Ну что ж, идём дальше. Хотел Бродского, но потом решил что у него слишком много стихов, оставим на потом. Итак, Нестеренко. Имхо, у него есть великие стихи, и с его творчеством стоит ознакомиться как следует. С другой стороны, их не слишком много Так что - вперёд.
Бред
В нашем потомками проклятом бог весть каком году
Мир мучается в удушливом, скользком, вязком бреду.
Бред, словно черный спрут, всплывает из глубины.
Бред растекается по воде, как нефтяная пленка.
Бред сотрясает мир грохотом новой войны.
Бред с молоком матери входит в горло ребенка.
Бред преследует человечество с первых же его дней,
Но прежде он ютился в царстве призраков и теней.
Бредом дышат обломки первобытных религий
И позднейших святых закопченые хмурые лики.
Дышит им инквизитор, картинно поднявший брови:
"Казнить оного милостиво и без пролития крови!"
Бред набирал силу, он стал не тот, что в начале:
Он двигал крестовыми походами и Варфоломеевскими ночами.
Бред управлял и жертвами, и палачами.
Желающих освободиться бред оковывал страхом,
Казнившие палачей сами ложились на плаху,
И их убивали те, за которых они страдали.
Бред управлял народами и городами.
Брел рождался у тронов и нисходил в народ,
Сплачивая личности в единый покорный сброд.
Бред позволял держать весь этот сброд в руках,
Он охранял короны и золото в сундуках.
Ему становились тесны рамки религий строгие,
Бред стал называться не верой, а идеологией.
Тут он обнял весь мир взбесившимся осьминогом:
Главных вер всего три, а идеологий много.
Бред стал нужнее правителям - и показал, что он мог:
Бред ластился к голенищам солдатских пыльных сапог,
Бред становился гимнами и знаменами,
Бред управлял миллионами.
Он теперь выбрал оружием ненависть вместо боязни:
Бред кричали теперь приговоренные к казни,
Бред бормотал солдат, замерзая в сугробе,
Бред вскрыл вены Земли - и потекли реки крови.
Бред становился фашизмом и коммунизмом,
Главное для него - надругаться над здравым смыслом,
Чтоб человек не задумался - "что я делаю, что я кричу?
Выгодно это лишь нескольким, и я гибнуть за них не хочу!
Ради чего в огонь мне и в омут с крутого берега?"
Будьте бдительны, люди - не умер бред в Нюренберге!
Черный гриб Хиросимы был воплощением бреда,
Бред расплывался в улыбке, торжествуя победу.
А в пятьдесят шестом чуть не наступило крушение:
Бред в Советском Союзе мог потерпеть поражение.
Мог, но не потерпел. Сбоя не дали законы,
И величайшим преступникам вновь прощены миллионы.
Сколько? Семьдесят? Восемьдесят? - Как можно, в одной стране?!
Тут надо отдать должное одной и второй войне
(Которых могло и не быть),
Но и на мирное время останется минимум тридцать.
Можем ли мы заявить
Как тем, в Хиросиме - "спите спокойно, ошибка не повторится"?
Нет! Во-первых, не только тогда,
Но и сейчас есть желающие все это оправдать.
Во-вторых, это не ошибка, не убийство, не террор - этому нет названия,
Это больше, чем все вместе взятые преступления.
И даже этому мы слышим сейчас оправдания?!
Бред доводит до полного безумия и исступления.
Нет, бред отнюдь не умер. Он работает все неустанней.
Бросал он солдат на пули во Вьетнаме и в Афганистане.
Пусть призывают к разуму - бред живет в сознаье людей,
Они не хотят отказаться от ведущих в пропасть идей,
Они убивают сами тех, кто посмел отказаться.
Бред правит цивилизацией.
"Люди, остановитесь! Вспомните, что вы братья!"
Люди не слышат. Люди злобно бормочут проклятья.
Уши людей заткнуты плотным липучим бредом.
Бред торжествует победу.
1987 yun.complife.info/
От рождения и до смерти
Вы не доверяйте словам.
Даже если вы не лицемерите -
Все равно. Лицемерят вам.
Как традиция, как поверие,
Как в металл попавшая ртуть,
Въелось в души нам лицемерие,
Не прогнать его, не спугнуть.
