...
Сборы длились 10 дней. День перед отъездом Виктор Львович сразу же выделил под игру в блиц («Вы, наверно, хотите поиграть?»), остальные дни проходили по устоявшемуся распорядку. Я приезжал в гостиницу примерно к половине одиннадцатого, мы занимались до двух, после чего следовал обеденный перерыв на пару часов. Заканчивались занятия около восьми вечера. Не менее семи часов в день, и так восемь дней подряд. Конечно, никаких аналитических модулей. Только база данных, чтобы напомнить текст какой-то важной партии. И многочисленные вырезки из New in Сhess Yearbook, теоретических голландских журналов. Их Виктор Львович привез с собой – готовясь к сборам, он попросил меня составить список дебютных вопросов. Помню, что включил в него английское начало и защиту Грюнфельда.
Это была работа над шахматами в чистом виде. В течение следующего полугода я прибавил порядка 80 пунктов рейтинга, выиграл Кубок России, был очень близок как минимум к медалям в третьем для себя суперфинале и впервые закончил его в плюсе – все это было несомненным следствием наших занятий, но ни одной новинки на этих сборах не родилось. Я узнал, что Виктор Львович недолюбливал Шорта, а Полугаевский понимал игру. Что на 1.с4 точнее сначала пойти 1…Nf6, поскольку как-то в партии Петросяна встретилось 1…e5 2.b3!? В мой шахматный лексикон твердо вошло слово «полхода», которым Корчной любил называть полезный, но при этом скорее выжидательный ход, не несущий при этом прямой угрозы. Помню свой шок от жертвы качества, предложенной Корчным при анализе какой-то партии, сыгранной в защите Грюнфельда (3.g3 d5) – ну так же нельзя, за что? И тем не менее компенсация черных была налицо. Придя домой, я спросил мнение своего тогдашнего компьютера – ему нечего было возразить. В блице выяснилось, что, несмотря на победу над Карповым почти 35 лет назад, у Виктора Львовича явные проблемы черными в Тромповском – две партии я выиграл с дебюта. Ни разу с тех пор я не получал от сборов столько.
...

Этот полуфинальный матч претендентов между Тиграном Петросяном и Виктором Корчным, прошедший в апреле 1974 года в Одессе, был одним из самых скандальных в истории шахмат.

ТАКУЮ НЕПРИЯЗНЬ ИСПЫТЫВАЮ…
Прежде чем перейти к самому матчу, необходимо небольшое предисловие, чтобы понять, как относились друг к другу соперники. А отношения бывших приятелей к 1974 году были сильно испорчены.

Из книги Корчного «Шахматы без пощады» можно узнать, что в 1964 году, вскоре после того, как Петросян стал чемпионом мира, в Ереване проводился турнир, который, по замыслу организаторов, должен был стать триумфом их земляка. Однако Корчной спутал все планы - взял первое место. И тогда жена Петросяна позвонила жене Корчного и не без удовольствия сообщила, что во время турнира у ее мужа была любовница. «Я за эту сплетню расплатился с Петросяном, - пишет Корчной в книге. - В традиционном матче Ленинград - Москва я выиграл у Петросяна две партии».

Позже Корчной признал, «горячая война началась у нас с Петросяном в 1974 году, а холодная - давным-давно». Окончательно они рассорились еще в 1971 году, когда Корчной отказался ехать в Буэнос-Айрес, чтобы помогать Петросяну в его матче с Фишером. Свой отказ он аргументировал так: «Не всегда приятно смотреть на пассивную игру Петросяна, а тем более - нести за нее ответственность». По некоторым источникам, отказ Корчного звучал гораздо резче: «Когда я вижу, какие отвратительные и мерзкие ходы делает Петросян, я не могу быть его секундантом». Так что к 74-му году между ними уже не было никаких отношений.
БАЛЫК, ИКРА И ОДИНАКОВЫЕ «ВОЛГИ»
Местом для матча было выбрано помещение Украинского театра, вмещавшее более 1100 зрителей. Черноморское пароходство выделило для размещения гостей одну из лучших в городе гостиниц - межрейсовую базу моряков. Директор гостиницы предложил поселить гроссмейстеров в «люксы», один - на втором этаже, другой - на третьем. Но от этого предложения пришлось отказаться: эти номера находились один над другим, так что теоретически могла возникнуть ситуация, когда «нижний» участник мог пожаловаться, что «верхний» ему мешает (громко стучит ногами и т. п.) В конце концов, гроссмейстеров поселили в разных крыльях одного этажа в абсолютно одинаковых номерах.

