Старик, в его глазах - тупая боль,
Осколок о себе напоминает.
Тогда, под Ригой... Но не в этом соль,
За что он воевал - уже не знает.
Все было ясно, а теперь - уволь!
Как будто повернулась ось земная.
В развалинах лежит страна родная,
Детей и внуков принял канцлер Коль.
Зовут к себе... На старости - куда?!
Но здесь - жирует новая орда,
Разврат, разборки, олигархи, крыши...
На пенсию не выжить. Влез в долги.
А в Риге снова русские - враги...
Эх, если бы осколок взял повыше!
Мамаша с сыном, чуть оторопелым,
Родившимся тринадцать лет назад,
Когда она по дури залетела.
Он осознал, еще ходя в детсад -
Он ей никто. Кормила подгорелым,
Чуть что - ремнем полосовала зад.
Он заикался; на уроках мелом
Водил и трясся - ждал за двойки ад.
Она мужчин меняла, словно шляпы -
Так чередой прошли четыре "папы",
И вдруг он понял - да она все врет!
Как те - не папы, так она - не мама!
И с этих пор он повторял упрямо
Одну молитву: "Пусть она умрет!"
Девчушка с выраженьем осовелым
И взглядом равнодушным - прочь, во мглу.
Разбит в осколки мир. А мог быть целым,
Когда б она не села на иглу.
Всего два года, как с Марго и Элом
На дискотеке, в первый раз, в углу...
Как весело, отдавшись децибеллам...
Весь мир - сортир. Окурки на полу.
Да было ль что-то, или только - бездна?
Недавно ночевала у подруги
И даже обещала ей лечиться...
Все - чушь. Лечилась дважды. Бесполезно.
Жизнь - просто затянувшиеся глюки.
Скорее бы уж, что ли, отключиться.
Мужчина, элегантный, как король,
С манерами изысканного круга;
Его интеллигентная супруга
Твердила, что он в профиль - Шарль де Голль.
Но он - банкир; точней, играет роль
С тех пор, как понадеялся на друга
В финансовых делах. Что делать, коль
Теперь уже и дружба - не порука?
Семью он спрятал. Время, вероятно,
Роль короля сменить на роль паяца -
Захочет крови каждый, кто надут.
И он бежит, хотя ему понятно -
Милиции он может не боятся,
Но те, другие - те его найдут.
Вернувшись в город, где судьбу назад
На третьем этаже пятиэтажки
Ты обитал - не рыскай наугад,
Не разбирай истлевшие бумажки,
Пытаясь вспомнить чьи-то адреса,
Не восстанавливай имен обрубки,
И не пытайся вызвать голоса
Из черных дырок телефонной трубки.
Вернувшись - ненадолго, невзначай,
В командировку или так, проездом,
Не забывай, глотая теплый чай,
О разнице меж временем и местом,
И вечером сосредоточь свой ум
На детективном глянцевом романе,
А не броди, рассеян и угрюм,
В плаще по улицам, с рукой в кармане.
Что ты бы там увидел? Дом снесли
(Пустырь остался, кстати, незастроен),
Каток давно исчез с лица земли,
Урезан парк и сильно перекроен,
Автобус номер восемь отменен,
В кинотеатре - казино с рулеткой...
Один лишь лысый вождь из тех времен,
Что меряли эпоху пятилеткой,
Все так же тянет гипсовую длань
(Хотя судьба сыграла с ним подлянку,
И ныне, уплатив эпохе дань,
Он кажет верную дорогу к банку).
Конечно, черт побрал бы всех вождей,
Но если время не щадит предметы,
Лишенные души - то уж людей
Отыскивать тем паче смысла нету.
Подумай сам, какого дурака
Свалял бы ты, затеяв эту кашу -
В плешивом мужике узнав Витька,
А в толстой бабе крашеной - Наташу.
Поэтому не трогай старый хлам,
Не поддавайся, если и захочешь,
Передвигайся только по делам
И уезжай немедля, как закончишь -
Желательно, конечно, навсегда,
Туда, где снова станешь беспристрастным.
Затем и существуют поезда,
Чтоб время компенсировать пространством.
А если все ж знакомые черты
Отметит подсознательный анализ,
То на вопрос прохожей: "Саша, ты?!"