Факты - вещь довольно упрямая,
Значит, лучше их замолчать.
Если где-то роются ямы нам,
То их лучше не замечать.
Вырастают проценты дутые,
Так, что кружится голова,
А минуты бегут за минутами,
А мы губим их на слова.
Мы в грядущее смотрим уверенно,
Настоящее - не для нас!
Лицемерие, лицемерие,
Ох, далек твой последний час.
Восхваляем себя не в меру мы,
Различать отучившись зло,
А что дети растут лицемерами,
Так им просто не повезло.
Так и тянутся дни бледно-серые,
Что все розовыми зовут,
Лицемерие, лицемерие,
Лицемерие там и тут.
Щеголяем словами громкими,
Ставим их во все падежи.
Оступаясь, ходим по кромке мы -
Кромке правды над бездной лжи.
И откуда эта уверенность,
Что всегда лучше правды обман?
Лицемерие, лицемерие,
Хватит пить твой сладкий дурман!
Только вот растет недоверие -
Как порочный круг разорвать?
Даже на борьбу с лицемерием
Лицемерно ведь можно звать.
И тогда даже с большим доверием
Будем пить мы розовый яд...
Все, кончаю. А то в лицемерии
Лицемеры меня обвинят.
1987 yun.complife.info/
Ефрейтор Курт фон Кригер
Готовится к походу,
Не зная, что продлится
Поход 4 года -
Он думает, что в месяц,
А может быть, быстрее
Пройдут победным маршем
Всю матушку-Расею.
Ефрейтор Иванихин
Готовится к походу,
Не зная, что продлится
Поход 4 года -
Он думает, что сразу
Дадут фашистам жару,
И третий рейх погибнет
От первого удара.
Ефрейтор Курт фон Кригер
Оружье проверяет,
Он термос открывает
И кофе выпивает.
Взяв зеркальце и бритву,
Он начинает бриться,
А перед ним в тумане
Советсткая граница.
Ефрейтор Иванихин
Спокойно спит в казарме.
Он знает то, что служит
В надежнейшей из армий,
С Германией, он знает,
Есть договор надежный,
И ждать войны оттуда
Конечно, невозможно.
Ефрейтор Курт фон Кригер
Залез в обширный кузов,
Он катит по просторам
Советского Союза.
В полку, где служит Кригер,
Отличные солдаты -
Столицами Европы
Прошли они когда-то.
Ефрейтор Иванихин
Поднялся по тревоге.
Ефрейтор Иванихин
С полком своим в дороге,
Они готовы к бою,
Они идут к границе,
Они должны отбросить,
Скорей отбросить фрицев!
Ефрейтор Курт фон Кригер
Воюет пятый месяц.
Пролив немного крови,
Утратил много спеси,
Он весь в недоуменье,
Он чувствует тревогу -
Какого черта русских
Добить они не могут?
Ефрейтор Иванихин
Воюет пятый месяц.
Он отступал немало
По городам и весям,
И он понять не может
Своею головою -
Какого черта немцы
Под самою Москвою?
Воюют государства,
Воюют два народа.
Народ, привыкший к рабству,
Воюет за свободу,
Народ же европейский,
Поверив в превосходство
Свое над остальными,
Воюет за господство.
Два правящих режима
У них весьма похожи:
Хоть не до славословий
На этом фронте - все же
Здесь даже умирая,
Кричать не перестали:
"Великий фюрер Гитлер!"
"Отец народов Сталин!"
Но как-то повстречались
Однажды утром тихим
Ефрейторы фон Кригер
И Вася Иванихин.
Слились в едином звуке
Два выстрела, два крика,
И рухнул Иванихин,
В траву упал фон Кригер...
Здравствуй, Марк. Я пишу тебе в знойную пору,
Вечный город покоится в вечной истоме.
Феб нещадно палит обезлюдевший Форум,
Успокоились улицы, тихо все в доме.
Знаешь, Марк, мне здесь нравится меньше и меньше,
Что нам проку от войн этих и покорений?
Снова будут солдаты насиловать женщин,
Снова будут рабы умирать на арене.
Отправляются в цирк и плебей, и патриций,
Снова город упьется кровавою бойней...
