Ах как им охота, чтобы все красиво!
Чтобы утонченно, а не абы как!
Чтоб в изящных строчках ровного курсива
Угадать, волнуясь, потаенный знак.
Чтобы стиль и строгость, чтоб при каждой встрече -
Легкое движенье гордой головы,
Только о высоком длительные речи,
Тонкие манеры, вежливое "вы".
Чтобы в черном фраке и вечернем платье,
Или же в костюмах для езды верхом,
Лаковой перчатки мягкое пожатье,
Творческие муки ночью над стихом.
Два билета в ложу, тенор-итальянец,
Долгая прогулка вечером в саду,
Дивный голос струнных, самый первый танец,
Аромат жасмина, взгляды на звезду.
Повар-парижанин, столик в ресторане,
Матовая бледность обнаженных плеч,
В дорогих бокалах - золото Шампани,
А в глазах - сиянье отраженных свеч...
Кончится все тем же: мерзкой потной случкой.
Корчами, слюнями, скомканным бельем.
Гордая графиня обернется сучкой,
Благородный рыцарь - грязным кобелём.
Впрочем, ни к чему здесь поминать животных -
У людей все это гаже в десять раз.
Как вообще такое без позывов рвотных
Наблюдать возможно, спрашиваю вас?
И притом - все эти "принцы" и "принцессы"
С самого начала знали, в чем их цель,
Что стихи, театры, фраки, политесы
Приведут вот в эту липкую постель.
Для чего ж стыдливо опускали веки?
Для чего ж фиглярство длили столько дней?
Перепих по пьяни после дискотеки,
Что ни говорите, все-таки честней.
Каждый город мечты - для кого-то постылое место,
Всякий рай для туристов кому-то - обыденный ад.
Эта истина служит лекарством от чувства протеста,
Что всегда возникает в преддверье дороги назад.
Но пока еще рано готовиться к этой дороге,
Небеса лучезарны, искрится на солнце река,
И гранитные стены дворцов величавы и строги,
А кудрявая зелень садов весела и легка.
Что такое есть город, воспринятый взглядом пришельца?
Совокупность фронтонов, фонтанов, колонн и ротонд,
Средоточие статуй, рожденных рукою умельца,
Красота панорам, подменивших собой горизонт -
Ничего, кроме этого. Прочее - только докука,
Что мешается в кадре в своей повседневной возне.
Впрочем, стены квартир служат прочною клеткой для звука,
И стекло непрозрачно для праздного взгляда извне.
Живописный фасад не подаст ни единого знака
Объективам туристов с прогулочного корабля,
За каким из окон в этот миг умирают от рака,
За какой занавескою горла коснулась петля.
Так и дОлжно. Иное не вписано в стоимость тура.
Фото ляжет в альбом, не испортив пропорций дворца.
Косной мокнущей плоти бесспорно важнее скульптура,
Холст важнее модели, творенье важнее творца.
Боль становится небылью, небыль становится пылью,
Не грусти, наблюдай, как навстречу посланцу Москвы
Большеохтинский мост расправляет тяжелые крылья,
Словно "Юнкерс" Люфтваффе, скользящий над гладью Невы.
Из древней возвратившийся земли,
Рассказывал мне странник, что в пустыне,
От всех селений и дорог вдали,
Стоят обломки каменной твердыни -
Гигантских две ноги. Внизу, в пыли,
Слова на пьедестале - правда, ныне
Вы б лишь начало разобрать смогли:
"Я Унхасептар, царь царей. Внемли
Величию трудов моих, и горе
Тому..." Все остальное погребли
Пески пустыни, что кругом легли,
Как ровное, безжизненное море.
Разрушенная церковь на холме,
Со всех сторон обросшая - деревья,
Кусты, густая сочная трава -
Так, что уже один лишь путь сюда
Напоен детским духом приключенья;
Взамен лукавых луковиц над ней
Теперь одно лишь солнечное небо -
Не сумрачные злые небеса,
Где притаился грозный бог-каратель,
А чистая, прозрачная лазурь,
И солнце беспрепятственно глядит
Вглубь восьмигранного колодца башни
И гладит каждый выщербленный камень,
И пятна уцелевшей штукатурки
(Где дождь давно замыл остатки фресок,
Изображавших вечные мученья),
И мягкий мох, где влажный, где сухой,
И плит напольных вечную прохладу -
Даруя жизнь букашкам, муравьям,
Цветам, что между плитами белеют,
И мху, и кустикам, что проросли
По гребню стен и в дырах бывших окон;
Ничто не преграждает путь в алтарь -
В его сырой тени растут грибы,
А на амвоне зреет земляника,
И там, где прежде колокол ронял
Размеренные медные удары,
Щебечут квартиранты птичьих гнезд.
Разрушенная, брошенная церковь,
Не чужеродный элемент пейзажа,
Но часть его, что с каждым днем и годом
В него врастает все неразделимей,
Как корни трав и молодых деревьев
Врастают в щели между кирпичами...
