Ну давайте тогда поговорим о дворцовых переворотах XVIII века - имели ли право наследнички и просто узурпаторы душить законных правителей и занимать трон.

Да не имели, конечно.

Ну тогда выходит и не цари они

Не, ну цари. Это ж всем известно

Так ведь и то что большевики с октября 1917 правили страной - известно.

Да, белые ОПГ вскоре захватили значительные районы, но так ведь бандюками от этого быть не перестали...

Ну, белые в этой ситуации - скорее те, кто хочет сохранить или восстановить правопорядок,

Там собрался настолько разномастный сброд

Саенко С.А. родился в 1886 году в рабочей семье в Полтаве. Его основной профессией было столярное дело, которым он начал заниматься с 1898 года. По некоторой информации отбывал срок на каторге за уголовные дела [2].

Весной 1915 года был арестован по обвинению в дезертирстве и отправлен на фронт, откуда в 1917 бежит в Харьков. 27 марта 1917 года вступает в РСДРП.

В 1919 году занимает пост командира отряда особого назначения, помощника начальника уголовного розыска Харьковского губисполкома (именно в это время он и совершает большинство своих злодеяний [3][4] (в том числе расстрел Епископа Никодима [5][6]), вот две цитаты Велимира Хлебникова «Специальность харьковского ЧК, где действовал Саенко, было, например, скальпирование и снимание перчатки с кистей рук» или «Тот город славился именем Саенки. Про него рассказывали, что он говорил, что из всех яблок он любит только глазные...» ). С 1920 г. — верховный следователь наркомата юстиции.

А вот описание знаменитого коменданта Харьковской ЧК Саенко, прославившегося своей кровожадностью: «По мере приближения Деникина все больше увеличивалась кровожадная истерика чрезвычайки. Она в это время выдвинула своего героя. Этим героем был знаменитый в Харькове Саенко. Он был в сущности мелкой сошкой - комендантом ЧК, но в эти дни паники жизнь заключенных в ЧК и в тюрьме находилась почти исключительно в его власти. Каждый день к вечеру приезжал к тюрьме его автомобиль, каждый день хватали несколько человек и увозили. Обыкновенно всех приговоренных Саенко расстреливал собственноручно. Одного, лежавшего в тифу приговоренного, он застрелил на тюремном дворе. Маленького роста, с блестящими белками и подергивающимся лицом маньяка, бегал Саенко по тюрьме с маузером со взведенным курком в дрожащей руке. Раньше он приезжал за приговоренными. В последние два дня он сам выбирал свои жертвы среди арестованных, прогоняя их по двору своей шашкой, ударяя плашмя... Человек с мутным взглядом воспаленных глаз, он, очевидно, все время был под действием кокаина и морфия. В этом состоянии он еще ярче проявлял черты садизма».*

Про Саенко было и тут

Население нашего вагона было пестрое, по преимуществу не слишком интеллигентное: главным образом мелкие лавочники, чиновники и крестьяне. Преобладали крестьяне. Из интеллигенции – семья Мунтян. Из дворянства – я. Были три профессиональных проститутки.

Характерный эпизод. Одна из них вела себя безобразно: сквернословила, похабничала. К ней повадились ходить «в гости» конвоиры. Однажды, когда к нам на поверку зашел начальник эшелона, я к нему обратилась с просьбой прекратить это безобразие, ведь у нас здесь дети.
Ответил он мне – слово в слово – следующее:
– Да, я понимаю: ей обидно, что ее вроде приравняли к вам, бывшей помещице. Но что поделаешь? Приходится ей терпеть ваше общество!

Вот что вспоминает академик АН СССР, Герой Социалистического Труда, трижды лауреат Госпремии СССР А. Дородницын о тех временах: «...Даже детей в селе пугали именем местного чекиста Блувштейна. Когда Киев и наше село заняли деникинцы, отец отправился в Киев раздобыть лекарств для больницы. Завалы трупов — жертв ЧК — еще не были разобраны, и отец их видел своими глазами. Трупы с вырванными ногтями, с содранной кожей на месте погон и лампасов, трупы, раздавленные под прессом...»