Организаторы сделали все, чтобы участники матча не испытывали никаких проблем. Холодильники в номерах претендентов были забиты под завязку продуктами, включая дефицитные балык и икру.

Чтобы избежать обид, участникам выделили две одинаковые «Волги» представительского класса. Была, правда, одна неувязка: в Одессе не удалось найти двух машин одного цвета. Раскраска машин была похожа, все же разнилась. Чтобы не возникло недоразумений, а гроссмейстеры люди мнительные, ранимые, организаторы решили, что будут отвозить гроссмейстеров на игру с 15-минутной разницей во времени, чтобы не была заметна разница в окраске.

Власти Одессы были счастливы, что им оказали высокое доверие провести такой матч. Если б они знали, чем все закончится…

Но поначалу все шло замечательно. Первым в Одессу приехал Тигран Петросян. Он и его супруга Рона Яковлевна остались довольны условиями. Но во время пресс- конференции гроссмейстер был немногословен: «Встретили меня прекрасно. Очень гостеприимный город и гостеприимные люди. Прочее зависит от погоды и от игры Корчного... Могу лишь сказать, что подготовкой я доволен».

Корчной уже на своей пресс-конференции был настроен агрессивно: «Трудно играть в шахматы с человеком, который ничего не делает за доской, причем не делает это демонстративно. Меня это иногда просто нервирует... Но поражение Петросяна в матче с Фишером должно сказаться в матче со мной отрицательно. Да и играли мы в прошлый раз в Москве - на поле Петросяна. Теперь поле нейтральное. Так что все изменилось в мою пользу».

ЗА ЧЕЙ СЧЕТ БАНКЕТ?

Официальное открытие проходило 11 апреля. Ажиотаж был огромным. Зрители встретили гроссмейстеров бурными овациями. Первым выступил мэр (председатель горисполкома) товарищ Шурко. Поздравив участников, гостей и всех одесситов со столь знаменательным событием, он преподнес гроссмейстерам памятные подарки. А затем прошла жеребьевка.

Местная ювелирная фабрика изготовила две красивых шахматных ладьи – белую и черную. Их поместили в матрешки, матрешки – в шкатулку. Тот, кто выбирал матрешку с белой ладьей, играл первую партию белыми. И тут случился непредвиденный казус: Корчному долго не мог вытянуть фигуру из матрешки. Но зато ему достались белые фигуры.

Все бы было вообще хорошо, но на церемонию из-за тумана опоздал президент Международной шахматной федерации (ФИДЕ) Макс Эйве. Когда же голландец прибыл, его надо было как-то принять в неформальной обстановке. Смета матча не предусматривала средств на такие мероприятия. Но выход нашли. Ефиму Геллеру, который впервые приехал в родной город в качестве гостя, сняли роскошный номер в гостинице «Красная». И высокого гостя пригласили на ужин, который якобы давали Геллер с супругой. Где изыскали на это средства, осталось загадкой. Украшением стола было фирменное одесское блюдо – фаршированная рыба. Блюдо Эйве понравилось, он только на него и налегал.

