12-й чемпион мира по шахматам – человек чрезвычайно занятой, деятельный и разносторонний. Еще недавно он был в Ханты-Мансийске, где прошла Всемирная шахматная Олимпиада и состоялся конгресс ФИДЕ, на котором Анатолий Карпов проиграл Кирсану Илюмжинову в борьбе за президентское кресло.
В начале текущей недели он уже приехал в Москву, чтобы принять участие в заседании Оргкомитета премии имени Людвига Нобеля, учрежденной еще в 1888 году в память о выдающемся русском промышленнике и меценате, старшем брате куда более прославленного и известного Альфреда Нобеля.
Анатолий Карпов стал одним из первых лауреатов воссозданной пять лет назад премии русского Нобеля и продолжает активно сотрудничать с ее учредителями. Михаил Смирнов попросил гроссмейстера рассказать об этой и других сферах его интересов.
Би-би-си: Анатолий Евгеньевич, в следующем году в рамках Фонда Людвига Нобеля вы планируете ряд интересных шахматных мероприятий. Можете рассказать о них подробнее?
Анатолий Карпов: Может быть, все подробности этих мероприятий открывать рано. Скажу лишь, что есть идея отметить некоторые шахматные юбилеи следующего года – 100-летие Михаила Ботвинника, 60-летие вашего покорного слуги – некоторыми любопытными мероприятиями. Конечно, не турнирами – до них мы пока не доросли, хотя исключить их проведение в будущем тоже нельзя. Но подробнее об этом можно будет говорить позднее.
Би-би-си: Тогда вернемся мысленно в Ханты-Мансийск. Почему, по-вашему, российская сборная, обладая по именам, наверное, сильнейшим в мире составом, в очередной раз не смогла выиграть Всемирную шахматную Олимпиаду?
А.К.: Потому что не хватает лидера, серьезного настоящего лидера, который мог бы повести за собой всю команду. Одних материальных стимулов недостаточно, хотя как раз на этой Олимпиаде они были высокими – в этом плане за шахматистов можно порадоваться.
Я вспоминаю времена, не столь далекие, когда 2-е или 3-е место расценивались как большая неудача. Я бы, возможно, увеличил премиальные за первое место, но о поощрениях за иной результат предпочел бы даже не говорить. По крайней мере, в отношении российских шахматистов.
По составу российская сборная намного превосходит соперников. Если, предположим, разбить Олимпиаду на пять индивидуальных турниров, убежден, что любой из членов российской команды смог бы выиграть каждый из таких турниров. Так что второе-третье места не могут считаться почетными. Во всяком случае, я бы не стал снижать планку требований к российским шахматистам, как бы ни обстояли дела в других видах спорта.
Би-би-си: Вы отказались занять пост вице-президента ФИДЕ, предложенный Вам Кирсаном Илюмжиновым, но обещали не оставаться в стороне от мирового шахматного процесса. Поясните, пожалуйста, в чем Вы готовы помогать?
А.К.: Прежде всего, хочу отметить, что несмотря на все технологии, которые применялись против меня при выборах президента ФИДЕ – не знаю, для чего это было делать, но это было сделано, что не добавило славы России, тем более, что какими бы ни были Карпов с Каспаровым, они, наверное, одни из наиболее известных людей России в мире. Но, как говорится, история рассудит. Так вот, когда против меня были применены какие-то особые технологии, я крепко удивился, но все же больше 60 стран проголосовали за меня. И это позитивный момент. Несмотря на оказываемое давление, они остались со мной. Причем, это те страны, которые двигают шахматный мир вперед и будут определять развитие шахмат в ближайшие лет двадцать.
Что касается меня, то я уже 12 лет являюсь послом ЮНИСЕФ. Я по-прежнему готов свои возможности, свои контакты, свою известность обратить во благо детских шахмат. Я абсолютно уверен, что если мы приобщим как можно больше детей к шахматам, у нас будет меньше других соблазнов, меньше преступности, пойдут на убыль наркотики, допинги и т.д. И в этом плане я готов работать и дальше.
Би-би-си:Ваш ремейк поединка с Гарри Каспаровым вызвал большой интерес. Нет желания повторить нечто подобное с кем-то из других ваших давних соперников, Виктором Корчным например?
А.К.: Интересные идеи от повторения перестают быть интересными. Тем более, с Корчным у нас большая разница в возрасте. Хотя он отлается удивительным спортивным долголетием. Правда, сейчас он немного сдал, а года три назад играл просто блестяще, в частности, за мою южноуральскую команду. Так что, отношения у нас нормальные. Вообще же считаю, что развитие ветеранских шахмат тоже имеет свою значимость, силу и будущее.
Би-би-си: Реально ли Вам или Каспарову сейчас вернуться в активные шахматы?
А.К.: Наверное, поздновато. Во всяком случае, сейчас у меня жизненные планы совершенно по-другому построены. В следующем году 60 уже стукнет. Пусть молодые бьются за звание чемпиона мира. А я, наверное, мог бы этим заниматься еще пять – шесть лет назад. Но система, которая была принята, совершенно не способствовала выявлению сильнейшего, была такой странной, непонятной и неправильной, что я в знак протеста просто вышел и отказался участвовать. А сейчас, для того чтобы вернуться, я должен буду бросить все, чем сейчас занимаюсь. Бороться за корону было бы трудновато, но войти в число претендентов мне было бы вполне по силам.
Но нужно ли мне это? На сегодняшний день для меня это не самая главная задача. Думаю, похожая ситуация у Каспарова. Ведь не случайно мы объединились в шахматах – у нас шахматное видение одинаково. В какой-то момент и он, и я были настолько не согласны с беспорядками в шахматном мире, что практически в одно и то же время, в 2000 году, прекратили бороться за звание чемпиона мира.
Ботвинник, которому помогали мастера Юрков и Кимельфельд, приезжал к нам нечасто, но работал, как со взрослыми. Ко мне относился прохладно. Больших знаний теории дебютов у меня не было, а других положительных качеств он не обнаружил. Даже заявил, что перспектив у меня больших нет. Он не знал, что, не имея глубоких знаний в теории дебютов, я с детства привык защищать тяжелые позиции, в которые частенько попадал. Стойкость и умение изыскивать неожиданные ресурсы пришли как раз от незнания теории...
Кстати и Петросян о себе говорил почти тоже самое. А ММБ такой игры не понимал и не любил
При всех отдельных (возможно серьезных) недостатках Ботвинника его школа дала очень многое самым разным талантам. Ботвинник вообще очень много делал для развития шахмат.
Понятно, что многие события Карпов представляет в выгодном свете, выгораживая себя. За долгие годы годы он уже и не понимает, где правда и где неправда, ему уже давно кажется, что так оно и было, как он рассказывает в своей интерпрeтации.
Анатолий Карпов — об эликсире гроссмейстера, игре в дурака, о «вечных шахматах» Бобби Фишера, нееврейском мировом турнире, бегстве Виктора Корчного, балахонах «Ананда Марги» и шпионском арсенале СССР
Наш разговор с Анатолием Карповым состоялся в машине, мчавшейся по заснеженной дороге из Москвы в Тулу. Забив багажник джипа коробками конфет, двенадцатый чемпион мира по шахматам ехал в школу номер 20, где когда-то окончил математический класс и где теперь его ждали старые учителя. Великий гроссмейстер спешил на встречу с собственной юностью и вспоминал...
— ...А когда вы впервые взяли в руки шахматы, Анатолий Евгеньевич?
— Не помню точно. Знаю — это подтверждает и моя матушка, — что интерес у меня проявился с очень раннего детства. Отец играл где-то на уровне второго разряда — не на турнирах, с друзьями. А я подходил к доске и напряженно следил за игрой. Она меня завораживала! Да и какие в ту пору у нас были забавы! А шахматы стали моими первыми игрушками: ладьи — пушками, кони — кавалерией... Я был болезненным мальчиком и играл деревянными фигурками в кровати.
— Ваш папа был туляком?
— Да что вы!.. Мы уральцы. Коренные. Завезли мастеровых три столетия назад, когда создавали демидовские заводы... Бывали когда-нибудь в Златоусте? Нет? А зря. Мы в ту пору считали себя самыми крутыми: дескать, наш завод лучший в Союзе!
В конце 50-х партия и правительство приняли решение, что даже оборонка должна иметь какую-то гражданскую составляющую. Отец создавал цех холодильников, который потом выделился в отдельный завод. Холодильники «Полюс», «Юрюзань», помните? За ними все гонялись... А перед этим папу отправили в Москву учиться в Высшем техническом училище, в Баумановском. Это были скоростные, трехгодичные курсы. Чтобы уложиться в эти сроки, руководство Бауманки пошло даже на исключение гуманитарных наук вместе с историей КПСС из учебной программы. Что само по себе невероятно для той суровой эпохи.
Эти три года отцу платили стипендию в институте, и еще что-то доплачивал завод. Как он выживал, не знаю. Большую часть денег присылал нам на Урал. Времена были тяжелые, послевоенные, голодные. А нас двое: моя сестра Лариса на пять лет меня старше. До моего рождения мама работала экономистом, но, когда я появился, она с работы ушла. Чтобы как-то выжить, освоила профессию швеи. Днем занималась нами, а ночью шила по заказу под тусклой лампой. Тогда и зрение потеряла...
А в 1953-м на отца написали донос. Ночью стук в дверь прикладами. Обыск. Не поверите, но я помню эти разрезанные штыками подушки, летящий пух, плачущую сестру. И страх!.. Не знаю, что эти люди у нас искали, но, слава богу, отца не забрали. А было это буквально накануне смерти Сталина. Могли бы закатать за милую душу...
Потом отец стал главным инженером, и нам выделили двухкомнатную квартиру. Это было здорово! Даже в самые лютые морозы я ходил в школу. На Урале зимой ведь как было: если утром, в семь утра, заводы дают один гудок, значит, мороз, младшие классы не учатся. Если два гудка, вся школа освобождалась от занятий. Но я приходил в класс даже в самую лютую стужу: мы жили рядом, всего триста метров в гору — и я в школе!.. Учиться мне всегда было в радость.
В Златоусте я прожил до 14 лет. Отца перевели в Тулу. Там как раз на заводе «Штамп» имени Б. Л. Ванникова поменяли все руководство.
— Имени того самого Бориса Ванникова, сталинского наркома вооружения?
— Да, одного из руководителей советского «атомного проекта». Начиная с 1965-го отец проработал там одиннадцать лет. У него восемьдесят девять изобретений и патентов, достаточно сказать, что он один из авторов системы «Град» и шариковых противопехотных бомб...
— А с шахматами как отношения развивались?