Павел Николаевич Милюков, министр иностранных дел России после Февральской революции, посол России в Париже (1917 год) так описывает садизм комиссаров и ЧК того периода в своей книге «Россия на переломе»: «Освобожденные от всяких юридических норм, следователи изощрялись в изыскании способов получить признание всевозможными средствами пытки, а палачи устроили из казни своеобразный спорт опьяненных вином и кокаином людей, кончавших нередко свою карьеру в доме сумасшедших. У каждого провинциального отдела «Че-Ка» были свои излюбленные способы пытки. В Харькове скальпировали череп и снимали с кистей рук «перчатки». В Воронеже сажали пытаемых голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали, выжигали на лбу пятиконечную звезду, а священникам одевали венок из колючей проволоки. В Царицине и Камышине пилили кости пилой. В Полтаве и Кременчуге сажали на кол. В Полтаве таким образом были посажены на кол 18 монахов и сожжены на колу восставшие крестьяне. В Екатеринославе распинали и добивали камнями. В Одессе офицеров жарили в печи и разрывали лебедками пополам. В Киеве клали в гроб с разлагающимся трупом, хоронили заживо, потом через полчаса откапывали...»

Как вспоминал бывший следователь Киевской ЧК Михаил Болеросов: «Чекисты в это время производили обыски и аресты, неприкрыто грабя население. Особенной любовью пользовалось у них золото, бриллианты и спирт. Служба превратилась в беспредельный кутеж, сопровождаемый и изнасилованием женщин и истязанием арестованных».

Немудрено, что при такой «работенке», кроме золота и бриллиантов, палачей ЧК интересовали спирт и особенно кокаин, накачавшись которым можно было быть хладнокровным во время пыток и расстрелов. Комендант Всеукраинской ЧК (ВУЧК) Анохин признался одной из сестер Красного Креста: «Спать не могу. Всю ночь мертвецы лезут...» А один из палачей Харьковской ЧК говорил: «мучился, да товарищ научил выпить стакан крови. Выпил — сердце как каменным стало».

Материалы «Особой Комиссии», созданной А. Деникиным по расследованию преступлений большевиков в период 1918-1919 года, изложил в своей книге «Красный террор в России» Сергей Павлович Мельгунов. Остановимся на некоторых из них:

«В одиночной камере истязали учительницу Домбровскую за то, что нашли у нее чемодан с офицерскими вещами, оставленные случайно проезжавшим офицером, ее родственником... Ее предварительно изнасиловали, а потом пытали. Насиловали по старшинству чина. Первым насиловал, чекист Фридман, затем остальные. После ее подвергали пыткам, допытываясь, где у нее якобы спрятано золото. Сначала у голой надрезали тело ножом, затем железными щипцами, плоскогубцами отдавливали конечности пальцев... вечером ее расстреляли».

«Весь цементный пол большого гаража (дело идет о «бойне» губернской ЧК) был залит уже не бежавшей, вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасную массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью... Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех, поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни... Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались а.... отрывались... Все трупы были голы».

«Такое творилось почти во всех городах, где бесчинствовало ЧК. В Одессе широко была известна палач, молодая девушка Вера Гребеннюкова (Дора). О ее тиранстве ходили легенды. Она буквально терзала свои жертвы: вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и т.д. Достаточно сказать, что в течение двух с половиной месяцев ее службы в чрезвычайке ею одной было расстреляно более 700 человек. В Вологде свирепствовала Ревекка Пластинина (Майзель), бывшая фельдшерица, собственноручно расстреляла более 100 человек».