Она прекрасна - мертвою. Забытой.
Не дай ее отсутствующий бог,
Ее отстроят и откроют снова!
Как крышкой гроб, как бабочку сачком,
Ее опять накроет тяжкий купол,
От неба и от солнца отсекая,
И воцарится вечный полумрак
Под сводами, наполнившись густым,
Тяжелым духом ладана, и будут
Мерцать в его удушливом тумане
Больные бледные глаза свечей;
И будет там гундосить толстый поп,
И, как увечная воронья стая,
Сползаться будут черные старухи,
Чтоб каждый день униженно молить
О милости раскрашенные доски;
И девочки, которым бы гулять,
Украсив вольно волосы цветами -
Покорные, в уродливых платках,
Стоять там будут с кисло-постной миной -
Уменьшенные копии старух;
И снова будет колокол гудеть,
Как рельса у колымского барака,
Сзывая заключенных на поверку
(А на боку старославянской вязью:
"Отлит на деньги господина N" -
Известного в окрестностях бандита),
И будут там младенцы голосить,
Подвергнутые пытке утопленьем
(Чудесное начало новой жизни!),
И будет надо всем распятый труп
Висеть, как воплощение любви,
И милости, и веры, и надежды.
Огненно-красный клен, как застывший взрыв.
Желтый пожар акаций. Крыла раскрыв,
Лебедь сияет над синевою, где
Белое пламя солнца горит в воде.
Золото, олово, медь, аметист, рубин -
Все, что сокрыто во мраке земных глубин,
Вырвано осенью вверх и летит, горя,
Прямо в лицо наступившего ноября.
Нет, не агония, нет, не последний плач
Мокрых берез, что терзает ветер-палач!
Нет, не туманная траурная фата -
Ярость, холодная ясность и чистота.
Это все там, за полмира отсюда, пусть -
Серая хмарь, безнадежность, покорность, грусть...
Здесь - только дерзкий вызов, что шлют холмы
Яркостью красок белому злу зимы!
В вызове этом я чувствую дух страны,
Не оттого ль так свободны ее сыны,
Что даже здешняя осень их учит так -
"Стой до конца! Уходи, не спуская флаг!"
В ярких мундирах деревья ведут свой бой.
Норма - тепло! А зима - лишь досадный сбой!
Look and remember - never give way to dark!
Sunny November glitters in Central Park.
Над Бруклином туман. С Атлантики всю ночь
Доносятся гудки, протяжны и тоскливы,
Как жалобы морских чудовищ, коих прочь
В открытый океан уносит из залива
Та сила, что они не могут превозмочь.
Я представляю их, тяжелые суда:
Последние огни угасли за кормою,
Сжимает их бока холодная вода,
А дальше - только тьма, туман, и скрыто тьмою
Бескрайнее ничто. И их влечет туда.
И вот они кричат от страха и тоски,
Могучие винты остановить не в силах,
Взывая к берегам, что все еще близки,
Но внемлют отголоскам их басов унылых
Лишь высохший тростник да мертвые пески.
Мой дом - деревянный корабль, устремленный на юг,
Однако от округа Брум далеки океаны,
Лишь волны холмов живописно застыли вокруг,
Да вьется меж них торопливая гладь Сасквеханны.
Плюс множество речек поменьше - скорее, ручьев,
Рождающих вместе с холмами и скалами в сумме
Эффект, что хайвей из Нью-Йорка до этих краев
Нежданно подобен шоссе из Тбилиси в Батуми.
Горбатые улочки. Острые крыши домов,
Что вроде похожи, но двух близнецов не найдете.
Не надо читать об Америке гору томов -
Достаточно просто немного пожить в Эндикотте.
Кругом автодилеры, округ забит ими весь,
Ремонт и запчасти - плюс церкви всех мыслимых стилей;
И можно подумать, что главные бизнесы здесь -
Спасение душ и подержанных автомобилей.
В окрестностях фермы. Амбары, поля, трактора.
По просекам тянутся линии под напряженьем.
Один городок переходит в другой - номера
Сквозные, Мэйн Стрит - словно длинный роман с продолженьем,
В сюжетную ткань какового порой вплетены
Масонские храмы, старинные пушки, знамена...
Есть памятник жертвам забытой Испанской войны
И тем, что погибли позднее - уже поименно.
Здесь нет ни бродвейских кулис, ни лас-вегасских драм,
Но разве не лучше для чуждого толпам акына
Бесплатное шоу, где осень меняет холмам
Мундирную зелень на пестрый наряд арлекина,
А после - на бурую шубу медвежью (фрактал
Рождая, поскольку в лесах обитают медведи),
И солнце струит в Сасквеханну закатный металл,
Что огненней золота и благороднее меди.
Я выйду на улицу, в лето в конце ноября,
С крыльца распугав неумышленно белок-соседок,
И сделаю вывод о том, что, вообще говоря,
Покой существует. Хотя, к сожалению, редок.
