Даже странно, что такой темы на форуме нет.

Компьютер — единственный соперник, не находящий оправданий, когда он мне проигрывает.

Я чувствую себя превосходно, видя своего противника извивающимся в предсмертных мучениях.

Люди играют со мной вот уже 15 лет ниже своих возможностей.

Нет такой женщины, у которой я не выиграл бы, даже дав коня вперёд.

Я не верю в психологию, я верю в сильные ходы.

Я знаю людей, обладающих огромной силой воли, но не умеющих играть в шахматы.

Я играю честно и играю на выигрыш. Если я проигрываю, то принимаю лекарства.

Лиза Лэйн, чемпионка США по шахматам, как-то назвала Фишера сильнейшим из живущих шахматистов. Ответ: «Это верно, однако Лиза Лэйн, собственно говоря, не в состоянии об этом судить».

Шахматы — это жизнь.

О женщинах: Шахматы лучше.

Когда я выигрываю, я гений. Когда не выигрываю, я не гений.

Как побеждает Таль? Он развивает все свои фигуры к центру, а затем жертвует их где-нибудь.

В том-то и состоят шахматы. Сегодня ты даёшь сопернику урок, а завтра он тебе.

Кто сколько предлагает денег? Для меня самое важное — деньги… Повторяю, для меня деньги — самая важная вещь… (во время переговоров о месте проведения матча с Борисом Спасским на Первенство мира.)

Дети без родителей вырастают волчатами. Я всего лишь человек, но человек необычной судьбы.

Ни в одной другой области я бы не добился того, чего добился в шахматах. Я не окончил школу и не уверен, что это было нужно.

Мне нравится, одерживая победы над людьми, подавлять их «я»

(В ответ на довод секретаря посольства США в Тунисе, пытавшейся убедить Фишера не выходить из межзонального турнира Первенства мира: «Вы представляете Соединенные Штаты Америки!») Я представляю Роберта Джеймса Фишера.

Я возражаю, когда меня называют шахматным гением, потому что считаю себя всесторонним гением, которому просто выпало играть в шахматы. Мусор вроде Каспарова можно назвать шахматным гением, но он — как ученый идиот. Он не знает ничего кроме шахмат.

У меня нет близких друзей. У меня нет секретов. Друзья мне не нужны. Я говорю всё и всем.

Я не такой мягкий и великодушный человек, каким был бы, если бы мир не изменил меня.

Посмотрите на историю Соединенных Штатов. Что такое история страны вообще? Стать кем-то из никого, верно? Завоевывать, убивать. Они захватили страну, разграбили земли американских индейцев, поубивали их почти всех… Такова история Соединенных Штатов. Презренная страна.

Девушки иногда пишут мне. Одна девушка из Югославии прислала мне целую кипу писем. Она говорит, что, когда я был там, звезды взошли в небе над Югославией. Или что-то в этом роде.

Chess is not the likeliest path to worldwide celebrity, but Bobby Fischer was no ordinary player. The freakishly talented, freakishly flawed Fischer, who defeated the Soviet Union’s Boris Spassky in the 1972 World Chess Championship, one of the great spectacles of the Cold War, played the game as if it was a blood sport. Dick Cavett once asked him in a TV interview “where is the greatest pleasure” in a match, and Fischer responded, with glee, “When you break his ego — this is where it’s at.”

Spassky said of him that “t’s not if you win or lose against Bobby Fischer; it’s if you survive.” Combative and charming by turns, Fischer, for a time, put the cloistered, cerebral world of chess in the spotlight — he even made the cover of Sports Illustrated. But Fischer’s fame curdled into infamy, and in his last years — he died at 64 in 2008 — he was known more for his anti-Semitic ravings and battles with the US government than for his moves on the chessboard.

In “Endgame,’’ Frank Brady, a communications professor at St. John’s University, tells the story of Fischer’s life with dramatic flair and a sense of judiciousness. Fischer could be unruly, pathologically touchy, and repulsively insulting, but he played chess brilliantly. At times, Brady, who knew Fischer and studied his life for decades, cannot quite keep the fiend and genius in balance, however much he fills us with a sense of Fischer’s torments. “Endgame,’’ to its credit, is not written solely with chess aficionados in mind; Brady, a longtime chess hand and founder of Chess Life magazine, explains the technical aspects of the game with an appealing clarity as he tells the story of Fischer’s fame and fall.