Знаешь, Марк, мне ужасно тоскливо в столице,
Каково же в провинции? Впрочем, спокойней.
Пусть скучней, но спокойней - хочу я покоя,
Я устал от толпы, суеты бесконечной,
Что со мною - не знаю, но что-то такое
Угнетает меня в этом городе Вечном.
Мы воюем по-прежнему - сколько же можно?
В Риме больше рабов, чем солдат в легионах!
Мне теперь уже кажется - все мы ничтожны
Перед этой громадою порабощенных.
Всем народом Империи правит безделье,
А рабы наши трудятся хуже и хуже,
Вся Империя тонет в дурманящем зелье,
Изнутри мы не так уж прочны, как снаружи.
Только хлеба и зрелищ желают плебеи,
А патриции наши в разврате погрязли.
Мы жиреем, с рабынями спим и тупеем,
Мы в величье своем, как в болоте, увязли.
Вспоминаешь с невольной тоскою порою
Наше прошлое, то, чем горды несказанно,
Но немы и безжизненны бюсты героев -
Ныне век виночерпиев и куртизанок.
Цезарь наш предается себе сладострастью,
Из дворца не выходит, боясь покушений -
У наместников больше, по-моему, власти,
Безнаказанность их - знак грядущих крушений.
Наш закон одряхлел и буксует на месте,
Продаются чиновники наши и судьи,
И все шире поток верноподданной лести,
И все меньше порядка и силы, по сути.
Впрочем, что я пишу - ты и сам это знаешь,
Я, наверное, скоро покину столицу
И приеду к тебе, раз уж ты приглашаешь,
И в краях твоих, верно, решу поселиться.
Ничего изменить мы с тобою не в силах,
Так нет смысла стремиться ни к славе, ни к правде,
Остается спокойно дожить до могилы...
Вот и все.
До свидания, Марк.
Друг твой Клавдий.
Лишь звуки маршей и команд
Пронзают синеву,
Идет французский авангард
Дорогой на Москву.
Сверкая, движутся штыки
И барабаны бьют -
Великой Армии полки
Идут, идут, идут.
В мельканье красных эполет
И трех цветов знамен
Идут полки, и им вослед
Глядит Наполеон.
Идут полки, и им вослед
Глядит Наполеон -
Сияньем собственных побед
Он нынче ослеплен.
Глядит сквозь пыль, как сквозь вуаль,
Великий Бонапарт,
Смоленскую дорогой вдаль
Уходит авангард...
1988 yun.complife.info/
Великие империи родятся
Из хаоса враждующих племен,
Из тягостных междуусобных споров
И нападений внешнего врага,
Из воинских союзов, что прочнеют
С годами; из потребностей торговли,
Из требований твердого порядка
И упраздненья пошлин; постепенно
Один из многочиленных союзов
Растет и поглощает остальные,
От этого сильнее становясь;
И это продолжается, пока
Идут в него народы добровольно,
Но разностью культур, военной мощью
Соседей этому предел положен;
Тогда в растущей, крепнущей державе
Является решительный властитель
И объявляет Drang nach Osten, Westen,
Nach Suden und nach Norden; и идет
Объединять огнем, железом, кровью
Редигии, культуры, языки,
Традиции, учения, богатства,
Всю мудрость и всю глупость близлежащих
Народов и земель; и наконец,
Пока еще клубится дым пожарищ
И трупами питаются собаки -
Гремят фанфары, и орел иль лев
Или другой какой суровый хищник -
Имперский Герб - возносится над миром.
Так склееные кровью лоскуты
Становятся Империей - котлом,
Где варятся народы и культуры,
Сплетаясь, перемешиваясь, тая,
Так что и сам народ-завоеватель
В них начинает растворяться; и
На смену всех идей национальных
Идет иная, новая идея -
Идея государственности. Суть
Ее проста: отныне высшей целью
И долгом всех, в Империи живущих,
Становится величье государства;
Не благосостоянье, нет - величье!
Кто б ни был ты - ученый ли, художник,
Ремесленник, крестьянин - ты отныне
Не человек - ты винтик, ты деталь
Машины, что работает на экспорт
И производит славу Государства.
Чем меряют имперское величье?