*
Ночь. Без чего-то три.
В окнах недвижный вид.
Желтые фонари.
Черный асфальт блестит.
Даже и светофор,
Тот, что всегда готов
Перебирать узор
Четок из трех цветов,
В этот безлюдный час
Замер, как неживой,
Вечнозеленый глаз
Пяля над мостовой.
Мрак поглотил холмы,
Только видны одни
Посередине тьмы
Радиомачт огни.
Путаницей теней
Дерево за окном,
Ветви его черней
Улиц, объятых сном,
Голы, искривлены,
И между них горит
Мертвый фонарь луны
К югу от Prospect Street.
Поезд кричит в ночи,
Тяжко несясь во тьму,
И на гвозде ключи
В такт дребезжат ему.
Как не кричать с тоски
В бездну пустых небес!
Призрачна гладь реки,
Мрачен и страшен лес.
Но никакая жуть
Не остановит рейс,
Некуда отвернуть
С одноколейных рельс.
Так что лети вперед
В темень, в леса, к реке,
Эхо твое умрет
В маленьком городке,
Где разве что луна
Молча посмотрит вслед,
Да в черноте окна
Замерший силуэт.
ноябрь 2011
Ну что тут сказать ... Подозреваю, что это был туризм("Не надо путать туризм с эмиграцией") Хотя да, жизнь в Америке и Канаде видимо комфортней чем в России.
Мыслитель, поэт, философ -
Кому ты тут на хер нужен?
Копайся среди отбросов,
Объедки ища на ужин.
Что знаний твоих крупицы?
К чему выкрутасы слога?
Банальный разносчик пиццы
Важнее тебя намного,
Уж не говоря о прочих -
Богатых, крутых, гламурных,
Чью славу всегда упрочат
Подробности дел амурных.
Планетою правит масса,
Толпа разноликих клонов,
У массы в почете мясо
Борделей и стадионов.
У массы в почете брюхо,
А коль не оно, то глотка;
Одним - идеалом шлюха,
Другим - идеалом плетка.
Свобода - торчать и вдунуть,
Духовность - топор и розга,
А общее - чтоб не думать.
Чтоб в стаде - и мимо мозга.
Не чувственный вздор поэта -
Подскажет холодный разум
Шесть тысяч причин, чтоб это
Накрылось тем самым тазом.
Но, доводам сим не внемля
(Иль правильней - не внимая?),
Все ждут, что погубит Землю
Пророчество древних майя.
Что их доведет до гроба -
Ну как тут не умилиться? -
Не тупость их, лень и злоба,
А каменная таблица!
Да тут бы уже хоть майя,
Хоть маори были в жилу -
Извилина их прямая
Иного не заслужила.
Вся эта большая свалка,
Что ум и талант хоронит,
Пусть гибнет к чертям - не жалко!
Да только дерьмо не тонет.
1 декабря 2012
Понимаю, но нисколько не разделяю. Но стих неплох(хотя имхо и не из лучших), войти в подборку достоин.
Нам все говорили: "Уезжайте!" Но мы не могли позволить
себе уехать, потому что нами будут тыкать - мол, они убегают.
Это наша страна, мы ей нужны.
Ольга Романова
От вражьих полчищ был черен берег,
Ревело море, дробясь о скалы,
Но гордо крикнул отважный Эрик:
"Нас ждет победа - или Вальхалла!
Вперед, за наши родные фьорды!" -
И устремился врагу навстречу.
Дружины горстка и злые орды
Сошлись в неравной, в последней сече.
Откуда силы взялись, откуда?
Не зная страха, не чуя боли...
Но стало ясно: не выйдет чуда,
Орда рабов не потерпит воли.
Щиты разбиты, в крови кольчуги,
Ужель не видишь, что все пропало?!
Но Эрик крикнул: "Мужайтесь, други!
Мы не отступим! Нас ждет Вальхалла!"
Над с каждым мигом редевшим строем
Вздымался голос, как знамя рея:
"Нас ждет Вальхалла! На пир к героям!
Нас примет Один! Нас встретит Фрея!"
Друзья молили его: "Уходим!
Драккар последний вот-вот отчалит!"
Но Эрик крикнул: "Что скажет Один?!
Нас ждет..." - и рухнул, весь кровью залит.
А потом проступило в посмертном мраке
Что добыли они, дерясь.
Только где же чертоги? Кругом бараки
И бескрайней помойки грязь.
Где валькирии? Где щитов позолота?
Только мусор вокруг смердел,
Да на троне, торчащем среди болота,
Тухлоглазый карлик сидел.
И сказала плешивая эта уродина:
"Да, все правильно, вам сюда.
Вы ужасно нужны на пиру у Одина,
Поскольку вы - наша еда."
Радоваться Птолемею.
И в наши годы
Поводы к радости есть, что ни говорите.
Как там в Египте? Какие стоят погоды?
Впрочем, конечно, жара, как и здесь на Крите.
Море искрится на солнце. Звенят цикады.