— Начиналось все в Златоусте, с cекции при металлургическом заводе. Помню хорошо: когда мы туда пришли с отцом, велась запись на турнир на третий взрослый разряд. Тогда ступенек было много: три юношеских разряда, потом мужские — от пятого до первого и выше... У меня в семь лет, понятно, никаких чинов не было. Но тут вступились мои друзья, одноклассники сестры, и попросили меня тоже в турнир записать. Секретарем шахматной секции был Алексей Иванович Пак, настоящий фанат шахмат. К нему ребята насчет меня и подошли. «Пусть сначала выполнит юношеские разряды», — засомневался Пак, глядя на меня. Но ребята его уговорили. А в секции был семидесятипятилетний ветеран по фамилии Морковин. Пак и попросил его сыграть со мной. А мне сказал: «Будешь играть черными. Сделаешь ничью, я в тебя поверю». Мне же удалось выиграть! И, о случай: рояль в кустах. В это время фотограф «Челябинского рабочего» оказался во Дворце спорта и снял меня во время игры с Морковиным. Это была моя первая «шахматная» фотография. Шел 1958 год. В семь лет я уже был абсолютно самостоятельным человеком.
А в девять попал в чемпионат Златоуста среди взрослых и выполнил норму первого разряда. Но присвоить мне этот разряд еще не успели, и я был единственным второразрядником, выступавшим на чемпионате России, на котором вторично выполнил норму первого разряда. Квалификационный билет с первым разрядом мне подписал в 1961 году секретарь судейской коллегии чемпионата Владимир Яковлевич Дворкович, отец нынешнего помощника президента России. В тот же сезон осенью я стал чемпионом города. Мне едва исполнилось десять лет. А через год я стал в Златоусте кандидатом в мастера. Самым молодым.
Помню, в одиннадцать лет я был проездом в Москве и оказался в Центральном шахматном клубе на Гоголевском, 14. Меня представили гроссмейстеру Владимиру Антошину, председателю квалификационной комиссии: «Молодой шахматист, только что выполнил норму кандидата в мастера...» А он отвечает: «Как же! Мне прислали две ваших партии, уровень вполне приличный, поздравляю...» Чтобы председатель комиссии смотрел партии какого-то провинциального мальчишки! Сейчас это кажется невероятным...
Когда переехали в Тулу, сразу пошел в шахматную секцию Дворца пионеров. А там занятия вел тренер по фамилии Ефременков. Он без труда вспомнил, что видел меня четыре года назад на чемпионате России среди юношей. Ефременков — добрая душа! — отвел меня в лучшую в городе школу, причем прямо к директору, и с местными шахматистами познакомил... В пятнадцать лет я стал мастером спорта, опять же самым молодым. Это сегодня звания раздают направо и налево на областных уровнях, а тогда все было очень серьезно.
— А мне вспоминается другой скромный труженик шахмат — Борис Постовский. Тридцать лет назад я познакомился с ним в Школе Ботвинника, где, как известно, занимались и вы. Так вот, Постовский рассказывал, что сам великий Михаил Ботвинник, первый советский чемпион мира, весьма нелестно отзывался о маленьком Толе Карпове. Неужели правда?
— Постовского я помню. Он сейчас живет в Америке, тренирует мальчишек и девчонок... А с Ботвинником у меня, и правда, сложно строилось. По разным причинам. Во-первых, с шахматными книгами, столь почитаемыми Михаилом Моисеевичем, я мало дружил. На них у меня и времени не было . Я много играл — и в блиц, и по ночам, — а когда болел, догонял школьную программу. К тому же мы жили на Урале. Там книг по теории почти не было. Так вот, в 1963 году Ботвинник решил создать первую детскую шахматную школу. Незадолго до этого звание чемпиона мира он проиграл Тиграну Петросяну. Матч неоднозначный, но по большому счету у Ботвинника просто-напросто сил не хватило. Кроме того, право на матч-реванш конгресс Международной шахматной федерации (ФИДЕ) у Ботвинника отобрал. А тут еще «молодая волна» подоспела: все в шахматном мире увлеклись Михаилом Талем, гроссмейстером из Риги, новым героем...
Я попал в первый набор Школы Ботвинника. Нас было шесть ребят и одна девочка.
Ботвинник, которому помогали мастера Юрков и Кимельфельд, приезжал к нам нечасто, но работал, как со взрослыми. Ко мне относился прохладно. Больших знаний теории дебютов у меня не было, а других положительных качеств он не обнаружил. Даже заявил, что перспектив у меня больших нет. Он не знал, что, не имея глубоких знаний в теории дебютов, я с детства привык защищать тяжелые позиции, в которые частенько попадал. Стойкость и умение изыскивать неожиданные ресурсы пришли как раз от незнания теории...
Жили мы на сборах в гостинице «Южная», на Ленинском проспекте, тогда это был край Москвы. Что было делать? Играли без устали в шахматы, когда же надоедало сидеть за доской, дулись в карты. В самого вульгарного подкидного дурака! Устраивали свою систему в картах наподобие шахматной. Вы смеетесь... А знаете, что потом я едва не стал в этом виде спорта чемпионом России? Второе место в стране занял, проиграл только Альберту Миннуллину, который вел шахматный раздел в «Комсомолке». Ему просто подфартило. Он вообще-то мой ученик по игре в дурака, это я его системе обучил. И мы встретились в финале первого чемпионата России по игре в дурака. Это было в конце 90-х. При счете 5:5 у него оказалось на руке при последней раздаче 6 козырей!
— Не может быть!
— Вот опять смеетесь. А ведь именно так я проиграл решающую партию!
— Кстати, о партиях. Василий Васильевич Смыслов, седьмой шахматный чемпион мира, как-то сказал мне, что некоторые шахматисты помнят каждую из когда-либо сыгранных.
— Сознаюсь честно: все свои партии не помню. Но сюжет их помню точно. Для меня нет никакой проблемы играть вслепую, по памяти. Часто с моим другом и тренером Игорем Зайцевым мы в поездах или самолетах брали шахматные часы и играли в блиц вслепую.
— А правда ли, что профессиональные шахматисты должны обладать большой физической силой? Помню, как однажды застал гроссмейстера Льва Полугаевского в зале для тяжелой атлетики: он с увлечением тягал штангу.
— Да, многие забавляются этой стальной игрой и другими силовыми видами спорта. Но это не мой случай... Профессиональному шахматисту надо обладать не столько незаурядной физической силой, сколько большой выносливостью. А этого качества мне не занимать. Я всегда занимался спортом серьезно: плаванием, теннисом, баскетболом... Нужно крепкое здоровье. Помню, когда закончил матч с Виктором Корчным в 1974 году на первенство мира, во мне было 47 килограммов. А когда начинал — 51. До 10 процентов веса я терял за матч! Такие вот затраты энергии... Впрочем, у каждого гроссмейстера все по-разному. Например, Борис Спасский испытывал во время состязаний жуткий голод, он ел и ел. А Михаил Ботвинник брал с собой термос с каким-то особым кофе...
Проблема правильного питания во время игры существует у всех шахматистов. Например, во время матча с Корчным в Багио мне готовили специальную питательную смесь на базе йогурта, которой академик Валентин Покровский потчевал и космонавтов во время полетов. К сожалению, после смерти академика рецепт этого калорийного напитка потерян... Одни питают мышцы, другие — мозг. Когда меня в первый раз увидел такой тяжеловес, как гроссмейстер Гуфельд, он сказал: «Этому дистрофику чемпионом мира никогда не быть». Я был в весе мухи — меньше 48 килограммов. А потом стал вес набирать. В 1978 году у меня уже был 51 килограмм. Потом — 54. В конце концов я дошел до 76 и решил, что надо остановиться. Набирал по килограмму в год. А чемпионом мира я стал с 47 килограммами. Вот так-то!
— В общем, шахматисты — это супермены.
— Чепуха. Люди со всеми их возможными и невозможными физическими недостатками. Включая и чемпионов мира... Например, Тигран Петросян, девятый чемпион мира, был глуховат и пользовался специальным слуховым аппаратиком. Из-за этого порой складывались весьма сложные ситуации. Такие, как в Одессе в 1974 году. Помню, тогда, перед матчем с Корчным, Петросян болел. Корчной же оказался в блестящей форме и разделывал Петросяна под орех. С этим Тигран Вартанович никак смириться не мог. Играли они в драматическом театре, с таким своеобразным театральным кругом вместо стола, а круг не был устойчивым. Когда Петросян нервничал, он дергал ногой, чем раскачивал столик. А качание столика-круга нервировало Корчного. К тому же Петросян, чтобы не отвлекаться, отключал свой слуховой аппаратик и вообще ничего не слышал. Как рассказывал мне потом сам Корчной, с которым я когда-то был в хороших отношениях, чтобы привлечь внимание Петросяна, он стучал рукой по столу, и только тогда Петросян включал свой аппаратик. А тут, учитывая, что это Одесса, Корчной в какой-то момент, когда Петросян опять принялся ногой трясти, свистящим шепотом произнес фразу, ставшую сакраментальной. Тихо, но так, чтобы публика слышала: «Шанс надо ловить здесь, на столе, а не там, под столом». Зал разразился хохотом, и тут же об этом заговорила вся Одесса. Вечером узнал об этом и Петросян. Он пришел в ярость и, естественно, потребовал извинений. Скандал стал всемирно известным. Корчного так затюкали, что он был даже готов на отмену результата одной партии, которую тогда выиграл. А упершийся Петросян заявлял, что надо отменить результат всего матча и начать новый...
— Василий Смыслов был профессиональным певцом, Борис Спасский — журналистом, Марк Тайманов — пианистом... А какова ваша, так сказать, «гражданская» специальность?
— С золотой медалью, полученной в Туле, я поступил на мехмат МГУ, где у меня довольно быстро начались проблемы. С кафедрой матанализа. С профессором Крейнисом и доцентом Айзенштадт. Фамилии их я запомнил на всю жизнь. Они меня почему-то сразу невзлюбили и гоняли как сидорову козу. Первую сессию я прошел, но зачет сдавал им пять раз. Хотя матанализ я знал очень прилично. К тому моменту я стал чемпионом мира среди юношей, вот-вот — и уже гроссмейстер. А им не нравилось, что я постоянно уезжаю, в том числе и за границу, что не терплю замечаний без повода... Короче, мне порекомендовали с тем же объемом математики заняться экономической кибернетикой на экономфаке МГУ. Я написал заявление и попросил академический отпуск: нужно было готовиться к чемпионату мира среди юношей. И не потерял времени зря: стал чемпионом. Шел 1969 год...
— Иначе говоря, однозначный выбор был сделан в пользу математики.
— Вернее — точных наук... Так вот, на первое сентября, чтобы поздравить с началом учебного года, а заодно и с успехом на первенстве мира, приглашает меня вместе с родителями проректор МГУ Волков Феликс Михайлович, он же член Всесоюзного совета спортивного общества «Буревестник». И с места в карьер начинает: «Вам нужно переходить в «Буревестник». А вы играете за ЦСКА. Переходите, иначе вам тяжело будет учиться в университете». Я обомлел: «Феликс Михайлович, я принят в МГУ не за спортивные заслуги. Я сдал экзамены. А в ЦСКА у меня тренер. «Буревестнику» я ничем не обязан». — «Но вы же студент!» Родители мои вышли ошарашенными после этой встречи.
