www.yaplakal.com/forum2/topic1511293.htmlАмериканский негр, рабочий Роберт Робинсон был нанят советским Амторгом в 1930 году. Вместе с тысячами других американских специалистов он участвовал в индустриализации СССР. В 1934-м он решил остаться в СССР, стал депутатом Моссовета. Он вернулся в США в 1970-х, написав книгу о своей жизни в СССР.
Роберт Робинсон приехал в СССР из Детройта, где сумел добиться невозможного: стать единственным на заводе Форда чёрным станочником-универсалом. Там на него и обратили внимание вербовщики из Советского Союза, из внешнеторговой организации Амторг.
И в Сталинграде, и в Москве Робинсона, передового рабочего и изобретателя, начальство всячески поддерживало – в том числе в знаменитом в то время в СССР уголовном деле о расизме. В 1934 году его избирают депутатом Моссовета как «лучшего ударника цеха, общественника, рационализатора». «Чёрный человек будет заседать впервые в Белом зале Моссовета, — писала «Вечерняя Москва» 14 декабря 1934 года. — Он займёт свое место по праву как депутат рабочих передового завода, как представитель самой угнетённой в капиталистическом мире национальности, нашедший родину в Стране Советов».
Далее Робинсон получает предложение поступить в Московский вечерний машиностроительный институт. И он принимает роковое, как он сам пишет, решение стать гражданином СССР. Его годовой контракт растянулся на 44 года. Он не стал ни коммунистом, ни атеистом, открыто ходил в церковь и не давал страху овладеть собой. «В России я усвоил правило: нельзя ни на секунду показать, что ты боишься, обнаружить свою уязвимость, они тогда сразу же примутся выведывать и вынюхивать и не отстанут до тех пор, пока в полной мере не используют твою слабость в своих целях».
Робинсон так и не создал в России семью. Он жил мечтой вернуться в США, но путь на Запад ему, как и любому советскому гражданину, уже был заказан. И все же в 1974-м Робинсона (ему было 67 лет), выпустили на родину. В 1988 году вышла его книга «Чёрный о красных. 44 года в Советском Союзе. Автобиография черного американца». Мы публикуем отрывок из неё, в котором можно увидеть вклад американцев в советскую индустриализацию.
Всё началось в апреле 1930-го. В Детройт приехали русские. Однажды я увидел, что по нашему шлифовальному участку, на котором изготавливали фасонные штампы, расхаживают четверо незнакомых мужчин. Они остановились возле моего станка. Я продолжал работать, чувствуя на себе их взгляды. В какой-то момент, подняв глаза, увидел, что самый солидный в группе указывает на меня своему более молодому спутнику.
Молодой человек поинтересовался, не хочу ли я поехать в Россию обучать русских рабочих своей профессии. «Хочу, конечно», — ответил я. «Я ознакомился с вашими профессиональными достижениями, изучил вашу биографию и наклонности. Кого ни спрашивал, все высоко отзываются о вас».
Русский был настолько уверен в моей высокой квалификации, что обещал освободить от обязательных для претендентов экзаменов по математике и черчению. Затем последовало предложение немедленно подписать годовой контракт. «Разумеется, его можно будет продлить, если вы хорошо себя проявите».
Тут только я пришел в себя и понял: этот человек не шутит. А какие условия он мне предлагал! У Форда я зарабатывал 140 долларов в месяц, и на большее рассчитывать не приходилось. Русский предложил 250, бесплатное жильё, обслугу, месяц оплачиваемого отпуска, бесплатный проезд в обе стороны. Кроме того, он обещал, что 150 долларов из зарплаты будут поступать на мой счёт в американском банке.
Я слушал и не верил своим ушам. Мысли теснились в голове: «Америка в тисках тяжелой депрессии, не сегодня завтра меня могут уволить. Судя по тому, сколько желающих поработать в России собралось в соседней комнате, даже белые американцы считают это предложение заманчивым. Так почему бы и мне им не воспользоваться?»
