(1) Тогда перед вражескими отрядами появился Сифак — разъезжая у всех на виду, он рассчитывал устыдить бегущих и остановить их, но лошадь под ним была тяжело ранена; он упал и был взят в плен. (2) Живого потащили его к Лелию — для всех, и особенно для Масиниссы, зрелище радостное.

(17) Она была в расцвете юности, на редкость красива; в ее просьбах, когда она, то обнимая колени Масиниссы, то беря за руку, молила не выдавать ее римлянину, звучало столько ласки, (18) что душу победителя переполнило не только сострадание — нумидийцы покорны богине любви, — пленница пленила победителя. Подав ей правую руку, Масинисса пообещал исполнить все ее просьбы и ушел во дворец. (19) Тут он начал сам с собой обсуждать, как ему исполнить свои обещания. Ничего он придумать не мог, и любовь подсказала ему решение опрометчивое и бесстыдное: (20) он вдруг велит немедленно, в этот же самый день, готовиться к свадьбе, чтобы ни Лелий, ни сам Сципион не смогли распорядиться Софонибой как пленницей — она уже будет женой Масиниссы.

Что ему было нужно, спросил Сципион, почему он не только отвернулся от римлян, но и начал, никем не принуждаемый, войну с ними? (10) Сифак не оправдывался: он виноват, он поступил как безумец, но еще раньше, чем поднял оружие против римского народа: этим его безумие завершилось — не началось; (11) разум его помутился тогда, когда, забыв об узах гостеприимства и о договоре меж государствами, он ввел в свой дом женщину-карфагенянку. (12) Дворец его сгорел от пламени брачных факелов; эта фурия, эта чума ласкала и улещивала его и не успокоилась, пока не лишила его разума, не отвратила от друзей, пока своими руками не дала ему оружие против гостя и друга. (13) Его, погибшего, сломленного, утешает лишь то, что теперь эта чума и фурия пришла в дом самого ненавистного ему человека. (14) Масинисса не разумнее Сифака и так же необуздан, а по молодости своей он и неосторожнее: женившись на ней, он поступил еще глупее и опрометчивее, чем сам Сифак

(12) Больше Ганнибалом в Италии ничего сделано не было; к нему пришли карфагенские послы — почти в те же дни, что и к Магону, — звать его в Африку.

20. (1) Рассказывают, что, когда послы объявили ему, с чем пришли, он выслушал их, скрежеща зубами, стеная и едва удерживаясь от слез: (2) «Уже без хитростей, уже открыто отзывают меня те, кто давно уже силился меня отсюда убрать, отказывая в деньгах и солдатах. (3) Победил Ганнибала не римский народ, столько раз мною битый и обращенный в бегство, а карфагенский сенат своей злобной завистью. (4) Сципион не так будет превозносить себя и радоваться моему бесславному уходу, как Ганнон, который не смог ничего со мной сделать, кроме как погубив Карфаген, только бы погрести под его развалинами мой дом».

(12) Сципион, созвав всех на сходку, объявил, что дарует Масиниссе вдобавок к его отцовскому царству город Цирту и прочие города и земли, принадлежавшие Сифаку и перешедшие к римлянам. (13) Гнею Октавию он велел отвести флот в Сицилию и передать его Гнею Корнелию, а карфагенским послам отправиться в Рим, чтобы решением сената и народа утверждены были условия мира, предложенные Сципионом в согласии с его десятью легатами.

(4) Сифака незадолго до Сципионова триумфа перевели из Альбы в Тибур, смерть избавила его от глазеющей толпы.