Дева с кувшином бредет по тропинке в гору.
Только лишь с севера, со стороны Эллады,
Тьма надвигается. Будет гроза, и скоро.
Что ж, Птолемей, на земле неизбежны грозы,
Впрочем, зажженное молнией дождь погасит...
Бури любезны поэтам, но мудрой прозы
Бурная страсть, как и пафос, отнюдь не красит.
Тихая радость, гроздь спелого винограда,
Моря дыхание, чистая ткань хитона,
Солнце в окошке с утра, а в саду - прохлада,
Что еще надо? И что рядом с этим троны?
Знаешь, скончался Эвмен. Верный друг со мною
Был до конца. Но для радости я причину
Вижу и здесь: он во сне отошел, в покое.
Все же, признаюсь, оплакал его кончину.
Ты меня знаешь: я в детстве и то не плакал,
А вот под старость чувствительным стал изрядно...
Помнишь, конечно, что мне предсказал оракул?
Кратко и славно - иль долго и заурядно.
Выбор возможен всегда. Он и долг, и право,
Хоть говорят, что и боги покорны року...
Нет ничего бесполезней посмертной славы!
Да и в прижизненной, в общем, немного проку.
Жаждущий славы смешон и умом обижен:
Если ты выше толпы, что тебе их клики?
Если ж такой же, как все, или даже ниже,
Что тебе проку во лжи, будто ты - великий?
Мы заклеймили презрением, как сумели,
Храм ради славы спалившего Герострата,
Но полководец и царь, ради той же цели
Жгущий народ свой, не хуже ли многократно?
Пусть говорят об отце: мол, герой, эпоха,
Сын же с великим наследством его не сладил -
Сорок лет мира в стране - все ж не так и плохо!
А уж тем более если у нас, в Элладе.
Трудно воспеть достиженья такого типа -
Как счет вести неубитым? Небывшим мукам?
То обо мне лишь и вспомнят, что - сын Филиппа,
Свергнутый с трона Никандром, своим же внуком.
Правда имен: я - Защитник, он - Победитель,
Дай ему Арес все, что не дала Афина...
Даже не знаю уже, отсижусь на Крите ль,
Или... а впрочем, едва ли его покину.
Стар я уже, чтобы снова бежать. К тому же
Он и в Египет пожалуй что доберется...
То-то же будет речей о великом муже,
Мудром царе и бестрепетном полководце!
В возрасте нашем, уже у черты финальной,
Бегай-не бегай, а смерть постучится в двери...
И, коль оракул не врал, я умру банально.
Я ему верил тогда и сейчас поверю.
Сад у меня тут хорош. Не пропасть же саду.
Жаль, не могу угостить тебя апельсином.
Правильный выбор - какую еще награду
Мог я просить, чтоб не сетовать о просимом?
Дева проносит кувшин. Помашу рукою.
Мне улыбнется она и тотчас забудет.
Может быть, Арес оставит ее в покое,
Туча пройдет стороной, и войны не будет?
Так иль иначе, я делал, что мог, полвека,
И наслаждаться покоем имею право.
Птицы поют. Стадо коз переходит реку.
Слышно свирель пастуха. Золотятся травы.
Теплого хлеба ломоть с острым козьим сыром,
Девы улыбка - вот то, что я здесь имею.
Разве все это не лучше, чем править миром?
Слава оракулу!
Здравствовать Птолемею.
2012
Историческая справка (реальная история).
Все царствование Александра III Македонского представляло собой
непрерывную войну. В итоге колоссальные жертвы оказались напрасны, ибо
после смерти Александра в Азии от неизвестной болезни в возрасте 33 лет
его полководцы (диодохи) передрались между собой, и в результате новой
череды кровопролитных войн империя распалась.
Птолемей Сотер - соратник и полководец Александра. Не имеет
отношения к астроному Птолемею. В реальной истории жил в Египте не как
изгнанник, а как правитель, поставленный Александром после завоевания
страны. Участвовал в войнах диодохов, однако действительно дожил до
глубокой старости. Основатель династии, последней представительницей
которой стала Клеопатра.
Эвмен Кардийский - личный секретарь Александра, полководец.
Участвовал в войнах диодохов, пленен в результате предательства, задушен
в тюрьме в возрасте 46 лет.
Никандр - вымышленный персонаж.
Современники отмечали чрезвычайное честолюбие Александра. Однако
после знаменитой сцены с Диогеном ("Что я, повелитель мира, могу сделать
для тебя? - Отойди и не загораживай мне солнце") он все же произнес:
"Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном".
Треклятый дождь! О, как я ненавижу
Сочащиеся слизью небеса,
Земли раскисшую, гнилую жижу,
Отечных туч больные телеса,
И холод, и слезящиеся крыши,
И то, что даже днем почти темно;
Мир - словно вылинявший клок афиши
Давно с проката снятого кино,
Застрявший на решетке водослива...
И если эта стылая вода
Еще не в должной степени тосклива,
Что вообще назвать тоской тогда?