Fischer and his sister, Joan, were raised by their doting, caring mother, Regina, a Swiss Jew who came to the United States as a child — the evidence remains unclear as to the identity of Fischer’s father. Fischer came out of Brooklyn with a preternatural gift for chess. By 6, he was beating his 36-year-old mother and 11-year-old sister. Money was a constant struggle. However, Regina, who studied to become a doctor but left school before completing her training, strived hard to provide for her “little chess miracle,” leaving Fischer to the life of a “latchkey child.’’ From early on, Fischer displayed both this trademark social awkwardness and single-minded focus on the game — he would even rehearse chess moves in the tub. “The neurons of Bobby’s brain seemed to absorb the limitations of and possibilities of each piece in any given position,’’ Brady writes, “storing them for future reference.’’

Fischer would draw on these resources as he took the chess world by storm. As a 13-year-old in 1956, Fischer played the so-called Game of the Century against Donald Byrne, a college professor and chess master. Fischer’s tactics shocked the chess world — as he moved in for the kill, he sacrificed his queen, the most powerful piece in a player’s arsenal. The move showed off the kind of daring bravado that would make Fischer famous. Two years later, he would become the youngest international chess grandmaster and was embarked on a run that brought him eight US championships.

Two men moving around pieces on a board may not sound exactly galvanizing, but Brady’s accounts of Fischer’s matches simmer with excitement. And Brady does not shy away from the unpleasant side of Fischer — the anecdotes are too many to count. The chess wiz displayed a lack of self-awareness and uncouth manner that he never quite shed. After winning the Monte Carlo International, for example, he “ungallantly refused to pose for a photograph with His Royal Highness Prince Rainier, the tournament’s sponsor, and at a public ceremony when Princess Grace awarded him his cash prize, he rudely tore open the envelope and counted the money before he thanked her.”

There have been lots of artists who have been scoundrels, and sportsmen who have been thugs, but Fischer’s bad behavior was breathtaking. The same brain that was capable of strategic genius also became a reservoir of hateful and skewed perceptions. He resented the Soviet domination of the game and made it his mission to win the world title.

The match with Spassky almost never went off. Fischer fussed and dithered, delaying the start of the competition, which took place in Reykjavik, Iceland. “t was about Bobby getting his way,” observes Brady. He quibbled over the parameters of the match and the payout. Fischer never liked the press, and newspaper and magazines responded in kind. The Daily Mail sneered, “Bobby Fischer is quite certainly the most ill-mannered, temperamental and neurotic brat ever to be reared in Brooklyn. As far as the international prestige battle goes, the Soviet Union has won the opening round 10 to 0.” A lot was forgiven when Fischer put on one of the greatest feats of showmanship in chess history, losing the first games before staging a comeback and defeating Spassky.

After his victory, Fischer began an odd retreat. He feuded with the World Chess Federation and lashed out at rivals — perceived and actual. His views grew more and more angry and perverse: “Everyone who is a Soviet, and everyone who is Jewish, cannot be trusted.” In 1992, he played a rematch with Spassky in Yugoslavia, which brought more controversy — the Yugoslav wars were raging and US sanctions had been imposed, which Fischer flouted. He denounced the American government for indicting and persecuting him. He rejected his US citizenship, eventually finding refuge in Iceland. He had returned to the place of his greatest win, but even this brought Bobby Fischer little peace.

Недавно рассекречены новые документы из так называемого «досье Фишера». Они подтверждают сенсационную информацию, которую впервые опубликовала американская газета «Филадельфия инкуайрер». Из многочисленных донесений агентуры следует: именно во время посещения СССР в 1958 году Фишер, как считали в ФБР, мог быть завербован КГБ. Этому, как сказано в архивном документе: «способствовала его мать Регина Фишер, долгие годы работавшая на Лубянку».

Знакомство с матерью знаменитого шахматного гения полковник в отставке Семен Моисеевич Лазарев раньше тщательно скрывал. И на все просьбы обозревателя «АН» поделиться воспоминаниями о деталях вербовки Регины лишь отшучивался:
– На сколько лет поделиться: на пятнадцать или на четвертак?
Но, после того как узнал о рассекречивании 750 страниц из архива ФБР, посвященных семейству Фишеров, решил кое-что рассказать.