Гл. 1. (1) Приблизительно в это же время почти во всем мире изменились правительства (imperia mutata sunt), так как престол наследовали новые цари.
(2) Так, в Македонии после смерти Антигона, своего опекуна и отчима, принял царскую власть четырнадцатилетний Филипп,
(3) в Азии, после убийства Селевка, был поставлен в цари несовершеннолетний еще Антиох,
(4) в Каппадокии царь сам передал власть своему сыну Ариарату, который был еще мальчиком.
(5) Египетское царство захватил Птолемей, убивший и отца и мать; за это злодейство ему было дано прозвище «Филопатора»,
(6) а спартанцы на место Клеомена избрали Ликурга.
(7) И как бы для того чтобы в это время повсюду произошли какие-нибудь перемены, карфагеняне возвели в военные вожди Ганнибала, еще не достигшего зрелого возраста; [это сделали] не от недостатка в людях старшего возраста, но из-за ненависти его к римлянам, которой, как известно, он был пропитан с самого детства, – роковое несчастье не столько для римлян, сколько для самой Африки.
(8) Эти цари-мальчики – при них и не было правителей старшего возраста, – идя по стопам своих предков, проявили большие природные дарования и доблесть.
(9) Один только Птолемей и трон добыл преступлением, и в делах правления был бездеятелен.
(10) Филиппа упорно тревожили нападениями дарданцы и все остальные соседние народы; между ними и македонскими царями была как бы неистребимая взаимная ненависть, а Филиппа они [вдобавок] презирали за его малолетство.
(11) Однако Филипп, прогнав врагов, не удовольствовался тем, что отстоял свое, но сверх того стремился начать войну с этолянами.

1 Филопатор, узнав от прибывших к нему, что Антиохом отняты бывшие в его владении местности, отдал приказ всем войскам своим, пешим и конным, и, взяв с собою сестру свою Арсиною, отправился в страну Рафию, где расположены были станом войска Антиоха.

16 Тогда всевидящий Бог и над всеми Святый во святых, услышав молитву смирения, поразил надмевавшегося насилием и дерзостью, сотрясая его туда и сюда, как тростник ветром, так что он, лёжа недвижим на помосте и будучи расслаблен членами, не мог подать даже голоса, постигнутый праведным судом.

Тогда у ахейцев была война с тиранном спартанским Маханидом, который с большим, сильным войском угрожал всему Пелопоннесу. Когда пришло известие об его вторжении в Мантинейскую землю, Филопемен поспешно выступил против него со своим войском. ...

2. Филопемен не был безобразен, как думают некоторые: доступна обозрению его статуя, еще и теперь находящаяся в Дельфах. Правда, мегарская хозяйка не узнала его, но, говорят, это произошло из-за его простоты в обращении и скромности в одежде. Узнав, что к ним идет ахейский стратег, она заспешила с обедом, а мужа ее случайно не было дома. В это время вошел Филопемен, одетый в простой военный плащ. Хозяйка приняла его за одного из приближенных Филопемена, за посланного вперед гонца, и попросила его помочь ей в приготовлениях к обеду. Филопемен тотчас сбросил плащ и стал колоть дрова. В это время вошел хозяин и, увидев это, воскликнул: «Что это значит, Филопемен?» «Только то, — отвечал тот на дорическом наречии, — что я плачусь за свою скверную наружность».

20. Итак, вот чем были заняты ахейцы. Между тем Динократ, больше всего боясь времени, которое могло спасти Филопемена, с наступлением ночи, когда народ разошелся, отворил темницу и послал туда раба с ядом, приказав поднести яд Филопемену и подождать, пока он не выпьет. Филопемен лежал, закутавшись в плащ, но не спал, погруженный в горе и беспокойство. Увидав свет и стоящего близ него человека с чашей яда, он, с трудом придя в себя от слабости, сел. Взяв чашу, он спросил раба, не слыхал ли тот каких-нибудь вестей о всадниках, особенно о Ликорте. Раб ответил, что бо́льшая часть их спаслась бегством. Филопемен кивнул головою, ласково взглянул на него и сказал: «Хорошо. У нас дела не совсем еще плохи». Не произнесши больше ни слова, не испустив ни одного звука, он выпил яд и опять лег; немного хлопот доставил он яду и вскоре угас от слабости.

21. Как только слух об его кончине дошел до ахейцев, все города их охватило уныние и скорбь. Все способные носить оружие вместе с членами Совета собрались в Мегалополе, выбрали в стратеги Ликорта и, не откладывая мщения, вторглись в Мессению и опустошали страну до тех пор, пока мессенцы, по соглашению между собою, не впустили ахейцев в город. Динократ успел покончить с собою; что же касается остальных, то те, кто требовал казни Филопемена, должны были сами лишить себя жизни; а тех, кто советовал еще и пытать его, Ликорт арестовывал, чтобы они погибли в мучениях.