Учусь. Посещаю, ясное дело, не все занятия. С особым рвением занимаюсь английским, но не хожу на историю партии. На третьем или четвертом занятии преподаватель по истории КПСС спрашивает, где студент Карпов. Ребята ей объясняют, дескать, я перевелся с мехмата, где уже сдал зачет. А она: «Так этот Карпов считает, что он хорошо знает историю КПСС?» Надо сказать: я не спешил проставлять в зачетную ведомость перезачеты, думал, сделаю ближе к сессии. А тут и с кафедры физвоспитания приходят сигналы поприжать меня. Я помчался к этой мадам по истории КПСС, а она говорит: «Ничего вам перезачитывать не буду. Я вас не знаю». Думаю — попал! Еду на Ленинские горы, где был мехмат. А преподавателем по истории КПСС там был удивительно приятный человек, который одновременно являлся лектором ЦК партии. Подхожу: «Вы меня помните?..» — «Кто вас не знает?» Объясняю, рассказываю все. Он говорит: «Давайте зачетку!» И ставит зачет. После этого с историей КПСС счеты мои были окончательно сведены.
— А с «Буревестником»?
— А дальше мне сделали серьезное предупреждение открытым текстом: «Вторую сессию вы не сдадите! И на соревнования вас не отпустим, если не перейдете в «Буревестник»... Что было делать? Перед Новым годом я оказался в Ленинграде, где был мой тренер Семен Абрамович Фурман. Он знал об этой ситуации. И говорит мне: «У Виктора Корчного в близких друзьях ходит профессор Сергей Лавров, секретарь парторганизации ЛГУ. Может, переведешься в Ленинград? И нам работать удобнее будет». Корчной вместе с его женой Беллой организовал встречу с Лавровым. Познакомились. Он мне: «Учитесь как?» — «На отлично». — «За команду нашего университета сможете играть?» — «Смогу, если на факультете отпустят». — «Отпустят». Я дождался сессии и перевелся в Питер.
— То есть получилось так, что Корчной вам тогда здорово помог.
— Именно так. А я Виктору Львовичу помог потом, когда поручился за него. Но это отдельная история...
Когда я переехал в Ленинград, у меня с Корчным возникла общая группа знакомых, а с его женой Беллой вообще установились самые теплые отношения. Но когда в 1974 году Корчной после победы над Тиграном Петросяном вернулся в Питер, у меня заканчивался матч с Борисом Спасским. И во время моей последней выигрышной партии Корчной обошел всех наших друзей и сказал: «Поскольку мы теперь стали с Карповым соперниками, каждый из вас должен сделать выбор, с кем он. Либо не общаться со мной, либо не общаться с ним». Ультиматум! Таков Корчной.
Но любопытно вот что. До этого мы с Виктором Львовичем встречались в общих компаниях. И перед межзональным турниром в начале 1973 года кто-то предложил загадать, кто встретится в финале претендентов на первенство мира. Каждый написал свой прогноз, и Анатолий Петрович Тупикин, председатель федерации шахмат Ленинграда, эти конверты собрал. А когда закончились полуфинальные матчи, вскрыл их, и — удивительно! — единственный, кто точно предугадал, был Корчной. Он написал: «Корчной — Карпов». После чего прервал со мной всякие отношения...
Между тем в 1974-м в Ницце на конгрессе должны были обсуждаться требования Роберта Фишера — с ним кому-то из нас двоих предстояло играть матч за звание чемпиона мира. И тут вдруг Корчной просительно обратился ко мне: «Анатолий Евгеньевич, вы более сдержанный, нежели я. Могли бы вы выступить от нас двоих. С наших общих позиций». Отвечаю: «Но вы, Виктор Львович, при этом должны быть в зале». Выступаю и говорю, что заявляю от имени обоих претендентов...
Потом я обыгрываю Корчного — а он дает интервью югославскому агентству ТАНЮГ и заявляет, что нам надо идти на исполнение требований Фишера, что неправильно ему противостоять. А там среди самых неисполнимых требований было играть до 10 побед без поражений! Матч длился бы тогда годами...
Фишер и я на тот момент проигрывали до одной-двух партий в год. Режим матча на первенство мира был у нас три партии в неделю. Партия — день доигрывания — партия — день доигрывания — партия — день доигрывания... Седьмой — выходной. Чтобы проиграть, не сделав ни одной ничьи, надо было проигрывать кряду один месяц. В одну дуду! Практически неисполнимо. Впрочем, чрезвычайный конгресс ФИДЕ в 1975 году это требование Фишера принял. Но Бобби требовал и еще одного: так как матч будет безлимитным, он не может окончиться с ничейным результатом, а чемпиону мира надо оставить его традиционное право на преимущественное сохранение звания. Но какое такое право, когда нет ничьей? И тогда Фишер заявил, что победителем матча будет объявлен только тот, кто победит его со счетом 10:8. Значит, при достижении девяти побед он мог остановить матч и заявить, что он остается чемпионом мира. А двухочковая разница в матче равно сильных — это страшное дело! На это пойти я никак не мог.
Корчной, высказав такую предательскую позицию, нанес мне удар ниже пояса.
Тигран Петросян разразился в его адрес убийственной статьей в «Комсомолке». И вот на этой волне на президиуме федерации выносится решение о дисквалификации Корчного и запрете на его участие в международных соревнованиях за пределами Союза, кажется, на два года. Я был против травли Корчного. Петросян, наоборот, хотел его добить и при этом заигрывал со мной. Тигран Вартанович, потерявший свою былую силу, понимал, что именно я стану чемпионом мира, и хотел через меня управлять шахматным сообществом. Когда же убедился, что у меня есть своя позиция в любых ситуациях, охладел ко мне. А когда я добился снятия дисквалификации с Корчного, мы вообще оказались с Петросяном в контрах.
Второй вопрос встал о поездках Корчного за рубеж. И тогда от меня потребовали гарантий в обкоме КПСС и в местном КГБ. Я пошел и на это. И Корчной уехал — по-моему, в Англию, в Гастингс — на турнир, и тут в 1976 году возникла еще одна критическая ситуация. Дело в том, что Международная шахматная федерация приняла решение проводить свою очередную олимпиаду в Хайфе, в Израиле.
— Неужто советские представители в ФИДЕ дали на это согласие?
— Голландец Макс Эйве, бывший тогда президентом международной федерации, деликатно решил проблему. Когда возник вопрос о странах — кандидатах на проведение олимпиады, никого, кроме Израиля, не оказалось. Эйве во второй раз спросил участников конгресса, будем ли мы проводить олимпиаду в Израиле. Все единогласно: обязательно будем! Большинство согласилось, и наши, не имея никаких указаний на сей счет из Москвы, разом со всеми согласились. Зато потом, когда решение было уже принято, задним числом начали бурно протестовать. И тут Муамар Каддафи возьми да и заяви, что он готов провести в Ливии контролимпиаду. В Триполи. Эйве преспокойно ответил, что решение уже принято, назад пути нет. Но наши, натурально, поддержали арабских друзей. Когда я узнал об этом, первым делом начал объяснять в инстанциях: «Как мы будем смотреться у Каддафи, когда у нас команда на две трети состоит из лиц еврейской национальности?!» Смех да слезы!
Начались консультации, я был у Виктора Ивонина, зампреда Спорткомитета, отвечавшего за шахматы в СССР. Тот говорит: «Мы пошлем в Ливию команду из неевреев!» Я ему: «Это ваша позиция. Но меня все равно можете вычеркнуть из списка. На контролимпиаду я не поеду».
Короче, никакой новой команды так и не составили. Правда, у кого-то из руководства возникло опасение: если мы пробойкотируем олимпиаду в Хайфе, не сможет ли Запад потом пробойкотировать Олимпиаду-80 в Москве? Как будто вперед заглянули на четыре года... И все. Только пшик!.. Но Корчной этого еще не знал. Он в то время уехал в Голландию на турнир. И тут на пресс-конференции его спросили о Каддафи с его играми и об олимпиаде в Хайфе, а он взял и ответил — язык у него всегда был длинный: «Без евреев советской команды не может быть, не одному же Карпову выступать!» Что-то в этом роде... А представитель посольства СССР после прессухи отвел Корчного в сторону и так ласково говорит ему: «Вы что, с ума сошли! Вам же один раз уже кислород перекрывали. После такого заявления дисквалификацией не отделаетесь. Вообще станете невыездным». Этот идиот так испугал Корчного, что тот решил в Союз не возвращаться. Корчного спровоцировали, для меня это очевидно.
— Выходит, Корчной вас подставил?
— Не так все просто. Когда Корчной остался за кордоном, журналисты его спросили, подвел ли он меня. Виктор сказал: «Нет. Когда Карпов давал поручительство за меня в первый раз, я же вернулся». Он не скрывал, что я его раздражал. Судите сами: значительную часть своей шахматной жизни Корчной боролся со Спасским и Талем, которые были моложе его, разгромил Петросяна, который был его чуть старше. Когда чемпионом стал Фишер, Корчной заявил, что он принадлежит к обыгранному Фишером поколению. И вдруг Фишер ушел с арены, вроде бы преград к мировой шахматной короне у Корчного больше не существует... Тут возник я, на двадцать лет его моложе, и перечеркнул все шансы на самый главный титул. Это же ужасно!
Придя в голландский полицейский участок и попросив политическое убежище, Виктор Корчной начал новый виток борьбы за шахматный чемпионский титул. Борьбы — в самом прямом смысле слова — не на жизнь, а на смерть. Бойцовских же качеств этому человеку было не занимать. И первым полем нашей борьбы с Корчным стал филиппинский горный курорт Багио.
— Почему именно Багио?
— В ту эпоху был потрясающий интерес к шахматам! На проведение матча на первенство мира тогда подали заявки семь стран. Надо сказать, что благодаря Бобби Фишеру призовой фонд очень поднялся. В его матче с Борисом Спасским он был 160 тысяч долларов, а потом увеличился еще на 90 тысяч — за счет включения частного спонсора, английского мультимиллионера Джима Слейтера, страстного поклонника Фишера. А фонд делится исходя из соотношения пять восьмых — победителю и три восьмых — проигравшему.
В 1978 году самый большой приз обещала Голландия — кажется, 740 тысяч долларов. Потом была Австрия — около 700 тысяч долларов, затем Германия... Филиппины были на четвертом месте — 560 тысяч. Из четырех стран-претендентов каждый из финалистов должен был назвать три страны или как минимум две, где бы ему подходило проведение матча.
Фишер хотел играть на Филиппинах, отсюда, я думаю, и возник Багио.
— С этого места поподробнее. Фишер-то играть отказался.
