелях. Это обещание дать землю – и домой.

И как бы его ни обвиняли в том, что он немецкий агент, что он предатель, что он на деньги Генштаба, он все продолжал это твердить, несмотря на все обвинения в антипатриотизме, и угадал точно, потому что 16 миллионов солдат, в общем, воевать не хотели. И они поддержали большевиков, и большевики взяли власть. И большевики действительно сразу же предложили странам Антанты подписать мир. Те отказались, потому что, ну как – воевали, и уже победа, в общем, близка. В 1917 году было ясно, в конце 1917 было ясно, что Антанта побеждает, хотя не так просто.

С. Бунтман
― Вступили Соединенные Штаты.

Л. Млечин
― Соединенные Штаты на самом деле пришлют свой экспедиционный корпус позднее, он не был по-настоящему боеготов, но тем не менее. Бои еще были впереди серьезные. Отказываются страны Антанты, и тогда большевики вступают в прямые переговоры с немцами и с австрияками, подписывают перемирие, и потом начинаются мирные переговоры.

И вот именно с этого момента, с того момента, как начались мирные переговоры, которые увенчались подписанием Брестского мира, и наступил раскол между Россией, советской Россией и западными державами. Потому что когда Брестский мир был подписан, западные державы – Франция, Англия в первую очередь, восприняли это как удар в спину. Потому что ровно через неделю после ратификации в Москве Брестского договора, началось на западном фронте наступление, и союзники считали, что оно началось только потому, что Германия могла прекратить боевые действия на восточном фронте и начать перебрасывать все что было на западный фронт. Они считали, что их солдаты умирают по вине большевиков. И это залегло........

Л. Млечин
― Давайте сначала напомним нашим слушателям, что в 1922 году в Генуе была создана Высшим советом Антанты первая послевоенная конференция, смысл которой состоял в том, как нам восстановить жизнь в Восточной и в Центральной Европе. И впервые была приглашена делегация советской России, она должна была быть на уровне председателя Совета министров.

С. Бунтман
― От всех республик были.

Л. Млечин
― Но Ленин не поехал. Боялись, что будет теракт со стороны белогвардейцев, поехал нарком по иностранным делам Юрий Васильевич Чичерин.

Чичерин, как человек высокообразованный, знающий иностранные языки, знающий что к чему, написал Ленину секретное письмо, в котором он предложил отказаться от тех положений Конституции, ну, скажем, где речь шла о том, что представители имущего класса не имеют права голосовать и так далее, отказаться ради того, чтобы восстановить нормальные торгово-экономические отношения с внешним миром.

Ленин написал: больной человек. Сейчас это рассекречено. Он написал письмо Молотову: надо Чичерина отправить в санаторий лечиться – он больной человек. То есть, мысль об использовании психиатрии в карательных целях ему еще не приходила в голову, но реакция была такая. Ленин вообще хотел провала Генуи. Есть его письмо Чичерину, так вот, хорошо бы, чтобы там все это дело провалилось, надо бы это постараться сделать. То есть, он не хотел никакого налаживания отношений на самом деле....

Вот Ленин и есть самый главный смутьян и враг России

В июне Колчак отклонил предложение К. Г. Маннергейма двинуть 100-тысячную финскую армию на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии, заявив, что «не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды» «идеей великой неделимой России»[246].

Довольно неумно порицать Колчака только за то, что он насильничал над рабочими и даже порол учительниц за то, что они сочувствовали большевикам. Это вульгарная защита демократии, это глупые обвинения Колчака. Колчак действует теми способами, которые он находит. Но чем он держится экономически? Он держится свободой торговли, он за нее идет, его за это поддерживают все капиталисты.

ну, мудаки-то вы с Лениным,

поддерживал капиталистов, которые знали как обеспечить жратву быдловатым учительницам и крестьянам

Предложение от французского генерала Жанена и всего дипломатического корпуса о взятии золотого запаса под международную опеку, охране и транспортировке во Владивосток Колчаком было воспринято как заламывание непомерной цены за обещанную помощь[255]. Александр Васильевич категорически отверг их предложение: «Я вам не верю. Золото скорее оставлю большевикам, чем передам союзникам».

1708 г., около 27 маи . Грамота Войска Донского ачуевскому мухафызу Хасану-паше !/
От донских атаманов молотцов, от Кондратья Афонасьевича Булавина н от всего великаго Войска Донского ачюевскому владетелю Хасану-паше поздравления.
В нынешнем 1708-м году майя в ... день ведома мы Войскам Донским чиним. Собрався мы Войском козаки з Дону и с Северского Донца.....