На театр военных действий отбыла летчика княгиня Е.М.Шазовская, принятая в действующую армию в качестве военной летчицы.
Кн. Шаховская долго добивалась этого назначения, нo безуспешно. В одном из официальных документов, в качестве препятствия к принятию ее, приводилось то соображение, что в случае несчастия с ее аппаратом на театре военных действий, она, попав в неприятельский стан, будет сочтена, как женщина не комбатантом, а шпионом, и, поэтому, должна подлежать смертной казни. Хлопоты, наконец, увенчались успехом. На-днях княгиня-летчица была уведомлена официально, что она принята и должна выехать к месту своего служения в действующую армию. Она рассчитывает, что ей разрешат носить по прежнему женское платье.

Биографические данные о детстве и юности Е.М.Шаховской крайне скудны. По самой распространенной версии она родилась в 1889 году в Санкт-Петербурге в семье богатого купца Михаила Петровича Андреева, получив титул благодаря замужеству. Однако брак оказался несчастливым и вскоре распался. Молодую особу со страшной силой влекло к неженским по тем понятиям увлечениям: стрельбе, технике, спорту. «Она сама копалась в моторах, билась об заклад, что разовьет большую скорость. Словом, вела себя не так, как положено выпускнице Смольного института благородных девиц и добропорядочной жене и матери». Злые языки тогда сплетничали, что княгиня Евгения Шаховская изменяет мужу с автомобилями.

В скором времени княгиню всецело захватило зарождающееся воздухоплавание. Как только мир облетела новость, что француженка Раймонда де Ларош подняла аэроплан в воздух и стала первой женщиной-летчицей (1909), русская княгиня решила пойти по ее стопам. Уехав в Германию, Евгения Шаховская выучилась на авиатриссу, успешно сдав экзамен в Йоханнистале и получив диплом летчика (1912). «На берлинском аэродроме на аппарате "Райт" сдала пилотский экзамен княгиня Евгения Михайловна Шаховская. Княгиня-авиатор родилась в 1889 году. Она прекрасно ездит верхом, отлично стреляет, даже имеет призы на конкурсе в Швейцарии, умеет управлять автомобилем», - сообщала об этом неординарном событии «Петербургская газета». И хотя стать первой русской авиатриссой Шаховской не удалось (ее опередила дочь генерала Лидия Виссарионовна Зверева), слава и внимание не обошли княгиню, удивлявшую общество своими авиа-рекордами, стороной. Но найти применения в России ей так и не удалось, в связи с чем Шаховская устроилась работать авиа-инструктором в Германии.

«Авиация не трудна - не требует ни физической силы, ни особенных познаний, - кокетливо заявляла Шаховская репортерам. - Она только опасна, но если человек пренебрегает этим обстоятельством, то авиация не является чем-то особенным». В том, насколько опасна авиация, княгине вскоре пришлось узнать на своем опыте. В апреле 1913 года случилась трагедия: поднявшись с йоханнистальского аэродрома, биплан, которым управляла княгиня Шаховская, стремительно полетел вниз... «На высоте всего 8-ми метров аппарат попал в воздушную воронку, образовавшуюся от спускавшегося под ними на землю другого аппарата. Сидевшая на руле г-жа Шаховская хотела рулем высоты выровнять свой аппарат, который начало качать, но сделала это слишком круто. (...) Аппарат, перевернувшись, упал стремглав на землю», - писала об этой трагедии одна из газет. Не справившись с управлением, княгиня разбила самолет. Вместе с ней на месте пассажира летел известный летчик, один из пионеров российской авиации Всеволод Абрамович, скончавшийся на другой день от полученных в результате падения травм. Сама же княгиня отделалась ушибами и царапинами. Эта катастрофа, повлекшая смерть близкого ей человека, заставила Шаховскую публично объявить об окончании карьеры авиатриссы. «После столь трагически закончившегося полёта я больше летать не буду», - заверила она журналистов. Свое обещание княгиня держала около года: она действительно больше не летала, но и порвать с авиацией не смогла, продолжая знакомство с новыми моделями самолетов. В конце концов, страсть к полетам оказалась сильнее и в 1914 году Шаховская снова поднялась в воздух.

Авантюрный характер княгини не давал ей покоя. Не довольствуясь карьерой гражданской авиатриссы, Шаховская уже с 1911 года предпринимала попытки стать военной летчицей. Когда началась Итало-турецкая война (1911-1912), она дала небольшое интервью прессе, в котором заявила, что собирается отправиться на нее добровольцем. «На днях авиатор кн. Шаховская уезжает в Триполи на театр военных действий, - писал "Одесский листок". - Она уезжает в качестве добровольца - военного летчика. Княгиня два года училась в Италии пению и с тех пор итальянцы пользуются исключительными ее симпатиями. На вопрос как она представляет себе свою добровольческую деятельность, княгиня говорит: "Я займусь воздушными рекогносцировками, посажу сзади себя вооруженного несколькими бомбами берсальера и полечу высматривать неприятельские позиции. Это, действительно, сильное ощущение - лететь над пустыней, сеять смерть в турецко-арабском лагере с высоты 500 метров и слышать как жужжат мимо пули охотящихся за нашим аэропланом неприятельских стрелков. Даже погибнуть при таких условиях - красивая смерть, а все равно я погибну рано или поздно. Я - обреченная"».