Бессилие, тоска и безнадега,
Твердишь вотще: "Когда же черт возьмет..."
Но в небесах ни черта нет, ни бога -
Лишь тучи, из которых льет и льет.
...А в это время где-нибудь в Гайане,
В Уганде иль еще незнамо где
Измученные засухой крестьяне
Напрасно молят небо о дожде.
Попытка посмотреть на вещи шире
Лишь углубляет пропасть, господа:
Все в этом прОклятом проклЯтом мире
Не так, не там, не тем и не тогда...
Пускай художник, паразит,
Другой пейзаж изобразит.
И.Бродский
Какое, на хрен, "с Новым Годом"?!
Вы поглядите за окно!
Тут не одна страна с народом -
Все человечество больно.
Все расползается, как падаль,
Давно лежащая в тепле...
Хотя, казалось - много надо ль,
Чтоб жить достойно на Земле?
Да только изо всех талантов
Чтит лишь один людская рать:
Среди поганых вариантов
Наипоганейший избрать!
Злодей ликует. Впрочем, рьяный
Дурак опасней, чем злодей...
Когда бы был я обезьяной,
Мне было б стыдно за людей.
Что в перспективе? Что в итоге?
Что нынче праздновать к лицу?
Суму? Тюрьму? Войну? Налоги?
Уступки трусов подлецу?
Да плюс треклятая погода
То все завалит, то зальет...
Идите с вашим Новым Годом
Туда, где солнце не встает!
О вы, что проделали путь в предвкушенье ответов!
Легенды вам лгали, однако же я не солгу:
Ни тайны грядушего, ни сокровенных секретов
Земли и небес я раскрыть вам, увы, не могу.
Открою я каждому, будь он хоть свят, хоть корыстен
Лишь то, что он знал бы и сам, покопавшись внутри -
Ряд правил - простых, но людьми отвергаемых истин;
Вас трое стоит предо мною, и правила три:
Герой, поднимающий меч за высокие цели,
За славу отчизны и честь своего короля,
Ты всем пренебрег ради первенства в воинском деле,
И знамя твое не видала склоненным земля.
Ты всю свою жизнь посвятил исполнению долга,
Идя через кровь и огонь с обнаженным клинком,
Однако ты мог бы задуматься хоть ненадолго:
А кто и с чего это сделал тебя должником?
Не странно ли гибнуть за тряпки с цветами державы?
Величие оной чем жизнь улучшает твою?
А ежели парню в короне так хочется славы,
То ты-то при чем тут? Пусть сам добывает в бою.
Вот правило первое: ты никому не должен.
Поэт, сочиняющий саги, сирвенты и стансы,
Ни разу перу своему не позволивший лжи,
В трущобах и замках твои напевают романсы,
Твой слог безупречен, а мысли точны и свежи.
Но даме, что томно грустит над печальной балладой,
И девке, что ржет над куплетами, кои смешны,
Нужны только строфы - тебя самого им не надо,
А тысячам прочих и строфы твои не нужны.
Случайно ль гуляют твои безымянными строки?
Была ли когда у поэта судьба хороша?
И, хоть бы ты даже у них умирал на пороге,
В награду за песни не бросят тебе и гроша.
Вот правило второе: ты никому не нужен.
Мудрец, постигающий суть философских учений,
При свете лампады над книгою каждую ночь
Проводишь ты в келье, не зная иных развлечений,
И в диспуте мало кто мог бы тебя превозмочь.
Ты выучил строй и вокабулы мертвых наречий,
Все то, что писали мыслители тысячи лет,
Знакомо тебе, и на каждый вопрос человечий
Уже у тебя наготове цитата в ответ.
И что же? Твой ум - лишь собранье чужих заблуждений.
Мудрее тебя, завалившего книгами стол,
Невежда иной, сохранивший свободу суждений;
Все истины ложны, покуда к ним сам не пришел.
Вот правило третье: выводы делай сам.
Я знаю, что вы недовольны моими словами -
Пускаясь в поход, вы хотели услышать не то...
Признать иль отвергнуть три правила - выбор за вами,
Но большего вам в этом мире не скажет никто.
Ты никому не должен.
Ты никому не нужен.
Выводы делай сам.
О вы, что проделали путь в предвкушенье ответов!
Легенды вам лгали, однако же я не солгу:
Ни тайны грядушего, ни сокровенных секретов
Земли и небес я раскрыть вам, увы, не могу.
Открою я каждому, будь он хоть свят, хоть корыстен
Лишь то, что он знал бы и сам, покопавшись внутри -
Ряд правил - простых, но людьми отвергаемых истин;
Вас трое стоит предо мною, и правила три:
Герой, ...
Поэт, ...
Мудрец, ...
Вот правило третье: выводы делай сам.
Я знаю, что вы недовольны моими словами -
Пускаясь в поход, вы хотели услышать не то...
Признать иль отвергнуть три правила - выбор за вами,
Но большего вам в этом мире не скажет никто.
