Из классиков пока я сделал Тютчева. Пожалуй, продолжу. Тут конечно отклонение от моей основной цели - пропаганда замечательного, но малоизвестного, но, как известно - постоянная последовательность - свойство мелких умов. А мой то конечно не мелкий. Вот и Самойлов был отклонение
Здесь я буду действовать хронологически.
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Они зовут, они манят,
Поют, и я пою за ними,
И, полный чувствами живыми,
Страшуся поглядеть назад,—
Чтоб бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою,
Чтоб лучшей жизни на краю
Не вспомнил я людей и муки,
Чтоб я не вспомнил этот свет,
Где носит всё печать проклятья,
Где полны ядом все объятья,
Где счастья без обмана нет.
У ног других не забывал
Я взор твоих очей;
Любя других, я лишь страдал
Любовью прежних дней;
Так память, демон-властелин,
Все будит старину,
И я твержу один, один:
Люблю, люблю одну!
2
Принадлежишь другому ты,
Забыт певец тобой;
С тех пор влекут меня мечты
Прочь от земли родной;
Корабль умчит меня от ней
В безвестную страну,
И повторит волна морей:
Люблю, люблю одну!
3
И не узнает шумный свет,
Кто нежно так любим,
Как я страдал и сколько лет
Я памятью томим;
И где бы я ни стал искать
Былую тишину,
Все сердце будет мне шептать:
Люблю, люблю одну!
Прекрасны вы, поля земли родной,
Еще прекрасней ваши непогоды;
Зима сходна в ней с первою зимой,
Как с первыми людьми ее народы!..
Туман здесь одевает неба своды!
И степь раскинулась лиловой пеленой,
И так она свежа, и так родня с душой,
Как будто создана лишь для свободы...
Но эта степь любви моей чужда;
Но этот снег летучий, серебристый
И для страны порочной слишком чистый
Не веселит мне сердца никогда.
Его одеждой хладной, неизменной
Сокрыта от очей могильная гряда
И позабытый прах, но мне,
но мне бесценный.
Ты понимал, о мрачный гений,
Тот грустный безотчетный сон,
Порыв страстей и вдохновений,
Все то, чем удивил Байрон.
Я вижу лик полуоткрытый
Означен резкою чертой;
То не беглец ли знаменитый
В одежде инока святой?
Быть может, тайным преступленьем
Высокий ум его убит;
Все темно вкруг: тоской, сомненьем
Надменный взгляд его горит.
Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он — пронзённый в грудь — безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена...
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор...
Что знатным и толпе сражённый гладиатор?
Он презрен и забыт... освистанный актер.
И кровь его течет — последние мгновенья
Мелькают, — близок час... вот луч воображенья
Сверкнул в его душе... пред ним шумит Дунай...
И родина цветет... свободный жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани,
Отца, простёршего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней...
Детей играющих — возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой,
Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,
Бесчувственной толпы минутною забавой...
Прости, развратный Рим, — прости, о край родной...
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд — игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким вздохом сожаленья
На юность светлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины
И рыцарских времён волшебные преданья —
Насмешливых льстецов несбыточные сны.
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез —
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика. — Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал — теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный.
Из классиков пока я сделал Тютчева. Пожалуй, продолжу. Тут конечно отклонение от моей основной цели - пропаганда замечательного, но малоизвестного
Практически все классики малоизвестны за пределами максимум дюжины стихотворений. Исключение - разве что Пушкин, у которого две дюжины (и то, можно сказать, для продвинутых ценителей)
Нет, Лермонтов - это лучшее из того, что я читал в темах Григория. Тут наши с вами, Владимирович, субъективные мнения резко расходятся. Причем, что интересно, и по текстам видно, что в жизни он был противный. Но - в сублимированном виде все это противное превращается в энергию гениальной поэзии.
Скучен он, Пиррон, неимоверно скучен, герой этакого времени
Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз,
Сладко любить их, завидная доля,
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
Кавказ! Далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!..
Ужель пещеры и скалы
Под дикой пеленою мглы
Услышат также крик страстей,
Звон славы, злата и цепей?..
Нет! прошлых лет не ожидай,
Черкес, в отечество своё:
Свободе прежде милый край
Приметно гибнет для неё.
Если уж такие стихи заставляют, Григорий, Владимировича невыносимо скучать, то я даже не знаю, чем нам его развеселить. Нет, я понимаю: аутодафе, пытки, дыба, испанский сапог, отчаянные вопли грешников в мрачных сырых застенках- вот что веселит душу истинного инквизитора. Без этих переживаний он смертельно скучает и злоупотребляет столетним бургундским. Но как нам подарить Владимировичу эту радость в нынешних, не самых благоприятных для таких развлечений условиях? Честно говоря, у меня в данный момент нет возможности организовать для Владимировича что-нибудь такое веселенькое, в его вкусе. Но надо что-то придумать: нельзя оставлять его наедине с горькими воспоминаньями о счастливых былых временах.
