«Дыша толстовским воздухом, критик, как бы он ни увлекался анализом, не может не засомневаться в своей задаче, ощущая, что в ней есть некая бесцеремонность и даже неестественность, требующая почти искусственной нарочитости для препарирования столь чудесного в своей цельности произведения. Он с такой поразительной непосредственностью владеет своими героями, что может обойтись без манипуляций, как он обходится без художественных приемов преувеличения, искажения и притворства… Замысел произведения как нечто просчитанное и сконструированное, от чего сегодня все больше зависит литературная культура, совершенно чужд Толстому».
Возьмем знаменитую сцену в бальном зале в начале романа, когда Анна и Вронский влюбляются друг в друга как будто под воздействием любовного зелья в помещении, наполненном шуршащим атласом, кружевами, музыкой и ароматами. Эта сцена врезается нам в память как одна из самых ярких и романтичных в литературе. Разве можно забыть образ Анны в простом черном платье, которое подчеркивало ее красоту, а не свою собственную, и выделяло ее из всех остальных женщин в зале? Толстой описывает Каренину так, будто ласкает ее — и мы сами в нее влюбляемся. Ну как мог устоять Вронский?
Но погодите. Анну описывает не Толстой, мы видим ее глазами Кити Щербацкой. Сцена эта написана не как романтическая история, а как кошмар. Влюбленная во Вронского Кити приехала на бал в счастливом ожидании того, что он сделает ей предложение. Как бывает в наших самых страшных кошмарах, когда мы видим наступающую катастрофу и понимаем, что она неминуема, так и у Кити радость превращается в ужас, когда она наблюдает за тем, как Анна и Вронский проявляют признаки влюбленности, и в полной мере осознает, насколько она безразлична Вронскому. Кити будет ненавидеть Анну до конца жизни, однако Толстой, чтобы передать эффект мощного сексуального магнетизма Карениной, улавливает момент, когда Кити саму влечет к Анне.
Анна это особый случай поэтичного сексуального пробуждения, превращающегося в пугающую эротоманию, которая отражает знаменитую сексуальную озабоченность самого Толстого. В определенном смысле это то, о чем написан роман.
Французский актер Жерар Депардье в пятницу отказался комментировать негодование чернокожих граждан Франции в связи с его отбором на роль писателя Александра Дюма.
Ранее Совет ассоциаций чернокожих французов выразил возмущение тем, что светловолосый и голубоглазый Депардье исполнил роль Дюма, внука чернокожей рабыни с Гаити.
Совет ассоциаций чернокожих французов выразил возмущение
При этом, подозреваю, "Ассоциация белокожих французов" существовать в принципе не может, как заведомо расистская. Ассоциация чернокожих французов выразит возмущение.
думаю, что животное в Анне уж больно привлекательное
Возможно. Толстой не балует нас описанием ее внешности, стараясь концентрироваться на динамике (Анна грациозна, с его точки зрения). Тем не менее, за навязчивыми "красивая", "миловидная" итд, мы можем разглядеть полную невысокую женщину, с розовыми щеками и густыми ресницами. Не Кира Найтли, совсем нет
Чёрт побери! кого Вы так раздражаете, Ондри?! Только что было -5, я добавил плюсик - стало -4, а сейжас уже минус 8! Видать не на одного меня наезжаете сегодня(я в политветки не заглядываю )
Тут уж я, как Лев Николаевич, не могу молчать. Даже если бы сам Толстой где-нибудь в письме или в дневнике написал, что внешность Анны полностью совпадает с внешностью Гартунг - все равно это было бы заблуждение. Литературный текст предоставляет значительно больше свободы воображению читателя, чем картина или фильм - зрителю, при чтении литературного текста читатель сам выполняет в воображении всю ту работу, которую вместо зрителя выполнили режиссер, актеры и все прочие звукофраеторы. Но он не должен при этом отклоняться слишком далеко от "сценария".и уж тем более его интерпретация не должна делать "сценарий" бессмысленным и самопародийным. В данном случае весь толстовский текст таков, что он просто требует от читателя вообразить Анну удивительной красавицей - да, полной, но ровно в той степени, в которой полнота делает красивую женщину еще более привлекательной. А уж как читатель в своем воображении выполнит этот "заказ" - это его, читателя, личное дело, и он вовсе не обязан при этом ориентироваться на портрет предполагаемого прототипа - тем более, если этот портрет таков, что может ему в его благородном занятии только помешать.
Ну, представления о женской красоте за полтора века несколько поменялись, потому нынешний читатель, представляя красивую женщину, представит себе нечто другое, чем то, на что рассчитывал Толстой. Возможно, образ Анны из головы современного читателя ужаснул бы Толстого, а образ из головы Толстого оттолкнул бы неискушенного современного читателя
Это всё верно, но есть нюансы.
Посмотрите на портреты знаменитых красавиц - например матери Марии Александровны. Не всегда, но часто испытываешь чувство величайшего удивления - где красота то? Очень часто она в манере держаться, в динамике. Например, фоты Анны Беннинг далеко не передают то потрясающее впечатление, которое она производит(на меня, например ) в "Американском президенте".
Но да, фотка Найтли гораздо ближе для меня к Анне, чем портрет Гартунг.
Для меня тоже женская красота - это в первую очередь динамика
То есть мимика важней пропорций лица, а походка важней длины ног. Конечно, если не совсем кривоногая и косоглазая
Только представления о красивой динамике тоже ведь наверняка поменялись, а мы это даже толком проверить не можем. Кинохроники обычно какие-то ускоренные, к тому же мы не знаем, считалось ли это красивым.