Правдиво отвечай: "Вы обознались."
Лингвистический экспpомт,
или К вопpосу о языкознании.
Что за pифмы на "Россия"!
То "косые", то "босые",
То "насилье", то "бессилье",
В кpайнем случае - "засилье"...
Есть одно лишь исключенье,
Патpиотов утешенье
(Те pифмуют на "Россия"
Исключительно "мессия"),
Да и то - ну как назло! -
Из евpейского пpишло!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, как надо!
В. Высоцкий
Кони встали, свет потух,
Кончилось движенье.
Вот он, братцы, русский дух -
Запах разложенья.
Нет, ребята, все не так!
Нет пути во мраке.
Вся-то жизнь - сплошной кабак:
Пьянь, да рвань, да драки,
А за порогом кабака
Ждет земля сырая...
Эх, российская тоска -
Ни конца, ни края!
1992
Романтика - это опасный бред,
От мыслей возвышенных - только вред,
Нет лучших миров, и принцесс тоже нет -
Есть голодные самки.
Поэтому, друг, не стони в тоске,
Не борись с теченьем - отдайся реке,
Пусть рушатся города на песке
И воздушные замки.
1990
Пока pабы любви, не зная бpоду,
Бpели под столь любезным им бичом,
Я гоpдо пpобивался на свободу,
И ненависть была моим мечом.
Однако же я не могу не видеть
Несовеpшенства сделанных шагов:
Свобода ведь не в том, чтоб ненавидеть,
А в том, чтоб игноpиpовать вpагов.
1995
Не пью, не курю, не дерусь, не какой-нибудь там безобразник,
Отточен мой ум в размышленьях и слог - в поединках,
И вы не смотрите, что кислою рожею порчу вам праздник -
Зато как чудесно спляшу я у вас на поминках!
1997
Восемь пустынь мне швыряли в лицо песок,
Плащ мой просолен водой четырех морей,
Двадцать четыре границы я пересек,
Чтобы увидеть величье царя царей.
Падала мать моя с плачем ко мне на грудь,
В голос кричала жена моя у дверей,
Но я покинул семью и пустился в путь,
Чтобы увидеть величье царя царей.
Много красот и чудес я встречал в пути,
Видел счастливых людей и чуднЫх зверей,
Но, несмотря ни на что, продолжал идти,
Чтобы увидеть величье царя царей.
Я был единственным спасшимся с корабля,
С берега острова всматривался в волну,
В диких степях мне сдавила горло петля -
Я у кочевников был восемь лет в плену.
Ныне я хром, и письмо разберу с трудом -
Зренье с годами не делается острей...
Я уж четырнадцать лет как покинул дом,
Чтобы увидеть величье царя царей.
Словом, достаточно я пережил утрат,
Хриплым стал голос, и волос мой стал седым...
Но наконец я вступил в белостенный град!
(Вился над белыми стенами черный дым.)
Чернь ликовала, огонь полыхал окрест,
Кровь запятнала развалины алтарей...
Возле дворца голова увенчала шест -
Вот мы с тобою и встретились, царь царей.
Ты извини меня, царь, что не пал я ниц,
Больше не гнется спина, но не в этом суть...
И, провожаемый взглядом пустых глазниц,
Поворотясь, я пускаюсь в обратный путь.
Москва. Май месяц. Восемь без пяти.
Вокзал, столпотворение народа.
"Внимание! С четвертого пути..."
Последние минуты до отхода.
С тележкой тетка, парень с рюкзаком,
В окне купе кому-то корчит рожи
Ребенок с высунутым языком
(Родителям бы следовало строже
Воспитывать, но не о нем рассказ),
Хрипит динамик, как больной чахоткой,
Откуда-то от пригородных касс
Подходят двое быстрою походкой.
"Успели." "Ну, мерси, что проводил.
Черт, так и не купил в дорогу книжку..."
"Я сунул тебе в сумку "Крокодил"."
"О'кей... И угораздило же Мишку
Устраивать сегодня свой банкет...
И вот я - с бала на корабль." "На поезд."
"Еще бы пять минут - и все, привет."
"Быть может, это было б лучше." "То есть?"