Однако отправиться на театр военных действий ей тогда не довелось - Италия отказала русской княгине в ее просьбе. В 1912 году Шаховская предприняла еще одну попытку, предложив свои услуги Болгарии, но и здесь столкнулась с отказом. Третья попытка была предпринята в 1914 году. Как только Германия объявила войну России, Евгения Шаховская снова попросилась на войну. Но и в этот раз ей отказали, объяснив, что поскольку в задачи авиации входит разведывательная деятельность, ее возможное вынужденное приземление на территории противника будет расценено как шпионаж, за который в военное время расстреливают. Но эти вразумления не охладили пыл княгини. Поступив на короткое время сестрой милосердия в санитарный поезд имени Великой княжны Анастасии Николаевны, Шаховская не смирилась с этой участью и продолжила рассылать письма с просьбами найти ей применение на фронте в качестве военной летчицы. И, в конце концов, она своего добилась - Император Николая II удовлетворил просьбу княгини. В ноябре 1914 года Шаховская, получив офицерский чин прапорщика, оказалась в 1-м армейском авиаотряде. Журнал «Искры» писал по этому поводу: «Известная летчица княгиня Шаховская, по сдаче соответственного испытания, принята в число военных летчиков и отправляется в действующую армию. Она будет первой женщиной военным летчиком».

Служба Евгении Шаховской проходила в Ковенском авиационном отряде, осуществлявшем разведку. О том, насколько успешно она воевала, сведений, к сожалению, нет. Известно лишь, что ее служба в качестве военной летчицы длилась недолго - всего лишь около месяца и оборвалась при весьма запутанных обстоятельствах. В конце декабря 1914 года Шаховскую отчислили из отряда, а вскоре она была арестована контрразведкой и обвинена в шпионаже в пользу Германии, припомнив ей и немецкий диплом пилота, и дружеские отношения с германскими авиаторами, и работу на немецком аэродроме. Одни считали эти обвинения оговором и местью отринутого ею ухажера, другие были убеждены в их справедливости, но как бы то ни было, по решению суда княгиня была признана виновной и приговорена к смертной казни, замененной по личному распоряжению Императора Николая II заключением в одном из женских монастырей.

Из монашеской кельи Евгению Шаховскую освободила Февральская революция. Авиатрисса была признана «жертвой царского режима», обвинения в измене были сняты. Но начавшаяся «русская смута» снова сыграла с княгиней злую шутку. Несмотря на свое происхождение, Шаховская вскоре оказалась на службе у большевиков, причем отнюдь не пилотом, что было бы еще хоть как-то объяснимо, а следовательницей Киевской ГубЧК! Как утверждается в некоторых публикациях, озлобившаяся княгиня-чекистка отличалась жестокостью во время допросов и лично принимала участие в казнях арестованных. В это время Шаховская заметно деградировала, пристрастившись к алкоголю и наркотикам. Это ее в скором времени и погубило. Жизнь Евгении Шаховской, чье имя навсегда вписано в историю отечественной и мировой авиации, трагически и бесславно оборвалась осенью 1920 года, когда она была застрелена в пьяной перестрелке с другими чекистами. «Красная пуля, да из моих белых княжеских ручек!» - якобы такими были последние слова этой без сомнения незаурядной, но бессмысленно погубившей себя женщины. Ей был всего лишь 31 год...

Как-то весной 1919 года Маяковский после крупного карточного выигрыша пригласил Якобсона в частное кафе в Камергерском переулке. За соседним столиком сидел Яков Блюмкин, который уже вышел из тюрьмы после убийства Мирбаха.

Вначале Якобсон обсуждал с Блюмкиным иранский эпос “Авеста”, но Маяковский перевёл разговор на современное искусство и на Максима Горького. Маяковский очень зло острил по поводу Горького и предложил Блюмкину устроить совместный вечер, на котором выступить против Горького.

Составление этих планов было неожиданно прервано. Роман Якобсон вспоминал:
"Вдруг вошли чекисты проверять бумаги. Подошли к Блюмкину, а он отказался показать документы.
Когда начали на него наседать, он сказал:
„Оставьте меня, а то буду стрелять!“ —
„Как стрелять?“ —
„Ну, вот как Мирбаха стрелял“".
Когда чекисты отказались отпустить Блюмкина, он что-то внушительно сказал чекисту, стоявшему у двери, и спокойно вышел из кафе.

Террористы совершили множество ошибок: на месте происшествия они забыли портфель с удостоверениями на имя Блюмкина и Андреева, кроме того, остались в живых свидетели убийства Рицлер и Мюллер. Кроме того, в суматохе они даже оставили в посольстве свои шапки.

Приукрашивает. Товарищ Андреев стрелял ведь, не Яков.

Войдя в вестибюль с доктором, я увидел двух лиц, которых доктор Рицлер пригласил в одну из приемных (малинового цвета) на правую сторону особняка. Один из них, смуглый брюнет с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в черный пиджачный костюм. С виду лет 30–35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста. Он отрекомендовался Блюмкиным. Другой – рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30. Одет был в коричневатый костюм и, кажется, в косоворотку цветную. Назвался Андреевым, а по словам Блюмкина, является председателем революционного трибунала. Когда все мы четверо уселись возле стола, Блюмкин заявил доктору Рицлеру, что ему необходимо переговорить с графом по его личному делу!

Посол и при этих словах оставался пассивен; тогда сзади сидевший рыжеватый мужчина обратился к брюнету с замечанием: по-видимому, послу угодно знать меры, которые могут быть приняты против него. По-видимому, эти слова являлись условным знаком, так как брюнет, повторив слова рыжеватого мужчины, вскочил со стула, выхватил из портфеля револьвер и произвел по нескольку выстрелов в нас троих, начиная с графа Мирбаха, но промахнулся. Граф выбежал в соседний зал и в этот момент получил выстрел – напролет пулю в затылок. Тут же он упал. Брюнет продолжал стрелять в меня и доктора Рицлера...