По словам старого полковника (Семену Моисеевичу далеко за восемьдесят), Регина Вендер была девушкой уникальной. Она знала 8 языков. Для разведки – настоящий клад! Ее сын Бобби унаследовал от матери выдающиеся лингвистические способности и выучил 5 языков.
– Почему Роберт Фишер был таким умным? – Семен Моисеевич любил больше спрашивать, но на этот раз сам же и ответил: – Родительские гены.
Действительно, по рассекреченным данным ФБР, отцом Бобби был не Ханс-Герхард Фишер, немецкий биофизик, за которого Регина вышла замуж в Москве в 1933 г. (в 1945 г. они развелись), а его друг – учитель математики из Венгрии Поль Немени. Кстати, будущий нобелевский лауреат и один из участников создания атомной бомбы. Не по заданию ли советской разведки Регина и закрутила роман с засекреченным математиком из Манхэттенского проекта?

Фишер крайне неохотно давал интервью журналистам. Но незадолго до смерти он ответил по телефону на вопросы журналиста одной из российских газет. А в последний раз он появился в прямом радиоэфире на исландской станции 27 января 2002 года.
Кто-то из аудитории радиостанции задал великому гроссмейстеру вопрос: кто самый великий среди великих – он или Гарри Каспаров. «Как вы можете сравнивать меня с этим мошенником? Я никак не хочу его называть. Ни по имени, ни просто Каспаров – только преступник! Я знаю, сейчас он пытается заниматься политикой, идет против президента Путина. Для меня поход Каспарова против президента Путина – достаточный повод, чтобы выразить президенту Путину одобрение и полную поддержку. Каспаров – олицетворение зла. Если вы проверите его на детекторе лжи, убедитесь, что он – лжец!»

Был ли завербован Бобби в Москве летом 1958 года? ФБР утверждает, что да. Мол, пятнадцатилетнему парню «коварные русские» подсунули двадцатипятилетнюю переводчицу, и та заманила его в «медовую ловушку». Через постель и завербовали. Услышав это, полковник Лазарев рассмеялся:
– Да он в то время на девушек вообще не смотрел. А переводчицу ценил лишь за то, что она, по мнению Бобби, обладала бесценным даром: умела дать мат конем и слоном одинокому королю. Кстати, у нее был первый разряд по шахматам.
Благодаря письмам матери в Советском Союзе знали кое-что о юном шахматном гении. Например, об учителях подросток отозвался следующим образом: «В школе нечему учиться. Учителя глупы. Нельзя, чтобы учителями работали женщины. В моей школе только учитель физкультуры был неглуп — он неплохо играл в шахматы».

Думается, шахматный чемпион не был обычным шпионом. В деньгах он не нуждался. Лавры Джеймса Бонда никогда не привлекали шахматного короля. И советская разведка могла использовать его только «в темную»: в качестве агента влияния.
Знаменитый шахматист мог влиять на общественное мнение. Например, в рассекреченных донесениях сотрудников ФБР отмечались антиамериканские высказывания Фишера, в частности его резко отрицательное отношение к войне во Вьетнаме. Пацифистская деятельность шахматиста, по мнению руководства ФБР, нанесла ущерб престижу США и была на руку Кремлю.

Из последнего интервью
Фишер крайне неохотно давал интервью журналистам. Но незадолго до смерти он ответил по телефону на вопросы журналиста одной из российских газет. А в последний раз он появился в прямом радиоэфире на исландской станции 27 января 2002 года.
Кто-то из аудитории радиостанции задал великому гроссмейстеру вопрос: кто самый великий среди великих – он или Гарри Каспаров. «Как вы можете сравнивать меня с этим мошенником? Я никак не хочу его называть. Ни по имени, ни просто Каспаров – только преступник! Я знаю, сейчас он пытается заниматься политикой, идет против президента Путина. Для меня поход Каспарова против президента Путина – достаточный повод, чтобы выразить президенту Путину одобрение и полную поддержку. Каспаров – олицетворение зла. Если вы проверите его на детекторе лжи, убедитесь, что он – лжец!»

Forty years ago this week, Bobby Fischer became the first American to win the World Chess Championship, dethroning the Soviet Union's Boris Spassky in a nail-biting 24-game match in Reykjavík, Iceland. The competition unraveled as dramatically as its headlines: "The Match of the Century."