(6) Пуническая война окончилась миром, но вслед за нею тотчас началась Македонская. (7) Она не могла сравниться с предшествующей ни по опасности, ни по доблести вражеского вождя, ни по мужественному упорству солдат, но сулила едва ли не больше славы, ибо велась против народа, издавна знаменитого, (8) знавшего некогда великих царей, силою оружия покорившего часть Европы и еще бо́льшую — Азии. Боевые действия против Филиппа начинались еще за десять лет до того, но уже три года как были прерваны, поскольку этолийцы, сначала вызвавшие ту войну, сами же привели ее к мирному исходу. (9) Филипп, однако, постоянно нарушал мирный договор и с ними, и с другими нашими союзниками в этих землях, (10) а недавно даже посылал Ганнибалу и карфагенянам войска и деньги. Тем заслужил он ненависть римлян, и, когда пунический мир развязал им наконец руки, они отозвались на просьбы афинян и снова поднялись на войну с Филиппом, который тем временем опустошил владения Афин, а жителей запер в стенах их города.

(14) И вот уже сам легат с большим отрядом обошел неприятеля с тыла. Часть врагов была перебита в окружении, а часть, бросив оружие, сдалась победителю. (15) Через несколько дней, когда разнеслась весть о битве при Киноскефалах, все акарнанские общины подчинились власти легата.

«Римский сенат и командующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев, локридцев, остров Евбею, магнесийцев, фессалийцев, перребов и фтиотийских ахейцев»

(8) Вновь позвали глашатая, ибо каждый желал не только слышать, но и видеть вестника своей свободы. Он еще раз провозгласил то же самое. (9) Когда в этой радостной вести уже невозможно стало сомневаться, поднялся крик и рукоплескания, повторявшиеся множество раз, чтобы всем стало ясно, что народу свобода дороже всех благ на свете!

(5) А тут еще надо было обсудить, как принять Идейскую Матерь; Марк Валерий, один из послов, отправленный вперед, возвестил, что она вот-вот будет в Италии; и тут же — свежее известие: она уже в Таррацине. (6) Сенаторы ломали голову: кто этот лучший человек в Риме? (7) Всякий предпочел бы это имя любой власти, всем почестям от сената или народа. (8) Решили, что лучший человек во всем Городе — Публий Сципион, сын Гнея, павшего в Испании, юноша, еще даже не квестор. (9) Какие его достоинства побудили сенат принять это решение? Я охотно передал бы потомству мнения писателей, близких по времени тем событиям, но не хочу прерывать повествование собственными догадками о том, что осталось скрытым в глубине древности.

(10) Публию Корнелию было приказано идти вместе со всеми матронами навстречу богине, принять ее, снести на землю и передать матронам. (11) Когда корабль подошел к устью Тибра, Корнелий, как было приказано, вышел на другом корабле в море, принял от жрецов богиню и вынес ее на сушу. (12) Ее приняли первые матроны города; среди них была знаменитая Клавдия Квинта. До того о ней говорили разное, но такое служение богине прославило в потомстве ее целомудрие.

34. (1) Случилось так, что в эти же дни в лагерь явился посол Антиоха византиец Гераклид с разговором о мире. (2) Большую с.246 надежду на достижимость мира внушила Антиоху задержка и медлительность римлян — ведь он-то предполагал, что, достигнув Азии, они сразу же двинутся скорым ходом к царскому лагерю. (3) Гераклид решил, прежде чем к консулу, обратиться к Публию Сципиону, да так и поручил ему царь. Антиох и надеялся всего больше на Публия: великодушный и пресыщенный славой, этот муж был вполне доступен мольбам — (4) всем народам было известно, каков он был победителем и в Испании, и потом в Африке, но главное: его сын был в плену у царя. (5) О месте, времени и обстоятельствах его пленения, как и о многом другом, писатели повествуют по-разному. Одни рассказывают, как в начале войны, направляясь морем из Халкиды в Орей, он был окружен царскими кораблями; (6) другие утверждают, будто это случилось уже после перехода в Азию, когда он с отрядом конников-фрегелланцев был послан в разведку к царскому лагерю, но оттуда навстречу им вылетела конница, и римляне начали отступать; Сципион в этой суматохе свалился с коня и был вместе с двумя другими конниками схвачен и доставлен к царю. (7) Доподлинно известно только, что если бы даже у Антиоха был мир с римским народом и узы личного гостеприимства связывали бы его со Сципионами, то и тогда юноша не мог бы быть окружен большей лаской и заботой, чем те, каких он удостоился. (8) Именно поэтому посол дождался возвращения Публия Сципиона, а когда тот прибыл, явился к консулу и попросил выслушать то, что ему поручено передать.