Красный террор, проводимый так называемыми чрезвычайными комиссиями, вселял ужас в жителей всех захваченных большевиками территорий. Но особую славу снискал именно Харьков — не в последнюю очередь благодаря таланту коменданта концентрационного лагеря Степану Саенко.
Тогда этот лагерь и его застенки находились на ул. Чайковского, 16, а за домом был овраг, куда сбрасывали трупы замученных и казненных. Дом сохранился — в него вернулись жильцы, а на месте оврага с захоронениями в 1970-е годы построили детский сад.
В 1919-м улицы Харькова обезлюдели — все боялись ЧК и Саенко лично. Хотя к тому времени он лишь возглавлял концлагерь, а не был комендантом ГубЧК, как ему приписывала молва. Что говорить о простых обывателях, если сам Нестор Махно старался обойти тирана стороной в бытность последнего командиром отряда особого назначения!
Кровавые подвиги чекиста вошли не только в историю, но и в литературу. Аркадий Аверченко описал его в рассказе Перед лицом смерти, Велимир Хлебников посвятил ему поэму Председатель Чеки, отметив, что “из всех яблок Саенко предпочитает только глазные”, а Алексей Толстой упоминает его в своем романе Хождение по мукам.

Все это можно было бы считать художественным преувеличением, если бы не книга Сергея Мельгунова Красный террор в России 1918-1923. В ней историк приводит данные деникинской комиссии, расследовавшей действия ЧК в Харькове после занятия города белыми.
Описания страшных находок и свидетельства очевидцев бросают в дрожь: “Вскрытие трупов, извлеченных из могил саенковских жертв в концентрационном лагере в числе 107, обнаружило страшные жестокости: побои, переломы ребер, перебитые голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, держащиеся только на остатках кожи, прижигание раскаленным предметом, на спине выжженные полосы”.
И хотя в недавно изданной книге историка Эдуарда Зуба Харьковская ЧеКа. Прощание с мифами развенчиваются некоторые факты, особенно касающиеся количества убитых, зверства признавали даже современники Саенко. К примеру, командующий советским Украинским фронтом, а позже — нарком военных дел УССР Владимир Антонов-Овсеенко называл Харьковскую ЧК “чересчуркой”.
Вот что пишет Роман Гуль в книге Дзержинский. Начало террора, изданной в 1936 году в Париже: “По занятии Харькова белыми во дворе харьковской тюрьмы, в бывшей кухне, обращенной Саенко в застенок, кроме прочих орудий “допроса” были найдены пудовые гири. Пол кухни был покрыт соломой, густо пропитанной кровью, стены испещрены пулевыми выбоинами, окруженными брызгами крови, частицами мозга, обрывками черепной кожи с волосами. Некоторые вырытые трупы были в таком виде, что харьковские врачи не могли понять, что с ними делал Саенко”.

Во всех городах базары и вокзалы как магнит притягивают всякого рода мелкий и крупный криминалитет. Но новый замначальника угрозыска не растерялся и быстро навел там порядок собственными методами. Чекист считал, что тюремное заключение — непозволительная роскошь для преступников новой советской республики.
То ли дело пуля и петля: историки утверждают, что показательные казни через повешение на базаре были обычным делом в 1920-е годы. После того как несколько карманников закончили свою жизнь подобных образом, криминальные авторитеты Харькова решили на сходке, что их обидчика необходимо срочно ликвидировать.

По воспоминаниям сотрудника уголовного розыска Дзержинского района, Саенко возвращался туманным летним вечером домой на ул. Клочковскую, 81. Идя по спуску Пассионарии, впереди он увидел четыре фигуры, двигавшиеся навстречу. Мгновенно, без предупреждения, он начал стрелять, все четверо были убиты наповал. После этого бандитский мир Харькова полностью признал свое поражение перед человеком, обладающим таким звериным чутьем к опасности.
В1920-м Саенко стал верховным следователем Наркомата юстиции, арбитром Харьковского губисполкома. Впрочем, харьковчане по-прежнему боялись выходить на улицы — даже Феликсу Дзержинскому в Москву начали поступать жалобы на тирана.
В 1922 году в Харьков для расследования приехал Станислав Реденс, один из видных деятелей ОГПУ. Вначале по его приказу кровавого чекиста взяли под стражу, но вскоре отпустили, ограничившись увольнением в запас.

