Уpодливое детское лицо
Таpащится с повеpхности экpана;
На заднем плане - бpонетpанспоpтеp
Российских войск. Символика войны.
Так думал опеpатоp; нам pешать,
Насколько мысль его была удачна
В стpане, где неудачен каждый шаг.
Погода поpтит чей-то день pожденья,
И некто на чужих похоpонах
Родне покойного умильно молвит:
"Сан Саныча оплакала пpиpода..."
А весело, однако, умеpеть
В свой день pожденья, вдвое сокpатив
Дpузьям возможность совокупно выпить,
Хотя, конечно, pусский человек
Всегда отыщет поводы для скотства...
Пpоклятый климат, чеpтова стpана,
Где даже pазговоpы о погоде
Сpываются в тpагический надpыв!
Пятидесятизалповый салют!
Пpошло полвека с той поpы, когда
Геpманская военная машина
Увязла в тpупах и пошла на слом.
Здесь это называется Победой
И пpазднуется. Можно их понять -
Ведь надо же гоpдиться им хоть чем-то!
Салют в Москве и аpтобстpел в Чечне
Слились в едином тpогательном хоpе.
Да, кpовь. Да, гpязь. Да, полный беспpедел.
Но самое ужасное - не это:
Они доселе веpуют в величье!
И это безнадежнее всего.
Кpестящийся паpтийный секpетаpь,
И поп-фашист, и поп из демокpатов,
Интеллигент, сидящий без гpоша,
И эмигpант, бежавший за полмиpа
Отсюда пpочь, спасаясь, бpосив все,
И монаpхист под большевистским флагом,
И коммунист с поpтpетом Николая,
И алкаши, и воpы - все кpугом
Увеpены, что миp спасет Россия!
Спасет? Ну что ж, я даже знаю способ:
Спасет - исчезнув pаз и навсегда!
Они веками мучают себя,
Они едва не погубили Землю,
Понять их можно, можно пожалеть -
Нельзя пpостить. И даже стpанно думать,
Что я когда-то был одним из них.
Куpанты бьют. Почетный каpаул
Уже не охpаняет сон тиpана,
Но камень Мавзолея так же твеpд,
И так же pдеют, как глаза дpакона,
Рубиновые звезды над Кpемлем.
Бpоня хлипка, и банки наши быстpы,
На улице стpельба и блеск pеклам.
Всемиpная истоpия. Россия.
Конец тысячелетия. Москва.
1995
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.
А. Пушкин
Ну-с, родина-отечество-отчизна,
Какие песни я тебе спою?
Ты заслужила - нет, не укоризну,
Ты заслужила ненависть мою:
За все столетья лжи и преступлений,
За гениев, затравленных тобой,
За участь гнивших в рабстве поколений
И поколений, шедших на убой,
За фанатичную, тупую веру,
За власть тиранов, и за власть толпы,
За то, что ты любому изуверу
Возводишь мавзолеи и столпы,
За византийское твое коварство,
За римские амбиции твои,
За подлое бесстыдство государства,
За принцип: пусть подонки, да свои,
За то, что ты и личность - несовместны,
За выбор: гнуться или помыкать,
За то, что факты все тебе известны,
Но ты урок не хочешь извлекать,
За то, что ты угрозой всей планете
Была и остаешься до сих пор,
За то, что для тебя твои же дети -
Не больше чем поленья в твой костер.
Впитав все худшие черты религий,
Двуличие неся в своем гербе,
Ты путаешь слова "большой"-"великий"
И безнадежно нравишься себе.
Ты верила и веришь в превосходство,
Но ныне, как и прежде, всюду сплошь
Все то же рабство, и все то же скотство,
Все та же глупость, и все та же ложь.
Твои пророки - сиры и убоги,
Твои дороги - в никуда, во тьму.
К чему же ты теперь пришла в итоге?
Да в общем, как обычно, ни к чему.
Болото. Мрак. Дурное постоянство.
Клубится дым пожаров. Тишина.
Здесь замкнуты и время, и пространство,
Все перемены - видимость одна,
Как будто здесь часы остановили,
Мешаются фигуры у руля:
Иван Четвертый или Джугашвили
Дрожит в ночи за стенами Кремля?
И снова ты, устав без власти лютой
(Хотя любая власть твоя люта)
Призывно кличешь Берию с Малютой
И предвкушаешь прелести кнута.
Через два года или через сорок
Они опять окажутся у дел?
Что будет дальше? Тот же гиблый морок,
Бессмысленный бездарный беспредел.
И пусть сограждане, от мук стеная,
Тебе в любви клянутся вновь и вновь,
Но я - не раб, и, стало быть, не знаю
Понятия такого, как любовь.
О нет! Тебе вовеки не добиться,
Чтоб влился голос мой в хвалебный хор!
По всем статьям страна-детоубийца
Виновна. Да свершится приговор.
1995
"Цикл закончен. Моё мнение известно меня знающим - Нестеренко неправ.
Россия - великая страна с великой историей, русские - великий народ.
"Самый добрый, самый благородный"(мой отец). не говоря уже о великих вкладах в науку и искусство. Пушкин, Толстой, Чайковский, Шостакович, Высоцкий - имхо в числе величайших гениев человечества.