Ты никому не должен.
Ты никому не нужен.
Выводы делай сам.
Как здорово это соответствует деревенской частушке:
не сеем, не пашем, не строим-
мы гордимся общественным строем.
Как счастливо уверенность в завтрашнем дне
внедрялась верхушкой в наши макушки:
каждый всем должен, как строитель был нужен,
и вывод известен был всем:
(см. тему КФ По страницам советских газет)
Холодный свет рождественских огней
Подчеркивает черноту пространства.
Я разлюбил их яркое убранство -
С ним ночь лишь неуютней и темней.
Дорога убегает под капот,
Вокруг зима, как мертвая планета.
Ни снега, ни тепла - лишь в пятнах света
Порой мелькнет раздавленный енот.
Фырчит мотор неюного авто,
Молчит агорафобный мрак снаружи,
Точит предчувствие грядущей стужи.
По радио звучит понятно что.
По ком он jingle, этот самый bell,
В ночи коммерческого христианства?
В Израиле джихад. В России пьянство.
Все как всегда. И это не предел.
Людей не спас придуманный Христос,
И не спасут ни FEMA1, ни Обама,
С чем можно примириться, скажем прямо,
Когда б не эта ночь и не мороз.
...А мой герой уедет в теплый край
С последнею десяткою в кармане,
Чтоб где-то по пути, в Луизиане,
Улечься с бритвой в ванне - и bye-bye.
Но я - не он. Я буду наблюдать,
Как мир торжественно шагает в... яму,
И - зная, что вотще - твердить упрямо,
Что истина важней, чем благодать.
...Чернеет ночь. Мотор сосет бензин.
В утробах спален ждут подарков дети,
Меж тем на минарете в Назарете
На полумесяц воет муэдзин.
2012
1. FEMA - Federal Emergency Management Agency,
американский аналог МЧС.
С удушливой лжи по ТВ,
С попов, пешеходов таранящих
На "Лексусах" и "БМВ".
А может, она начинается
С той первой абхазской войны,
С тех криков, и плачей, и выстрелов,
Что не были русским слышны?
С чего начинается гадина?
С невтоптанных в грязь кумачей,
С портретов тирана усатого,
И чествованья палачей.
А может, она начинается
С той мантры про "Родину-Мать",
Не просто с незнанья истории,
А и с нежелания знать?
С чего начинается гадина?
С креста перед входом в МИФИ,
С гламурной накрашенной курицы,
Которой политика - фи.
А может, она начинается
С завистливой злобы раба,
С мечты, чтоб соседу свободному
Скорей наступила труба?
С чего начинается гадина?
С парадов и олимпиад,
С вельможно-холуйского барина,
Что лижет начальственный зад.
А может, она начинается
С дворцов и офшоров вдали
И с маленьких глупых гаденышей,
Что курс Селигера прошли?
С чего начинается гадина?
С истерики на площадях,
С надкрыльев жука колорадского
На невоевавших блядях.
А может, она начинается
С "портянок" и "ботов" сетей,
С уменья воспитывать ненависть
Ко всем, кто не любит плетей?
С чего начинается гадина?
С визгливых имперских понтов,
С орущих под флагами гопников
И лупящих женщин ментов.
А чем же закончится гадина
Всея озверелой Руси?
Спроси у повешенных в Нюрнберге,
Саддама Хусейна спроси...
2 января. +85
По Фаренгейту в Городе Рассвета,
И я с такой же силой славлю лето,
С какой привык я зиму проклинать.
И это чушь и бред, что надобно страдать,
Что в этом стимул творчества поэта -
Страдайте сами, хреновы эстеты!
Поэтам благотворна благодать.
Оно конечно - рок, порок, пророк,
Урок, что человечеству не впрок,
Тоска осенних затяжных дорог -
Сих тем не счесть, однако и про это
Всего верней писать, скажу вам по секрету,
Под шелест теплых волн, ласкающих песок.
Ноябрь, девятый месяц лета,
Пришел во Флориду опять,
Где Бродский мог бы без жилета
Не только в августе гулять,
Где пальмы развернули пышно
Раскидистые веера,
Где рев цикад ночами слышно
И щебетанье птиц с утра.
Кусты усыпаны цветами,
Пасутся зайцы близ воды,
И сотни ящериц хвостами
Рискуют, в общем, без нужды.
Ноябрь - девятый месяц года
Романского календаря,
Но наша южная погода
Длит лето аж до января
И в марте начинает снова,
Без вьюг и снеговых пустынь,
Наполнив новым смыслом слово,
Что подарила нам латынь.
Хотя, наверное, и в Роме
Ноябрь - не самый низший класс,
Но вряд ли где он лучше - кроме
Хавайев, может - чем у нас!
Я, наконец, порвал с системой,
Где неизменно, как оброк,
Ноябрь был поводом и темой
Для новых депрессивных строк.
Теперь тоску я воспою ли?