(6) Царский лагерь располагался у Тиатиры. Когда Антиох, находясь там, узнал, что Публий Сципион заболел и отправлен в Элею, он отрядил послов, чтобы вернуть ему сына.

По свидетельству Страбона, разноплеменное население Армении стало говорить на одном, всем понятном языке (армянском) именно к началу II в. до н. э., при царях Зариадре (в Софене) и Артаксии I (Арташес, в Великой Армении). При этих же царях совершилось и освобождение армян от македонского господства, связанное с появлением в Передней Азии римлян. В 189 г. до н. э. Луций Сципион разбил Селевкида Антиоха III при Магнесии, что послужило как бы сигналом к освобождению народов. Зариадр объявил себя независящим в Софене, Артаксия—в Великой Армении.

После того началось быстрое усиление Великой Армении. Уже царь Артаксия I (189—160 г.) казался настолько сильным государем, что (по преданию, Страбон) к нему явился Ганнибал, после своего поражения при Заме, надеясь, с помощью армянского царя, возобновить борьбу с римлянами.

(7) Бесспорно, истребить столько македонян в одном сраженье не приходилось римлянам еще ни разу; убитых было тысяч двадцать; тысяч шесть из тех, кто с поля брани бежал в Пидну, сдались живыми, пять тысяч захватили из рассыпавшихся в бегстве. (8) А победитель потерял не больше сотни, и почти всё пелигнов; раненых было немногим больше. (9) А начнись сраженье пораньше — и неприятель был бы уничтожен вовсе, ведь тогда у римлян хватило бы времени преследовать врага при свете дня; теперь же надвигалась ночь, укрывшая бежавшего врага, а у римлян отбившая охоту пускаться в погоню неведомыми тропами.

(5) Антиох мечтал о захвате Египетского царства, с пренебрежением относясь к малолетнему царю и его неспособным опекунам66; он полагал, что распря из-за Келесирии67 даст ему повод к войне, (6) которую можно будет вести беспрепятственно, так как в это время римляне будут заняты войной с Македонией; впрочем, он усердно обещал им всяческую военную помощь — и сенату через своих послов, и римским послам — самолично. (7) За малолетнего Птолемея правили опекуны; они готовились воевать с Антиохом из-за Келесирии и одновременно обещали римлянам все, что потребуется для Македонской войны. (8) Масинисса помогал римлянам хлебом и собирался отправить на войну сына своего Мисагена со вспомогательным войском и со слонами. Он подготовил себя ко всякому исходу дела: (9) если победят римляне, то положение его останется прежним, не придется стремиться к большему, ибо римляне не позволят ему расправиться с Карфагеном; (10) если же могущество римлян, покровительствующих карфагенянам, будет сломлено, то ему достанется вся Африка

12. (1) Срок истек, и Антиох, отправивши нильским устьем суда к Пелузию, сам двинулся через пустыни Аравии; он был принят и жителями Мемфиса, (2) и прочими египтянами, кем добровольно, а кем из страха, затем спустился к Александрии, не утруждаясь большими переходами. (3) У Элевсина, что в четырех милях от Александрии, он перешел Нил и тут повстречал римских послов. (4) Антиох приветствовал их и протянул было руку Попилию, но тот ему подал дощечки с сенатским постановлением, велев сперва прочитать. (5) Прочитав, Антиох пообещал созвать друзей и с ними обдумать, как быть ему, но Попилий повел себя по обыкновенью круто: палкой, с которою шел, очертил он ноги царя и сказал: «Дай мне ответ для сената, не выходя из этого круга!» (6) Опешив от такого насилия, Антиох замешкался было с ответом, но ненадолго, и сказал: «Что почли за благо в сенате, то я и сделаю». Лишь тогда Попилий подал Антиоху руку — как союзнику и другу.