Но.
1. Нестеренко заслуживает быть выслушанным. Он замечательный поэт, гордость России.
2. Он прав
Дело в том, что история практически любого народа как посмотришь подробнее - история ужасов, жестокости, низости. Похоже есть исключения - типа эскимосов, но они немногочисленны. Естественно, ближе всего то, что касается тебя - ужасы, жестокость, низость своих"
Я просто оставлю это здесь: ликбез для цепляющихся за иллюзии о русском народе( yury-nesterenko.dreamwidth.org/827861.html )
В 1995 спорить со мной еще было можно. В 2019 это, по-моему, уже просто неприлично. Хотя, конечно, это ваш журнал и ваше право, за пиар в любом случае спасибо
Мой друг, убийца женщин и детей,
Майор российской армии Егоров
Далек от политических страстей
И не любитель философских споров.
Он - настоящий профессионал,
И, сидя за штурвалом самолета,
Он выполнял приказ. Он воевал.
В конце концов, работа есть работа.
Он честен и порядочен вполне,
Однако совесть у него спокойна,
Поскольку на войне как на войне,
От века косят мирных граждан войны,
И в том вина самих боевиков,
Что по аулам прятали отряды,
Тех женщин, и детей, и стариков
Подставив под бомбежки и снаряды.
Вот янки - ценят жизнь своих парней,
У них мозги не только для бейсбола,
И потому-то груз "Энолы Гэй"
Не различал ни возраста, ни пола,
Зато война окончилась в момент,
Что и японцам сослужило службу,
И это был отличный прецедент,
А мы всю жизнь твердим про мир и дружбу.
А мы своих кладем ни за пятак
Из-за каких-то глупых разговоров...
Обыкновенно рассуждает так
Майор российской армии Егоров,
Но как-то раз добавил без затей,
Что, если б он не врезал им тогда-то,
То женщины родили бы детей,
А из детей бы выросли солдаты.
Лежите, граф. Великие дела -
Пустая выдумка слуги-француза.
К чему вам эта лишняя обуза?
Ведь вы признали справедливость зла.
Геройство - тoлько повод для конфуза,
Величие в глазах толпы - зола...
Чтоб мыслить, вам не надобно стола,
Трибуны или кафедры, и муза
К вам явится - достаточно позвать.
Нелепа суета. Вредна забота.
При всей ее банальности кровать
Значительно удобней эшафота,
Каких же вам великих дел охота?
Лежите, граф! Вам незачем вставать
Ты - кусок мяса, шлюха, непотребная тварь,
Не за что отличить и не к чему присмотреться.
Что он в тебе нашел? Добро бы стоял январь,
Время, когда любой ценой охота согреться,
Но на дворе - июль. Живи себе без хлопот,
Книжки читай, пей колу - недорого и приятно,
И - никаких усилий! Они вызывают пот,
Это же отвратительно, как ему не понятно?!
Это сплетенье тел, корчи, слюни, животный стон...
Ради всего изящного, пусть нам вернут цензуру!
Ладно б - потешил тело и позабыл. Но он -
Он за тебя бросается грудью на амбразуру.
И началось... Сплошной коктейль из стрельбы и драк,
В коллежде его, что ли, так готовили к бою?
Главное - для чего? Ведь вроде бы не дурак,
Можно бы уважать, не спутайся он с тобою.
Плохо не то, что он громит мафиозный клан,
Портит игру полиции, лезет в чужую сферу -
Плохо, что он придумал этот безумный план
Лишь оттого, что ты по дури влипла в аферу.
Фильм, конечно, дешевка, но он отражает суть.
Впрочем, и жизнь не тянет на "Оскар". Все примитивно:
Глупость рулит, а похоть ей указует путь -
Можно уже привыкнуть. Вот только смотреть противно.
Я выключаю ящик, и слышится в тишине
С улицы вой собаки, как будто мольба о чуде.
Там, за окном, живет абсолютно чужое мне
Дикое, безобразное, страшное племя - люди.
Взгляни вокруг. Твой дом не так уж плох -
Пусть не дворец, зато и не лачуга.
Когда за окнами бушует вьюга,
Когда от воя ветра мир оглох -
Здесь хорошо в уюте и тепле
Сидеть в высоком кресле у камина,
И, осушив бокал наполовину,
Смотреть, как свет играет в хрустале.
Потом достать из шкафа старый том,
Обнюхать пожелтевшие страницы,
От времени и мира отстраниться
И никогда не сожалеть о том.
Ведь что бы там ни делалось в миру,
Среди ничтожеств, палачей и пьяниц,
Ты им - извечно странный чужестранец
И неуместный гость на их пиру.
Твой мир - твой дом. Кого здесь только нет:
Художники, философы, поэты...
Задерни шторы, выкини газеты,
Пусть лампа озаряет кабинет.
И лишь под утро отходи ко сну,
Забыв о том, в каком ты нынче веке
Благодаря своей библиотеке...
Но все ж однажды подойди к окну.
Вот на ветру, унылы и мокры,
Дрожат деревья; холм темнеет справа;
Левее луг, река и переправа,
А где-то за рекою жгут костры.
Там жгут костры и точат топоры,
На свет в твоем окне взирая злобно.