В 1995 году в Нью-Йорке на 107-м этаже не существующего теперь Ворлд Трейд Центра игрался матч Каспаров - Ананд. Я стоял тогда в гостинице на Юнион Сквер в двух шагах от Клуба Маршалла на Десятой Авеню и по пути в отель несколько раз заглядывал туда.

Однажды мне показали седого, но еще витального старика, игравшего легкую партию с партнером по виду моложе его, по меньшей мере, на полвека.

«Это мастер Ерлинг Толфсен, - сказал менеджер клуба, когда мы остались вдвоем в его офисе. - Ему девяносто один... Еще до Второй мировой войны Толфсен пытался вести жизнь профессионала и даже выигрывал небольшие турниры, но в конце концов оставил это занятие. Потом преподавал испанский, стал активным профсоюзным деятелем, неоднократно повторяя, что потерял десять лет жизни, посвятив их шахматам. Когда мама маленького мальчика, помешанного на шахматах и посвящавшего им целые дни, спросила у Толфсена, как поступить с ребенком, ответ его был краток: "Делайте все, что в ваших силах, миссис Фишер, чтобы отбить у него охоту к игре..." Он до сих пор заглядывает иногда в клуб, чтобы сыграть несколько легких партий, но мало кто знает, кто этот джентльмен. Кстати, - улыбнулся менеджер. - Если бы ты поселился в Голландии уже в 1928 году, вы могли бы встретиться: Ерлинг Толфсен был капитаном американской команды на Олимпиаде в Гааге...»

Перед тем как выйти в теплый манхеттенский вечер, я еще раз взглянул на седого благообразного джентльмена. Не отрывая взора от доски, он сосредоченно обдумывал положение.

Хикару Накамура ответил на множество вопросов пользователей сайта reddit (на английском языке). А сайт chess24.com публикует выдержки из конференции. В частности, американского гроссмейстера спросили, что он думает о шахматах Фишера.

(перевод - Chess-News)
"Шахматы Фишера - это прекрасно, поскольку они включают в себя только интуицию и понимание игры без всякой теории и компьютеров. На мой взгляд, многое зависит от тенденций. Например, сейчас все играют берлинский вариант в испанской, и этот фактор повлиял на то, что количество партий, начинающихся с хода 1.е4, существенно снизилось. Если эта тенденция продолжится, то трудно поверить, что шахматы Фишера не станут главенствовать в какой-то момент. Однако если мы начнем видеть много глубокой подготовки и захватывающих партий в "Найдорфе" или "Драконе", тогда, я думаю, нормальные шахматы ждет еще долгое будущее".

"А чем, по-вашему, закончились бы партии Роберта Фишера с современными ведущими гроссмейстерами - вами, Карлсеном, Каспаровым?.." - еще один вопрос Накамуре.

"Фишер почти наверняка проиграл бы всем нам. Это связано с тем, что игра слишком сильно изменилась с фишеровских времен. Вот если Фишеру дать несколько лет на подготовку с компьютером, тогда, полагаю, он бы играл на одном уровне с нами".

Писатель Артур Кёстлер (1905-1983) в 1972 году в качестве журналиста освещал матч между Фишером и Борисом Спасским. Тогда-то он и придумал для Фишера определение “мимофант”:
"Мимофант – это гибрид между мимозой и слоном [elephant]. Такой вид раним, как мимоза, если затронуты их чувства, и толстокож, как слон, когда дело касается других".

В 1971 году Фишер приехал в Югославию, где остановился у известного журналиста и шахматиста Дмитрие Белицы (1935-). Белица в то время работал над серией телевизионных передач о выдающихся шахматистах прошлых лет и иногда просил Фишера помочь ему с анализом некоторых партий.
В воскресенье Белица пригласил Фишера в Сараево, где проходил конкурс красоты. Почётные гости сидели в первом ряду, как вдруг в самый разгар конкурса Фишер вытащил из кармана свои миниатюрные шахматы и спросил у Белицы:
"А что ты думаешь о ферзе на g6?"

Своё мнение о женщинах у Фишера сложилось ещё с юных лет, и он формулировал его так:
"Женщины – они все слабые и глупые, по сравнению с мужчинами".
Позднее он стал добавлять:
"Спасский сделал большую ошибку, когда женился".