«ВАМ МАТ, ГРОССМЕЙСТЕР»

На следующий день Эйве выступил с короткой речью перед началом первой партии, из-за чего она задержалась на десять минут. Петросяна явно нервничал. Он применил домашнюю заготовку, однако Корчной с ней разобрался за доской и к 26 ходу получил грозную атаку. А дальше случилось нечто - Петросян получил мат. В партиях перворазрядников такой исход почти не встречается, а тут играют два ведущих гроссмейстера мира. Петросян сделал ход и по каким-то причинам не заметил, что ему грозит мат. Корчной был ошеломлен и даже предупредил соперника: «Вам мат!». В надежде, что тот успеет сдаться. Но Петросян, у которого к тому времени были большие проблемы со слухом (он носил слуховой аппарат), никак не реагировал, Корчному ничего не оставалось, как завершить партию, заматовав короля.

Во второй партии Корчной мог выиграть пешку, но в лучшей позиции предпочел не рисковать и предложил ничью. После третьей партии стало очевидно, что экс-чемпион находится в плохой форме.

Первой забила тревогу жена Петросяна. Если до того ей все в Одессе нравилось, то при счете 0:2 не в пользу ее мужа Рона Яковлевна начала обвинять организаторов во всех мыслимых и немыслимых грехах. Масла в огонь подлила многочисленная армянская диаспора. В начале матча в партере вывешивали баннеры: «От Москвы до Еревана все болеют за Тиграна!». Поклонники Виктора Львовича затем изготовили свой плакат: «Ждем твоей победы снова. Все болельщики Корчного». Но затем тон плакатов сменился на более агрессивный. Досталось даже ни в чем не повинной жене Корчного (напомним, армянке по происхождению): «Бэлла, ты предала свой народ!». А дальше началось то, что, собственно, и сделало этот матч столь знаменитым.

ИГРА НОГАМИ

У Петросяна к тому времени появилась привычка в конце партии, когда возрастает нервное напряжение, трясти ногой. Он поневоле задевал ноги соперника. В первых партиях Корчной ограничивался просто замечаниями, а потом стал отвечать ударом на удар. Практически после каждой партии гроссмейстеры писали заявления в судейскую коллегию, обвиняя соперника в неспортивном поведении. Корчной к тому же обращал внимание судей на то, что в зале собирается группа армян с лозунгами поддержки в адрес Петросяна. Чтобы прекратить «игру ногами», кто-то в оргкомитете придумал поставить под столом перегородку. Но матч уже катился под откос…

Апелляционное жюри заседало ежедневно. Мэр города Шурко, который в качестве председателя оргкомитета входил в его состав, проклинал тот день и час, когда дал согласие на проведение матча. Ему постоянно звонили из ЦК КПСС. У каждого из соперников были «наверху» свои болельщики.

Развязка наступила 25 апреля в пятой партии, которая игралась при счете 2:1 в пользу Корчного. «Я получил некоторый перевес по дебюту, – вспоминал потом Корчной. – Петросян снова стал трясти стол. Теперь мне показалось, что он делает это нарочно – мешает мне обдумывать ход! «Не трясите стол, вы мне мешаете», – сказал я. «Да мы не на базаре», – ответил он. И продолжал свое черное дело. И тогда я произнес сакраментальную фразу: «Вы ловите свой последний шанс!» Эта фраза оказалась самой последней. Больше – вплоть до его смерти – мы так и не разговаривали».

КАМНИ В ПОЧКАХ

Партия была отложена в безнадежной для Петросяна позиции, на доигрывание он не пришел. Счет стал 3:1 в пользу Корчного, для победы ему оставалось выиграть еще одну партию.

И тут Петросян написал заявление, требуя отменить матч, поскольку соперник мешал ему играть. Он послал телеграмму в ЦК КПСС, после чего в Одессу примчались Эйве и видный советский шахматный функционер Виктор Батуринский. Чтобы не выносить сор из избы, шестую партию решили перенести, уговорив Корчного взять тайм-аут.