"Так, ничего." "Нет, правда?" "Да фигня."
"А все же?" "Сам не знаю, что со мною,
Но, видишь ли, сегодня у меня
Дурацкое предчувствие. Дурное."
"Так будет с каждым, кто не в меру ест!"
"Не смейся. До банкета тоже было.
Я чувствую, что этот твой отъезд
Окончится бедою." "Очень мило!
А раньше у тебя бывало так?"
"Да, пару раз." "Сбывалось?" "Да." "Трагично?"
"Однажды - да. Смерть матери." "Итак,
Ты ехать не советуешь?" "Логично."
"Логично?! Где здесь логика, Санек?
Подумаешь - чего-то там совпало!
Пусть "Мегаполис" или "Огонек"
Несут в своих статьях чего попало,
Но ты же - кандидат физматнаук!
Еще в тарелки верь и динозавра
Лох-несского..." "Ты друг мне?" "Ясно, друг!"
"Прошу тебя - возьми билет на завтра."
"Так ты и проводить меня решил
Поэтому?" "Ну... да." "В банкетном зале
Ты мешкал..." "Если б ты не так спешил,
Возможно, мы бы просто опоздали."
"Смешно. Какой грозит мне переплет?
Один из сотни регулярных рейсов,
К тому же поезд, чай, не самолет..."
"И поезда порою сходят с рельсов."
"Тебя берут завидки! Месяц май,
Я еду к морю... Здесь еще не лето,
А там, на юге, даже в мае рай..."
"Сергей, я не шучу." "Забудь про это."
"Мы сколько дружим?" "С института, чай."
"Поверь мне..." "Извини, Санек, ты бредишь.
Ну все, отходит поезд. Не скучай!"
"Ты... телеграмму дай, когда доедешь."
"О'кей, о'кей..." - и он шагнул в вагон.
Он не любил таинственных загадок,
Но разговор, как в банке - самогон,
Оставил в глубине души осадок.
В окне мелькала вешняя земля -
Простое средство от дорожной скуки:
Леса, деревни, города, поля...
А он сидел и вслушивался в стуки
Колес на стыках, в длинные гудки,
Прикидывал, насколько график сложен,
И, проносясь над водами реки,
Твердил себе, что мост вполне надежен.
Пил чай, бездумно "Крокодил" листал,
Ложился спать и просыпался вскоре...
А ровно через сутки поезд встал,
Прибыв в чудесный городок на море.
Сергей ругнулся: "Вот ведь всякий бред
Привяжется... Дурацкая повадка!"
Дал телеграмму, что ученье - свет,
И час спустя, без всякого осадка,
В гостинице сидел, качал ногой,
Смотрел игру России с Украиной,
Не ведая еще, что тот, другой,
При выходе с вокзала сбит машиной.
Бьет колокол, сзывая мир и клир
Восславить Бога.
Достигнет ли их голос сквозь эфир
Его чертога?
Услышит ли Он этих, что во мгле,
В грязи и прахе
Ему мольбы возносят на земле
В смятенном страхе -
Чтоб после, кинув в кружку четвертак,
Как знак издевки,
Пойти из храма прямиком в кабак,
К гулящей девке?
Что их слова? Лишь вызубренный стих,
Твердимый снова,
Когда так мало действует на них
Святое Слово!
Ты, Господи, пошел за них на крест -
Они и рады,
Не помня, что еще довольно мест
В геенне ада.
Нет дела им до ангельской трубы
И горней славы,
Слабы Твои неверные рабы,
Слабы, лукавы.
Пастух ушел к небесному Отцу -
Что будет с паствой?
И волк уже нацелил на овцу
Оскал клыкастый,
Крадется тихо, и огни зрачков
Еще неярки...
Чтоб уберечь овечек от волков,
Нужны овчарки.
Мы - псы Твои, и страшен наш укус
Волкам порока.
Ты заповедал нам любовь, Исус.
Любовь жестока.
Овца бежит, не видя волчьих глаз -
Угроз весомых,
И псам кусать приходится подчас
Своих пасомых.
Спасая погрязающих во зле,
Должны мы грозно
Напоминать об аде на земле,
Т а м - будет поздно.