В 1924 году Саенко перевели на хозяйственную работу. Сначала он трудился директором машиностроительного завода Красный Октябрь, затем возглавил швейную фабрику Красная нить, был членом бюро Дзержинского райкома.
Но в1938-м товарищей революционеров начали выбивать из обоймы. Наш герой не стал исключением: на старого чекиста поступила анонимка. И тут с ним произошла очередная удивительная история, которую поведал миру бывший заведующий советским отделом Харьковского исторического музея.
Когда ранним утром за Саенко приехал воронок, он уже подготовился к встрече гостей. Своих вероятных палачей ветеран ЧК встретил с гранатой в руках и спокойным обещанием всех взорвать. “Вы меня знаете”, — этой фразы было достаточно, чтобы сотрудники НКВД ретировались. Уходя, гости ухмылялись и обещали вернуться завтра. Но завтра они уже сами сидели в застенках — видимо, Саенко смог позвонить в нужные кабинеты и договориться. С тех пор его никто не трогал.

Саенко умер в 1973-м, дожив до 87 лет. На престижном харьковском центральном кладбище есть могила № 54, на которой написано: Спи спокойно, дорогой Степочка.

11-го октября 1922 года, в 5 часов вечера, по Заводской улице города Самары (ныне Венцека) шел здоровый пьяный бугай. На столбе около дома #74 монтёр Ерофеев налаживал телефонную сеть. Бугай споткнулся о ящик инструментов, стащил монтёра со столба и принялся его избивать. Один из прохожих заорал "Офицерьё наших бьет!" и бросился на выручку Ерофееву. Бугай отшвырнул его, но из подворотен уже неслась подмога: "Бей офицера!". Бугая оприходовали толпой, повязали и притащили в 1-е отделение милиции: "Офицера поймали". Пьяный бугай оказался служащим Губвоенкомата и членом партии товарищем И.А. Антоновым. Приведшие его граждане сами были поголовно бухие, кроме пострадавшего Ерофеева. Милиционеры задержали всех "до выяснения".
Антонов первый протрезвел и попросил его отпустить. Ну что: человек уважаемый, проступок его для Самары не из ряда вон, можно и отпустить с сообщением по месту работы - там пусть партячейка его разбирает.
Но тут загалдели все остальные задержанные, приводя сквозь матюки веские доводы, что Антонов самозванец и "офицер".
Милиция сообщила в ГПУ. Чекисты приехали, посмотрели на партбилет Антонова и забрали его с собой. Остальных задержанных попросили отпустить, предварительно раздав им повестки.
На следующий день на допрос в Самарский ОГПУ выдернули всю партячейку Губвоенкомата и самого губвоенкома. И.А. Антонов оказался действительно бывшим деникинским офицером, партбилет был поддельный, указанная в нем первичная партячейка никогда не существовала.
Что за довод привели бдительные граждане? Антонов сначала дал Ерофееву пощечину и только потом принялся его бить.
Сунул бы сразу кулак в рыло - гулял бы на свободе.

По материалам самарской "Коммуны" от 14 октября 1922 года #1150.

Судя по галочкам и прочеркам, это какой-то вариант ЕГЭ для высшей школы КГБ.

Писатель М.А.Шолохов и начальник Донецкого окружного ОГПУ Степан Архипович Болотов. Миллерово. Фотографировались во дворе ОГПУ

Почему урод?

Grigoriy wrote: Потому что в этой организации другие не служили. Этот безусловно был законченным уродом, нравственным сородичем, палачей гестапо.

Вас просто когда-то срезали при поступлении в Высшую школу КГБ.

Потому что в этой организации другие не служили