Заявление Петросяна рассматривали несколько часов. Разговор шел на повышенных тонах. «Я задал вопрос, – пишет Корчной. – Выступления Петросяна в СССР сопровождаются выступлениями армян, и меня интересует – какую роль играет сам Петросян в организации этих сборищ». «Все, – закричал Петросян. – Он оскорбил меня, он оскорбил мой народ. Я с ним больше не играю… В ожидании решения из ЦК КПСС он слег в больницу».

Многие свидетели матча, в частности, молодой одесский гроссмейстер Владимир Тукмаков, убеждены, что болезнь Петросяна была предлогом, чтобы не играть еще одну партию, которую он боялся проиграть. Петросян, как экс-чемпион мира надеялся, что в Москве примут его сторону. Все-таки его статус в советской шахматной иерархии был выше, чем у Корчного.

Но из ЦК КПСС пришел отрицательный для Тиграна Вартановича ответ.

2 мая в газете «Вечерняя Одесса» появилось краткое сообщение: «Полуфинальный матч закончился со счетом 3:1 в пользу Корчного. Это связано с отказом Петросяна продолжать соревнование по причине болезни. Об этом официально сообщил корреспондентам печати, радио и телевидения главный судья матча, арбитр международной категории Борис Крапиль».

Было в номере и интервью победителя, в котором он негативно отозвался о сопернике. «Я пришел к выводу, – говорил Корчной, – что как шахматист Петросян сформировался рано, еще где-то в 1951 году. Дальше он рос уже медленно, а когда стал чемпионом мира, то перестал работать над собой… Известно, что Петросян делает не сильнейшие, а средние ходы в партии. Я пришел к выводу, что таким образом он теряет многие возможности и это можно использовать. Ход матча подтвердил мои предположения».
Полуфинальный матч претендентов

Одесса, 1974

Виктор Корчной (СССР) – Тигран Петросян (СССР) +3-1=1.

Матч прерван из-за болезни Петросяна.

Корчной был ошеломлен и даже предупредил соперника: «Вам мат!».

Весной 1975 года Керес и Ней пригласили меня принять участие в международном турнире в Таллинне — столице Эстонской советской социали­стической республики. Москва запретила мне играть там, а Кереса и Нея покритиковала за «неправильное поведение». Были приглашения на турни­ры в Югославию и в Милан, но туда отправился мой побе­дитель — Петросян.

По ходу соревнования слу­чился интересный эпизод. В нашей команде был запасной — мастер из Кирова А. Чудиновских. Я просил его через два часа после начала игры приносить мне чай, что он исправно и де­лал. Лет через 10 после турнира он в письме поведал мне такую историю. Однажды в буфете, куда он пришел за чаем, сидел Петросян, окруженный своими болельщиками, и оживленно беседовал с ними по-грузински. Буфетчик, как-то со смешком, поговорил с Петросяном, потом стал наливать чай. Под гогот присутствующих Чудиновских покинул буфет. По дороге в зал навстречу ему шли две молодые женщины, члены команды «Труд» Л Саунина и Н. Алехи­на. «Что несешь? Чай? Кому, Корчному? Дай его нам, Корч­ной подождет». Чудиновских отдал им небольшой термос и пошел за чаем снова. Девочки выпили чай и не смогли дальше играть — у них начался понос...

О Петросяне - можно
Петросяна, в отличие от Ботвинника 30-х годов, он знал очень хорошо

e3e5.com/article.php?id=1757


Н.Витюгов. УРОКИ КОРЧНОГО

Всё же как это умилительно. В 2008 году возить с собой вырезки из шахматных газет.
Львович так и не вошёл в компьютерную эру до конца

Но всё началось с межзонального турнира в Ленинграде (1973), где Корчной и Карпов разделили победу. Перед тем межзональным Корчной в очередной раз бросил курить и решительно отказался от алкоголя. Сведя к минимуму какой-либо контакт с внешним миром, он осуществлял регулярные длительные пробежки, по особой программе делал специальные упражнения, для улучшения сна учился расслабляться, обращался за помощью к психологу. Начал заниматься йогой, для активизизации работы мозга стал принимать какие-то медикаменты.

