Не совсем в тему, но не нашёл более подходящего места. Альбурт в интервью,опубликованном на чесспро
chesspro.ru/interview/lev_alburt_interview
говорит, что существует книга Найдорфа о Цюрихе 53, хоть и уступающая книге Б-В, но не намного, и освещающая турнир совсем по другому. кстати, замечу, что конец турнира у Б-В явно скомкан. Владимирович, другие спецы здесь - веидели книгу Найдорфа, где её можно посмотреть?

“Тройка” решила ковать железо, пока горячо. Сначала убедили Геллера, что Бронштейн завтра якобы требует от него очко, чтобы не пропустить вперед Решевского. Затем вызвали к озеру меня и сказали: Геллер уже получил приказ вам проиграть! Я пробовал возражать, но допустил ошибку, упирая не на то, что всё это вообще неспортивно, а на факт проигрыша Геллером пяти партий. “Вы что, хотите парня совсем угробить?” – “Нет-нет, он согласен, он патриот”. Я сделал вид, что согласен, а сам решил схитрить и играть тупо на ничью, чтобы исключить проигрыш. (…)

Я наивно думал, что на Геллере разговор закончится. Ан нет. “Теперь вот что, – сказал Постников, закуривая очередную папиросу (рядом угрюмо шагал “комиссар”). – После Геллера у тебя Смыслов. Учти, его перед партией с Решевским волновать нельзя! Он должен знать, что ты потом с ним сделаешь быструю ничью”. – “Но у меня белые!” – “Какая разница? Мы не можем рисковать, что в турнире победит американец”. – “Но я тоже могу победить в случае удачного финиша?” – “Я сказал: ничья и быстро! – отрезал Постников и веско добавил: – Мы только что получили шифрованную телеграмму от Романова: «Игру между советскими участниками прекратить». Понял?”

Я обомлел от такой лжи. Мой взгляд не понравился Мошинцеву, и он решил усилить давление, выпалив на повышенных регистрах: “Вы что же, всерьез думаете, что мы приехали сюда в шахматы играть?!” Тут уж крыть было нечем. “Значит, так, – продолжил кагебист. – Перед партией со Смысловым вы зайдете к нему в номер и договоритесь, как сделать ничью. Всё понятно?” Я понуро кивнул. И меня оставили одного созерцать озеро…

Придя на партию с Геллером, я увидел, что на нем нет лица. Неужели и впрямь согласился проиграть? Однако он, как я понял уже много позже, получил от Бондаревского указание выиграть, наказав меня за “жадность”! И пока я лавировал в своем лагере, “тупо играя на ничью”, Ефим методично усиливал позицию. Все же надо бы мне играть повнимательней, но я попросту зевнул пешку и проиграл. (…)

Бронштейн вспоминал:
"Я как-то сказал Флору:
"Наверное, я сейчас играю лучше Капабланки".
Тот даже подпрыгнул:
"Как вы можете?!"
Но это естественно, что следующее поколение берёт на вооружение опыт предыдущих. И то, что раньше было красотой, превращается в технику".

Михаил Ботвинник негативно относился к своему сопернику Давиду Бронштейну и к его покровителю, а иногда и секунданту, из НКВД (КГБ) Б.С. Вайнштейну. В довольно узком кругу своих друзей Ботвинник их называл Броншвайном и Воньштейном.

В одной из партий Бронштейн получил стратегически проигранное положение, но стал упорно защищаться и, в конце концов, спас игру. На вопрос, как ему удалось спастись в таком безнадёжном положении, Бронштейн ответил:
"Я старался не ухудшить позицию и, что ещё важнее, не пытался её улучшить".

В 1991 году Виктор Корчной пригласил Бронштейна в Брюссель в качестве секунданта в предстоящем матче с Яном Тимманом. Однако Корчной так и не воспользовался услугами приглашённого им маэстро и объяснял это так:
"Он так много говорит, что у меня от этого начинает болеть голова".

Бронштейн был невыносимым говоруном. Чехословацкий гроссмейстер Любомир Кавалек (1943-) вспоминал, что на турнире в Тиссайде, кажется, в 1973 году, он решил в ресторане сесть за один столик с Бронштейном, но Властимил Горт (1944-) отговорил его: все, кто обедали вместе с Бронштейном, потом безропотно проигрывали свои партии, одурманенные его речами.