Той наглостью, с которою послы
Ведут себя за рубежомм; еще
Числом колоний и протекторатов
И всех марионеточных "друзей",
А также протяженностью границ
И мощью армии; ну и, конечно,
Незыблемостью внутреннего строя.
Каким быть должен идеальный житель
Империи? Ему не много нужно:
Всегда покорствовать центральной власти,
Высокомерно презирать все то,
Что не в Империи на свет явилось,
Уметь кричать и к месту, и не к месту:
"Да здравствует Империя! Ура!"
Не думать слишком много - это вредно,
И трезвостью не подрывать бюджет.
Пожалуй, все. Да, и еще, когда
Прикажут - жизнь отдать за Государство.
Однако, так как таковы не все,
То ясно - для того, чтобы смирить
Гнев завоеванных народов, и
Чтоб власти на местах не распустились,
Чтоб подданных держать в повиновенье,
Чтоб в армии не допустить разброда -
Империи необходим Порядок,
А также силы для его охраны;
Необходима мощь центральной власти.
И поначалу эта власть сильна,
А аппарат работает без сбоев,
И правящие классы наравне
С простолюдинами - желают славы,
А не покоя только для себя.
Конечно, иногда, как и в любой
Олигархической системе - могут
Возникнуть беспорядки - но всегда
Их усмиряют быстро и жестоко.
Периодически своей державе
Правитель объявляет о войне.
Тут забывают внутренние споры
Во имя интереесов Гоударства,
А если тут бунтовщики найдутся -
Тогда уже их судят по законам
Войны. Законы эти беспощадны.
А какова же цель военных действий?
Империя воюет для того,
Чтоб территорию свою расширить,
Повысить свой международный статус,
Чтоб новые богатства захватить,
Чтоб армию на них вооружить,
Чтоб воевать. А цель всего - величье!
И вновь пылают города. Войска
Посевы топчут, грабят поселян,
Повсюду разрушенье. Вдоль дорог
Валяются раздувшиеся трупы;
Рыдают вдовы, сиротеют дети,
Военные врачи, как мясники,
Разделывают туши, отсекая
Конечности и лишь такой ценой
Спасая жизнь. Бредут домой калеки.
Сокровища науки и культуры
Под сапогом солдатским погибают...
Все это длится месяцы и годы,
Но наконец приходит весть: "Победа!
Ура! Виват! Державе нашей слава!"
На столько-то и столько километров
Граница отодвинута на север,
На запад, на восток или на юг.
Вступает армия в свою столицу
С триумфом. По дорогам гонят пленных.
На площадях народные гулянья -
Империя живет и побеждает.
Проходят годы. Войны и торговля
Имперские богатства умножают;
Обычаи и нравы прежних лет
Уносит в Лету смена поколений.
Идет ассимимляция народов -
Народ, что завоеван был когда-то,
Не покоренным чувствует себя,
А равноправною и верной частью
Империи, великой и могучей,
И лишь окраинные земли помнят
О прежней, отнятой у них свободе.
Народные бунты усмирены,
Овеянная славой и покоем,
Империя расцвета достигает.
Она свою политику диктует
Окрестным суверенным государствам,
Ее властитель склонен к просвещенью,
Он любит и науки, и искусства;
Он положенье правящего класса
Упрочить хочет и одновременно
Народу дарит несколько реформ.
Имперские просторы необьятны,
Уже центральной власти не под силу
Наместников далеких областей
Держать, как прежде, в рыцарской перчатке;
Лишь изредка оттуда донесенья
О полном процветании доходят...
Идут года. Столичных карьеристов,
Проштрафившихся перед властью - в ссылку,
Провинциями править посылают.
Правитель уж не тот, что были прежде:
Хоть и красив его мундир военный,
Но в битве совершенно непригоден.
Все большей лестью окружен правитель,
Все меньше власти у него в руках.
И правящие классы изменились:
Все меньше чести и все больше лести,
Все больше роскоши, самодовольства,
Изнеженности, сплетен, карьеризма...
Разросшийся не в меру аппарат,
Машина государства - та, что прежде
Производила славу и порядок -
Работает на холостом ходу
Со скрежетом и сбоями; ее
Коррозия коррупции грызет.