(7) Затем в назначенный день Антиох покинул пределы Египта, а римские послы своим влиянием и весом упрочили мир между Птолемеями, с великим трудом достигнутый, и отбыли на Кипр, откуда отослали Антиохов флот, уже успевший, впрочем, разбить в сражении египетские суда. (8) Посольство это стяжало добрую славу у всех народов, ибо теперь, без сомненья, Египет был отнят у Антиоха и род Птолемеев был восстановлен в царстве отцов.

1 Около этого времени Антиох предпринял другой поход в Египет.
2 Случилось, что над всем городом почти в продолжение сорока дней являлись в воздухе носившиеся всадники в золотых одеждах и наподобие воинов вооружённые копьями,
3 и стройные отряды конницы, и нападения и отступления с обеих сторон, обращение щитов, множество копьев и взмахи мечей, бросание стрел и блеск золотых доспехов и всякого рода вооружения.
4 Почему все молились, чтобы это явление было ко благу.
5 Когда потом разнёсся ложный слух, будто Антиох умер, Иасон, собрав не менее тысячи мужей, сделал внезапное нападение на город; когда они взошли на стену и наконец город был взят, Менелай убежал в крепость.
6 А Иасон нещадно производил кровопролитие между своими согражданами, не размышляя о том, что успех против одноплеменников есть величайшее несчастье, и воображая получить трофеи как бы над врагами, а не одноплеменными.

Закончив первое повествование, обратимся теперь к не менее тягостным бедствиям римской четы, которую будем сравнивать со спартанской, — к жизни Тиберия и Гая. Они были сыновья Тиберия Гракха — цензора, дважды консула и дважды триумфатора, но не эти почести, а нравственная высота были главным источником его славы и достоинства. Именно поэтому он удостоился чести после смерти Сципиона, одержавшего победу над Ганнибалом, стать мужем его дочери Корнелии, хотя и не был другом Сципиона, а скорее его противником.

(6) В том же году умерло несколько жрецов и были выбраны новые: на место Марка Эмилия Регилла, фламина Марса, умершего в прошлом году, Тиберий Ветурий Филон; (7) на место авгура и децемвира Марка Помпония Матона децемвиром Марк Аврелий Котта, авгуром Тиберий Семпроний Гракх, совсем еще юный, — в те времена такое очень редко случалось при замещении жреческих должностей.

Однажды, как сообщают, он нашел у себя на постели пару змей, и прорицатели, поразмыслив над этим знамением, объявили, что нельзя ни убивать, ни отпускать обеих сразу: если убить самца, умрет Тиберий, если самку — Корнелия. Любя жену и считая, вдобавок, что справедливее первым умереть старшему (Корнелия была еще молода), Тиберий самца убил, а самку выпустил на волю. Вскоре после этого он умер, оставив от брака с Корнелией двенадцать душ детей. Корнелия приняла на себя все заботы о доме и обнаружила столько благородства, здравого смысла и любви к детям, что, казалось, Тиберий сделал прекрасный выбор, решив умереть вместо такой супруги, которая отвергла сватовство Птолемея, желавшего разделить с нею царский венец, но осталась вдовой и, потерявши всех детей, кроме троих, дочь выдала замуж за Сципиона Младшего, а двух сыновей, Тиберия и Гая, чья жизнь описана нами здесь, растила с таким честолюбивым усердием, что они, — бесспорно, самые даровитые среди римлян, — своими прекрасными качествами больше, по-видимому, были обязаны воспитанию, чем природе.

Он был рыжеват, с серо-голубыми глазами; довольно удачно обрисовал его автор следующей эпиграммы:

Порций был злым, синеглазым и рыжим; ему Персефоной
Даже по смерти его доступ в Аид запрещен.