Не была забыта ни одна мелочь: энергии, отданной каким-то другим занятиям, могло не хватить на борьбу за доской! Во время турнира Корчным была напрочь исключена «культурная программа» – об экскурсиях, приемах, встречах не могло быть и речи.
– Что буду делать в выходной день? Ничего не буду, – отвечал Корчной на вопрос журналиста во время того межзонального. – Дома буду сидеть. Думать об оставшихся партиях. Отдыхать. Ну, разве что погуляю немного.

Кто-то мог бы подумать, что за успех платится слишком высокая цена, но для достижения наивысшего результата никогда и никакая цена не была слишком высокой для Виктора Корчного. Его modus vivendi был очень прост – жертвовать в жизни всем ради достижения цели и признания в шахматах. В том цикле он не только разделил успех в межзональном вместе с Карповым, но и снова встретился с ним в финальном матче претендентов, после того как оба успешно прошли барьеры четвертьфинальных и полуфинальных, совсем нелегких поединков.

Хотя московский матч (1974) Корчной играл еще под советским флагом, для спортивных функционеров уральский паренек, представитель – и не только по паспорту – «коренной» национальности был по всем параметрам значительно более подходящим, чем вечный траблмейкер, непредсказуемый Корчной, в личном деле которого было немало нарушений.

К тому же победитель их матча должен был бороться за титул чемпиона мира с Бобби Фишером, отобрать этот титул у американца и вернуть на родину. Поэтому в распоряжении Карпова была поддержка не только Спорткомитета, но и многих гроссмейстеров, тогда как Корчному было очень непросто найти помощников. Бронштейн, хотя и давал какие-то советы, опасался потерять рубрику в «Известиях», а Полугаевский, пугливо озираясь, показывал ему варианты на карманных шахматах не выходя из своего автомобиля.

Сам Корчной вспоминал: «В 1974 году, когда я впервые играл с Карповым, всех советских гроссмейстеров “под ружьем” послали помогать Карпову. Только двое отказались и предложили помощь мне: Керес и Бронштейн. Но Кересу я проиграл столько партий... Он настолько превосходил меня в понимании игры, что мне стало страшно: через два месяца играть с Карповым, и я уже буду не я, я буду играть в стиле Кереса. Конечно, хорошо играть в новом стиле – если уметь. Поэтому я мягко отклонил предложение Кереса, но за поддержку был ему благодарен».

В подготовке Карпова были задействованы все возможные инстанции, и для победы не жалелись никакие средства. Дебютными разработками занимались не только лучшие гроссмейстеры страны, но и знатоки теории из стран «социалистического лагеря».

Ратмир Холмов жил в тогда на сборах в одном номере с коллегой, гроссмейстером Алексеем Суэтиным, считавшимся знатоком теории. Ратмир Дмитриевич, мало обращавший внимания на дебютную стадию партии и игравший больше по наитию, вспоминал: «Меня даже Карпов, когда к Корчному готовился, не пригласил, хотя он тогда всех гроссмейстеров использовал. Но, может, и к лучшему это было. Вот, Суэтин всякий раз кряхтел и жаловался: “Снова в Москву надо ехать, варианты показывать”. И так два раза в неделю. Я ему: “Да ты откажись”, а он: “Тебе легко говорить – попробуй, откажись…” Так что иногда и хорошо оказывалось, что я теории не знал».

В маленьком городке на Филиппинах один человек противостоял супердержаве, с которой вынужден был считаться весь мир, в то время как рядом с «предателем» и «отщепенцем» была только горстка случайно оказавшихся там людей.

«О, это незабываемое ощущение! Вы проходите сквозь строй ненавидящих глаз, и каждый в этом строю мысленно разделывает вас под жаркое. Пожалуй, тот, кто не испытал такого, по-настоящему еще и не жил», – вспоминал Корчной о тех событиях.