Волна тепла, прибой кипуч,
И солнца больше, чем в июле
(Короче день, но меньше туч).
Нелепо думать об обузе
И зло смеяться над судьбой,
Когда бесплатное джакузи
Мне гарантирует прибой!
Вот пеликанов эскадрилья
Скользит, достоинством полна,
И их раскинутые крылья
Едва не трогает волна.
А вот коричневые спины
Буквально в метрах от меня -
Пришли за рыбою дельфины
Охотиться к исходу дня.
Красивей всякого плаката
Вечернего канала гладь
(Вот плюс ноябрьского заката -
Его не надо долго ждать.)
Ночная Флорида прекрасна
Ничуть не менее, чем днем,
Тем паче если небо ясно
И звезды совершенны в нем.
Цветы струят парфюм нерезкий,
В лагуне бакены горят,
И рыб стремительные всплески
Ее поверхность серебрят.
Вдруг броненосец иль опоссум
Неспешно прошуршит в траве,
И мрачным мыслям и вопросам
Нет места в праздной голове.
Ноябрь! Почти пустые пляжи -
Не потому, что холода,
У нас они в июне даже
Пусты практически всегда;
Здесь нет особых развлечений
Для туристической орды -
Здесь просто можно без мучений
Жить в теплом месте у воды.
Чего еще желать поэту?
(Замнем про деньги и то-се.)
Ноябрь, девятый месяц лета.
Я просто счастлив, вот и все.
Волны. Скалы. Шум прибоя.
Крики чаек над водою.
Ветер. Водорослей кучи.
Низкие сырые тучи.
Холод. Галька. Запах йода.
Невеселая погода -
Третий день метеосводки
Не пускают в море лодки.
Лишь маяк торчит над кручей,
Между пропастью и тучей,
Словно памятник погибшим -
Не пришедшим, не доплывшим...
Чем бродить теперь вдоль моря
Метрономом в грустном хоре,
Воротник подняв из драпа
И придерживая шляпу,
Было б лучше по тропинке
В паб подняться по старинке,
Заказать седому Тому
Кружку грогу или рому.
Там тепло и даже душно,
Но приветствуют радушно
Бородатые мужчины
У трещащего камина.
Но, не обернувшись даже,
Ты шагаешь прочь по пляжу -
Узкой галечной полоске,
Где лишь птичьи отголоски.
Где гранит седая пена
Размывает постепенно,
И верно и постоянно
Лишь дыханье океана.
И щербатые ступеньки
Трехсотлетней деревеньки
Исчезают за спиною,
Словно смытые волною...
Гроза выхватывает парк из темноты,
Как будто бог фотографирует со вспышкой:
Трава зеленая, зеленые кусты
Под черным небом, холм с водонапорной вышкой,
Насквозь промокший, но непобежденный флаг
На длинной мачте посреди мемориала
Во всей красе на миг являются - и мрак
Вновь поглощает все цвета, как не бывало.
Не потому, что ты большой любитель гроз
Порою летнею, когда и ночи жарки,
А потому лишь, что подвел тебя прогноз,
Ты задержался в этот вечер в этом парке,
Но утешаться можешь тем, что ты один -
Не бродят парочки, не взвизгивают дети;
Ты в мокром парке - суверенный господин,
А может, даже и последний на планете.
И, соответственно, ты попадаешь в кадр
(И распадаешься на пиксели и биты)
Несуществующего бога иль эскадр
Инопланетных, наблюдающих с орбиты.
И, одного тебя сквозь тучи увидав,
Они там в космосе, у монитора сидя,
Твой образ заново из точек воссоздав,
На том и выстроят все выводы о виде.
И от тебя зависит, быть или не быть,
Но, разглядев твое ядро сквозь оболочку,
Заместо опций типа "выжечь" или "смыть"
Судья небесный снова миру даст отсрочку.
Дождь прекратится. В лужах высохнет вода,
И утром люди, наслаждаясь воскресеньем,
Не догадаются, конечно - как всегда -
Кому опять они обязаны спасеньем.
Даже шум дождя за твоим стеклом
Может быть уютен, когда теплом
Твой наполнен дом, и трещит камин.
И раскрыта книга. И ты один.
И уже неважно, какой там век
И в какие бездны стремит свой бег,
Наполняя мыслящего тоской,
Упоен безумием, род людской.
Ничего не важно, что там, вовне,
Кто там на вершине и кто на дне,
И что будет завтра - война, зима...
Только нить сюжета, игра ума.
Мягкий шелест капель, негромкий треск,
В водосточном желобе мерный плеск,
Полумрак, окутавший кабинет,
И лищь в центре - теплый неяркий свет.
В чашке чай и легкий парок над ней -
Только это важно. Не лет, не дней,
А страниц количество впереди.
Нет, не нужно, солнце, не восходи.
В мире нигде железных гарантий нет -
В двадцать один ноль три отключили свет.
Улица погрузилась в ночную тьму -
Аттракцион "почувствуй себя в Крыму".