26. Последним из его деяний на государственном поприще считают разрушение Карфагена. На деле его стер с лица земли Сципион Младший, но войну римляне начали прежде всего по советам и настояниям Катона, и вот что оказалось поводом к ее началу. Карфагеняне и нумидийский царь Масинисса воевали, и Катон был отправлен в Африку, чтобы исследовать причины этого раздора. Дело в том, что Масинисса всегда был другом римского народа, карфагеняне же, расставшись после поражения, которое им нанес Сципион, со своим владычеством, обремененные тяжелой данью, ослабевшие и униженные, стали союзниками Рима. Найдя Карфаген не в плачевном положении и не в бедственных обстоятельствах, как полагали римляне, но изобилующим юношами и крепкими мужами, сказочно богатым, переполненным всевозможным оружием и военным снаряжением и потому твердо полагающимся на свою силу, Катон решил, что теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде. Без всякого промедления вернувшись, он стал внушать сенату, что прошлые поражения и беды, по-видимому, не столько убавили карфагенянам силы, сколько безрассудства, сделали их не беспомощнее, но опытнее в военном искусстве, что нападением на нумидийцев они начинают борьбу против римлян и, выжидая удобного случая, под видом исправного выполнения условий мирного договора, готовятся к войне.

27. Говорят, что закончив свою речь, Катон умышленно распахнул тогу, и на пол курии посыпались африканские фиги. Сенаторы подивились их размерам и красоте, и тогда Катон сказал, что земля, рождающая эти плоды, лежит в трех днях плавания от Рима. Впрочем, он призывал к насилию и более открыто; высказывая свое суждение по какому бы то ни было вопросу, он всякий раз присовокуплял: «Кажется мне, что Карфаген не должен существовать».

..Гордый Гасдрубал пал к ногам римского военачальника, позабыв высокомерный обет.

...Когда Гасдрубал, карфагенский военачальник, в положении просящего сидел у ног Сципиона, сей последний, окинув взглядом присутствующих, сказал: «Смотрите, какой внушительный урок дает судьба безумцам. Безумец этот — Гасдрубал, ибо недавно он отринул наши милостивые условия и говорил, что для него пламень горящего родного города — почетнейшая могила. И вот теперь с молитвенной веткой в руках он просит сохранить ему жизнь и на нас возлагает все упования свои. При виде этого человека не может не прийти на мысль каждому, что нам, смертным, никогда не подобает дозволять себе ни речей наглых, ни поступков». Тем временем несколько перебежчиков на кровле подошли к краю ее и просили передовых римских воинов на некоторое время приостановить битву. Едва начальник отдал приказ остановиться, как они обрушились на Гасдрубала с ругательствами, причем то укоряли его за клятвопреступление, напоминая, как часто он клялся на жертвенниках не покидать их, то поносили его за трусость и душевную низость вообще. Речь их была полна насмешек и грубой беспощадной брани.

В это время жена Гасдрубала, завидев супруга сидящим против консула, вышла вперед из толпы перебежчиков, в приличествующем ей пышном одеянии, а по обеим сторонам ее стояли два мальчика, одетые в короткие платьица, держа мать за руки; она прикрывала их собственной одеждой. Женщина прежде всего назвала по имени Гасдрубала, а когда он молча склонился к земле, она призвала богов в свидетели и горячо благодарила римского военачальника за то, что со своей стороны он сделал все к сохранению жизни не ее только, но и детей ее. Засим, помолчав немного, она обратилась к Гасдрубалу с вопросом: как он отважился принять для себя дар от неприятельского военачальника за предательство и, бесчестно покинув государство и доверившийся ему народ, уйти к неприятелю? И теперь он решается сидеть с оливковой веткой в руках перед очами тех самых людей, из-за которых много раз повторял, что никогда не наступит день, когда он, живой, будет глядеть на солнечный свет и на пожираемое пламенем отечество

....Говорят, Сципион при виде окончательной гибели города заплакал и громко выразил жалость к неприятелю. Долго стоял он в раздумье о том, что города, народы, целые царства, подобно отдельным людям, неизбежно испытывают превратность судьбы, что жертвой ее пали: Илион, славный некогда город, царства ассирийское, мидийское и еще более могущественное персидское, наконец, так недавно и ярко блиставшее македонское царство. Потом, намеренно ли или невольно потому что слово само сорвалось с языка, Сципион воскликнул:

Будет некогда день, и погибнет священная Троя,
С ней погибнет Приам и народ копьеносца Приама*.

