Он не из самых, но есть у него по крайней мере одно великое стихотворение. С него и начну - в следующем посте.
Есть и личная причина - книга его стихов была 1-ой поэтической книгой, мной купленной. Его стихи просты и лиричны, свежи, искренни.
Беру отсюда: lit.peoples.ru/poetry/nikolay_dorizo/
Сколько наберётся - не знаю. Надеюсь, что не очень много
Жила певица.
Вместе с ней
Жил ее голос
Да еще
Ее старенький пес...
Так и жили
Втроем они,
Вместе.
Друг без друга
Никак им нельзя.
У певицы
Был голос и песни,
А у пса
Были только глаза.
Но с певицею
Голос расстался,
С бренным телом,
С усопшей душой,
Он живой
На пластинках остался,
Отошел от нее,
Как чужой,
И когда
Из квартиры соседней
Этот голос
Летит на мороз,
Слепо мечется
В тесной передней
И на стены
Бросается пес.
У собаки
Особая память,
Ей не пить
На поминках вино,
Ей не высказать
Горе словами,
Может, легче бы
Стало оно.
И на самом
Бравурном аккорде,
Когда песня
Подходит к концу,
Влажно катятся
Слезы по морде,
А точнее сказать,
По лицу.
Поднимаются ночью,
Тайком от семьи,
И мостят
Свои строки тернисто.
И тайком от семьи
Тратят средства свои
Не на девушек -
На машинисток.
Шлют свои бандероли
Опять
И опять,
И не спят,
И рискуют,
И смеют.
Как им нужен
Божественный дар -
Не писать,
Но они
Не писать
Не умеют!..
Как обидно и горько звучит:
Графоман -
Для поэта и для музыканта!
Графоман -
Это труженик,
Это титан,
Это гений,
Лишенный таланта
Я все время живу
Накануне чего-то -
Накануне строки,
Накануне полета,
Накануне любви,
Накануне удачи, -
Вот проснусь я -
И утром все будет иначе.
То, что в жизни имел,
То, что в жизни имею,
Я ценить не умел
И ценить не умею,
Потому что живу
Накануне чего-то.
Может, я неудачник
С неясным порывом,
Не умеющий быть
И от счастья счастливым.
Но тогда почему
Не боюсь я обиды,
Почему все обиды
В минуту забыты.
Я им счет не веду,
Наплевать,
Не до счета,-
Я все время живу
Накануне чего-то.
Мысль начинается не с мысли.
А с чего?
С неизъяснимости волнения первичной,
С обиды, с гнева, с нежности обычной.
У мысли с чувством кровное родство.
Холодный ум, он вовсе невелик,
Мысль чувственна, и тем она прекрасна,
Лишь в муках чувства вдруг, в какой-то миг
Рождается ребенок мысли ясной.
Зима ли, осень?
На асфальте грязь.
Сереет день
И тихо убывает.
Сейчас бы за город.
Не летом, а сейчас -
В лесу плохой погоды не бывает. ...в лес хочу....
Как доверчивы
Эти солдатские лица!
Выступают поэты
В госпитальных палатах.
А в проходах бойцы —
С деревянными крыльями птицы —
На своих костылях
Неподвижно теснятся
В халатах.
Мы читаем о фронте,
О друге убитом,
А на лицах улыбки
Застыли доверчиво.
Зал натоплен овациями,
Как антрацитом.
И мы снова читаем,
Читаем
До позднего вечера.
— Есть вопросы? —
На минуту молчание в зале.
А потом,
Как команда,
Овация снова.
Мы уже все стихи
На ладонях солдат
Обкатали.
Мы надсадно охрипли
От счастья такого.
— Есть вопросы? —
И вдруг
В нарастающем гуде
Встает старшина.
Из кармана блокнот вынимает:
— Товарищ поэт,
Вопросов не будет.
Здесь таджики —
По-русски не понимают. —
Ну и что ж, старшина!
Я читал, бы им
Снова и снова,
Дорогой старшина,
Понимают поэзию
Люди по-разному.
Потому что поэзия
Больше, чем слово.
Потому что поэзия
В сердце любого,
Как инстинкт,
Как глухая тоска
По прекрасному.
Я поэт для читателей,
Не для поэтов.
Я не жду от поэтов
Особых похвал.
А когда-то
Под говор вокзальных буфетов,
На почтамтах,
В метро
Я стихи им читал.
Я хватал их за пуговицы
Убежденно,
Я неистово, нервно
Дымил табаком.
Но товарищ хвалил
Как-то так отчужденно,
Будто думал при этом
О чем-то другом.