— Фишер не отказался от звания чемпиона мира, он просто не выполнил требований ФИДЕ. Должен был прислать в штаб-квартиру ФИДЕ телеграмму, в которой выражал бы свое согласие сыграть со мной, претендентом, матч на заданных федерацией правилах и условиях. Скажем, я подобную телеграмму направил. Фишер, однако, нет. Все ожидали, что при таком раскладе будет делать Макс Эйве, который ранее всегда поддерживал Фишера во всех его... э-ээ... незаурядностях, так скажем... У Эйве оставалась небольшая свобода маневра: либо ему надо было ждать, уговаривая Фишера сыграть со мной, либо в соответствии с правилами объявить меня чемпионом мира. Еще со времен Ботвинника, если чемпион мира отказывался защищать свое звание, тот, кто выиграл отборочный цикл претендентов, становился чемпионом автоматически. Это действовало где-то с начала пятидесятых и до наших матчей с Каспаровым включительно... Помню, в начале апреля 1975-го я был в Новогорске, на олимпийской базе. Играл в теннис. О перипетиях в ФИДЕ я не знал ничего: что нервы себе мотать, будь что будет! Мне надо было сосредоточиться и готовиться к встрече с Фишером... И тут в середине дня в спортзал вбегает журналист Яков Дамский: «Эйве объявил тебя чемпионом!» Мое первое интервью в ранге чемпиона мира я давал в шортах и тенниске.
— Триумф! Какие эмоции вы тогда испытали?
— Радость моя была ограниченной: я готовился к великому матчу, и тут у меня его отняли... Радость вперемежку с досадой: так и не удалось встретиться с Фишером. А с другой стороны — я шел к этому чемпионству всю жизнь. Трудно шел. Все случилось столь неожиданно, что за обедом мы даже и стопки не подняли за мое чемпионство. Ну а к вечеру нам, конечно, все, что надо, довезли...
Малоизвестный факт: первые большие деньги в боксе появились от неиспользованных ресурсов, выделенных на матч Фишера с Карповым. Помните, был поединок в Маниле между боксерами-супертяжеловесами Мухаммедом Али и Джо Фрезером? Его призовой фонд доходил до 10 миллионов долларов. Так вот, 5 из них — это деньги, которые были ранее выделены на матч между Фишером и Карповым и оказались нереализованными.
Я решительно не хотел играть на Филиппинах, предпочитал Европу. Слышал где-то о том, что там плохой климат. Но на конгрессе в Ницце Кампоманес вдруг заявил: «Тут обсуждали специфику погоды в тропиках. Но я филиппинец! И скажу вам с полным знанием дела: на Филиппинах всегда отличная погода». В общем, благополучно наврал.
Впрочем, Багио — место не самое дурное. Не жарко. Высоко в горах, сосновые леса. Все руководство Филиппин уезжает туда на лето. Но нам жутко не повезло. За три месяца, во время которых длился матч, вылилось четыре годовые московские нормы осадков. Уходил один тайфун, появлялся другой.
Меня спас космонавт Виталий Севастьянов, председатель Шахматной федерации СССР, который в конце матча ко мне приехал, посмотрел, как я живу, и сразу понял, что мой кризис из-за нервной системы. К тому времени из четырех последних матчей я проиграл три. Из выигрышного матча попал в критическую ситуацию — все закачалось! Счет стал 5:5. Севастьянов предложил взять тайм-аут и уехать в Манилу, где хотя бы солнце светило. Мы провели там два прекрасных сказочных дня, и когда я вернулся, был совсем другим человеком.
— Корчной потом напишет в своих мемуарах, что против него был задействован в Багио весь шпионский арсенал СССР. Дескать, иначе бы он вам не проиграл...
— Да, политики в Багио было предостаточно. Шутка ли: впервые в истории чемпионатов мира по шахматам на них появилась служба безопасности!.. И со мной на Филиппины отправилось из Москвы несколько секретных агентов. Их задачей было не допустить подслушки в особняке, в котором я расположился с командой. Для этого дипломатическим грузом провезли специальную палатку, прослушать которую было невозможно. Но я не мог в ней работать, там было чересчур душно.
И вообще политика меня не занимала, я был весь в игре. Если начинаю соревнование, совершенно от всего абстрагируюсь: ни телевизора, ни газет... Я должен достигнуть оптимального уровня самоконцентрации. К сожалению, в Багио у меня совершенно выбился сон. Даже в те моменты, когда мне удавалось заснуть, продолжал оставаться в игре. Это, согласитесь, изнуряет. И еще: я знал, что был на тот момент лучшим шахматистом мира, это доказывал и перевес, достигнутый мною поначалу: 4:1 и 5:2. И тут Корчной оказал мне такое жесточайшее сопротивление, которого я, сознаюсь, не ожидал. Но и в самые критические мгновения я знал: все равно выиграю!
— Несмотря на то что Корчного поддерживали адепты таинственной секты «Ананда Марга», находившиеся в зале?
— Сегодня, конечно, забавно вспоминать о страстях, кипевших тогда в Багио. И об «Интернационале», по ошибке исполненном оркестром вместо гимна СССР, и о сожительнице Корчного, бывшей узнице ГУЛАГа Петре Лееверик, возглавлявшей его делегацию и дававшей западным корреспондентам фантастические по своему абсурду пресс-конференции, и об этих людях в красных балахонах из «Ананда Марги», якобы подзаряжавших энергетически претендента, а на самом деле доводивших до паники местную службу безопасности, и о зеркальных очках Корчного...
— ...и о вашем парапсихологе Зухаре, сидевшем в зале в первых рядах и, в свою очередь, гипнотизирующем Корчного. Утверждали, будто у вас в голове был вмонтирован приемник, через который вы обменивались с этим экстрасенсом ценной информацией.
— Чушь собачья! Зухарь и в шахматы-то играть не умел, а ему вменяли в вину, будто он подсказывал мне ходы. Он был полковником медслужбы и приставлен ко мне в помощь как специалист по проблемам перегрузок и трудностей сна. К сожалению, Владимир Зухарь, неоднократно помогавший советским космонавтам, мне никак не пригодился. Нормализовать в Багио мой сон ему так и не удалось.
И вообще я не верю, что какой-то экстрасенс способен шахматисту что-либо внушить. Чтобы добиться этого, маг и волшебник должен как минимум владеть не азами шахмат, а их университетами. Это же, согласитесь, дано не многим... Парадокс ситуации состоял в том, что, когда Корчной перестал искать извне причины своего неудачного выступления и сосредоточился только на игре, ему удалось достичь невозможного — сравнять счет. Но большего я ему все равно не позволил. Я выиграл 32-ю партию, которая стала последней. Со счетом 6:5 я сохранил свое чемпионство. Мое преимущество подтвердилось и в 1981 году в Мерано, когда я выиграл у Корчного следующий матч со счетом 6:2.
— После чего Виктор Корчной скажет: «Я заметил, что Карпов как бы прислушивается ко мне, когда я думаю над ходом. Я чувствую, что он угадывает, над чем я думаю». Сознайтесь, вы телепат.
— Прекратите. Я просто психологически устойчивый человек.
— Впрочем, Корчному было не позавидовать. И семью его за границу не выпускали, и сына Игоря срочно призвали в армию...
— С Беллой, женой Корчного, до последних лет ее жизни у меня сохранялись хорошие отношения. Корчной же при этом вещал из-за кордона, что семью его травят в Советском Союзе с моей подачи. Это все ерунда. Наоборот: когда семье Корчного не дали выехать к нему за кордон, я даже убедил Григория Васильевича Романова, первого секретаря Ленинградского обкома КПСС, что Беллу и Игоря надо отпустить. Чтобы решить этот вопрос на самом высоком уровне, Романов специально ездил в Москву. Но Юрий Владимирович Андропов, глава КГБ, и Михаил Андреевич Суслов, главный идеолог партии, заняли жесткую позицию: нечего потворствовать изменнику Родины...
Анатолий Карпов — о том, как Леонид Брежнев запутался в орденах и отчествах, о великом пловце, произведенном в легкоатлеты, о выигранной судебной тяжбе и проигранной чемпионской короне, о секретной записке Андрею Громыко, а также о тайной вечере с Робертом Фишером
Шахматы были такой же визитной карточкой Советского Союза, как балет и космические корабли. А советские чемпионы мира — Михаил Ботвинник, Василий Смыслов, Михаил Таль, Тигран Петросян, Борис Спасский, Анатолий Карпов... — народными героями, которых знали и стар и млад. Сам «дорогой Леонид Ильич» любил под коньячок подвигать шахматишки...
— Вся страна была за вами, любимец Брежнева!
— Еще одна несуразность! Идет молва, будто я был любимчиком Брежнева, дескать, общался с ним постоянно. А я, не считая торжественных заседаний, виделся с генсеком по жизни лишь дважды! Один раз, когда отмечали его юбилей и он принимал делегацию ЦК ВЛКСМ, в числе которой был и я. И второй раз, когда я получал в 1978 году орден Трудового Красного Знамени из его рук. Вообще-то я должен был получить орден Ленина. Но было принято решение не вручать высокие награды без предварительных более низких. Хотя не обошлось и без дискуссии. Кто-то из членов Политбюро сказал, что, мол, событие большое: все-таки чемпионство и победа над Корчным в Багио, надо отметить Карпова за стойкость. Но потом выступил кто-то и заявил: «Карпов еще молодой, наверняка еще чего-нибудь выиграет...»
А у Брежнева тогда случился микроинсульт, и награждение устроили даже не для того, чтобы отметить нас, а чтобы показать стране и миру, что с генсеком все в порядке. Церемония проходила в скоростном режиме. Меня нашли в Ленинграде и приказали: «Завтра быть в Москве, в Кремле!» Зачем, не объясняют. Говорю: «Не могу. Я завтра по приглашению Шеварднадзе еду в Грузию…» Мне резко отвечают: «Нет, надо быть в Кремле. С Шеварднадзе там и встретитесь».
И правда, прихожу в Георгиевский зал, а там весь синклит и Шеварднадзе тоже. Нас, конечно, телевизионщики снимали, но, как мне потом объяснили, все самое интересное цензура вырезала. А Брежнев пребывал в исключительном настроении. Сперва он вручал вторую звезду Героя Соцтруда академику Николаю Цицину. Передает ему орденскую книжку, пытается приколоть награду. Но не получается — ни с первого, ни со второго раза. Тогда Брежнев говорит: «Слушай, Николай, сам приколешь. У меня такое чувство, что тебе легче вывести новый сорт пшеницы, чем мне приколоть звезду».
Я был восьмым из девяти награждаемых. Отмечая меня, Брежнев сказал, ткнув меня в грудь пальцем: «Следя за Багио, все за сердце хватались, а он все под контролем держал». А передо мной Шеварднадзе награждали. Брежнев начал говорить: «Эдуард Амб...Амвросиевич» — уже на имени запнулся. Взглянул лукаво на награждаемого и говорит: «Слушай, Эдик. Я твое отчество и раньше выговорить не мог… Забирай свой орден!»
— Если мне память не изменяет, на этой церемонии награждали мало кому известного Михаила Горбачева? С его приходом к власти для вас начались непростые времена...