Когда Полибий, который, был тоже и наставником его, прямо спросил Сципиона, как понимать его слова, тот, говорят, не постеснялся сказать откровенно, что боится за отечество при мысли о бренности всего человеческого. Полибий слышал это и записал

Некий Анд­риск, чело­век тем­но­го про­ис­хож­де­ния, назы­вав­ший себя Филип­пом и выда­вав­ший себя за сына царя Пер­сея, был за это при­слан в Рим царем Демет­ри­ем Сирий­ским, но тай­но бежал, собрал вокруг себя мно­го наро­да, при­ни­мав­ше­го его выдум­ку за прав­ду, и с этим вой­ском захва­тил почти всю Македо­нию, в иных местах силою, а в иных с согла­сия мест­ных жите­лей. Он рас­ска­зы­вал, буд­то рож­ден Пер­се­ем от налож­ни­цы и был отдан на вос­пи­та­ние како­му-то кри­тя­ни­ну, чтобы в пре­врат­но­стях вой­ны, кото­рую он вел с рим­ля­на­ми, сохра­ни­лось хотя бы семя от цар­ско­го кор­ня; вос­пи­ты­вал­ся он в Адра­мит­тии до две­на­дца­ти лет, не зная сво­его про­ис­хож­де­ния и счи­тая вос­пи­та­те­ля сво­им отцом; и лишь когда тот зане­мог и почув­ст­во­вал, что бли­зок конец, то рас­крыл ему его про­ис­хож­де­ние и дал ему гра­моту с печа­тью царя Пер­сея, остав­лен­ную для мни­мой его мате­ри, с тем чтобы пере­дать сыну, когда тот станет взрос­лым, а до это­го вре­ме­ни во что бы то ни ста­ло сохра­нять дело в глу­бо­кой тайне. Теперь, когда он под­рос, ему пере­да­ва­лась эта гра­мота, в кото­рой отец остав­лял сыну два зары­тых кла­да.

Квинт Цецилий Метелл сталкивается с ахейцами и их союзниками — беотийцами и халкидянами — в сражении при Фермопилах; противники разбиты, вождь их Критолай принимает яд. Избранный на его место Диэй, первый зачинщик ахейского восстания, разбит консулом Луцием Муммием при Истме. Вся Ахайя сдается на милость Рима, Коринф по сенатскому указу разрушен за то, что в нем оскорблены римские послы; равным образом разорены помогавшие ахейцам Фивы и Халкида. Сам Луций Муммий ведет себя воздержнейшим образом: из всех богатств и украшений, которыми славился Коринф, ничто не попало в его дом. Квинт Цецилий Метелл справляет триумф за победу над Андриском, Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский — за победу над Карфагеном и Газдрубалом.

Похвалы автора Муммию.

...По отбытии совета десяти из Ахаи римский военачальник восстановил святилище на Истме, изукрасил храмы олимпийский и дельфийский, вслед за сим совершил путешествие по городам, причем в каждом городе встречали его с подобающим почетом и приветливостью. Уважение государств и отдельных граждан он заслужил вполне, ибо показал себя человеком воздержным и бескорыстным; управление его отличалось мягкостью, хотя среди эллинов он имел огромную власть, и случаи соблазна представлялись ему часто. Если он кое в чем и нарушил долг, как рассказывают, то вина за это падает не на него самого, а на сопутствовавших ему друзей. Об этом яснее всего свидетельствует дело халкидских конных воинов, которых он приказал перебить

В Испании Вириат становится сперва из пастуха охотником, потом из охотника разбойником, а вскоре и начальником настоящего войска; он захватывает всю Лузитанию, разбивает войско претора Гая Ветилия, а его самого берет в плен. Следующий претор Гай Плавтий сражается ничуть не удачнее; страх перед Вириатом становится таков, что требуется консульское начальство и войско.

Проконсул Квинт Фабий, успешно действуя в Испании, заключает с Вириатом мир на справедливых условиях. Вириат убит изменниками по наущению Сервилия Цепиона; по обычаю он оплакан войском и похоронен с честью, так как был выдающимся человеком и полководцем, четырнадцать лет боровшимся с Римом и неоднократно одерживавшим верх.