А потом оживлялся,
Коль речь заходила,
Где, когда и какую
Он рифму нашел,
И глядел мне в зрачки,
Будто мерился силой,
Будто два наших локтя
Впечатаны в стол.
Нет, не ради себя
Я хочу быть старателем.
Я пишу для читателя.
Хоть одного.
Если есть у поэта
Тот редкий талант —
Быть читателем,
Я пишу для него.
Не писал стихов
И не пишу, —
Ими я, как воздухом, дышу.
Им я, как себе,
Принадлежу.
Под подушкой утром
Нахожу.
Не писал стихов
И не пишу, —
Просто я себя
Перевожу
На язык понятных людям слов,
Не писал
И не пишу стихов.
Можно ли профессией считать
Свойство за обиженных
Страдать?
Как назвать работою,
Скажи,
Неприятье подлости
И лжи?
Полюбить товарища,
Как брата, —
Разве это специальность чья-то?
Восхищенье женщиной своей,
До рассвета
Дрожь тоски по ней.
Как назвать работою,
Скажи,
Это состояние души?
Я и сам не знаю,
Видит бог,
Сколько мне прожить
Осталось строк...
Нет такой профессии —
Поэт,
И такой работы
Тоже нет.
Чем же отличается
Гениальный художник от бездарного?
В жизни гениального художника
Бывает такая минута,
Когда он чувствует себя бездарным.
В жизни бездарного художника
Такой минуты никогда не бывает.
Сказал мне кандидат наук:
Зимой ли, вешнею порою
Прикосновенье добрых рук
Деревья чувствуют корою.
Когда же тот, кто к ним жесток,
Едва лишь к дереву подходит,
Как импульс, беспокойный сок
В стволе вибрирует, не бродит.
Я сердцем чувствую: он прав,
Я глажу ствол березки тонкий...
О, как легко сломать сустав
Ее доверчивой ручонке.
Очеловечиваем боль —
Мол, только боль людская плачет...
Я понял, что такое значит
Нечеловеческая боль.
От всех смертей не могут медики
Раз навсегда людей спасти.
По всем законам диалектики
За мною смерть должна прийти.
Когда ж нам встретиться положено?
Где на меня нагрянешь ты —
На мостовой, что мной исхожена,
Среди обычной суеты?..
Нарушу правила движения
Я, уцелевший на войне...
Вот только сделай одолжение —
Не приходи ко мне во сне.
Засну, и все на этом кончится,
И утром не проснусь опять.
Так жизнь люблю я, что не хочется
Мне даже смерть свою проспать!..
Стих слабенький, но включён потому, что это чувство было и у меня с детства - страшно проспать свою смерть. Хотя на самом деле конечно наоборот - это самая лёгкая смерть
Я был настолько молодым,
Что в пору, в пору летнюю,
Девчонкой тоненькой любим,
Любил тридцатилетнюю.
Я прибавлял себе года
Не из пижонства пошлого,
А потому, что мне тогда
Так не хватало прошлого!
Я зрелости, как равноправья, ждал,
Жил с дерзкой торопливостью,
Поскольку молодость считал
Большой несправедливостью!
Я был настолько молодым,
Что юность оставлял другим
Он провожал ее в Москве,
У пятого вагона,
И сразу,
По-мальчишески лукав,
Встречал ее в Чите,
У пятого вагона,
В ТУ-104
Поезд обогнав.
А после
Стены
Общие,
Немые,
Сор
Мелких ссор,
Покорная тоска.
И кухонные,
Злые,
Примусные
Слова,
И бигуди из-под платка.
Он в дом идет —
Ворота
Как зевота.
Бранливые,
Ворчливые слова...
О, как мне жаль
Большого самолета,
Что намертво
Разбился
О слова!
Туристский скоростной маршрут
В музейных залах Ватикана
Отвел нам двадцать пять минут
На Рубенса и Тициана.
На них рассеяно гляжу -
Слились в одно полотен лица.
За другом судорожно слежу,
Чтобы в толпе не заблудиться.
Тогда вопрос: а для чего
Мне все шедевры Ватикана,-
Затылком друга моего
Я здесь любуюсь, как ни странно.
'Мгновение, остановись!'-
шепчу я в грустной укоризне...
вот так и жизнь порой не жизнь,
а лишь экскурсия по жизни.
Когда б я знал,
Что этот белый свет
Мне никогда не суждено покинуть,
Жить, вечно жить,
В тартарары не сгинуть,
Жить на земле и сто, и двести лет.
Каким бы я опустошенным стал,
Мне б показалась жизнь однообразной,
Безвыходной, ненужной, несуразной,
Я б наперед на сотни лет устал.