К матчу с Петросяном Фишер поехал готовиться в Аргентину, где местная шахматная федерация предоставила ему очаровательную переводчицу. К сожалению, дама плохо представляла себе, что такое шахматы, а Фишер, не обращая никакого внимания на достоинства переводчицы, первым делом усадил её за доску. Он сразу же убедился, что красавица не может самостоятельно сделать даже элементарного хода, и позвонил в федерацию:
"Пришлите мне, пожалуйста, другую переводчицу, так как эта очень плохо играет в шахматы".

Вместе с тем Фишеру были свойственны определённое благородство и доброта.
Когда Фишеру было около десяти лет, мать отвела его в шахматный клуб, хозяином которого был Джон Коллинз (1912-2001). Прикованный к инвалидной коляске, Коллинз стал одним из первых тренеров Фишера, а “Бобби” проникся к нему чувством благодарности. Чуть позже Фишер начал играть партии на ставку в один доллар, и 25 центов с каждого выигрыша он отдавал Коллинзу.
В 1962 году на острове Кюрасао проходил турнир претендентов; вскоре после начала соревнований Михаил Таль заболел и оказался в больнице. Единственным гроссмейстером из участников этого турнира, который навестил больного Таля, оказался Роберт Фишер, хотя от СССР там ещё выступали Пауль Керес, Тигран Петросян, Ефим Геллер и Виктор Корчной.

Кончился завтрак. Все загорают в бассейне, нет только Миши и Фишера. Но Фишер бассейном пренебрегал всегда - он просиживал все время в своем номере за шахматами.
Прошел час, прошли два часа, три... Миши нет. Несколько раз я поднималась в номер. Миши нет. Руководитель делегации Юра Авербах и официальный "искусствовед в штатском" начали беспокоиться. Послали даже людей на французскую сторону (на Кюрасао были две зоны - голландская и французская). Миши там тоже нет и по-прежнему неизвестно, где он. Прошел обед. Я начала нервничать. Нервничать стали все. Я очень боялась, не случилось ли то-то серьезное - Миша человек больной... Мало ли что... Наступил поздний вечер... Спать никто не ложится - все слоняются по большому гостиничному фойе на втором этаже, и каждый высказывает свою версию...
И вдруг почти в двенадцать ночи открываются двери пресс-центра, который в выходной день не работал и запирался, оттуда выходят два совершенно ненормальных человека с безумными глазами - Миша и Бобби. Миша проходит мимо меня, по-видимому, не замечая, и поднимается в номер. Выяснилось, что рано утром Фишер уговорил Таля запереться в пресс-центре и "погонять в блиц", чтобы я не дергала Мишу, не заставляла сидеть в бассейне, не тащила в город... И вот с половины девятого утра до двенадцати ночи они играли. Я не знаю, сколько партий они сыграли, но, по-моему, выиграл в итоге Миша...

Бобби Фишер играет одновременно на 50 досках 12 апреля 1964 года. В результате только 1 поражение и 2 ничьих.

8-летний Сэмуэль Решевский обыгрывает несколько признанных мастеров игры в шахматы. Париж, 1920.

Там же и фотка юного Решевского с идиотской подписью:
8-летний Сэмуэль Решевский обыгрывает несколько признанных мастеров игры в шахматы. Париж, 1920.

Великолепный новый голливудский фильм «Жертва пешки» показывает мученическую жизнь шахматного гения Роберта Джеймса «Бобби» Фишера с первых лет его жизни до 29 лет — до исторического матча 1972 года с российским чемпионом мира Борисом Спасским. Актер Тоби Магуайр изображает Фишера с замечательной подлинностью — действительно, абсолютно точный образ для тех из нас, кто знал Фишера в его лучшие времена.

В фильме показан матч, который стал знаменательным событием в холодной войне между Россией и Соединенными Штатами Америки. Фильм заставляет задуматься о том, смог бы такой творческий гений, как Фишер, одолеваемый проблемами, но суперэффективный за шахматной доской, существовать в сегодняшнем безжалостном сетевом мире.

Для американского чемпиона матч был завершением двух десятилетий гонки за титулом чемпиона мира, которая началась еще в детстве ребенка-вундеркинда. После долгой жизни в относительной бедности для суперзвезды (хотя его портрет частенько появлялся на обложках журналов) Фишер наконец-то играл в матче с призом в 250 тысяч долларов США. Конечно, это были гроши по сравнению с призом в 2,5 миллиона долларов США, который гарантировался каждому боксеру в поединке Мохаммеда Али с Джо Фрейзером в марте 1971 года. Но Фишер понимал, что американская культура принижает любые соревнования, которые не ведут к большим деньгам, поэтому он считал шестизначный приз наличными пределом достижений в своем виде спорта.