— В середине восьмидесятых на меня пошла дикая травля. Ею руководили Александр Яковлев и Гейдар Алиев, поддерживавшие Гарри Каспарова. Тогда министр спорта был полный ноль (про покойников говорить плохо не принято, но для этого человека я подобрал самое мягкое слово, поверьте мне) — Марат Владимирович Грамов. Спорт он не любил и не знал. Оказался в Москве по протекции Горбачева. Когда-то работал редактором сперва районной газеты, потом — зам. главного «Ставропольской правды»... Немало лет Грамов провел в Москве, но за все эти годы так и не научился правильно произносить слово «волейбол». Упорно выдавливал из себя: «Валетбол...»
Помню, проходила пресс-конференция в МИДе. У Грамова при полном стечении народа перл за перлом. Он говорит: «На Олимпиаде в Лос-Анджелесе не может быть обеспечена безопасность советских спортсменов, поэтому мы туда не поедем». Его спрашивают: «Выражают ли сами спортсмены такие опасения?» Он отвечает: «Конечно… Наши известные легкоатлеты. Ну, Сальников...» А олимпийский чемпион Владимир Сальников пловец! Позор! Доходило до анекдота. Грамову задает вопрос корреспондент британского агентства «Рейтер», а министр говорит: «Вот возьму и отвечу господину Рейтеру!..»
— Примерно в то же время грянул и ваш судебный процесс. Что это было за дело?
— Один немецкий журналист, бывший корреспондентом ТВ на моем матче с Корчным, провел аферу от моего имени. Подделал мою подпись и получил деньги за рекламу. Тогда только начали появляться шахматные персональные компьютеры. Немец снял в ходе матча меня на фото, а один из владельцев компании, как оказалось, был его школьным приятелем. И вышли компьютеры с моим портретом на упаковке. Как мне говорили, этот парень заключил потрясающий контракт. За один год им было получено до полутора миллионов немецких марок! Это вскрылось...
Во-первых, обидно, что денег я не получал. А во-вторых, я понимал: учитывая тяжелую экономическую ситуацию в Союзе, меня обвинят во всех смертных грехах, просто сгноят как нарушителя закона, обокравшего страну. Я пошел в немецкий суд, это была моя единственная защита. Из-за этой тяжбы, по сути дела, я и потерял звание чемпиона мира и проиграл второй матч Каспарову.
Подходил срок давности для подачи судебного иска, и получилось так, что зарегистрированная в Гонконге компания, занимавшаяся рекламой и выплачивающая за это деньги, якобы обанкротилась. И вдруг накануне моего матча с Каспаровым эта самая компания обратилась в ФИДЕ и предъявила бумаги об успешности сотрудничества бизнесменов с шахматистами. В международной федерации знали об истории с моей рекламой. И когда деляги пришли в ФИДЕ, удивившийся Кампоманес сказал: «Вы кто такие? Вы же как компания вроде бы умерли давно!» — «Как так? Да у нас все удачно». И в качестве примера дают информацию о компьютерах, которые якобы рекламировал Карпов.
В сентябре мы начали играть с Каспаровым, а в начале октября истекал срок, во время которого я еще имел право обратиться в суд. Мне звонят юристы: «Надо обнародовать ваше судебное заявление, иначе сработает срок давности». И мы атаковали. Обнародовали наш иск в ходе как раз второго матча. Дело для Советского Союза невиданное. Вы представляете: во время финала первенства мира я, советский чемпион, решаю идти в Германии в суд! Это подхватили газеты, и два дня партийные и спортивные чиновники всех уровней долбали меня с утра до вечера, не давали мне ни сосредоточиться, ни над партией подумать.
Я в тот момент лидировал. Все почему-то сегодня считают, будто я тогда проигрывал Каспарову. На самом деле это ерунда. После десяти партий я лидировал. А была сыграна как раз одиннадцатая, которая оказалась переломной. Я провел тяжелейшую защиту, и в какой-то момент, видимо, нервы сдали: допустил детскую ошибку. Счет выравнялся. Потом я проиграл белыми в шестнадцатой партии и под удар поставил исход всего матча. В конце при благоприятной позиции не смог одолеть Каспарова в последней партии. Ведь отставал от него на то самое очко, которое потерял ранее. Каспаров попал в цейтнот: оставалось семь минут на 18 ходов. У меня в этот момент было больше сорока минут при выигранной позиции, а я решил подержать позицию вместо того, чтобы сыграть решительно. В конечном итоге запутался и партию проиграл, счет матча 11:13. Что не отражает сложности и остроты борьбы, которая была в матче.
И после этого против меня началась разнузданная кампания в советских массмедиа. Когда совсем невтерпеж стало, я напросился к Александру Николаевичу Яковлеву на прием. Думал, не примет — принял! Говорю ему: «Ну ладно, нравится вам Каспаров. Хоть золотой дворец ему воздвигайте. Но зачем же меня при этом травить? Что я плохого для страны и для вас лично сделал?» Яковлев: «Ну что вы! У вас какое-то превратное мнение…» Я говорю: «Вы же прессу курируете. Вы в курсе событий. Это же все с подачи делается». А он: «Странное у вас представление создается. Мы с одинаковым уважением относимся к вам и к Каспарову». Задумался, выдержал сценическую паузу и говорит: «Больше вам скажу. Мы к вам относимся с большим уважением!» Тут я на него выставился, как в критические моменты умею: «Как это, Александр Николаевич?» А он: «Но вы же вступили в партию в семьдесят девятом году, а Каспаров только в восемьдесят четвертом!» В этом весь Яковлев. Жалко, у меня тогда магнитофона не было.
Потом зашла речь о судебном процессе в Германии. Яковлев: «Вы же понимаете. Вы — яркий представитель советского народа. Выиграть суд в Германии вы никогда не сможете. Поэтому у нас есть рекомендация (показал пальцем куда-то наверх) прекратить судебное разбирательство». А я ему: «Я не мальчик. Если принял решение пойти в суд, я все обдумал». — «Но вы же с нами не посоветовались… И вообще, как вы, член партии, могли единолично принять такое решение?! Что ж вы у нас разрешения (осекся)... совета не спросили!» Заметьте: на дворе 1985 год, перестройка.
Я же говорю: «Я защищаю не честь КПСС, а свою собственную. Судебный процесс веду на свои деньги!» — «Вы что, на самом деле не понимаете, что ваш процесс бросает тень на партию? Мы тут пообсуждали (головой все на потолок кивает), и я заявляю вам: у высоких товарищей есть мнение, что вам надо отозвать иск». Я сказал, что доведу дело до конца, как бы оно ни завершилось. Он аж побелел: «Ну что ж, раз вы такой упрямец! Дальше посмотрим, что с вами делать».
— Прямо открытым текстом?
— Именно так. Из-за того, что Яковлев вмешался, я чуть было не проиграл этот процесс. Суд шел в Гамбурге, по месту жительства немецкого журналиста, против которого я подал иск. Советские шахматисты должны были все выезды за рубеж согласовывать, как тогда говорили, «в инстанциях», а меня отпускали не скажу чтобы с большим удовольствием. Я понимал: на заключительное заседание суда меня могут вообще не выпустить. А у меня выступления тогда были в Западном Берлине. Позвонил юристам и говорю: «Если мы не привяжем мои выезды к выступлениям, меня могут на суд не выпустить». Я и не подумал, что ведь формально Западный Берлин это не ФРГ!
Выступаю на юге Западной Германии, потом лечу в Западный Берлин. И уже этим я нарушил жесткую установку: советским гражданам появляться в Западном Берлине с территории ФРГ категорически «не рекомендовалось», надо было заезжать только со стороны ГДР...
Накануне заседания, где-то часа в три дня, меня находит консул СССР в Западном Берлине, отзывает и говорит: «Пришла шифровка из Москвы. Вам категорически запрещено появляться в зале суда». Все как в дурном сне. Иду ва-банк: «У вас есть связь с Москвой? Окажите мне одну услугу». — «Какую?» — «Я напишу записку, передайте ее, если можете, Андрею Андреевичу Громыко!» Изложил все вкратце и отдал, уповая только на авось: а ну как тот побоится обращаться напрямую?
— В московской прессе были сообщения, что Карпов основательно подстраховался на случай проигрыша. Зарезервировал билет из Германии в Калифорнию, поручил финансовому агенту приобрести виллу на американском побережье… Даже стоимость ее сообщали: 180 тысяч долларов. Помните?
— Чепуха все это… Я мог, конечно, «выбрать свободу». Мог бы послать всех и вся к чертовой матери, но не хотел. В принципе, на тот момент это было бы самое легкое, вполне адекватное времени решение. Но я человек другой, поймите… Кроме того, у меня было подспудное, интуитивное ощущение, что Яковлев и Ко меня из СССР выдавливали, а я никак не хотел доставлять им ни малейшего удовольствия. Поэтому я и написал записку Громыко, которого раньше знал.
В час ночи появился консул. Все как в плохом детективе. Звонит с улицы: «Если можно, выйдите из гостиницы». Дипломат боялся говорить в номере отеля, опасался прослушек. Выхожу, сели с ним где-то в баре. Вижу, лицо у него такое довольное-довольное. «Имею честь выполнить поручение Андрея Андреевича. Он просил передать вам разрешение на ваше участие в процессе». Громыко спас ситуацию.
Процесс я выиграл с хоккейным счетом — 7:0. Все заседатели решили в мою пользу.
— А деньги? Удалось ли вам их получить с немца-мошенника?
— Он пустил их в оборот, и они у него то ли пропали, то ли он их проиграл. Частично, конечно, скрыл: купил дом, как выяснилось в суде... Правда, он все-таки пострадал. Попал как журналист, нарушивший профессиональный кодекс, под запрет на профессию. И в тюрьме сидел реально — в самом Моабите. Я опять возвращался в Белокаменную победителем. Но противостояние с Яковлевым на этом не прекратилось.
— Опять вокруг шахмат?
— Нет, совсем иного рода. Но прежде чем рассказать об этом, хотел бы вернуться к началу восьмидесятых. Как чемпион мира я, где бы ни выступал, встречался с огромным количеством самых разных, как правило, значимых людей. Нередко выступал и в посольствах СССР. Например, в Нидерландах послом работал Александр Иосифович Романов. Как только я туда приезжал, он звонил и спрашивал, когда у меня будет свободное время для шахматного вечера с послами и местными политиками, министрами и депутатами. Я давал сеанс одновременной игры, потом, как полагается, были прием, фуршет и все такое… Так продолжалось лет десять. Идеальная обстановка для установления контактов. Холодная война была условностью, отношения людей выстраивались на личном уровне. Например, я провел ряд выступлений по городам Франции, их подготовило Общество дружбы СССР — Франция. Получил Большую золотую медаль Парижа из рук Жака Ширака, который тогда был мэром. Знакомства со мной искали самые влиятельные люди. Так, граф Моэт — из того самого рода, который создал знаменитое шампанское, был хорошим шахматистом, на уровне кандидата в мастера. Он задался целью, чтобы я приехал к нему в Шампань, в Эперне, и выступил там. Специально для встречи со мной примчался в Париж: «Я вас приглашаю!..» Я говорю: «Все забито. Нет времени». Только один день условно свободен, и тот — для переезда из Ла-Рошеля в Париж. Он говорит: «Я этот день у вас и выхвачу. Прилечу за вами на своем самолете». Прилетел, действительно. Причем сам был за штурвалом спортивного шестиместного самолета. Незабываемое впечатление: мы летели низко над Луарой, замки, красота невероятная!.. В общем, я общался за рубежом с самым широким кругом людей — от особ голубой крови до представителей разных общественных движений.