Ничто остановить их не способно,
Но все ж они помедлят до поры.
Еще не все, еще не пробил час,
И есть в запасе время, хоть и мало -
Уж не успеть прочесть роман сначала,
Ну что ж - прочти какой-нибудь рассказ.
Когда ж они ворвутся с трех сторон,
Когда взовьется пламя над разгромом -
Тогда ты и погибнешь вместе с домом,
Не позже и не ранее, чем он...
1996 yun.complife.info/
Жизнь есть борьба, обреченная на поражение:
С обществом, с телом, с природой, с абсурдом реальности -
Вроде бы нонсенс. Бессмысленное напряжение
Сил. Исполнение некой ненужной формальности.
Слишком упрямы различные факты и фактики!
Строишь ли здания или слагаешь элегии,
Если мы где-нибудь как-то и выиграем в тактике,
То все равно ведь потом проиграем в стратегии.
Все результаты - ничто с точки зрения вечности,
Все, что создашь, поглотят энтропия и трение.
Жизнь изначально бессмысленна в силу конечности,
Сгинет не только творец, но, увы, и творение.
Что же нам делать и где же искать утешения?
В общем-то негде. Лишь только одно и поведаю:
В поезде даже за восемь секунд до крушения
Можно еще наслаждаться приятной беседою.
Отвечу Юрию. Дело в том, что настроение нелогично. Точнее, имеет смысл только в самом себе. Это непонятно, но трудно сделать нонсенс понятным, тем более ответ на него Грубо говря смерть не существует для личности, она внешнее для неё: " Пока я жив, смерти нет; смерть придёт - меня не будет". Т е это настроение - просто вложенный в нас инстинкт, требование найти "в жизни смысл, неуничтожаемый неизбезжой смертью".
Этот ответ по самой сущности его - и вопроса не м б логически доказан. Он м б только ВЕРОЙ - т е недоказуемым, но и несомненным знанием, которое ощущаешь всем существом - как скажем мы верим в своё существование и существование внешнего мира - "просто знаю".
Лично я не могy сказать что верю, но несколько раз в жизни ощущал себя частью бесконечного и бессмертного мира и смысл жизни как следование моральному закону.
Также иногда - но не в такой сильной степени - это чувство испытывал при восприятии музыки - некоторых частей 40-ой симфонии, некоторых песен Вероники и Лены, ...
Что было былью, что было болью,
То стало пылью, то стало ролью,
Дешевой ролью в дурацкой пьесе,
Ненужной солью в деликатесе.
Порок и норма - мельканье масок,
Исчезла форма в смешенье красок.
Что было мерой, то стало прахом,
Что было верой, то стало страхом.
Что было шумным, то стало бранным,
Что было умным, то стало странным,
Неочевидным, невероятным,
Порой обидным и неприятным.
Плод вдохновенья, труда и муки
Сожрет забвенье от общей скуки.
Что было твердью, то стало ватой,
Что было смертью, то стало датой.
Что было белым - признали черным,
Что было смелым, то стало вздорным.
И снова стадо шагает в ногу,
А стаду надо совсем немного:
Пастух, овчарки, трава под брюхом.
Налиты чарки за нищих духом.
Насмешка внука. Земля с лопаты.
Какая скука! Конец цитаты.
Истертая материя,
Истлевшие шелка.
Двуглавый герб Империи
На знамени полка.
И мальчик очарованный -
Семнадцать лет на вид -
У стенда, как прикованный,
Недвижимо стоит.
В его воображении,
Восстав из вечной мглы,
Проносятся сражения,
Усадьбы и балы.
И грезит он о времени,
Рассыпавшемся в прах,
О знамени и стремени,
О храбрых юнкерах,
О православном воинстве,
О ставках и штабах,
О чести и достоинстве,
О родовых гербах...
Иной мы жребий вынули,
Родившись невпопад:
Эпохи славы минули,
Кругом царил распад.
Прикрыв свой стыд ракетами,
Держава кумачей
Дремала под портетами
Унылых палачей.
И врали все нелепее,
И пили от тоски...
И ненависть к Совдепии
Стучала нам в виски.
От глупости Компартии
Освободив умы,
Героям Белой Гвардии
Слагали песни мы.
С какой наивной верою
В те странные года
Мы гнались за химерою:
"Ах, если бы тогда...!"
Любили офицерами
Себя воображать,
Кумирам и манерами,
И речью подражать,
Орел самодержавия
Пятнал бумажный лист
И славил православие
Всегдашний атеист...
О сладкий запах тления,
О пепел и зола!
Ошибка поколения,
Уставшего от зла.
Прямая стрелка кантика,
Лихой полупоклон...
Ах, белая романтика!
Ах, золото погон!
Бодрящее, пьянящее,
Горчащее вино...
Увы, не настоящее,
Фальшивое оно.
Печатью вырождения
Отмечена не зря,
Задолго до падения
Последнего царя,
Весь мир собою меряя,
Вытягивала фронт
Российская Империя -
Кровавый мастодонт.
Твердили обыватели
Набор трескучих фраз,
И шли завоеватели
На Польшу и Кавказ,
На Турцию, Японию
Ощерились клыки,
И корчились в агонии
Разбитые полки.