Фактически в одиночку он вышел на борьбу с гигантским исполином, мобилизовавшим против него целое войско тренеров, консультантов, советников, журналистов, переводчиков, явных и тайных агентов КГБ, функционеров всех мастей, докторов, психологов и массажистов. Не был забыт даже персональный повар. К тому же у государства в заложниках оставалась его семья, и многим казалось чудом, что Корчной вообще был в состоянии играть в шахматы.

Нельзя было назвать легким и положение Карпова. Советский журналист, вернувшись в Москву с Филиппин, писал: «В Багио Карпов отвечал за каждый из 1525 ходов, которые еще суждено было сделать в матче, не только перед собой. Перед страной».

Анатолий Евгеньевич и сам прекрасно понимал, что выполняет миссию государственной важности, да и пример Спасского, впавшего в немилость после проигрыша Фишеру, не мог не маячить перед его глазами.

Гроссмейстер Лев Альбурт рассказывает, что до своего бегства из СССР он всегда имел хорошие отношения с Батуринским, и когда встретился с ним в тесной московской компании через пару месяцев после матча в Багио, того потянуло на воспоминания:

«Прибыв на Филиппины, я связался с двумя журналистами из таиландской газеты довольно правого направления, являвшимися в действительности если не советскими агентами, то уж во всяком случае настроенными исключительно просоветски. Я объяснил им задачу и обеспечил приезд на Филиппины. Как и ожидалось, Корчной очень легко согласился на интервью, в ходе которого журналисты от шахматных проблем постепенно перешли к внешней политике Филиппин.

“В филиппинской печати идет ожесточенная кампания за вывод американских военных баз и, разыскивая сильную руку, в поисках политической, финансовой, экономической помощи, филиппинское правительство ориентируется отнюдь не на ближайших соседей”, – сказал Корчной. После чего обрушился на Кампоманеса, заигрывающего с Советами, а потом и на самого президента Маркоса, употребляя очень сильные выражения. Газета с напечатанным интервью поступила в советское посольство в Маниле, текст интервью был переведен, затем через помощников Маркоса попал на глаза президенту страны, который, разумеется, был недоволен высказываниями Корчного. Разъярен был и Кампоманес. С этого момента главный организатор матча, раньше пытавшийся соблюдать нейтралитет, был полностью на нашей стороне. Он даже принимал участие в наших совещаниях, где разрабатывались методы борьбы с корчновским лагерем», – с гордостью говорил Батуринский.

Виталий Севастьянов, космонавт и председатель шахматной федерации СССР, уверял, что «советские люди полны гневного презрения к предателю, а слова “иуда”, ”выродок”, “власовец от шахмат” отнюдь не были самыми нокаутирующими из говорящегося о претенденте».

На самом же деле многие в Союзе тайно желали успеха экс-соотечественнику, и среди писем, полученных Корчным в Багио, были и послания с его бывшей родины. Учитывая перлюстрацию писем, посылаемых за границу, особенно в капиталистические страны, решиться на письмо «изменнику» было довольно смелым поступком, ведь официальная информация о нем в советской прессе подавалась в таком виде:

«С одной стороны – спокойный, выдержанный человек, полный высокого достоинства, представитель великой нации и великой страны, которому симпатизируют даже те, кто “по долгу службы” должен не симпатизировать ему, а наоборот, поливать грязью. С другой стороны – обезображенный лютой ненавистью к стране, пригревшей его у себя на груди, коварный, подлый, грязный параноик».

Чемпион мира борется с «коварными и подлыми по своей сути замыслами отщепенцев, политических интриганов и подонков, моральных уродцев, чьим знаменем стал Корчной», его помощники – «череда каких-то странных личностей, бывших шпионов, уголовников, фарцовщиков».