В 1981 году я выиграл очередной матч на первенство мира, возвращаюсь в Москву. И тут практически одновременно умерли председатели Советского фонда мира и Советского комитета защиты мира — писатель Борис Полевой и академик Евгений Федоров, один за другим. Меня пригласил к себе Борис Николаевич Пономарев, который курировал международный отдел ЦК КПСС. Говорит: «Есть мнение, что Фонд мира должен возглавить всемирно известный человек. Выбор пал на вас. Как вы на это смотрите?» Я сказал, что таким делом никогда не занимался. Пономарев говорит, что аппарат остался, беспокоиться не стоит: «У вас будут компетентные заместители. Захотите — принимайте решения. А возникнут проблемы, мы всегда подскажем…» У меня установились хорошие отношения и с аппаратом, и с республиканскими отделениями, и все возможные проблемы отпали сами собой. Когда позднее меня стали преследовать на пару господа Яковлев и Алиев, Советский фонд мира меня по сути дела защитил…
— От кого?
— В конце восьмидесятых в доверие к Александру Яковлеву втерлась вторая женщина-космонавт Светлана Евгеньевна Савицкая, мой тогдашний первый зам в Фонде мира, а ныне депутат-коммунист в Госдуме. Яковлев обещал ей мой пост. Ее активно поддержал — не без подачи Яковлева — Российский фонд мира во главе с журналистом Дмитрием Мамлеевым, мужем актрисы-красавицы Клары Лучко.
С Мамлеевым отношения напряглись из-за того, что он очень хотел быть народным депутатом, а от Фонда мира уже прошли на первых горбачевских выборах три человека. Для девяти общественных организаций по квоте, определенной сверху, нам выделили семь мест. Пять человек уже были избраны, из них три мандата дали руководству Фонда мира. Мамлеев претендовал на четвертую позицию. Претендовал на нее и очень уважаемый человек, в прошлом замминистра иностранных дел Михаил Капица. Я предложил найти какое-то разумное решение, а Дмитрий Федорович Мамлеев узрел в этом интригу.
Сначала у нас должно было пройти избрание народных депутатов, а на следующий день запланирована конференция Советского фонда мира с перевыборами нового руководства. Савицкая была абсолютно уверена, что ее выберут главой фонда. Тем более что Яковлев свое мнение, где мог, старательно распространил. Потом началось следующее. Гостиница «Россия», где обычно размещались наши делегаты, почему-то отказала в их размещении. Колонный зал отказал нам в месте проведения. Потом звонят одесситы: «Нам дали указание из Москвы выдвигать Савицкую, а мы ее и не знаем толком». Они позвонили в Киев, а им отвечают, что так надо. И то же самое по многим другим региональным организациям. Савицкую выдвинули 63 области и республики, а меня — 26 или 27. Тут-то я и понял: что-то здесь не то…
Я еще не знал, что за меня Яковлев уже «проголосовал». Поехал к Морозовой, директору Колонного зала Дома союзов: «Как же так? Вы нас подставили!..» Она мне: «У меня была рекомендация не давать вам зал». Я тут же к Валентину Михайловичу Фалину, заведующему международным отделом ЦК КПСС. Выпаливаю: «Спасайте! Без вас погибнем». Как-никак мы были одной из первых общественных организаций, которые участвовали в новых выборах. Рассказываю про зал, про отказ в гостинице «Россия». Фалин говорит: «Гостиница — ерунда. Колонный зал — сложнее...»
Потом, как мне рассказали, состоялся разговор на повышенных тонах между Яковлевым и Фалиным, едва ли не до полного разрыва.
Мне удалось повернуть ход событий в свою сторону. Яковлев не знал, что Карпов всегда особенно силен в трудных позициях. На конференции меня избрали и главой фонда, и народным депутатом, только после этого Яковлев от меня отцепился… Александр Николаевич — фигура по-своему трагическая, он сам недооценил тех реформ, которые начал. Да и понимал ли он до конца, что творит?
— Теперь поговорим о Роберте Фишере. Не было ли у вас соблазна все-таки встретиться с американцем за шахматной доской?
— Я никогда и не отказывался сыграть с Фишером. Это он не пожелал проводить со мной матч на первенство мира после того, как не выполнили его ультимативные условия. Для меня сохранение регламента ФИДЕ было делом принципиальным. И нам удалось не допустить вакханалии в системе проведения состязаний… Впрочем, я глубоко уверен, что, даже если бы мы и выполнили все его требования, Фишер все равно не стал бы со мной играть. Потому что для него кардинальным образом изменилась психологическая обстановка. Если раньше он был моложе всех и общественное мнение однозначно было на его стороне, то тут появился более молодой. А возраст в шахматах при соревновании сильнейших играет большую роль. К тому же я набирал силу очень быстрыми темпами, как никто другой тогда, и Фишер чувствовал себя неуютно рядом со мной. По крайней мере история всех наших с ним последующих отношений показала, что открыто, прилюдно Роберт говорил, что готов играть со мной, а когда оставался наедине с самим собой, у него появлялась неуверенность, и он делал шаг назад.
— Другими словами: вам так и не удалось договориться о матче с Робертом Фишером. Расскажите вообще о встречах с ним.
— В первый раз я увидел его в семьдесят втором. В США, в Сан-Антонио. Фишер как раз стал чемпионом мира, а я выиграл там турнир. «Здрасьте!» — «Хелло!» Ничего особенного… В семьдесят шестом году я играл на Филиппинах. Собирался вылететь в Москву, а в предпоследний день Флоренсио Кампоманес заходит ко мне в отель и спрашивает, как я возвращаюсь в Москву. Говорю, что на перекладных, через Токио. Я там никогда не был. Кампоманес говорит: «Не будете возражать, если я с вами полечу?» — «Нет, конечно».
В аэропорту нас встречает Мацумото, глава японской шахматной федерации. Едем в гостиницу. И тут Кампоманес говорит с интонацией заговорщика: «Я попрошу вас подняться ко мне в номер. Вас там ждет сюрприз…» Поднимаемся. Заходим: пусто. Кампоманес просит посидеть две минутки, подождать — и возвращается с Бобби Фишером! Он был без бороды, которую отрастил позднее, несколько располневший, впрочем, это не столь заметно при его немалом росте… Обратите внимание на дату и время. 26 июля. В Токио вечер, а в Голландии в это же время, учитывая другой часовой пояс, — утро, 10.00. Получается, что в одно и то же время Корчной приходит в полицейский участок, чтобы попросить там политического убежища, а я встречаюсь с Фишером. Невероятное совпадение!
Поздоровались с Фишером, пошли поужинать. Зал ресторана в «Хилтоне» огромный, и ни одного человека. Только Бобби заказал пиво, бифштекс и стакан своего любимого молока, как вдруг входит мой друг-журналист, а с ним еще советский вице-консул. Немая сцена, как по Гоголю. Кампоманес позеленел. Я растерялся. А мой друг-журналист, оказывается, решил проследить, как меня в гости к нему довезут после ужина. Между делом накатил в баре пару «даблов» виски вместе со своим приятелем из посольства, который хотел со мной познакомиться, и явился к нам навеселе. Подходит вразвалочку к столику. Жмет всем руки, включая Фишера. Потом, года два спустя, когда та моя встреча с Робертом перестала быть секретом, я раскрыл журналисту личность нашего четвертого собеседника. Мой друг аж за голову схватился: «Что ж я не догадался! Надо было сфотографировать». Я ему: «Фишер тебе бы фотоаппарат разбил. Был бы скандал!»
За ужином Бобби заговорил о том, что хотел бы сыграть со мной неофициальный матч. Признался, что соревноваться с «простыми гроссмейстерами» ему неинтересно. Во-первых, он их уже обыгрывал, а во-вторых, ему за встречу с ними много не заплатят. Он сказал о себе, что уже достиг «возраста бизнесмена» и «играть задаром» больше не желает… Я ответил, что давно дал согласие сыграть с ним, но гонорары для меня не играют первостепенного значения, прежде стоит определиться с регламентом соревнования. Какая разница, как бы назывался этот матч. Было ясно, что он стал бы матчем на звание абсолютно лучшего шахматиста планеты.
Мне искренне жалко, что этот поединок так никогда и не состоялся. Даже несмотря на то, что Кампоманес прилагал все усилия для его проведения. После Токио я еще дважды встретился с Фишером — в Испании и Вашингтоне. Правда, не за шахматной доской, а в ресторане или в баре, где Бобби заказывал свое неизменное молоко. Я верил в возможность возвращения Роберта Фишера к шахматам, а многие мои коллеги — нет. Так, Михаил Ботвинник, которому я рассказал о моих дискретных переговорах с Фишером, убил меня своим вопросом: «А вы уверены, что беседовали именно с Бобби, а не с его двойником?» Фишер стал легендой уже при жизни, и жалко, что этот незаурядный человек так рано ушел в мир иной.
— Недавно в Интернете появилось сообщение, что на распродаже вещей из коллекции Николае Чаушеску шахматная доска с вашим автографом была продана за четыре тысячи долларов. Признайтесь, их много гуляет по миру, таких «ваших» досок?
— История этой доски забавна. Помню, в советскую эпоху я как-то приехал в Румынию, а Евгений Тяжельников, посол СССР, решил сделать Чаушеску подарок. Недолго думая, заскочили в Бухаресте в первый попавшийся магазин, купили там за сущие копейки шахматную доску. Я расписался фломастером, этот набор и подарили «гению Карпат»… Однажды приезжаю в Лас-Вегас, а мне говорят: «Сегодня в нашем отеле концерт Фрэнка Синатры». Идем с менеджером гостиницы на улицу, вижу интересные шахматы: «Было бы здорово подарить их Синатре…» Менеджер тут же достает чековую книжку: «Отличная идея!» Я расписался на доске. Когда вручил Фрэнку подарок, певец был страшно рад, у нас сразу возник контакт. Оказалось, Синатра фанат шахмат, но никому об этом никогда не рассказывал.
— В наступившем году вы отпразднуете шестидесятилетие. Надеюсь, поздравления сумеют подсластить пилюлю, которую вы вынуждены были проглотить в году ушедшем, когда проиграли выборы в ФИДЕ.