Имперское величие,
Терзающее слух -
Холуйство и двуличие,
Казенный спертый дух.
И никло над державою
Орлиное крыло,
Ее колеса ржавые
Скрипели тяжело.
И полыхнуло пламенем
По низу и верхам,
Когда под красным знаменем
Восстал Великий Хам.
Но были не напрасные
Слова изречены,
Что белые и красные -
Сыны одной страны.
Она под декларации
Про некий новый путь
Сменила декорации,
Но сохранила суть.
Не знали ослепленные
"Чужие" и "свои",
Что жертвы миллионные -
Лишь смена чешуи.
И, равно озверелые,
Терзали, рвали, жгли
И красные, и белые -
Сыны одной земли,
Нелепо и бесчисленно
Полегшие в бою
Бездарно и бессмысленно
За родину свою.
Ах, белая романтика,
Красивая мечта!
Ярка обертка фантика,
Внутри же - пустота.
Теперь мы стали взрослыми,
Мы мыслим широко,
И хитрыми вопросами
Смутить нас нелегко.
И мы глядим скептически,
Как в n+1'ый раз
Держава патетически
Меняет свой окрас.
И быть хотим над схваткою,
Пустив мечты на слом
В эпоху столь некраткую
Борьбы меж злом и злом.
И мы клянем Империю,
И правильно клянем,
Потерю за потерею
Считая день за днем.
Открыто политической
Мы брезгуем борьбой...
И все же - в миг критический
Готовы выйти в бой.
Учтя все то, что пройдено,
Что следует учесть,
Сразимся не за родину -
За собственную честь.
Не рыцари, не стоики,
Не стройные ряды...
А там уж пусть историки
Строчат свои труды.
Пир Вавилонской Блудницы.
Груды дешевых даров.
Лоснятся сытые лица
Умных и хитрых воров.
В гаванях спущены трапы.
Тащат поклажу волы.
Знатно гуляют сатрапы,
Капает жир на столы.
Ловко обделано дельце -
Глупому не по зубам:
Крупные рабовладельцы
Брагу подносят рабам.
И до беспамятства рады
Данному дару судьбы,
Возле кирпичной ограды
Весело пляшут рабы.
Громче гремите, тимпаны!
Мчись, карнавал, под уклон!
Даже заморские страны
Славят тебя, Вавилон!
Храмы твои и гробницы,
Хватку твоих челюстей...
У Вавилонской Блудницы
Нынче немало гостей.
Сколько имен погубила,
Отпрысков лучших семейств!
Сколько племен пригубило
Чашу ее блудодейств!
Кровь превратится в чернила.
Сталь превратится в гнилье.
Скольких она соблазнила!
Сколько имели ее!
Пир Вавилонской Блудницы.
Звон золоченых оков.
Пусть охраняют границы
Сотни имперских полков,
Пусть полыхают рубины
В красной короне твоей,
Пусть изливаются вина
И истекает елей,
Пусть славословием слиты
Вместе альты и басы,
Пусть воспевают пииты
Щедрость продажной красы,
Пусть ты нарядно одета
Пурпуром праздничных дней -
Но уже слышится где-то
Ржание бледных коней.
Ложью фальшивых провидцев
Скрыт нарастающий стон
Из разоренных провинций,
От покоренных племен.
Как ни выщипывай брови,
Сколько даров не грузи,
Сталь заржавела от крови,
Поршни увязли в грязи.
В пышных садах беззаконий,
В блеске мишурных наград
Сквозь аромат благовоний
Слышится тления смрад.
Пир Вавилонской Блудницы.
Тосты и речи под стать.
Но до последней страницы
Книгу недолго листать.
Близится суд над тобою,
Время за все отвечать.
Нет, не архангел с трубою
Вскроет седьмую печать,
Жертвы не встанут из праха,
В небе не вспыхнут бои -
Нет, инструментами краха
Станут холопы твои.
Лившие столько елея,
Несшие столько даров
Завтра сорвут, не жалея,
Твой златотканный покров.
И растерзают на части,
И истребят на корню,
Сердце неправедной власти
Предано будет огню.
Ну а пока - в багрянице
Ты привечаешь гостей...
Пир Вавилонской Блудницы.
Торжище грязных страстей.
Пышная пошлость мистерий.
Язвы одеты в шелка.
Вечная роскошь империй,
Склеивших кровью века.
Тянутся тяжко столетья,
Только не вечен полон.
Пали два Рима. Ты - третья.
Горе тебе, Вавилон!
1997 yun.complife.info/
Не хочу в Париж. Совсем не хочу.
Впрочем, если пригласят - полечу.
Почему бы не использовать шанс
Посмотреть на capitale de la France.
По-французски, правда, я не парле,
И Парижа вовсе нет на Земле -
Есть Пари, и я слетал бы туда,
Да меня не пригласят никогда.
Точно так же нет и штата Техас -
Есть штат Тэксас, да и тот не для нас.
Вот в Нью-Йорк бы я хотел полететь,
Но для этого же мало хотеть.
Я ж в посольстве доказать не смогу,
Что я жить к ним насовсем не сбегу.
Я же им не шахматист, не балет,
У меня и денег нет на билет.