Все покупается теперь за взятку,
И правоохранительные силы
Теперь права от граждан охраняют,
Себя же охраняют от закона;
Лишь для того закон юристы учат,
Чтоб легче было обходить его.
В провинциях все больший произвол
Чинят наместники, и наконец,
Центральной власти уж не подконтрольны,
Ее формально только признают.
Из правящего класса никому
Теперь уже нет дела до величья
Империи, и каждый озабочен
Лишь тем, как больше для себя урвать.
Да и простому люду надоели
Уже патриотические речи:
Зачем ему величье, раз оно
Дает другим власть, силу и богатство?
Чиновники воруют, и прогресс
Науки никому не интересен;
Растут экономические бреши,
Доходы падают. Народ взволнован.
И в этот миг приходит весть: "Война!"
Но армия, как все, переменилась:
Солдат теперь влечет уже не слава,
Не честь, а мародерство. Полководцы
Бездарны и спесивы. И оружье,
И тактика успели устареть.
Военные раходы прорывают
Еще одну дыру в бюджете, а
Военные налоги подрывают
Авторитет правительтва в народе.
И вот - приходит весть о пораженье.
Капитуляция! Лежат в грязи
Спесивые имперские знамена.
Где ныне мощь и слава, где величье?
И правящие классы, и народ
Озлоблены. Друг друга обвиняют.
Бюджет трещит, промышленность в упадке,
Закон в забвении, и процветает
Разбой - чиновничий и уголовный.
И даже если явится правитель
Или министр, что скажет: вот программа,
Которая - хотя б ценою жертв -
Нас выведет из тупика - все тщетно!
Империя обречена на гибель!
Смятение в народе все сильнее,
Окраинные земли вспоминают
О прежней независимости, всед
За ними - начинает пробуждаться
Национальное самосознанье
Других народов. Ропот возрастает.
Меж правящими классами разлад,
В правительстве интриги. Непрерывно
Идут отставки, ссылки, назначенья,
Кипит парламент, сыплется поток
Взаимоисключающих указов,
И государственный переворот,
Коль совершается - не прекращает,
А лишь усиливает весь разброд.
Империя в бреду. Десятки партий
Пытаются перекричать друг друга.
К террору призывают патриоты
Империи, к свободе - демократы,
А националисты всех народов
Идут громить и убивать друг друга;
Солдаты ж избивают всех подряд.
На площадях жгут флаги и гербы,
На улицах ревут густые толпы:
"Ура! Долой! Да здравствует! Громи!"
И вот уж раздаются голоса:
"Долой Империю!" И подхватили:
"Долой ее! Круши, громи, дави!"
Империя в агонии. Повсюду
Террор, развал, убийства, грабежи,
Из всех провинций поступают вести
О мятежах. Все больше территорий
Выходят из состава Государства.
Власть рушится. В столице льется кровь.
Закона больше нет - есть право силы,
Нет больше армии - есть лишь десятки
Вооруженных банд и группировок,
Торговли больше нет - есть лишь грабеж,
Промышленности, сельского хозяйства,
Науки и искусства - больше нет.
Царит анархия. И внешний враг
Бестрепетно границы переходит...
Так продолжается вся эта бойня,
Но вот стихает, захлебнувшись кровью.
Повсюду тленье. Города в руинах.
Пожарища дымятся. Уцелевших
В сраженьях косят голод, мор, болезни.
Империи остатки растерзали,
Сожгли, сгноили, затоптали в грязь.
На бывшей территории имперской
Еще осталась часть былых союзов,
Но распри разъедают их нещадно,
Союзы рушатся, и им на смену
Идет хаос враждующих племен.
1989 yun.complife.info/
Это конечно не стихи. Зато это правда Адекватное описание.
В Петербурге холода, холода,
Как обычно в ноябре, как всегда.
На Неве покрылась коркой вода -
Коркой раннего, непрочного льда.
Так и было - все года, все года,
Отчего же, в самом деле, тогда
Так печальны и мертвы города,
Так тоскливо в городах, господа?
Остывает в белой чашке бурда,
Лезет в голову все чушь, ерунда.
Все мне кажется, что дней череда
Обрывается теперь в никуда.
Все мне кажется, что скоро, когда
Мы лишимся и ума, и стыда,
Мы потребуем казнить без суда
И друг друга истребим без следа.