— Перевыборы Кирсана Илюмжинова на пост президента главной мировой шахматной организации — это беда для шахмат. Поверьте, не я потерпел поражение, а шахматный мир. Говорю это не потому, что сам хотел стать президентом ФИДЕ и проиграл, а потому, что открывались прекрасные возможности для дальнейшего развития шахмат, которые оказались нереализованными. Судите сами. Бюджет федерации составляет полтора миллиона евро. Это не считая матчей на первенство мира, они финансируются за счет организаторов. А у меня два с половиной миллиона евро лежали в кармане только на деятельность федерации. Пять крупных мировых компаний под мое имя давали на развитие ФИДЕ по полмиллиона. Были среди них, надо сказать, и российские. К тому же мне поступило предложение перевести штаб-квартиру в Париж — вместо предместья пораженных кризисом Афин и степного новостроя Элисты. Географическую разницу чувствуете? Мне было сделано и предложение от мэра города Бельфора, важного коммерческого и финансового узла между Францией, Швейцарией и Германией, сделать в нем бесплатный технический офис ФИДЕ... Да что там говорить! Я никогда не терпел проигрышей, а с годами они ощущаются больнее.
DP.RU: Анатолий, Евгеньевич, Вы как-то сказали о своих заработках, что по нынешним меркам это уровень очень серьезных миллионеров. Почему деньгоемкость шахмат снизилась?
Анатолий Карпов: Шахматные призы в мире пошли вниз. Даже в абсолютном значении, не говоря о том, что деньги обесценились. Если, скажем, у нас с Каспаровым - в 87 году или в 90-м году крупнейший призовой фонд был $3,5 млн. $3,5 млн в те годы и сейчас - это две большие разницы, как говорят в Одессе.
DP.RU: Сейчас это наверное миллионов 25
Анатолий Карпов: Нет, поменьше, но разница солидная. А призовые фонды чемпионатов мира сейчас - до миллиона. Вот и считайте, в 3, 5 раза разница в абсолютных цифрах, и в 15-20 раз - в относительных. В связи с чем это произошло? Ошибки федерации, потеря престижа звания чемпиона, бредовая система, которая никем не воспринималась, случайные чемпионы, в кавычках скажем. Это убило интерес у прессы, у телевидения. Сейчас мы пожинаем плоды. Ну а если вспоминать, то конечно в Советском союзе просто никто столько не зарабатывал, как я: законно заработать $50-60 тыс. в те времена было просто невероятно.
DP.RU: Наверно, у вас партийные взносы были больше чем у генсека
Анатолий Карпов: Нет, партийные взносы платились только с зарплат. Но, с призов я платил большие налоги. По каждому крупному призу принималось решение правительства, вот, и я после матча в Багио, заплатил кажется 85 %. Но все равно для советского гражданина 15 %, которые я получал, это были деньги заоблачные.
DP.RU: Шахматы – это противостояние, и популярность игры была на пике во время холодной войны. Теперь у нас глобальный мир, может быть шахматы в этом причина падения популярности игры?
Анатолий Карпов: Нет, ну почему же. Конечно, когда пришел Фишер был всплеск популярности. Но разве матч Таля с Ботвинником, не вызывал в мире такой огромный интерес? Еще как вызывал. И при чем тут холодная война? Оба советских шахматиста. В турнирах или матчах претендентов - если бы не было ограничения представительства от одной страны - то там советские были от начала до конца. Но ограничения были, по-моему можно было не больше 5 человек. Ну вот 5 советских шахматистов и занимали все первые места, и боролись между собой. Но интерес при этом был грандиозный! Люди понимали и видели в шахматах и творчество и красоту замыслов. Сейчас может быть просто нет таких харизматических личностей, как раньше. Безликие они какие-то. Ананд - шахматист большой, а личность…ну в Индии может быть и личность, а в мире... Да и наш Володя Крамник – парень хороший, шахматист хороший, но в харизматические личности тоже пока не выбивается.
DP.RU: Что Вам сейчас интересно?
Анатолий Карпов: Я очень много чем реально занимаюсь: экологией, благотворительностью, шахматным образованием. Ну и, хочется реализовать бизнес-проект, он связан с народным автомобилем (речь идет об автомобиле Мишка, который планирует собирать ОАО Мишка-Тула-Москва. Анатолий Карпов является учредителем этой компании – dp.ru). Его уже сейчас можно производить….
DP.RU: Сейчас все выучили: ё-мобиль…
Анатолий Карпов: Ну там немало денег, харизматическая личность…Но ё-мобиль будет стоить много. Мы стоим не в той ценовой нише, наш автомобиль мы сможем продавать ниже 200 тыс. рублей, то есть это в два раза где-то дешевле ё-мобиля, то есть это машина для не очень крепкого среднего класса. Потом у нас есть разработка для инвалидов. На сегодняшний день ни в странах СНГ, ни в странах восточной Европы не производят специальных автомобилей для инвалидов. Хотя бы по социальной программе, думаю правительство могло бы рассмотреть вопрос, например, кредитования. Нам не надо никаких субсидий выделять, как это делает государство по другим направлениям автомобильной промышленности. У нас просто не хватает оборотных средств для старта.
DP.RU: На каком вы сейчас этапе?
Анатолий Карпов: У нас есть разрешение на выпуск первых промышленных партий автомобилей. То есть когда Прохоров говорит: Мы ё-мобиль будем производить десятками тысяч…. Ну это же ерунда полная. Кто-то его дезинформировал, не зная тонкостей потому что во-первых, вы должны пройти 19 тестов, чтобы получить разрешение на первую промышленную партию - 150 автомобилей. После чего вы должны 2 или 3 разбить и если ваше качество соответствует заявленному, то тогда вы получаете следующее разрешение на 10 тыс. машин или один год. Потом опять нужно по случайной выборке разбить несколько машин, подтвердить качество, после чего вы имеете право производить неограниченное количество. Это ж все требует времени, это не сделаешь за два месяца.
DP.RU: А вы в этом проекте как участвуете?
Анатолий Карпов: И как инвестор, и как совладелец, и как автор разработок, патентов. Я председатель совета директоров. Машина развивает скорость до 170 км, причем легкая, может перевозить грузы до 400 кг. Она в классе Оки, но лучше по всем показателям, там новые пластмассы используются, современные, которые дают и прочность, и легкость.
Anatoly Karpov in the time between 31.12.1974 and 3.4.1975. This soviet movie shows the best moments in the life and training of 12 world champion before his match against Bobby Fisher. Karpov tell us his opinion about chess. In the fragments of this movie you can see Vaganyan, Petrosyan, Fridman and others soviets GMs of this time.
Выдающийся шахматист и общественный деятель, он всегда имел собственную оценку развития России и глобальных процессов. Сегодня мы представляем точку зрения Анатолия Карпова на нашу страну, современный мир, православную церковь, шахматы и многое другое.
– Анатолий Евгеньевич, когда-то в шахматы в нашей стране играли буквально везде: с обычными досками во дворах, огромными фигурами – в санаториях, «дорожными» магнитными наборами в поездах… Куда всё это ушло из нашей жизни?
– Очевидно, туда же, куда и всё остальное… Увы, в России с этим интеллектуальным спортом сегодня стагнация. Шахматная специализация в Академии спорта хиреет на глазах. Восходящих российских звёзд мирового уровня не видно. Мы не можем выставить никого против норвежской звезды Магнуса Карлсена, который, я уверен, будет следующим чемпионом мира.
С шахматами произошла та же история, что со многими другими видами спорта. Разрушить многоуровневую систему спортивного отбора талантливых детей, работавшую в СССР, было легко. А вот восстанавливать её придется долго. Всесоюзный юниорский турнир «Белая ладья» собирал в 1985 году 460 тысяч детей. С поправкой на территорию и население нынешней России это было бы где-то 300 тысяч. В прошлом году на аналогичном всероссийском турнире мы впервые перешагнули рубеж 100 тысяч участников… Молодец Ирина Роднина, которая через «Спортивную Россию» активно поддерживает такие детские соревнования, как «Белая ладья» и «Золотая шайба». Представьте, несколько лет назад у кого-то из спортивных чиновников возникла безумная идея отменить эти старые «бренды». Слава Богу, удалось их отстоять.
Конкретно с шахматами негативную роль, безусловно, сыграло руководство ФИДЕ, все 90-е и начало «нулевых» не популяризировавшее эту игру в мире, а занимавшееся какими-то другими играми. Эта «аура» не могла не заразить и многие национальные комитеты.
– Могут ли спасти ситуацию детские шахматные школы Карпова?
– Я стараюсь делать то, что в моих силах, но не могу заменить всю федерацию. Шесть лет назад по линии Благотворительного совета Москвы мы разработали целую программу по обучению детей шахматам в школах. Всего таких школ по России у меня больше ста, поэтому посещать каждую удаётся редко.
В апреле я открыл новую школу в небольшом таёжном городке Белый Яр в Томской области, а в мае – в чешской Лидице. Есть договорённости о школах в Берлине и Ростоке.
Шахматы приходят в начальные учебные заведения по всему миру. Первыми такой опыт освоили Швеция и Испания. В школах уральского города Сатка годовой курс шахмат стал обязательным ещё в середине 90-х годов. Но у нас сегодня преподавателей этой игры катастрофически не хватает. Именно поэтому несколько лет назад в РГСУ мы открыли кафедру шахмат, которая будет готовить таких специалистов. На ней учатся более 100 студентов, первый выпуск состоялся в 2009 году.
– В прошлом году на выборах в ФИДЕ Вы дерзнули вступить в борьбу с Кирсаном Илюмжиновым, которого открыто поддержал советник президента Аркадий Дворкович. И на Вас немедленно вылили целый ушат помоев в прессе и в Интернете…
– Мне к шельмованию и клевете не привыкать. Скажем, в конце 80-х меня активно невзлюбил главный «архитектор перестройки» Александр Яковлев. Причин тому было много. Например, та, что я дружил с курировавшим спорт заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС Евгением Михайловичем Тяжельниковым, с которым мы сблизились ещё по работе в комсомоле. Яковлев его люто ненавидел. А с идеологических позиций я мешал им как известный и популярный в народе спортсмен, имеющий свою патриотическую позицию и не собирающийся разыгрывать назначенные роли в их «перестроечных» спектаклях. Для «демократов», которых он растил и пестовал, я был раздражающим представителем победного советского спорта. Я видел, что они очерняют всё советское скопом. Хотя тогда я, как и большинство соотечественников, ещё не мог представить, чем это всё закончится.
По прошедшим выборам в ФИДЕ, ставшим, наверное, самыми грязными в истории шахмат, можно сказать, что в истории всё повторяется… Особенно печально эти события коснулись Российской шахматной федерации, где в пылу борьбы со мной устроили настоящий моральный погром…
Ну, победил меня Кирсан, отстоял своё председательское кресло благодаря немалому «административному ресурсу», с помощью которого можно, как оказалось, давить и на спортивных чиновников в разных странах…Ну, и что дальше? Будет ли от этого лучше мировым и российским шахматам? Судя по предыдущему сроку его руководства – вряд ли.