Мы - псы Твои. Да будет на века
Святая воля.
Но, Господи, Ты знаешь, как тяжка
Такая доля!
Пусть даже я узрю Небесный Град
За смертным часом -
Мне не забыть, как пахнет каземат
Горелым мясом,
Как, раскаленные до красноты,
Рвут кожу клещи,
Как поминутно щелкают кнуты -
Все хлеще, хлеще...
Как кость хрустит, как кровь течет в пазах,
Стекая с пики...
И ненависть, и ненависть в глазах...
И эти крики...
И хочется нарушить палачам
Их счет ударов,
И я не сплю часами по ночам,
Боясь кошмаров.
Но я и впредь снесу все то, что снес
Во имя долга.
В конце концов, не понапрасну пес
Похож на волка.
Ведьма
Ничего не помню... Все в тумане...
Все закрыто красной пеленой...
Человеколюбцы-христиане,
Что ж вы, люди, сделали со мной?
Жизнь и радость так вам неугодны!
В проповедях ваших - смерть и ад...
Я - в цепях. А сами вы свободны?
Весь ваш мир - ужель не каземат?
Беспощадность ваших приговоров
Не в одних решениях судов -
В тяжких сводах каменных соборов,
В душных стенах ваших городов...
На фронтонах скалятся химеры,
На картинах - муки, Страшный Суд...
Только вряд ли эти все примеры
Вас от страха вашего спасут.
Дух свободы в вашем мире лишний,
Вы повсюду сунете свой нос.
"Возлюбите ближнего" - и ближний
Настрочит немедленно донос.
Помню рвущий горло крик: "Не надо!"
А потом - паденье в темноту...
Разве можно ждать от вас пощады?
Даже бог у вас прибит к кресту!
Зачитали с важностью чиновной
Матерьялы дела и статью.
"Признаешь ли ты себя виновной?"
Признаю, убийцы, признаю!
Я виновна в том, что, скинув платье,
Упивалась танцем под луной,
Что угрозы ваши и проклятья
Не имели власти надо мной.
Что, терзаясь помыслом нечистым,
В красоте вы увидали срам
И за это отдали плечистым
Пыточных ремесел мастерам.
Что ж - добились вы, чего хотели!
Не смутят греховные мечты!
В этом изуродованном теле
Не осталось больше красоты.
А еще виновна, что имела
Знания о свойствах разных трав,
И лечить поэтому умела
Лучше, чем соседский костоправ.
Что ж - теперь он может все недуги
Вновь кровопусканием лечить,
Ведь тому, что знала я, в округе
Некому и некого учить.
Что, не все еще? Еще, как видно,
Мало доказательств для огня?
Признаю ли, что лишил бесстыдно
Сатана невинности меня?
Что ж - коль это будет вам полезным,
Признаю и этот грех сполна,
Ибо тот палач с прутом железным -
В самом деле, чем не сатана?
Палач
Так же, как больному нужен врач,
Обществу необходим палач.
Общество, однако, нипочем
Не желает знаться с палачом.
Уважаем в обществе солдат -
Палачу он, видимо, не брат,
Даже благородный дворянин
Почитает свой военный чин.
Только тот, кого убил солдат,
Разве ж был хоть в чем-то виноват?
Пусть он из чужой страны, но он
Соблюдал своей страны закон.
Я ж тружусь, преступников казня -
Чем солдат достойнее меня?
И к тому ж - решаю-то не я,
Следствие решает и судья.
Я с врачом сравнился сгоряча -
Я лишь инструмент в руке врача.
Кнут и дыбу с кольцами оков
Изобрел не я - закон таков.
Завтра девка кончит жизнь в огне.
Прав ли приговор - судить не мне,
Но ее послушать смертный вой
Вы сойдетесь радостной толпой.
Будете кричать, ее дразня -
Чем вы лучше, собственно, меня?
У меня весьма нелегкий труд!
Да, по службе я бываю крут,
Но по жизни - вовсе не злодей!
У меня же все, как у людей:
Теплый дом, любимая жена...
Но порой дичится и она.
Дома не использую плетей,
Никогда не бью своих детей,
Но и дети - чувствую, хоть плачь! -
Недовольны, что отец - палач.