Хоть и поняли, что шли не туда,
Но не поняли - а надо куда?
И хоть свобода еще так молода,
Но заходит, видно, наша звезда.
Меня окружает простой народ,
Развратный, пьяный и глупый сброд.
С их точки зрения, я - урод,
С моей точки зрения - наоборот.
В обществе властвует деграданс,
Этим закончился декаданс.
"Vive les femmes, le vin et la France",
А также рулетка и преферанс.
Эти утехи не стоят трат,
Пуританство ближе мне во сто крат:
Это - вера прогресса, ну а разврат
Означает кризис, развал и спад.
Что нам французы? У нас не так.
Интеллигент, пошедший в бардак,
Мерзок, но все ж не дойдет до драк,
Как наш отечественный дурак.
Мораль живущим во власти тьмы
Кажется атрибутом тюрьмы,
И все, что в Европе калечит умы,
Перенимаем охотно мы.
Деграденты считают: мораль есть ложь,
Разум тоже им не хорош,
Их идеал и принцип - балдеж.
Вот современная молодежь.
Что говорить, во все времена
В молодости порочность сильна,
Но эти достигли такого дна,
Что страшно: к кому перейдет страна?
Нет, я не снимаю вины с отцов:
Рабы и трусы, в конце концов,
Родили подонков и подлецов,
Шлюх, алкоголиков и глупцов.
Нам остается последний срок,
Я не спаситель и не пророк,
Я лишь извлекаю простой урок:
Снисхожденье к пороку - это порок.
С пороком надо бороться, причем
Каленым железом, огнем и мечом.
(Лучше стань стукачу палачом,
Чем будешь погублен тем стукачом.)
Только в союзники взять кого,
Если порочно само естество?
Люди - быдло, точней, таково
Их абсолютное большинство.
Останусь один, раз бороться смешно.
Один, как остров - не все ль равно?
Вершина горы страны, что давно
Потерпев крушенье, ушла на дно...
1990 yun.complife.info/
Я сомневался, ставить ли этот стих, но решил поставить. Настроение слишком характерно - и естественно. Для почти каждого человека - в том числе и для почти каждого из тех, кого Юрий здесь клеймит. Почти каждый чувствует себя засунутым в чужой, бездушный, страшный мир. "Жизни холод". То, чему посвящено творчество Визенфельда и в значительной мере - Шаройкина. Просто большинство - сдалось. Но есть Суховы, всегда и везде. "В селении с десятью домами найдётся человек, не уступающий мне в преданности императору".
"И свет во тьме светит, и тьма не обьяла его".
Привет, Сергей. Как там дела у вас?
Еда еще встречается в природе?
У нас все реже. Копим про запас,
Да ждут подачек с Запада в народе.
На улице мороз. Метет метель.
Зима - весьма дрянное время года.
Но пятьдесят шестая параллель
Вообще не слишком балует погодой.
Столица Метрополии лежит,
Засыпанная грязными снегами.
Здесь время то безудержно бежит,
То тащится нетвердыми шагами.
И каждый здесь винит других, а сам
Способен лишь на слов напрасных трату.
Здесь мало верят собственным глазам.
Экс-коммунист здесь лидер демократов.
Здесь те, кто знают, не имеют сил,
А те, кто могут, не имеют чести.
Здесь я впервые некогда вкусил
Отчаяние, злость и жажду мести.
Друг друга здесь за ерунду убьют,
Пред властью же склоняются в поклоне...
По радио опять передают
Очередные вести из колоний:
Империя в агонии. Мосты
Горят. Мы станем княжеством, возможно.
Представь себе: в Москву поехал ты,
А здесь - граница, пошлины, таможня...
В Империи бардак и кавардак,
И он стремится к верхнему пределу,
А значит, будет кровь... И, если так,
Мы скоро тут останемся без дела.
Пора бежать. Пора, мой друг, пора!
Здесь скоро будет жарко. Очень жарко.
И эта необычная жара
Опасна для здоровья, как ни жалко.
Мне и сейчас достаточно тепло,
Поскольку я сижу у батареи...
Да, плоско. А уехать тяжело,
Поскольку мы с тобою не евреи.