Как раз в это время в Москве проходил очередной съезд комсомола. Заканчивая речь, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов воскликнул: «Мы уверены, что счет в Багио будет в нашу, советскую пользу!» Бурные аплодисменты тысяч делегатов были ему ответом.

Тем не менее гроссмейстер Суэтин по поручению высших инстанций уже вел подготовку общественного мнения, что Карпов – это разухабистый мальчишка, крайне опрометчиво подошедший к вопросу формирования своего тренерского состава, что ему не хватает выдержки, да и вообще не мешает подучиться.

Секундант чемпиона мира Юрий Балашов вспоминает: «Ни на каком другом соревновании мне не приходилось так много и интенсивно работать. И никогда не была столь высокой цена результата. Я иногда думаю, что было бы, если бы Карпов этот матч проиграл. Как я узнал позднее, доносы на нашу тренерскую группу уже были написаны и отправлены в Москву. Специалист по доносам свое дело знал. И в случае поражения мы оказывались главными виновниками. А наказывать в СССР умели».

Какие там фишеры, они давно бы сбежали в такой обстановке, Карпов бы их об колено сломал...

В тюрьме сфера применения денег ограничена

Если бы чиновников волновала тюрьма они бы не брали взятки и не воровали из бюджета.

Но Америка точно не стала бы терпеть такого Карпоманеса

Во время сеанса одновременной игры в Цюрихе, на столике, за которым играла уже не молодая, но очень ухоженная женщина, Виктор заметил книгу Толстого «Воскресение».

«Это кто здесь читает по-русски?» – вспоминала она ожидаемый вопрос маэстро. Они встретились после сеанса, потом еще и еще, а вернувшись в Голландию, Виктор, несколько смущаясь, обронил между прочим: «Вы не возражаете, Генна, если я к вам с одной дамой загляну, интересно, что вы о ней скажете...»

Неделю спустя я впервые увидел Петру Лееверик.

Она была на три года и на много-много лет старше Виктора: когда они познакомились, он только начинал жизнь в незнакомом мире, известном Петре с рождения.

Уроженка Вены, Петра Хайне вскоре после окончания войны, в августе 1945 года, перебралась в Лейпциг. Девушка поступила в университет, стала членом католической студенческой организации, но когда годом позже вернулась домой на каникулы, ее арестовали в советской зоне столицы Австрии, предъявив обвинение в шпионаже в пользу Америки. После трех дней в подвале и стоянии по щиколотку в ледяной воде она подписала приговор, не понимая ни слова по-русски.

Язык она выучила в воркутинском лагере, где провела половину своего двадцатилетнего срока. Думаю, несмотря на десять вычеркнутых из жизни, как не раз говорила сама Петра, лет, морозный воздух, который молодая девушка вдохнула в России, остался в ее легких навсегда. Это не такой уж редкий феномен: известно, что кое-кто из немецких военнопленных, проведших годы где-нибудь на лесоповале в Сибири, на склоне лет вспоминал то время как едва ли не лучшее в жизни. Ведь на тяготы каждодневного выживания пришлись и молодость, и не терпящие фальши отношения, просто невозможные в их пристойно-бюргерском мирке. А что лишения и смерть постоянно стояли рядом, так это только подчеркивало остроту ощущений, не давая им забыться.

Мне кажется, что Петра, до встречи со знаменитым шахматистом пытавшаяся завязать контакт и с высланным на Запад Александром Солженицыным, пребывала по отношению к России в эдаком состоянии ненависти-любви.

Петра освободилась по «аденауэровской» амнистии 1956 года. Ей было двадцать восемь лет. Повстречав голландского врача, она вышла за него замуж. У супругов, поселившихся в Гронингене, родилось двое детей, но несколько лет спустя брак распался, и Петра обосновалась в Швейцарии. Когда она познакомилась с Корчным, дети уже подросли, а сама Петра работала в крупной фармацевтической фирме и время от времени на очень любительском уровне играла в шахматы.