Не рад ни солнцу, ни метели снежной,
Я б понял вдруг, что в сотни раз страшней
То ощущенье жизни неизбежной,
Чем неизбежной гибели своей.
Как неподвижна бесконечность дней.
Живу века и даже не старею...
Жизнь такова — чтоб радоваться ей,
Нам так нужна боязнь расстаться с нею.
Шел балет «Эсмеральда»,
Плыл, воздушный, певучий,
Как рассветное облако
Всех цветов и созвучий.
Балерина так трепетно
В этот день танцевала,
Что подобного чуда
На земле не бывало!
Танцевала
то ласково,
То печально,
то грозно,
И внимала ей публика
Религиозно.
Шел балет «Эсмеральда»,
Плыл, воздушный, певучий..
И случился на сцене
Удивительный случай.
Появилась коза,
Абсолютно живая,
Достоверность спектаклю всему
Придавая.
Появилась коза
С бородою по пояс,
Как триумф режиссера,
Как творческий поиск!
Балерина то вьется, как пламя,
То струится волшебной слезою,
Только люди невольно
Следят за козою.
Вот коза подскочила,
На суфлерскую будку полезла.
Кто-то вдруг засмеялся,
Где-то скрипнуло кресло.
Балерина танцует,
И легкость движений небесна.
Только людям следить
За козой интересно.
И коза победила,
Коза победила,
Потому что на сцене
В тот миг... наследила.
Это был поединок
Перед зрительным залом,
Поединок искусства
С веселым скандалом;
Поединок таланта
С козлиным копытством,
Поклоненья святому
С простым любопытством.
О, минутные козы,
Премьера сенсаций,
Что на миг побеждали
Бессмертие Граций!
Не завидую вам,
Любопытство — плохая награда.
Мне сенца от сенсаций,
Ей-богу, не надо!
Моя мораль тут не совпадает с авторской. "Религиозное внимание", о котором пишет Доризо не существует - кроме крайне редких исключений. Балет - маргинальное явление, держащееся исключительно на порочных импотентах с деньгами и властью(ну, и разумеется, на фанатизме тех, для кого балет - призвание - но их так мало ). Почти все в зале - лакеи, явившиеся свидетельствовать свою цивилизацию. Ну и понятно, что коза много интереснее занудного дрыгоножества.
Мы, стиснув зубы, шаг за шагом,
Шли на восток, шли на восток.
Остался там, за буераком,
Наш городок.
А боль разлуки все сильнее,
А в дальней дымке все синее
Кварталы. А потом —
От городка
Лишь два кружка
В бинокле полевом.
Дома — глядеть не наглядеться.
Река, сады, картины детства
В двух маленьких кружках!
Мы городок к глазам прижали,
Мы, как судьбу, бинокль держали
В своих руках.
И тополя под ветром дрогли,
И покачнулись вдруг в бинокле
Сады и зданья все,
И только пыль да пыль густая.
А городок исчез, растаял
В одной скупой слезе.
Бинокль... Ты был
В походе с нами,
Ты шел победными путями
От волжского села.
На рощу, на зигзаг окопа,
На пыльный тракт глядел ты в оба,
В два дальнозоркие стекла.
И расшифровывались дымки,
Срывались шапки-невидимки,
В степи кивал ковыль,
И под твоим бессонным взглядом
Вдруг рыжим фрицем с автоматом
Оказывалась пыль...
Бинокль, бинокль, какие дали
Тебя в те годы наполняли,
Какие скалы, реки, горы,
Дворцов готических узоры!..
И сколько дальних стран легло
На круглое твое стекло,
Пока тебя я в руки взял
Здесь, у донских дорог,
Пока опять к глазам прижал,
Мой городок!
О военные поезда,
Людные,
Откровенные,
Отошедшие навсегда,
Как года
Военные!
В час бомбежки,
В кромешном аду,
Так я ждал
Вашей скорой помощи!
И цеплялся
За вас
На ходу,
За железные
Ваши поручни.
Как в ушко,
Пролезая в вагон,
Спал я стоя
В прокуренном тамбуре.
Находилось всегда,
Как закон,
Место мне
В кочевом
Вашем таборе.
Находились всегда
Для меня
На каком-то разъезде
Мелькающем
Полка верхняя,
Искра огня
Из кресала
Солдата-товарища.
Кто-то сало
Протягивал мне,
Кто-то спиртом
Делился по совести.
На войне я был,
Как на коне,
Если ехать случалось
На поезде.
Не имеют
Стоп-кранов
Года.
Лишь работает память,
Как рация.