Переизбранный Илюмжинов сперва вроде бы публично принял основные положения моей программы о детской шахматной школе, о реформе чемпионатов мира по шахматам, связанной с увеличением числа партий в матчах претендентов на шахматную корону. Всё это оказалось пустыми словами. Прошло уже достаточно времени с его переизбрания, чтобы понять: не будет ни этого, ни обещанной отмены платы за шахматные звания. Вместо этого председатель ФИДЕ озвучил на днях свою новую концепцию шахматных чемпионатов, в которой классические шахматы упраздняются вообще. Остаются только блиц-партии, «быстрые шахматы», а всё наследие предыдущего века просто выбрасывается на помойку! Почему не раздалось сразу же возмущенных голосов шахматной общественности? А она съедена, сброшена за доску… Хотя уверен, что видные шахматисты ещё скажут по этому поводу своё слово.
Нехороший «осадок» от выборов у многих моих именитых зарубежных коллег остался надолго. К тому же команда Илюмжинова продолжает залезать в карман шахматистов. Например, на крупных международных турнирах стоимость проживания в гостиницах, забронированных ФИДЕ для участников, оказывается заметно выше, чем в других городских гостиницах такого же класса. Эти непонятные наценки приносят функционерам федерации с каждых таких соревнований от 50 до 100 тысяч евро.
...........................
– Заклятый друг нашей страны Бжезинский ещё в прошлом веке написал о большой «шахматной игре», которую должен вести Запад. Спрашиваю именно Вас – можно ли играть в «мировые шахматы» так, как это делается сегодня? Что будет следующим ходом – драка шахматными досками?
– Мне кажется, мир должен более оперативно и действенно реагировать на вызовы. Меня, например, изумляет, почему нельзя было быстро решить такую проблему, как пиратство возле Сомали. Вместо этого бомбят несчастную Ливию, разжигают революции в других арабских странах. Очевидно, есть какие-то группы, которым выгодно возникновение таких больших и малых кровоточащих точек на планете.
– Есть ли, на Ваш взгляд, опасность, что международные «шахматисты» попытаются провернуть в России в преддверии выборов–2012 вариант «финиковой» или «оранжевой» революции?
– Есть, конечно. Немало сил и лиц хотели бы поучаствовать в подобном процессе. Чем это чревато? Разрушением страны. Американцы пытаются насадить свой тип демократии везде, но я бы не согласился, что это идеал демократии вообще, тем более для нашей страны.
– Верующий ли Вы человек?
– Не могу сказать, что истово, но верующий. Крестили меня родители ещё в детстве. В жизни моей были случаи сверхъестественной помощи свыше. Кстати, прежде чем баллотироваться на пост председателя ФИДЕ, я получил благословение Святейшего Патриарха.
С церковью меня связывают давние нити. Фонд мира, который я возглавлял, всегда тесно сотрудничал с РПЦ. И я в советское время был одним из немногих счастливчиков, который мог в любое время без дозволения со Старой площади встречаться с иерархами церкви. Хорошо знал патриарха Пимена, часто общался и с ушедшим недавно патриархом Алексием II.
Получилась интересная историческая коллизия: в начале 80-х более 60 процентов поступлений в Фонд мира приходило от Русской православной церкви. Зато когда в конце 80-х РПЦ начали передавать храмы и монастыри, находившиеся в плачевном состоянии, то мы через Фонд мира возвратили церкви многое из её же средств в виде благотворительности.
Убеждён: если бы у нас не было православной церкви, страна давно развалилась бы на мелкие кусочки. Общие моральные устои – остались только там.
Получилась интересная историческая коллизия: в начале 80-х более 60 процентов поступлений в Фонд мира приходило от Русской православной церкви. Зато когда в конце 80-х РПЦ начали передавать храмы и монастыри, находившиеся в плачевном состоянии, то мы через Фонд мира возвратили церкви многое из её же средств в виде благотворительности.
Шахматная специализация в Академии спорта хиреет на глазах.
Интересно, что он называет Академией спорта?
Vladimirovich написал(а):
А. Карпов написал(а):
Я стараюсь делать то, что в моих силах, но не могу заменить всю федерацию. Шесть лет назад по линии Благотворительного совета Москвы мы разработали целую программу по обучению детей шахматам в школах. Всего таких школ по России у меня больше ста, поэтому посещать каждую удаётся редко.
бомбят несчастную Ливию, разжигают революции в других арабских странах. Очевидно, есть какие-то группы, которым выгодно возникновение таких больших и малых кровоточащих точек на планете... Американцы пытаются насадить свой тип демократии везде, но я бы не согласился, что это идеал демократии вообще, тем более для нашей страны.
Cuz преследует его паранойя насчёт неких фантомных разжигателей революций. А пиндосы только рекомендуют не свой тип, а демократию вообще как недурственный способ решать внутренние вопросы. Насаждают по неволе там, где до того буйствовала как-бы резня
Cuz преследует его паранойя насчёт неких фантомных разжигателей революций. А пиндосы только рекомендуют не свой тип, а демократию вообще как недурственный способ решать внутренние вопросы. Насаждают по неволе там, где до того буйствовала как-бы резня
Альянс молодёжных движений: цветная революция 2.0
В 2008 г. в Нью-Йорке провёл свой учредительный саммит Альянс молодёжных движений.
В этом саммите участвовали сотрудники Госдепартамента, члены Совета по международным отношениям (CFR), бывшие сотрудники Совета национальной безопасности США, советники Министерства национальной безопасности США и множество представителей американских корпораций и новостных организаций, включая ATT, Google, Facebook, NBC, ABC, CBS, CNN, MSNBC и MTV.
Можно было бы предположить, что встреча представителей, вовлечённых в американскую экономическую, внутреннюю и внешнюю политику, вместе с теми, кто формирует общественное мнение в средствах массовой информации, проводилась для того, чтобы поговорить о будущем Америки и о том, как ему поспособствовать.
К этим принимающим решения людям присоединилась армия активистов из низов, которые должны были помочь в этом.
Среди них была малоизвестная группа под названием 6 апреля из Египта. Эти искушённые в использовании Facebook египтяне позднее встречали члена правления Международной кризисной группы Мохамеда Эль-Барадея в аэропорту Каира в феврале 2010 г. и провели весь тот год, протестуя и проводя кампанию от его имени, когда он пытался свергнуть правительство египетского президента Хосни Мубарака.
В заявлении о задачах Альянса молодёжных движений сказано, что это некоммерческая организация, которая занимается содействием низовым активистам в том, чтобы они могли оказать большее воздействие на мир. Хотя это звучит довольно безобидно, даже, возможно, позитивно, однако при рассмотрении тех, кто участвует в Movements.org, выясняются тёмные замыслы с такими подлыми целями, что в это почти невозможно поверить.
Movements.org официально является партнёром Госдепартамента США и юридического факультета Колумбийского университета. Среди корпоративных спонсоров организации - Google, Pepsi и Omnicon Group, все они входят в список членов глобократского Совета по международным отношениям (CFR). Телекомпания CBS News также является спонсором и указана в списке корпоративных членов Чатем-Хауса (Chatham House). Другими спонсорами являются Facebook, YouTube, Meetup, Howcast, National Geographic, MSNBC, GenNext и фирма по связям с общественностью Edelman.
В команду Movements.org входит со-основатель Джаред Коэн, член Совета по международным отношениям, директор Google Ideas и бывший член отдела планирования Госдепартамента при Кондолизе Райс и Хилари Клинтон.
Основателем Movements.org вместе с Коэном является Джейсон Либман из Howcast Мedia, который работает с такими мега-корпоративными конгломератами как ProctorGamble, Kodak, Staples, Ford и такими правительственными ведомствами как Госдепартамент США и Министерство обороны США, чтобы создавать заказные брендированные зрелищные мероприятия, инновационные социальные сети и адресные мультимедийные рекламные кампании. Он также работал 4 года в Google, где занимался партнёрством с Time Warner (CFR), News Corporation (FoxNews, CFR) Viacom, Warner Music, Sony Pictures, Reuters, New York Times и Washington Post Company.
Романа Сандера также считают со-основателем Movements.org. Он основал компанию Access 360 Media по проведению рекламы массового охвата, также он организовал саммит PTTOW!, на котором собрались 35 руководителей таких компаний как ATT (CFR), Quicksilver, Activision, Facebook, HP, YouTube, Pepsi (CFR) и правительство США, чтобы обсудить будущее молодёжной индустрии. Он также является членом правления Gen Next, ещё одной некоммерческой организации, которая занимается влиянием на перемены для следующего поколения.
Трудно поверить, учитывая связи этих людей, что перемены, которые они хотят увидеть, не так сильно связаны с поколением, которое пьёт больше Pepsi, покупает больше потребительского барахла и верит правительству США всякий раз, когда оно поставляет нам свою ложь через корпоративные СМИ.
В то время как активисты, участвующие в саммите Movements.org, придерживаются принципов либерализма левого толка, те же самые люди, стоящие за этим саммитом, финансирующие его и подталкивающие планы этих активистов, являются мега-корпоративным картелем Америки. Это те самые крупные предприятия, что нарушают права человека в мире, разрушают окружающую среду, продают дешёвые товары, изготовленные за границей рабочими, живущими в рабских условиях, и преследуют алчные планы непрерывной экспансии любой ценой. Это лицемерие поразительно, если, конечно, вы не понимаете, что их подлые, своекорыстные планы могут быть достигнуты только под маской искреннего беспокойства за человечество, погребённые под массой оптимистичной риторики - планы, которым содействует армия эксплуатируемой, наивной молодёжи.
Повестка дня только в интересах корпоративной Америки
Повестка дня только в интересах корпоративной Америки. Заявки на правду о событиях 11/09/01 не принимаются
То, что мы видим, это не та организация, с помощью которой могут работать все активисты, но организация, в которой весьма избранная группа активистов работает над проблемными местами, в отношении которых Госдепартамент США хотел бы, чтобы они изменились.
Судан, Иран, Саудовская Аравия, Египет, Восточная Европа, Венесуэла и даже Таиланд - там, где протестующие и движения работают, чтобы расшатать правительства, не способствующие планам корпоративной Америки, вы найдёте Movements.org, который поддерживает их усилия.
Египетское Движение 6 апреля - одна из таких групп, и её роль в видимом успешном американском свержении Хосни Мубарака, что может привести к тому, что их человек - Мохамед Эль-Барадей - окажется во власти, является отличным примером того, как будет использоваться эта новая армия подталкиваемой молодёжи. Это цветная революция 2.0, руководимая напрямую из Госдепартамента США при поддержке корпоративной Америки.
Настоятельно рекомендуем читателям самим заглянуть на сайт Movements.org и изучить его, особенно страницу о 3 саммитах, которые они провели, и о тех, кто принял в них участие. Все, от RAND Corporation до Совета по международным отношениям, были там, чтобы подталкивать. Movements.org поистине является новым щупальцем для манипуляции и подрыва суверенитета иностранных государств.
О как! Крыс поддерживает Хайдука!
чего только не бывает на свете
причем более убедительного доказательства параноидальности авторов концепции разжигания революций трудно придумать.
В лучших традициях американцев на Луне
Я столько нового узнаю на этом форуме о США. Просто поразительно, какие опытные у нас подпольщики в госдепе сидят. Большевики и фашисты нервно курят в сторонке.