В 1976 году Бронштейн вместе с Айвором Гипслисом (1937-2000) играл на турнире в Польше, когда им из Москвы позвонил Батуринский и предложил подписать письмо с осуждением Виктора Корчного. Трубку взял Гипслис и сразу же согласился поставить свою подпись. Когда Батуринский попросил позвать к телефону Бронштейна, тот сказал Гипслису:
"Скажите, что вы меня не нашли".
Латышский гроссмейстер в точности выполнил просьбу коллеги:
"Бронштейн просил передать, что я его не нашёл..."
В результате подпись Бронштейна под осуждением Корчного так и не появилась, но самому ослушнику на десять лет запретили выезд в Западную Европу.

Марк Евгеньевич Тайманов (1926-2016) вспоминал, что после просмотра вместе с Бронштейном балета “Лебединое озеро” в Большом театре, его спутник разразился в гостинице длинным и нудным монологом, который он закончил своеобразно:
"Ты же знаешь, как я люблю музыку Чайковского, но “Танец маленьких лебедей” я бы написал иначе..."

Придя на партию с Геллером, я увидел, что на нем нет лица. Неужели и впрямь согласился проиграть? Однако он, как я понял уже много позже, получил от Бондаревского указание выиграть, наказав меня за «жадность»! И пока я лавировал в своем лагере, «тупо играя на ничью», Ефим методично усиливал позицию. Все же надо бы мне играть повнимательней, но я попросту зевнул пешку и проиграл. Мне было обидно – не потому, что проиграл (черными Геллеру мог проиграть любой), а потому, что два часа защищал у озера его шахматную судьбу, а он взял и преподнес мне такую пилюлю!

Когда уже после турнира мы возвращались из Берна, где был устроен прием в советском посольстве, в Цюрих, ко мне вдруг подсел Геллер (тоже изрядно подшофе) и с обидой в голосе спросил, почему я с ним вот уже десять дней не здороваюсь. Тогда я рассказал ему, как меня обрабатывали. Он пришел в ярость и стал кричать на весь вагон: «А-а, так это сволочь Бондаревский!» Тут же подбежал Игорь Захарович, взял его за грудки и, строго прикрикнув «пойдем, пойдем», увел…

Так, например, в девятой партии матча с Ботвинником, увлекшись одной из своих идей, Бронштейн «зевнул» ладью, а затем, продолжая играть, как ни в чем не бывало, сумел сделать ничью! Потом был необъяснимо плохой ход в 18-й партии, странная уступчивость в 23-й – в итоге матч с Ботвинником закончился вничью со счетом 12:12, что позволило чемпиону мира сохранить свой титул. О причинах неудачного (учитывая потенциал претендента) выступления Бронштейна спорят до сих пор, сам же он по-разному говорил об этом. То вспоминал, что перед решающими поединками с Ботвинником гулял с любимой девушкой по лесу, и после того, как на вопрос «Хочешь, стану для тебя чемпионом мира?» та ничего не ответила, играл следующие партии без прежней энергии. Потом заявлял, что у него были основания не выигрывать матч у Ботвинника – отец, вернувшийся из лагеря, сидел в зале, хотя не мог даже находиться в Москве, а высшее руководство видело чемпионом именно Ботвинника.

Личные отношения соперников после матча складывались непросто, точнее, их не было. По окончании поединка Бронштейн записал в дневнике знаменательную фразу: «Когда напротив вас, не глядя в глаза или глядя исподлобья, сидит сгусток отрицательной энергии, то можно проиграть любую позицию».

Несмотря на то, что больше гроссмейстер никогда не приближался к заветному титулу, ему удалось побывать двукратным чемпионом СССР и победителем четырех Всемирных шахматных олимпиад. О том, что шахматы – аргумент в другой игре, политической – Бронштейну не давали забыть вплоть до перестройки. В 1954-м спортсмена вызвали в ЦК, мол, надо ехать на турнир в Белград и брать первое место. Звучало как приказ. Тем более, что до нормализации отношений с Тито было еще далеко. Турнир Бронштейн выиграл, советский посол устроил прием, на котором невзначай бросил министру иностранных дел Югославии: «Давненько вы у нас не были!» и услышал в ответ: «Давно вы нас не приглашали!» После этого турнира Хрущев и поехал к Тито. На глазах Бронштейна в центре Белграда после турнира начался ремонт отеля «Москва», который был заколочен досками. Турнир ознаменовал перемену курса.