Если принять определение брака как связь с человеком, которого случайно встретил и с которым у тебя есть общее прошлое, они совсем не подходили под эту формулу. Бэкграунд был у них абсолютно разным, но их объединила страстная ненависть к Советскому Союзу.

Петра стала для него не только подругой (официально брак был оформлен в 1992 году), но и секретарем, экономкой, менеджером, телохранителем и шофером. Помимо этого она исполняла роль налогового советчика, адвоката и даже секунданта на матчах за мировое первенство. При появлении госпожи Лееверик еще крепче сжимались желваки на скулах советских функционеров и журналистов, и в яростной борьбе с системой, отнявшей у нее десять лет жизни и не гнушавшейся никакими приемами, чтобы не позволить ее Виктору осуществить мечту жизни, она была совершенно непримиримой. Во время матчей за мировое первенство фамилия «злостной антисоветчицы» и «американской шпионки» не сходила со страниц газет Советского Союза.

Характерными чертами Корчного были мнительность и подозрительность. Подозрительность сохранилась и в его западной жизни. Более того, она усилилась, даже если признать, что объективные предпосылки – состояние непрерывной конфронтации с не прощавшим «измены» государством – для этого были.

Петра «заведовала» в его жизни всем, и Виктор, даже поругивая ее время от времени, доверял ей как никому другому.

Лев Полугаевский перед матчем с Корчным (Буэнос-Айрес 1980) долго зондировал в Спорткомитете вопрос – следует ли ему обмениваться рукопожатием с невозвращенцем. Получив в конце концов добро и протянув руку перед началом первой партии, Полугаевский так и остался стоять с протянутой рукой. Помня о конфронтации с Петросяном, а потом и с Карповым и запутавшись во всех нерукопожатностях, кричал в телефонную трубку: «Петра, вы не помните, пожимали мы руки раньше с Полугаевским или не пожимали?»

Злобный Львович...

Корчной-Хьяратрсон, 1987

Д.НАВАРА: Да, там же. Первый матч был для меня чем-то особенным. Мне было тогда 18 лет, а Корчной – это большая легенда, и очень хорошо, что он согласился тогда сыграть, потому что у него тогда уже была огромная репутация, он тогда довольно активно участвовал во многих турнирах и мероприятиях.

Матч состоял тогда всего из двух партий. Причём в первой я играл белыми, что-то напутал в дебюте, в испанской, получил худшую позицию, потерял пешку, но как-то спасся, и гроссмейстер Корчной прошёл мимо выигрыша в ладейном эндшпиле.

Во второй партии я играл чёрным цветом и использовал подготовку гроссмейстера Властимила Янсы, получил после дебюта хорошую позицию. Но потом как-то пожертвовал пешку, что не так уж типично для меня, а позже ещё и качество. Гроссмейстер Корчной в сложной позиции ошибся, потерял материал, и мне удалось выиграть. Конечно, никто не любит проигрывать, и он тогда просто встал и ушёл.

Я потом показывал партии зрителям, и в это время Корчной вернулся и сказал, что он должен был сделать какой-то другой ход – я уже не помню, какой, - и в этом он был прав. Я ответил, что да, но тут позиция осталась бы неясной. Хочу уточнить, что в моём понимании неясная позиция – это когда она обоюдоострая, шансы сторон примерно равны, и вероятность ничьей не так уж высока. Может быть, у меня иное понимание, но гроссмейстер Корчной любил более чёткие оценки, понятие "неясная позиция" ему, наверное, показалось слишком [неразборчиво]. И когда я ответил, что позиция осталась бы неясной, он сказал: "Неясной – только для вас". Это было смешно, и многие в чешской шахматной среде до сих пор это помнят.

Е.СУРОВ: Вообще он тогда был не в духе, не в настроении после проигрыша?

Д.НАВАРА: Да, но я не обиделся. По крайней мере, мне есть теперь о чём вспомнить.