Время гонит
Свои поезда.
Где вы, те,
Обожженные станции?
Где вы, те,
С кем в людской толчее
Не до встретился я,
Недообнялся?
Как нужны вы
Бываете мне
В толчее
Недовольной
Автобуса.
О военные поезда,
Людные,
Откровенные,
Отошедшие навсегда,
Словно годы
Военные!
Вы меня
Научили тогда
Верить той
Человеческой помощи.
Можно жить
Не минуту —
Года,
Только б крепче
Схватиться
За поручни.
Две старушки — мать и дочь,
Седенькие, старенькие,
Не поймешь, кто мать, кто дочь
Обе стали маленькими.
Доживают век вдвоем
Тихо, однозвучно,
И стареют с каждым днем
Обе неразлучно.
Из-под шляпок букольки —
Беленькие стружки.
Покупают бублики
В булочной старушки.
Как же 'так? Я замер вдруг,
Недоумевая,
Ведь одну из двух старух
Родила другая.
Нянчила и нежила,
Умывала личико,
Заплетала свежие
Детские косички,
От простуды берегла.
Это ж было, было...
Женихов разогнала —
Так ее любила.
У меня был двоюродный брат.
Он мальчишкой
Погиб на войне.
Мы с ним были ровесники.
А теперь
Он годится мне в дети.
Он мне вспомнился вдруг
В югославской чужой стороне.
Здесь,
У русских могил,
На холодном
И влажном рассвете.
Я с ним в детстве поил
Деревянных коней,
И отлично жилось нам
На той,
Довоенной планете.
Он был старше меня
По серьезности тихой своей,
А теперь
Он годится мне в дети.
Он погиб
В самом первом бою.
Ничего,
Кроме нашей Кубани,
Он не видел на свете.
Я ж прошел сто дорог
За себя
И еще сто дорог
За него,
И теперь
Он годится мне в дети.
Для него была женщина тайной,
Была Аэлитой она.
Он еще ее губ,
Достающих до самого сердца,
Ни разу не встретил.
Новогодняя рюмка сухого вина —
Вот и все...
И теперь
Он годится мне в дети.
Мы с ним были ровесники.
Я, вернувшись с войны,
Избегал его мать,
Будто в чем-то
Перед ней был в ответе.
А теперь
Я смотрю ей в глаза
Без той прежней вины,
Потому что теперь
Он годится мне в дети..
Все равно
Нелегко мне
В глаза ей смотреть,
Это понял я в Сербии,
Здесь,
У русских могил,
На рассвете.
Но в одном
Он счастливей меня —
Он не будет стареть,
Потому что теперь
Он годится мне в дети!
* * *
Был он так молод в ту пору свою,
Так безмятежно и счастливо молод.
Жизнь - словно белый распахнутый ворот.
Бед никаких,
Кроме смерти в бою.
Я соскучился в городе
По зеленой речушке,
Где воркуют, как голуби,
Пожилые лягушки,
Где осины пугливые,
Где прохладные травы,
Где берез молчаливые
Белоствольные храмы.
Сброшу жаркие тапочки.
Босиком —по дорожке.
А на листиках бабочки —
Лета яркие брошки.
Закрыта наглухо калитка.
Стучу наотмашь —
Никого.
Хозяйка дома,
Как улитка,
Вдруг показалась из него.
«Вы кто такой?
К кому идете?»
В ее глазах вопрос немой.
Я крикнул ей:
— Не узнаете?
К кому? К себе!
Куда? Домой!
Не верите?
Откройте двери,
Вот там окошко в потолке.
Пять балок,
Можете проверить —
Их ровно пять
На чердаке.
В саду лопух цветет по-царски.
Здесь все обычное для вас.
А я сквозь стекла той терраски
Увидел солнце в первый раз. —
Где он, тот мир родного крова,
Начало всех моих начал!..
Нет! Не сказал я ей ни слова,
Я в дом родной не постучал.
Забор, сиренью сплошь обросший,
За ним не видно ничего.
Но все стоит, стоит прохожий
У дома детства своего.
О, разговор немых
В пивной или на рынке!
Красноречивы их
И взгляды и морщинки.
Движенья быстрых фраз
И тайна их значенья.
Восторги детских глаз,
Счастливых от общенья.
О, разговор немых!
Так зрим он и подвижен,
Что каждый возглас их
На расстоянье слышен.
О, разговор немых!
Он так же безыскусен,
Как речь берез лесных,
То радостен, то грустен,
Как трепет облаков
В день ясный и ненастный...
Есть что-то больше слов,
И в чем-то мы безгласны.