Я бы, может быть, смотался в Бангкок,
Но там водится в воде стрептококк.
Местный люд, конечно, пьет все подряд,
Но для белого оно - сущий яд.
Может, в Турцию слетать хорошо б,
Но туда ведь если тур - значит шоп.
Там среди одних сплошных "челноков"
Не найдешь таких, как я, чудаков.
Я бы съездить мог, наверное, в Крым -
Тоже, чай, не Колыма, не Нарым.
Но у нас стоит ноябрь на дворе,
Делать нечего в Крыму в ноябре.
Да и даже если лето возьму -
Что я, собственно, не видел в Крыму?
Вот что я вам заявлю, господа:
Не поеду я вообще никуда.
Мне не надо ни Италий, ни Бирм,
Пусть, бессилие рекламы кляня,
Воротилы туристических фирм
Ни копейки не получат с меня.
Приезжают же туристы в Москву?
Ну, а я уже и так здесь живу.
О, счастлив тот, в ком совесть нечиста!
И как несчастен ревностный радетель,
Что сохранить стремится добродетель
И не щадит порою живота,
Боясь, что вдруг на белизне холста
Узрит любое пятнышко свидетель,
Иль кто-то пустит сплетни - те ли, эти ль,
И рухнет репутация с моста.
Нет, счастлив тот, чья формула проста:
Жить, наслаждаясь. Не платить оброка
Молве и чести - экая морока!
Срывать плоды со всякого куста.
Уж если переступлена черта,
Так он дойдет до самого истока,
Шагая к цели быстро и жестоко
При помощи металла и хлыста.
О праведник, боящийся порока,
Как жизнь твоя уныла и пуста,
Ты огибаешь злачные места,
И оттого длинна твоя дорога.
Вся жизнь твоя - несение креста,
Но тернием венчают лоб пророка,
И ты не властелин, ты - пленник рока.
Но счастлив тот, в ком совесть нечиста!
Пока людьми владеет суета,
Пока твердят, что мир без страсти - пресный,
Пока не хочет связываться честный,
Покуда умный не раскроет рта,
Пока смиренник верует в Христа,
Пока толпа хвалу считает лестной,
Пока борьбу находят бесполезной -
Сколь счастлив тот, в ком совесть нечиста!
Не то всего досадней, что народы
Непроходимо, пакостно глупы,
Не то всего обидней, что уроды
Сидят на тронах волею толпы,
Не то, что результатом этих фактов
Является мятеж или война,
Не то, что мирных граждан от терактов
Не защищает ни одна страна,
Не то, что нарушаются законы,
Что СПИД не могут победить врачи,
Что в мире голодают миллионы
И лечатся от жира богачи,
Не то, что не доплыл корабль до порта,
Что люди пьют не соки, а коньяк,
Что гений стал добычею аборта
И что не стал ей вовремя маньяк,
Не то, что в мире торжествуют страсти,
Что проходимцев вечно ждет успех -
В конце концов, подобные напасти
Лишь вероятны и разят не всех;
Тем паче, приложение усилий
От многих бед избавит нас сполна...
О нет, о нет! Всего невыносимей
Не общество, не время, не страна,
А то, что даже избежав несчастий,
Прожив всю жизнь, а не короткий миг,
Не прочитаешь ты и сотой части
Достойных твоего вниманья книг.
Стих плох, мо я его поместил в подборку, ибо в нём ясно сказано о проблеме, и меня с детства волновавшей:
столько прекрасного, замечательного , интересного - я не могу о всём требующем моего внимания даже и узнать.
Решение однако просто. Жизнь - путь от себя к Богу, Всё прекрасное, замечателье, интересное - только помощь на этом пути, каждое - на опредделённом его отрезке. И становится ненужным, когда этот отрезок ты уже прошёл.
Клоун зазывает в шапито.
Уголовник едет в иномарке.
Человек в коричневом пальто
Умирает на скамейке в парке.
Он глядит в пустую даль аллей,
Не перешибивший обух плетью,
Так и не дожив до трех нулей
На календаре тысячелетья.
Впрочем, что нули? Условность, вздор,
Всякий год достоин быть границей.
Время - беспощадный Командор
Давит сердце каменной десницей.
Жил, как все. Не создал, не свершил,
Ни проклятий не снискал, ни нимбов,
Не глядел в историю с вершин
Ни Парнасов, ни крутых Олимпов.
Быт, работа... Та же круговерть,
Что у всех, без всякого различья.
Жизнь ничтожна перед словом "смерть",
Но и в смерти тоже нет величья.
Смерть вообще достаточно пошла...
Что сейчас он чувствует? Усталость.
Дети выросли, жена ушла,
Ни долгов, ни денег не осталось.
В лужах на ветру рябит вода,
Клен спешит листву на землю скинуть...
Ну и что, что сгинет без следа?
Сгинуть со следом - ведь тоже сгинуть.
Это только в сказках и в кино
Из могил к живым приходят гости,
А в реальности - не все ль равно,
Что за речи скажут на погосте?
Кружится в пространстве шар земной,
Мир бурлит, сражается и судит.
Что там будет дальше со страной?
Да какая разница, что будет?
Бой теперь ведет иная рать...