Для России суть матча была не в деньгах; она была в сердцах и умах. Шахматный мир долго был прекрасным полем битвы, на котором можно было доказать превосходство коммунистической системы. Хотя большинство жителей Запада сегодня делают вид, что они всегда знали, что коммунизм российского стиля потерпит неудачу, это не было настолько очевидным в те времена. Основной экономический труд того времени, написанный Нобелевским лауреатом Полом Сэмуэлсоном, все еще предсказывал, что Россия могла бы перегнать США как крупнейшую экономику мира. Говоря по справедливости, русские ценили шахматы чрезвычайно высоко, даже если они не давали большую прибыль. Во многих отношениях шахматы были национальным спортом России. Неудивительно, что донкихотская погоня Фишера за титулом чемпиона мира заставила американского «серого кардинала» Генри Киссинджера позвонить Фишеру и убедить его не отступать, поскольку он угрожал это сделать.

Вне зависимости от его статуса в США, Фишер был, без сомнения, самым любимым американцем в России. Величие его игры превзошло пропаганду в стране, где простые люди могли оценить и понять врожденную красоту игры в шахматы. В предварительных играх к чемпионату за звание чемпиона мира Фишер разбил наголову двух очень хороших игроков с неслыханным счетом 6–0 — удивительный результат, когда много игр гроссмейстеров заканчиваются вничью. Российские фанаты были настолько ошеломлены беспрецедентным успехом Фишера, что они беспрерывными звонками вызвали заторы на московских телефонных станциях, чтобы получить информацию об играх. В конце концов, телефонные операторы просто стали снимать телефонную трубку, говорить «6–0» и вешать трубку. В итоге даже Спасский отдал величайшую дань уважения гению Фишера, хлопая в такт с аудиторией после вдохновленной победы Фишера в шестой партии, как это было показано в снятой кинохронике. Американец, возможно, был настоящим шахматным гением, но русский был неподражаемым игроком.

Директор фильма Эдвард Цвик не уклоняется от показа бесов, которые изводили Фишера. Он был недаром обеспокоен, что русские пойдут на все, чтобы не дать ему был чемпионом. В конце концов, разумная озабоченность и беспокойство переросли в паранойю, и Фишер стал набрасываться на самых близких друзей и на доверенных лиц. Он стал антисемитом, несмотря на то, что сам был евреем.

Можно предположить, что в сегодняшнем сетевом мире паранойя Фишера и личные пороки сбили бы его с толку задолго до того, как он стал чемпионом. После того как Фишер стал чемпионом мира и просто прекратил играть в шахматных чемпионатах, его психическая болезнь усугубилась. Хотя никто не может оправдать злобные проповеди Фишера и его темные мысли в более позднем возрасте (он умер в 2008 году), грустно понимать, что кто-то, имеющий такую высокую креативность и гениальность, вдохновивший стольких людей через шахматы, возможно, закончил бы свою карьеру на намного более ранней стадии сегодня. Мы живем в другом мире. Фильм «Жертва пешки» напоминает нам о том мире, в котором были возможны подвиги Фишера.

Четверть века назад (1990) Кок пригласил Фишера в Брюссель, где размещался и размещается до сих пор главный офис СВИФТ - международной межбанковской платежной системы. Большой любитель шахмат, Кок был в свое время одним из учредителей этой крупнейшей финансовой организации, совершающей и сегодня миллионы трансакций в день.

Фишер, не появлявшийся на людях едва ли не два десятка лет, приехал тогда в Бельгию и провел в Брюсселе несколько дней. Я попросил Бессела еще раз освежить в памяти время, проведенное вместе с чемпионом мира.

«В один из последних дней января 1990 года часов в одиннадцать утра в офисе СВИФТ в Брюсселе раздался телефонный звонок. Эйлин, моя ассистентка, подняла трубку. “Вас спрашивает одна дама, - сообщила Эйлин, - ее имя Петра, она звонит из Германии по срочному делу. Она сказала, что говорит от имени некоего Роберта Фишера”.

По совершенно индифферентному тону, с каким было произнесено моей милой ассистенткой имя Фишера, было ясно, что она никогда не углублялась в историю шахмат. Не имея никакого представления, что меня ожидает, я попросил соединить меня с Петрой.