Отчего вы все, понять хочу,
Так несправедливы к палачу?
В стороне от прочих разных,
Тривиальных и непраздных,
Но вообще однообразных,
Притаившихся во мгле,
Ты, не втискиваясь в рамки -
Как написано в программке -
Жил в своем фамильном замке,
Старом замке на скале.
В Камелоте, в Эльсиноре,
С юных лет с судьбою споря...
А внизу шумело море,
Не стихая и к утру,
Черный ворон плыл над пашней,
Лютый ветер выл над башней,
И все злей и бесшабашней
Ты закручивал игру.
По наследственному праву
Отвоевывая славу
У залившего отраву
Прямо в ухо короля -
Что там было, в этом ухе?
Может, яд, а может, слухи,
Или нечто в том же духе,
Что не редкость у руля.
Умный действует не шпагой,
А исписанной бумагой,
Только ты, с твоей отвагой,
Поступал наоборот -
Наносил удары в спешке,
Подставлял друзей, как пешки,
В сардонической усмешке
Искривляя тонкий рот.
Не решив проблемы разом,
Ты задействовал свой разум,
Но косил безумным глазом
И метался, как в бреду -
В Эльсиноре, в Камелоте
Ты запутался в комплоте,
Кто там воет на болоте,
Предвещая нам беду?
Кто там прав был изначально -
Больше не принципиально,
Все теперь, как ни печально,
Кровью залиты одной.
Трон не нужен, месть нелепа,
И не выпросишь у неба
То, что сам отбросил слепо,
Не стоявший за ценой.
Свистнут стрелы в щель бойницы,
Звякнет цепью мрак темницы,
Не добраться до границы -
Нет ни царства, ни коня.
Ах, мой принц, походкой шибкой
Ты гонялся за фальшивкой,
Наша жизнь была ошибкой -
Понимаешь ли меня?
То ли автор был бездарен,
То ли критик так коварен,
То ли зритель благодарен
Лишь тогда, когда смешно,
Но на этом карнавале
Нам призов не даровали,
И винить других в провале
Бесполезно все равно.
Не для нас порхают феи,
Не для нас поют Орфеи,
Мы не влезли в корифеи
Всех художеств и наук.
Прочь уходит композитор,
Грим смывает инквизитор,
И мой череп реквизитор
Убирает в свой сундук.
Пятидесятипушечный фрегат
Избороздил моря и океаны;
И огненный тропический закат,
И стылые норвежские туманы
Знакомы морякам. По многу дней
Их рвали штормы и томили штили;
Они ходили в Лондон и Сидней,
В Бомбее и Кейптауне гостили.
Видали устья рек и пики гор,
Стояли у Таити и Ямайки,
Их минаретами встречал Босфор,
Их в Бостоне приветствовали чайки.
Пересекли экватора черту
Не раз; видали идол Мумбы-Юмбы...
2
И вот фрегат в очередном порту
Пришвартовался у причальной тумбы.
Был ранний летний вечер. Вдалеке
Белели паруса рыбачьих лодок;
Сошедшие на берег в кабаке
Глотали ром и тискали молодок;
На полубаке вахтенный скучал,
Порою доносились птичьи крики,
Волна лениво билась о причал,
Дробя о сваи солнечные блики,
Играя ими у крутых бортов;
Мальчишки местные ныряли с мыса...
3
Цепляясь коготками за швартов,
На борт фрегата прошмыгнула крыса.
Застыла, уши навостря на звук
(То вахтенный матрос бурчал угрюмо),
И юркнула в полуоткрытый люк,
Спускаясь в темные глубины трюма.
Во мгле стреляя бусинками глаз
И чутко обоняние настроя,
Там крыса сухопутная тотчас
Столкнулась с корабельною сестрою.
Та родилась на этом корабле,
Как дед, и прадед - до шестого предка,
И сроду не ступала по земле
(Она и трюм-то покидала редко).
О чем же под покровом темноты
Беседуют они? Сейчас открою.
4
"Привет тебе!" "Привет! Откуда ты?"
"Из города." "А что это такое?"
"О, город - это все! Он так велик!
Как утверждает большинство учений,
Он бесконечен, вечен, многолик!
