Впервые опубликована в журнале "Огонек". Позже в первой своей книге серии "Как снимать" я написал главку о свадебке на БАМе. Меня эта история поразила тем, что свадьба случилась именно в изыскательской партии. Ради этого события в глухую тайгу, в трехстах километрах от ближайшего жилья начальство гоняло вертолет с платьем, костюмом жениха, ящиком помидоров, и двумя ящиками водки. И все потому, что аморалки в партии оно терпеть не желало. Молодым пришлось выбирать: или под венец, или кого-то одного в другую партию перебросят.
В партии было несколько человек, которые покинули Москву ради того, чтобы излечиться от тяги к спиртному. Там в тайге был сухой закон. Шофер вездехода, в прежней своей жизни был таксистом. После выхода книги, один первых моих читателей-учеников, сегодня уже заслуженный на Камчатке фоторепортер Александр Петров, написал мне про этот снимок, который очень хотел снова увидеть. Я поискал его в своих залежах, но не нашел. А вчера вдруг наткнулся на него. Переснял его с помощью Олимпуса. Вот такая история.
И все потому, что аморалки в партии оно терпеть не желало. Молодым пришлось выбирать: или под венец, или кого-то одного в другую партию перебросят.
В партии было несколько человек, которые покинули Москву ради того, чтобы излечиться от тяги к спиртному.
Бывший шеф московского корпункта Нью-йорк Таймс в Москве в 1970-е Дейвид Шмппер вспоминает:
"В моей квартире и в бюро «Таймс» очень часто звонил телефон. Незнакомые люди просили встретиться с ними. Чаще всего они отказывались назвать свое имя и вообще говорить по телефону. Я, как правило, соглашался на встречу. Большинство из них — это потерявшие всякую надежду люди, для которых американская пресса — последний шанс. Другие были просто сумасшедшие.
Однажды мне позвонила женщина и официальным голосом сообщила, что композитор Иосиф Аршакович Андрасян написал статью для «Нью-Йорк таймc». Не могу ли я ее забрать? Я решил, что говорю с его секретаршей, и поехал по указанному ею адресу. Выяснилось, что там была не контора или студия Андрасяна, как я предполагал, а квартира, и женщина эта была его жена.
Андрасян оказался полным, дружелюбным человеком. Он усадил меня в гостиной и упросил прочесть длинное заявление — напечатанную по-русски через один интервал на машинке декларацию, содержащую жалобы на то, что ему не дают уехать в его родной город Ереван, что в его квартире невозможно сочинять музыку и т. д. Композитор принялся нараспев читать из массивной рукописи. По его словам, он послал ее знакомому приятеля дальнего родственника кого-то из членов Политбюро, и отрывок из нее украл Брежнев, использовав в одной из своих речей… «Украл?» — «Да, да, вот этот кусок, — ответил он, размахивая пачкой листов, — но он же все переврал!»
Я встал и собрался уходить, но Андрасян сказал, что это еще не все. «Меня поселили прямо рядом с заводом, — заявил он, широким жестом указывая на окно, — а там одна машина стучит со скоростью 40 ударов в минуту — «бам, бам, бам, бам», а еще какая-то машина жужжит «вж-ж-ж-ж-ж», точно на ноте «ре» второй октавы. Можно в таких условиях сочинять музыку?»
Я прислушался. Дело было сразу после полудня в будний день. Я ничего не услышал. В комнате было так тихо, как вообще только может быть в советской квартире. Он увидел удивление на моем лице и сказал: «Ну там же знают, что вы пришли, поэтому все машины выключили».
У меня трусы в горошек, превосходные трусы.
Все ребята приставают: покажи да покажи.
Ну а ты, дурак большой, что не приставаешь?
У меня трусы в горошек, разве ты не знаешь?!
ДА!
До сих пор где-то лежит дома.
25 рублей, как сейчас помню. Это к вопросу о нереальных ценах. Мама зарабатывала примерно 6 рублей в день, 75 копеек в час.
А я и сейчас, Онедри, пива практически никогда не пью. Не нравится мне это пойло. Из вредных для здоровья напитков мне нравится только Кола, а из полезных - крепкий чай и коньяк.