Ни одного огня - фонаря, окна,
Только одна не выключена Луна.
Светит, бела, еще не совсем кругла -
Толку, конечно, как молока с козла.
Ни пробудить компьютер, ни сделать чай,
Ни почитать - сиди в темноте, скучай.
Цивилизация все же так хрупка!
Щелк - и настали темные вновь века,
Миг - и совсем беспомощен без машин...
Кстати, без вентилятора жарко, блин!
Как они здесь на Юге жили тогда -
Эти О'Хара, дамы и господа?
Платья, корсеты, галстук, пиджак, жилет
В плюс двадцать девять? Не понимаю, нет.
Впрочем, хотя бы свечи и погреба
Были у них - а здесь у нас не судьба...
Все же сумею из обстоятельств сих
Пользу извлечь - хотя бы вот этот стих.
Как записать? И после идти куда ж?
Рано - в кровать и поздно - опять на пляж...
В общем, куда ни глянь и куда ни кинь -
Без электричества жить нельзя, аминь.
О! Вентилятор возобновил свой бег!
Ну, welcome back! Опять двадцать первый век!
Флорида, август 2016
Когда у нас лет 5 назад зимой отключилось электричество на 3 дня это была катастрофа. И с ужасом предствляю, что было в Монреале, который в конце прошлого века(кажется) месяц тоже зимой просидел без электричества. Но выжили
Ссылка на статью в ВИКИ о Монреальской катастрофе:
С легкой руки айсберга (как вам такой оборот?)
Именем существительным считает "Титаник" народ.
Меж тем как он - прилагательное! Точнее - оно.
Точней, по-английски - она, та, что ушла на дно.
Она была - "Титанической"! Кстати, правда была:
Пятьдесят две тысячи триста десять тонн, такие дела,
Восемьсот восемьдесят два фута и девять дюймов в длину,
Примерно полторы тысячи человек, пошедших ко дну.
Забавно: мы знаем точно тоннаж, длину, высоту,
Но только лишь приблизительно - число людей на борту.
Что, впрочем, вполне логично: суда суть плоды труда,
Расчета и денег, а люди сами плодятся, да.
Она была - фантастической, когда покидала порт:
Все эти панели, лестницы и даже теннисный корт,
Но не они воплощение подлинной красоты,
А турбина и генераторы, котлы ее и винты.
О людях "Титаник" (так правильно - вы помните, женский род)
Написано, нарисовано и снято невпроворот.
И многие биографии (хоть мне фатализм - табу)
Как будто специально писаны для верующих в судьбу.
Там было немало забавного. К примеру, Милвина Дин,
Бывшая всех беспомощней, дожившая до седин,
О главном своем приключении не помнившая ничего
(Ей было в момент крушения девять недель всего).
Альфред Вандербильт, в последний момент свой сдавший билет,
Казалось, имел все шансы дожить до преклонных лет.
И что б вы, однако, думали? Три года спустя, в войну,
Он вместе с "Лузитанией" таки пошел ко дну.
Стюардесса Вайолет Джессоп. Какой помогал ей бог?
"Олимпик", "Титаник", "Британник" - и выжила на всех трех.
До пятидесятого года потом бороздила моря...
(Все три корабля были "сестрами", еще о судьбе говоря.)
Эдвард Смит, капитан. Виновен во многом, но
Последний рейс перед пенсией - пошлейший штамп из кино!
И, отправляясь в Нью-Йорк - еще фаталисту восторг -
"Титаник" едва не столкнулась в порту с пароходом "Нью-Йорк"...
Все это - уже история. Увы или не увы,
И сгинувшие, и спасшиеся теперь уже все мертвы.
И ныне из всех их - выживших и канувших в глубину
(Заслуженно, незаслуженно) - жалко ее одну.
Она была - непотопляемой! Без всяких шуток, была,
Ежели ночью и в холоде не гнать двадцать три узла,
Слушать предупреждения и управлять уметь,
Если хотя бы бинокли, черт побери, иметь!
Ее, инженерное чудо от мостика до винтов,
Ставшую жертвой не айсберга, а глупых людских понтов,
Ее - и Томаса Эндрюса, конструктора и отца,
Судьбу своего дитяти разделившего до конца.
Я так написал бы на памятнике средь глубоководных рыб:
"Здесь лежит Титаническая, Royal Mail Ship.
В первом же девичьем плаванье прервалось ее житье. Разум ее породил. Глупость убила ее."
Почему-то сухопутный человек
Любит жить на берегах морей и рек.
Я и сам не исключенье, господа -
Мне чертовски импонирует вода.
И совсем не потому, что надо пить,
Или хочется кого-то утопить -
Просто очень успокаивает, да,
И прибоя ритм, и зеркало пруда.
Говорят, что счастья нету на земле -
Может быть. Но есть оно на корабле;
Для него ни власть, ни слава не нужны -
Только солнце, и умеренность волны,
И сидеть себе у яхты на носу,
И болтать себе ногами на весу...