Он же, позабыв об этом вздоре,
Думает, что в парке умирать
Лучше, чем на койке в коридоре.
Подчинясь законам естества,
Ни о чем минувшем не жалея...
И кружится, падая, листва,
Засыпая золотом аллеи.
1997 yun.complife.info/
Ну о чем говорить, если все уже сказано?
Если каждый порок заклеймен,
Если множество мыслей по древу размазано
И низвергнута куча знамен.
Даже если б я вздумал цветочки с рассветами,
Повредившись в уме, воспевать -
Это столько жевалось другими поэтами...
Вкуса нет - можно долго жевать.
Оптимисты смешны и докучливы нытики,
Ниже критики пафос и страсть...
Ну так что же, опять рассуждать о политике
В дружном хоре ругающих власть?
Слишком мелко. К тому же - ни грамма полезности
(Что бы мелкость могло извинить),
Ибо мир равнодушен к попыткам словесности
Хоть чего-нибудь в нем изменить.
И к тому ж - сообщу для внесения ясности
Обитателям здешних земель,
Что словесность вообще и поэзия в частности
И не ставит подобную цель.
Ее цель - в ней самой, в играх смыслом и формами,
В удовольствии: "Как я сказал!"
Ну а страсти-мордасти, платформы с реформами -
Это просто сырье, матерьял...
Никакое она не служенье, не жречество,
Не стремление вширь или ввысь...
Вот опять на пороге стоит человечество.
Надоело, проклятое! Брысь!
Стих конечно средненький, но т к в нём высказана "точка зрения", заслуживает включения в подборку.
ТЗ конечно абсолютно неверная, но в настроении, отмеченном в заголовке, естественна
Один лишь взгляд на снег рождает неуют.
Как будто этот взгляд притягивает холод,
И кажется, что ты измучен, и немолод,
И хочешь отдохнуть, да только не дают.
Снег саваном своим укутал грязь двора -
Надолго и всерьез, без всяческих сомнений.
Читатель ждет уже развернутых сравнений
О холоде людей, и душ, et cetera -
Нет! Просто минус три. И дальше будет хуже.
А хоть бы даже плюс - как можно жить в плюс три?!
Одно лишь хорошо: что я пока внутри,
А снег и минус три - пока еще снаружи.
Здесь можно жить, коль есть горячая вода -
Не покидая дом от сентября до мая!
Но надо выходить в метель, не понимая,
Какой злосчастный рок загнал тебя сюда!
Здесь людям места нет! Здесь жить должны медведи:
Медведь - он умный зверь, всю зиму дома спит.
(К тому ж подобный стиль снижает аппетит,
И на зиму ему не нужно много снеди.)
Чарльз Дарвин доказал: мы в прошлом - обезьяны!
И тропики наш дом, что там ни говори.
А тут аж с октября и снег, и минус три -
Ну как переносить подобные изъяны?
Вообразить себе какой-то южный порт,
Сидеть у батарей, окно задернув шторой -
Что сделаешь еще, живя в стране, в которой
Один лишь взгляд в окно рождает дискомфорт?
Да, в общем, ничего. Пока не грянул гром,
Не крестится мужик, лентяй консервативный,
А снег себе летит, холодный и противный,
На город, на леса... И на аэродром.
Как птицы, что стремятся в теплые края,
Почуяв дух зимы и ледяной могилы,
Взмывают в вышину и "Боинги", и "Илы",
Они летят на юг. Но на борту - не я.
В этом городе, похожем на общественный сортир,
Словно опухоль из клеток, состоящем из квартир,
Воплотившем единенье суеты и духоты,
Средь бесчисленных и прочих проживаешь также ты.
Ты выходишь на работу ровно в 8:45,
Отсыпаешься в субботу, а потом не спишь опять,
И по улицам унылым, что открыты злым ветрам,
Полусонный, одурелый, ты плетешься по утрам.
Волоча портфель с делами, словно каторжник - ядро,
Вечно сдавленный телами в переполненном метро,
Вечно в поисках минуты, чтобы дух перевести,
От зарплаты до зарплаты, с девяти и до шести.
Вечно дышащий бензином, потом, пивом, табаком,
В толкотне по магазинам пробираешься бочком,
Чтобы вечером, желудку нанеся обычный вред,
Отключаться на диване под привычный телебред.
Ах, тебе бы жить на юге, в припортовом городке,
И бродить бы на досуге по округе налегке,
Размышлять не о зарплате - о безбрежности стихий...
Ты писал бы вечерами превосходные стихи.
Ах, тебе бы жить в поместье и носить приставку "фон",
Дорожить фамильной честью, не слыхать про телефон,
Наблюдать сквозь окна замка, как ползет седой туман,
И писать бы философский многоплановый роман.
Иль в ином тысячелетье - любо-дорого смотреть:
На далекой жить планете, два столетья не стареть.
Ты б под солнцами чужими, при оранжевой луне,
Тоже что-нибудь писал бы, гениальное вполне.
Но увы! Твоим талантам прогреметь не суждено,
Ты и сам о них не знаешь, а узнаешь - все равно
Удушают, убивают, выпивают их до дна
Эти люди, этот город, это время и страна...
За полуночным бдением
Пренебрегши ночлегами,
Я слежу с удивлением
За своими коллегами.