Отмщенье, государь, отмщенье!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видел злодеи в ней пример.
Погиб поэт!- невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде... и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь... Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар... спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?... издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит - и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок - они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он - с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
_____________________
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда - всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
1837
Одно из самых подлых стихотворений русской поэзии. Но - безусловно гениальное. Это разные области.
Одинок я - нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями
Звучно-мерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
1837
Тут - редчайший случай, кажется впервые в моей практике - обрезал начало.
Кто б ни был ты, печальный мой сосед,
Люблю тебя, как друга юных лет,
Тебя, товарищ мой случайный,
Хотя судьбы коварною игрой
Навеки мы разлучены с тобой
Стеной теперь - а после тайной.
Когда зари румяный полусвет
В окно тюрьмы прощальный свой привет
Мне, умирая, посылает
И, опершись на звучное ружье,
Наш часовой, про старое житье
Мечтая, стоя засыпает, -
Тогда, чело склонив к сырой стене,
Я слушаю - и в мрачной тишине
Твои напевы раздаются.
О чем они - не знаю; но тоской
Исполнены, и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются...
И лучших лет надежды и любовь -
В груди моей все оживает вновь,
И мысли далеко несутся,
И полон ум желаний и страстей,
И кровь кипит - и слезы из очей,
Как звуки, друг за другом льются.
Сразу видно, что Владимирович, обладающий безошибочным чутьем, мгновенно распознал в герое стихотворения злосчастного узника инквизиции - и проникся глубоким отвращением к этому закоренелому грешнику.
Мне трудно понять ход вышей мысли, Владимирович. Глупо было бы, если бы стихотворение, написанное по такому поводу, начиналось бы в вялом повествовательном стиле, вроде:
Погиб Сергеич Александр,
погиб Сергеич на дуэли.
Он удалился в райский сад,
а мы буквально обалдели -
ведь не вернется он назад и т.д.
Лермонтов, в отличие от своих, в том числе и великих современников, находит оптимальный вариант - известие о гибели поэта он встречает не вялым пережевыванием факта, а восклицанием: "Погиб поэт!" Это звучит как то знаменитое начало бетховенской симфонии, которое всегда цитируют все кому не лень. Это сразу выражает суть дела и задает эмоциональный тон всему стихотворению. И для меня, честно говоря, вообще непостижимо, как все это может ассоциироваться с похождениями легендарного Гаврилы.
Лермонтов, в отличие от своих, в том числе и великих современников, находит оптимальный вариант - известие о гибели поэта он встречает не вялым пережевыванием факта, а восклицанием: "Погиб поэт!" Это звучит как то знаменитое начало бетховенской симфонии, которое всегда цитируют все кому не лень. Это сразу выражает суть дела и задает эмоциональный тон всему стихотворению. И для меня, честно говоря, вообще непостижимо, как все это может ассоциироваться с похождениями легендарного Гаврилы.
Ну ритм то похож
Что до знаков, то это не проблема
Страдал Гаврила! От похмелья -
Духовной жаждою томим...
Страдал Гаврила! От похмелья -
Духовной жаждою томим...
Ну, классик же не виноват, Владимирович, что ваше дарование намного превосходит его скромный талант, и вы с легкостью создаете строки, затмевающие лучшие его достижения. "Страдал Гаврила! От похмелья..." Тут и сам Шекспир, не говоря уже о Гомере, наверняка побелел от зависти. Понятно, что с той высоты, которой вы достигли в творчестве, вам трудно разглядеть хоть какие-то достоинства в творениях ваших предшественников, и оставшийся где-то далеко внизу Лермонтов уже ничем не отличается от Ляписа-Трубецкого. Но нам, простым смертным вроде меня и Григория, не сумевшим воспарить в сверхчеловеческие духовные выси, эта разница все еще видна. Так что вы должны проявить снисходительность к нашим слабостям. Да, кто бы еще так мог - вот так, мимоходом, левой ногой:" Страдал Гаврила! От похмелья..." - и повержен бедолага Лермонтов, втоптан раз и навсегда в серую придорожную пыль. А он-то надеялся, он-то мечтал... да, не повезло.
Так что вы должны проявить снисходительность к нашим слабостям. Да, кто бы еще так мог - вот так, мимоходом, левой ногой:" Страдал Гаврила! От похмелья..." - и повержен бедолага Лермонтов, втоптан раз и навсегда в серую придорожную пыль. А он-то надеялся, он-то мечтал... да, не повезло. 