Он полон жизни, тайн и приключений!
Хоть я уже немало прожила,
Но не скажу, что побывала всюду -
Хоть даже добиралась до Стола
В Магистратуре; нюхала Посуду
У Бургомистра; также в Арсенал
Я проникала - там хранятся Бомбы;
Я даже раз переплыла Канал
И под Тюрьмой спускалась в Катакомбы.
Но это несъедобно все, хотя
И интересно; Склады и Пекарни -
Вот рай земной! Резвишься, как дитя!
Я знаю и проходы к Сыроварне...
Двуногих очень много. Иногда
Они опасны - впрочем, даже слаще
С опасностью добытая еда.
Коты несут погибель много чаще -
За что Господь разгневался на нас
И создал это дьвольское племя?
Но мы их скоро выведем, как класс -
Вот славное тогда настанет время!
На днях я поселилась в Сундуке,
Квартирка - прелесть! Теплая, сухая.
Сундук находится на Чердаке...
5
Морская крыса слушала, вздыхая
(Она не знала даже слова "сыр"),
И наконец воскликнула без лести:
"Счастливая! Ты видела весь мир!
А я, представь, всю жизнь торчу на месте!"
В одной стране - возможно, что восточной,
Возможно, не совсем - не в этом суть -
Во время оно царствовал тиран.
Предшественник его был добрый царь -
При нем министры и чины пониже
Все как один, добро любили тоже,
И оттого добра у них немало
Скопилось в погребах и закромах;
В казне же вовсе чудеса творились:
Бывало, соберут, к примеру, подать,
И казначей, отперши семь замков,
В сундук казенный бросит горсть монет -
Так ни одна не звякнет - оттого,
Что ни одна не долетит до днища!
Куда девались? Черт их разберет!
Народ спервоначалу не роптал,
Зане и сам был испокон веков
Добролюбив и к чудесам способен,
Но в некий день злосчастный оказалось,
Что в царстве больше нечего украсть!
И вот тогда-то дружный глас народа
Решительно потребовал порядка,
И на престол был возведен тиран.
Тиран и впрямь порядок обеспечил,
От ржавчины очистив древний меч,
И рвение похвальное являя:
При нем ворам отпиливали руки,
Бандитов утопляли в нужном месте,
Мздоимцев вешали, прелюбодеям
Щипцами вырывали грешный уд -
Короче, добродетель процветала!
И среди мудрых сих установлений
Особенно отметить надлежит
Одно: как именно решил тиран
Вопрос проклятый о свободе слова.
(А, надобно сказать, сию державу
Не миновала тяжкая напасть -
Поэтов было там, что тараканов!
И каждый, как обычно, мнил себя
Пупом земли, посланником небес,
Заступником народа, гласом божьим,
Огнем палящим, чистым родником,
Столпом культуры и грозою тронов -
Насчет певцов любви вообще молчу.)
Так вот, тиран цензуру упразднил,
Отправил кучу сыщиков в отставку
И учредил взамен такой порядок:
При нем любой поэт без исключенья,
Будь он хоть гений чистой красоты,
Хоть графоман, придурок и пропойца,
Хоть юноша безусый, хоть старик,
Хоть вообще не мужеского пола -
Явиться мог в специальный департамент
И рукопись приемщице отдать.
И тотчас же, на средства государства,
Стихи его дословно, без изъятий,
Включая и гражданственные оды,
И едкие сатиры на тирана,
И дерзкое хуление святынь,
И всякое срамное непотребство,
И, наконец, любой бездарный бред -
Печатались большими тиражами!
(Зане тиран был деспот просвещенный,
Знал грамоте и даже разрешил
В стране книгопечатные машины.)
При этом самый лучший экземпляр,
В красивой твердой глянцевой обложке,
Шел автору.
На следующий день
На площади, запруженной народом,
Поэт, в венце лавровом, в белой тоге
(Или в венце терновом и в лохмотьях -
Тут кто как пожелает) восходил
На эшафот, покрытый алым шелком
(Автографы попутно раздавая),
Торжественно жал руку палачу
(А впрочем, мог и плюнуть - ведь недаром
Палач надбавку получал за вредность),
И наконец, склонив на плаху шею,
Под визг поклонниц и рукоплесканья,
В единый миг лишался головы.