Я услышал довольно запутанный рассказ. Она - подруга Бобби Фишера. Во время ее последнего разговора с легендарным гроссмейстером тот высказал пожелание встретиться со мной и попросил урегулировать его посещение Брюсселя. Мотивы посещения были довольно туманны, но она сослалась на Бобби, сказавшего, что тот хочет говорить со мной о будущем шахмат.

Что было абсолютно ясно, так это условия прибытия Фишера в Брюссель. Первый класс самолета, 25000 долларов наличными по прибытии и номер сьют в пятизвездочной гостинице. Посещение должно оставаться в абсолютной тайне; ни о его пребывании в Брюсселе, ни вообще о его персоне не может стать известно кому бы то ни было. Чемпион желал бы приехать в конце апреля и ожидает моего ответа в течение недели.

Петра продиктовала номер телефона в Соединенных Штатах и на этом наш разговор закончился. Несколько озадаченный, но и слегка возбужденный, я откинулся назад в кресле.

“Знаешь, о ком шла речь?” - спросил я Эйлин.
“Да, о мистере Фишере. Он что, работает в одном из отделений СВИФТ?”»

Прошло несколько дней, и я позвонил по оставленному мне номеру. Представившись, я попросил соединить меня с Бобби Фишером. После некоторой паузы я услышал его голос. Разговор был исключительно деловым.

“Are you mister Kok?” - “Yes, I am” - “Do you agree with the conditions?” - “Yes, I do” - “I wish to fly on April 26th. I want you to book a hotel on a different name and send me the tickets”. Он оставил адрес и повесил трубку.

После чего я заказал и оплатил билет на 26 апреля через Атланту в Брюссель с открытой датой возвращения и зарезервировал номер сьют на пять дней в «Шератоне» бельгийской столицы на имя Б. Виссера.

В середине марта я позвонил Борису Спасскому в Париж. Борис, поддерживавший контакт с Фишером, был уже в курсе дела. Я пригласил его вместе с женой тоже приехать на денек-другой в Брюссель. Помимо Спасского, я рассказал о посещении Фишера моему хорошему другу Яну Тимману. Сам того не желая, я поставил Яна перед нелегкой дилеммой. С одной стороны, он очень хотел увидеть своего шахматного идола, с другой – испытывал ужасную аверсию к расистским и антисемитским высказываниям американца. После длительного размышления Тимман все же согласился приехать на день в Брюссель.

26 апреля 1990

В полвосьмого утра я замер с самым беспечным видом и с табличкой «Мистер Виссер» в руках рядом с трапом самолета в брюссельском аэропорту. Самолет полон, пассажиры устремляются к зданию аэровокзала. Меня охватывает легкая паника. Узнаю ли я его? Не пропущу ли? Мгновение спустя чувствую руку на своем плече и оборачиваюсь. “Мister Kok?”

Тяжелый зычный голос, передо мной настоящий колосс. Несколько диковатые глаза, щетина, к которой давно не прикасалась бритва. Ошеломленный, я смотрю наверх и лепечу: “Nice to meet you”.

Мы идем к выходу, где мой шофер ожидает нас, чтобы доставить в гостиницу. В дороге Бобби почти не раскрывает рот. Он не выспался и голоден. В «Шератоне» мы поднимаемся в его номер. Он тут же бросается на кровать и спрашивает комплект шахмат и несколько гамбургеров. Я передаю ему конверт, говорю, что ему необходимо выспаться, и мы уславливаемся, что я заеду за ним в полвосьмого вечера.

Он хотел бы поужинать в очень узком кругу и в тихом ресторане. Мы вдвоем и моя тогдашняя жена Пьеретт. Но Бобби ставит невероятное условие: в ресторане не должно быть никаких других гостей. Мое робкое замечание, что найти в Брюсселе ресторан, где не было бы других посетителей, очень трудно, встречает раздражительный ответ: “That is not my problem”.

Хорошенькое начало.

Я звоню знакомому ресторатору. Ресторан его маленький, и кроме того, он любит шахматы. Когда я сообщаю, что приду ужинать с Фишером, тот разражается смехом – ну и шутник же я. Но когда я говорю, что условием нашего прихода является полное отсутствие посетителей, он понимает, что это не шутка и прекращает смеяться.