В виде тезиса вводного
Для вопроса непраздного -
У меня с ними сходного
Много меньше, чем разного.
Для меня - математика
Воплощает эстетику,
Но какая тематика
Их рождает поэтику?
То басами пропитыми
Голосят под иконами,
То все вирши пропитаны
Половыми гормонами.
В упоенной патетике
Славят образ животного -
Тут не то что эстетики,
Тут бы противорвотного...
Но всего непонятнее
Самоуничижение,
Бормотанья невнятные
О каком-то служении.
"Мы-де люди не местные,
Просто малость контужены,
Ваши отзывы лестные
Нами малозаслужены.
Сами, мол, не умели мы..."
Господа, да в уме ли вы?
"Над песчаными мелями
Бродят щуки Емелевы.
Кто поймает мгновение
И ухватит под жабрами,
Оседлав вдохновение,
Наслаждается лаврами.
Копим днем впечатления,
Выпускаем к утру пары,
Но ни грамма в нас гения -
Мы не больше чем рупоры.
Мы всего лишь дублируем,
Мы на роли служителей -
Глас народа транслируем
Или глас небожителей.
Мы не барды мятежные,
Мы не скальды скандальные -
Мы холопы прилежные,
Рудокопы кандальные.
Только воле хозяина
Мы покорно и следуем -
Голосим неприкаянно,
Что - и сами не ведаем.
Уродились мы темными,
Скудоумными, слабыми,
С достиженьями скромными -
Кабаками да бабами.
Наша грядка не полота,
Наша латка отпорота,
С приближением холода
Рвем рубаху от ворота.
В нашем смехе и ропоте
Все звучит предсказательно,
Понимать нас не пробуйте -
Это необязательно."
Слыша, как повторяются
Эти тезисы многие,
Я спрошу: притворяются
Или вправду убогие?
Впрочем, выскажу сразу им
Утвержденье нелестное,
Что поэзия с разумом
Суть две вещи совместные.
Тем, кто встретит взволнованно
Это свистом и топотом,
Намекну: обосновано
Все же собственным опытом.
Нет ни таинств, ни одури,
Овладевшей пророками -
Есть обычные лодыри
Со своими пороками.
Их пороки им нравятся,
Потому-то и слышится,
Что, мол, если исправятся -
Ничего не напишется.
Что, для пущей известности,
Повторяют внушительно...
Но искусство словесности
Ни при чем здесь решительно.
Я с Юрием решительно и полностью здесь несогласен. Чисто технически - всяко бывает. Во всяком случае - контраст между величием и благородством скажем поэзии Лермонтова и Пушкина, грандиозностью творчества Маяковского - и их личностями, о которых я например доброго слова сказать не могу - поражает.
Но - его мнение заслуживает быть выслушанным.
И, конечно, математика поражает красотой и величием. Но не всякая красота математична
Здесь любая победа
всегда обернется бедой,
Здесь при слове "закон"
искривляются губы усмешкой,
Здесь в колодцы плюют,
выливают младенцев с водой,
И монеты ложатся всегда
исключительно решкой.
Интересное место.
Предмет поэтических врак,
Диссертаций историков
и политических сплетен.
Не единожды бит,
но весьма популярен дурак:
Здесь не любят заметных,
а умный - излишне заметен.
Мазохистский угар,
перегар за четыре версты.
Умиленные жертвы,
прощенные их палачами.
Каждый третий считает себя
кандидатом в христы
И стремится соседям
пристроить кресты за плечами.
Я, должно быть, везуч -
наблюдаю все это вблизи,
Словно врач, изучающий
редкую форму проказы,
Безусловно рискуя,
особенно в этой грязи,
Но зато проникая
в глубинные тайны заразы.
Интересное место!
Кунсткамера мыслей и чувств,
В мутных банках со спиртом
глумливо кривятся уродцы.
Здесь гордятся всемирною славой
по части искусств,
Забывая о том,
что стяжали ее инородцы.
Правда, местный народ
доказал, что не так уж и плох:
Убивая играючи,
вкладывал душу в игрушки.
Посетитель музея
глядит на подкованных блох
И кидает монетку
в жерло нестреляющей пушки.
Непонятна умом?
Жалкий лепет. Все можно понять,
Все истоки наглядны:
размеры, история, климат.
Все известно:
и меры, которые нужно принять,
И причины, по коим
вот именно их и не примут.
Интересное место,
хороший объект для пари,
Ибо логику здесь
игнорируют словно нарочно.
Черный ящик - снаружи.
А если смотреть изнутри,
Интерес остается,
но вскоре становится тошно.
Фолианты коллег
не приходят на помощь врачу,
Что несет свою миссию
в данном районе пространства -
Пусть фиксирует факты.
Я только напомнить хочу,
Что в разделе "диагноз"
указывать надо гражданство.
И вечный бой? Пожалуй что и так.
Но не в эффектном древнем антураже,
Не конный вихорь сабельных атак,
Не топот панцирной пехоты даже,
А нудная окопная война...
Траншеи, кольца проволоки, мины,
Гром канонады сквозь обрывки сна,
Да вечный холод от размокшей глины.