Казненного останки в тот же день
На Кладбище Поэтов погребали,
И книгу в твердой глянцевой обложке
В гроб клали с отсеченной головой.
Был много лет незыблем сей обычай,
Среди других, тираном учрежденных,
Но время быстролетно, как ни жаль -
Над ним не властен ни один правитель!
И как-то раз, проснувшись поутру,
В газетах жители прочли в испуге:
"Тиран помре! Да здравствует свобода!"
Испуг, однако, оказался краток:
Уж к вечеру какой-то сорванец
Навозом мазал статую тирана,
Потом Республиканский Комитет
Провозгласил отмену смертной казни
И двери тюрем настежь распахнул -
Короче, понеслось. И вскоре воры,
Бандиты и мздоимцы процвели,
Казна пустела, подать не сбиралась,
Солдаты пропивали щит и меч,
А девы юные, утратив стыд,
Уже прилюдно предавались блуду...
И как вы думаете, кто хулил
Всех более все эти перемены?
Кто больше всех жалел и сокрушался
О прошлом?
Ну конечно же, поэты!
Ведь при тиране каждому из них
Надежно гарантировалась слава,
Поклонницы, восторженные толпы,
Молчание зоилов (ведь ругать
На смерть идущих было неэтичным),
Немалые, при жизни, тиражи
И мученический венец впридачу!
А ныне - где все это? Ах, увы!...
Когда вам скажут (сам я часто слышал):
"Тиран поэтов извести не мог,
Республика же извела" - не верьте:
Практически во всяком кабаке
Увидите вы кучку оборванцев,
Нечесанных, испитых, неопрятных,
Средь коих всяк с горящими глазами
Кричит другим: "Я гений! Вы дерьмо!"
Иной его хватает за грудки,
Тот - в волоса вцепляется собрату,
И глядь - уж все они тузят друг друга,
Пока не свалятся в изнеможенье...
Вы, может, видя это, удивлялись:
Коль так они друг друга ненавидят,
Зачем же вместе сходятся? Что делать -
Когда бы не собратья, кто вообще
Об их существовании бы помнил?
Коль есть у вас к несчастным состраданье,
Вы им подайте медную монету -
Они ее, конечно же, пропьют,
И спать улягутся под стол кабацкий;
Пусть им приснится площадь, эшафот,
Поклонницы, блестящая обложка,
Овации, и тога, и автограф,
Великодушно данный палачу...
Нам говорят: конец эпохи.
Нам говорят: вы опоздали,
Уже все сказано до вас,
Пусть ваши вирши и неплохи,
Но все, что вы тут настрадали,
Уже изложено не раз
Когда не Пушкиным, то Блоком,
Когда не Тютчевым, то Фетом,
Ну Маяковским, на крайняк;
И в наши дни владенье слогом -
Не повод, чтобы быть поэтом,
Зане умеет и скорняк,
Взяв воротник со старой шубы,
Выкраивать по Сеньке шапку,
Искусства же тут нет совсем -
Так не раскатывайте губы
И уберите вашу папку
Девятой свежести поэм.
Все ваши фокусы со словом,
Все ваши опыты со знаком
Проделаны еще когда
Есениным и Гумилевым,
Цветаевой и Пастернаком...
Что ж - это правда, господа!
Блеснуть внезапным диалогом
Иль поразить приемом броским
Нам, видимо, не суждено -
Когда не Пушкиным, то Блоком,
Когда не Бальмонтом, то Бродским
Все это сделано давно.
Но, соглашаясь с фактом этим,
Мы нашим критикам ответим -
А для чего живете вы?
Рождались, ждали, обучались,
Гуляли, думали, встречались
До вас мильоны раз, увы.
Так отчего же вы живете,
А не утопитесь в болоте -
Давно (не правда ли?) пора?
Где ваши свежие проделки?
Едите вы, как встарь, с тарелки -
Не из помойного ведра!
А значит - не судите строго!
У каждого своя дорога
В пространстве мыслей, слов и фраз,
Но там на встречи нет запретов,
Во всякий век удел поэтов
Писать и жить - как в первый раз...