После легкого замешательства ресторатор соглашается, и в восемь вечера мы сидим втроем в совершенно пустом зале. Бобби в превосходном настроении: не заглядывая в меню, он тут же соглашается на гастрономическое пиршество, обещанное нам.

Этим вечером две вещи становятся очевидными. Во-первых, невероятно громкий голос гроссмейстера. Во-вторых, его аппетит. После того как он умял немалых размеров курчонка, без всякого стеснения заказывается “second one”.

Вечер протекает очень оживленно и без больших инцидентов. Я говорю, что завтра приезжает Спасский, и Бобби одобрительно кивает. Спрашиваю, не возражает ли он против того, чтобы встретиться с Тимманом. “Тимман, - бормочет он, - Тимман, это ведь еврейское имя?”

Слегка трусовато я отвечаю, что никогда не задавал себе этого вопроса. В конце концов маэстро дает добро...

28 апреля 1990

Гуляя по Брюсселю, мы с Бобби детально обсуждаем условия его возможного матча. Он подробнейшим образом рассказывает о матче в Рейкьявике. Слово «conspiracy» употребляется Фишером многократно, и я покорно принимаю к сведению все его рассказы о заговорах. Мы решаем поужинать со Спасскими у нас дома. Появление Бориса очевидно доставляет Бобби удовольствие. Они обмениваются воспоминаниями, и вечер начинается очень приятно.

О качестве игры большинства гроссмейстеров Бобби отзывается с презрением. Имя Каспарова тоже не производит на него большого впечатления. В определенном смысле талант, но не очень впечатляющ.

Когда произносится имя Карпова, разговор принимает неприятный оборот. Бобби развивает странную теорию о еврейском происхождении Карпова, которое он твердо установил на основании фотографий. В его глазах Анатолий представляет собой сионисткое могущество, и Бобби пользуется случаем, чтобы произнести антисемитскую речь. Его рассказ возмутителен в не меньшей степени, чем бессмысленен. Повисает неприятная пауза. Моя жена выходит из себя, но Борис дипломатично уводит разговор в другом направлении. Но настоящего веселья в этот вечер уже не было. Мы предупреждены.

29 апреля 1990

Время для тенниса. Бобби сам предложил Спасскому поупражняться в любимом хобби Бориса. Спасский, его жена Марина, Бобби и я отправляемся на теннисный корт. Удивительное зрелище: Спасские, оба довольно приличные теннисисты, играют против крайне посредственного – я имею в виду себя самого - и Бобби, который как дикий мустанг носится по площадке. Если добавить, что мячи после его невероятно сильной подачи постоянно перелетают через заграждение корта, о результате можно догадаться.

После тенниса совершенно изможденный Бобби возвращается в отель. Он просит зарезервировать билет на следующий день в Соединенные Штаты через Франкфурт. Борис и Марина тем же вечером возвращаются в Париж. Между тем приехал Тимман, и мы договариваемся поужинать в отеле.

Между обоими гроссмейстерами сразу устанавливаются хорошие отношения, и мы решаем в последний вечер Фишера в Брюсселе показать ему ночную жизнь бельгийской столицы. Наш выбор падает на клуб, хорошо известный многим гроссмейстерам, принимавшим участие в турнирах СВИФТ. Внутри там довольно темно, много девушек, впрочем, имеется в наличии жонглер и дрессировщик, по знаку которого в зале клуба порхают дрессированные канарейки. На любителя.

Бобби решает выпить шампанского. Видно по всему, что ему здесь очень нравится. Его внимание привлекает русоволосая красавица. Он подходит к ней, предлагает шампанского и присаживается рядом у стойки бара. Она представляется. Девушка – венгерка. Бобби чувствует себя превосходно и к моему величайшему изумлению говорит: "I am Bobby Fischer. I am the World Chess Champion".

Одним махом он отправляет в тартарары собственное желание об абсолютной дискретности. Но ему так хочется произвести впечатление на венгерскую красотку.

Реакция девушки в высшей степени примечательна. Она разражается хохотом, по-матерински обнимает его за шею и громко шепчет: "Of course, my darling. You are Bobby Fischer the Champion, and I am Sofia Loren".

Что думает Бобби по этому поводу, остается невыясненным, но он не покидает поле боя побежденным. Фишер предлагает красавице проводить его до отеля. Она принимает предложение, и оба покидают ночной клуб. Мы с Яном с облегчением вздыхаем.