Я возвращался со смены домой. Мой третий день на Сталинградском тракторном прошёл хорошо, я постепенно втягивался в рабочий ритм, производительность росла, окружающие относились ко мне без всякого предубеждения. В какой-то момент моё внимание привлек верзила-американец. Он шел навстречу, понемногу замедляя шаг. Я почувствовал недоброе и весь напрягся. Верзила поравнялся со мной. «Робинсон, пойдёшь на Волгу — будь начеку! Когда ты появился здесь, наши все собрались и решили тебя утопить».
С этими словами американец удалился. Прогулки на реку доставляли мне большое удовольствие, и отказываться от них не хотелось. «Но ведь это же Россия, — успокаивал я себя, — здесь всё-таки шансы быть убитым из-за цвета кожи намного меньше, чем в Штатах».
Как-то раз, возвращаясь с ужина, я заметил, что меня нагоняют двое американцев, через несколько секунд они со мной поравнялись. Позднее я узнал их имена — Льюис и Браун. «Ниггер, — обратился ко мне Люис, — откуда ты взялся? Как ты сюда попал?»
«Так же, как и вы».
«Даем тебе 24 часа. Если за это время не уберёшься, — прошипел Браун, — пеняй на себя».
Через три дня после инцидента на площади перед зданием заводоуправления состоялся массовый митинг. Тысячи людей — все рабочие завода: мужчины, женщины, многие даже детей привели — внимали пламенным речам ораторов, клеймивших язвы расизма. Всякий раз, когда выступающий заводил речь о том, какую прогрессивную позицию занимает советское правительство в расовом вопросе, люди громкими криками выражали свое одобрение. Когда же зачитали резолюцию, призывающую строго наказать напавших на меня американцев, толпа просто взорвалась криками одобрения. Копия резолюции была отправлена телеграфом в Москву и в местные газеты.
Через неделю после той стычки заводское начальство попросило меня снова посетить отделение милиции. Там меня представили адвокату, его помощнику, секретарю суда и прокурору. «Зачем мне адвокат?» — поинтересовался я. «Затем, что американцы, совершившие на вас нападение, нарушили советский закон и будут преданы суду».
Когда адвокат обвиняемых вызвал меня для дачи показаний, я подумал, что он сейчас наверняка попытается вывернуть всё наизнанку, представить дело так, будто это я во всем виноват. Однако он был на удивление доброжелателен, вопросы задавал ясные и простые, без казуистических уловок, и не брал под сомнение правдивость моих ответов. Обвинитель же, напротив, допрашивая Льюиса и Брауна, не давал им спуску. Публика в зале выражала ему полное одобрение; все явно ждали, что он потребует для подсудимых максимально строгого наказания. Прокурор попросил приговорить Люиса и Брауна к 5 годам лишения свободы. Защита ходатайствовала о смягчении приговора.
Судья признал обоих американцев виновными и приговорил к немедленной депортации из Советского Союза. Возвращаться в охваченную кризисом Америку они не хотели и подали апелляцию в Верховный суд. Приговор Льюису оставили в силе, Брауну же позволили доработать год. В конце срока он попросил продлить контракт, но ему отказали.
В глазах русских я сделался настоящим героем, олицетворением добра, торжествующего над злом. Меня буквально засыпали письмами, они шли со всех уголков страны. И в каждом выражение солидарности и симпатии. Несколько крупных советских предприятий предложили мне работу.
До истечения контракта оставалось ещё три месяца, когда меня вызвали в заводоуправление и предложили остаться ещё на год. Я понимал, что для американцев — особенно чернокожих — времена настали тяжелые. А здесь я хорошо зарабатывал и каждый месяц мог посылать матери в Гарлем 150 долларов. Меня уважали товарищи по работе и ценило начальство.
Я начинал в 7:30 и практически без перерыва трудился до 10-11 вечера. Никаких дополнительных денег мне за это не платили. Единственной наградой, которую я получил за четыре года такой работы, была путёвка в Крым на двадцать четыре дня стоимостью 800 рублей....