Портянки преют, заедают вши,
Бурчат желудки и скудны пожитки,
Из всей наличной пищи для души -
Дешевые армейские агитки.
Долдонит поп солдатам про дела
И муки плотника из Назарета,
Да режет кость усталая пила
Под тентом полевого лазарета.
Кто вышел в повара и писаря,
Кто сухари хранит в солдатском ранце,
Но все это, в конечном счете, зря,
Чего не знают только новобранцы.
У них задор не вышел боевой,
Они не верят в то, что ждет в итоге;
Не все добрались до передовой
(Кого-то разбомбили по дороге)
Но те, что здесь - им кажется: вот-вот
Последний бой, и грянет марш победно -
Как будто бы до них за взводом взвод
Не исчезал навеки и бесследно.
И многие из них сойдут туда ж,
Врага не увидав вообще ни разу -
Когда снаряд разворотит блиндаж,
Или глотнув отравленного газу.
И дальше будет то же, что всегда,
И будут армии стоять на месте,
И в тыл телеграфистов провода
Не понесут торжественные вести.
И мы умрем не в яростном броске
Под гром оружия и вой сирены,
Не на скаку со знаменем в руке,
А где-нибудь в бараке от гангрены.
Когда твоя нация сгинет в кровавом чаду,
Когда твои дети умрут от холеры и тифа,
Когда, отзвучав напоследок в предсмертном бреду,
Затихнут нехитрые лозунги пошлого мифа,
И будут музеи разгромлены пьяной толпой,
И книги пойдут на растопку в последнюю зиму,
Однако не смогут согреть, ибо будет скупой
Отдача тепла от идей, достающихся дыму,
Когда мародеры, герои, борцы, палачи,
Романтики, скептики, шлюхи, церковники, воры,
Студенты, торговцы, артисты, поэты, врачи,
Рабочие, клерки, защитники и прокуроры,
Когда привередливый, скучный, веселый и злой,
Безжалостный, глупый, коварный, холодный и страстный -
И с ними их ценности - станут гнильем и золой,
И тем завершится борьба, оказавшись напрасной -
Останется город, хитиновый экзоскелет,
Изрезанный шрамами улиц, осыпанный рванью
Последних газет и плакатов, единственный след,
Оставленный мясом, и кровью, и мышечной тканью -
Всем тем, чем для города некогда были они,
Его обитатели, дети твои и собратья,
Которые строили планы на дальние дни,
О самых ближайших совсем не имея понятья.
Огонь уничтожит иные деянья людей,
Уйдут даже кошки и крысы, почувствовав голод,
И фильмы, и мысли ученых, и речи вождей,
И все остальное - погибнет. Останется город.
Он будет лежать, погружаясь в земную кору,
Ржавея железом, крошась-осыпаясь бетоном,
Слепой и безмолвный. И лишь иногда на ветру
Оконная рама откликнется старческим стоном.
И будет расти на балконах и крышах трава,
И мягкий лишайник заменит ковры в кабинетах -
Все это, вообще-то, случалось не раз и не два
В различных эпохах и странах, на разных планетах.
И, может, такой результат и является тем
Единственным смыслом, который так долго искали
Жрецы философских идей, социальных систем
И прочих иллюзий, что прежде так ярко сверкали.
И люди нужны лишь затем, чтобы кануть во тьму,
Оставив планете свой город, свой каменный остов...
Так участь полипов совсем безразлична тому,
Кто смотрит в закатных лучах на коралловый остров.
Тут прокомментирую. Стих - обычный и нормальный вопль когда до человека доходит, что "Жизнь имеет концом смерть". Ответов на этот вызов я знаю 2 .
1. А мне то что? Пока я жив - смерти нет. Она придёт - меня не будет.
2. Найти в этой жизни то, что не умрёт. Это нельзя выдумать, это нужно ощутить. "Что ты будешь делать за день до Конца Света? - Посажу дерево".
А стих - выражение ужаса когда до человека доходит, что обычные паллиативы - семья, нация, человечество - обман. Они тоже исчезнут.
Ответ Нестеренко:
"Какой вопль, какой ужас, о чем вы?! Вы еще в "Подарке" их найдите. Эти стихи написаны с точки зрения бессмертной сущности, презрительно поясняющей смертным людишкам, чего стоит вся их мышиная возня. И я действительно считаю, что развалины гораздо эстетичней живого города". niktoinikak.livejournal.com/1182183.html?thread=688871#t688871
На улице дождь и слякоть.
По стеклам течет вода.
Земля - как сырая мякоть
Гнилого насквозь плода.
Должно быть, она прокисла
(Так кажется из окна).
А сверху над ней нависла
Свинцовая пелена.
Идут пузырями лужи...
И если спросить меня,
Что может быть в мире хуже,
Чем утро такого дня,
То я затруднюсь с ответом...
Ненастная эта рань
Меж тем и меж этим светом
Как будто смывает грань.
От капель, в стекло летящих,
От луж на сырой земле,
От редких зонтов блестящих,
Бредущих в промозглой мгле
Могильною веет скукой,
Безвыходною тоской,
Бессмысленной адской мукой,
Беспомощностью людской.
Течение мыслей вяло,
Любые дела грустны...
Залезть бы под одеяло,
И спать до самой весны.