В Кремле опять идет какой-то съезд,
Овец консолидируют с волками...
Все как обычно: волк мясное ест,
А дураки остались дураками.
Подумать: богатейшая земля!
А дуракам досталась. Вот в чем штука.
Карикатурным эхом Февраля
Звучат дебаты депутатов. Скука.
Мы не способны даже на Февраль,
Мы максимум годны для перестрелки!
Исчезли совесть, разум и мораль,
Осталась вера - в духов да тарелки.
От южных гор до северных морей...
Какая, к черту, нам нужна свобода?!
Мы превратились в полудикарей
Из некогда великого народа.
Народ достоин собственной судьбы:
Большевикам позволили мы править,
И значит, по натуре мы - рабы,
И на России крест пора поставить.
Точней, пятиконечную звезду...
Окончен путь. И где же достиженья?
Мы, в нами же построенном аду,
Для мира были предостереженьем.
Мы показали, как нельзя. И вот
Единственное, в общем, утешенье.
Теперь мы выродились. Вот исход
Семидесятелетнего крушенья.
Такие вот дела. За сим - пока.
Авось, найдем спасенье перед бурей.
Да примут нас другие берега!
С приветом из Первопрестольной.
Юрий.
Немало философов разных народов
О благополучии ближних радея,
Всемерно стремясь к исправленью природы,
Боролись во имя опасной идеи,
Безумной мечты поделить наши души
На сферы влиянья овец и волков.
А волку, как правило, хочется кушать,
Он не виноват, что с рожденья таков.
Раз не травоядны, то значит, так надо,
Закон эволюции, древний обычай,
Поэтому сходство меж стаей и стадом
Значительно меньше взаимных различий.
А овцы не могут бороться с волками
И в проигрыше будут в любом инциденте -
Рога стоят мало в сравненье с клыками,
Но главная разница - modus vivendi.
И в силу отмеченных выше различий,
Уверовав, что в травоядности - правда,
Мы сферу овечью должны увеличить,
А волчью - с дороги смести, как преграду.
Но овцы покорны, слабы и пассивны
И сами волков одолеть не сумеют,
А волки напористы и агрессивны
И крепкие зубы к тому же имеют,
Умны, энергичны, смелы и опасны,
Так просто себя не дадут обезглавить,
И вывод из этого следует ясный:
С волками борьбу должны волки возглавить!
И волки за дело берутся проворно,
Закутавшись в шкуры убитых овечек,
А чтобы последние были покорны,
Дурманят их ядом красивых словечек.
Уверив баранов своих миллионы,
Что овцы они и душою, и телом,
Овечек не просто уже - по закону
Дерут - за измену овечьему делу.
Все меньше овец остается в природе,
Естественный в силу вступает отбор:
Лишь тот уцелеет в овечьем народе,
Кто сможет волкам дать надежный отпор.
И серая шерсть у овец отрастает,
И ноги быстрее, и зубы острей,
И вот уж стада превращаются в стаи -
Становятся овцы грозою зверей.
Ну что же, кусайте, философы, локти -
Хорошую вы оказали услугу!
Поди разбери, где копыта, где когти -
Все кушают мясо, а значит, друг друга...
...А на скатерти белой алеет пятно,
Только это не кровь, а дрянное вино.
Вся романтика - вздор, как я понял давно.
Слишком многим, увы, суждено
Заблудиться в лесу из протянутых рук -
В мире множество женщин, мой друг.
Осторожнее будь, ибо губят они
Наши лучшие дни.
Для людей этот мир - часто просто бордель,
Все дороги приводят не в Рим, а в постель.
Ну так что ж? Если большего им не дано,
Дискутировать с ними смешно.
Оглянись и пойми, сколько дряни вокруг!
Но не сделай ошибки, мой друг:
Будь собою, и боже тебя сохрани
Стать таким, как они!
кон. 1991
Я - разочарованный преобразователь вселенной.
С. Лем
Слишком короток век - позади до обидного мало...
А. Макаревич
Наше время прошло - или, может, еще не настало,
Мы - незванные гости на вашем безумном пиру.
Слишком короток век - может быть, до обидного мало,
Слишком долог наш путь, слишком тонок наш флаг на ветру.
Нас всегда было мало, и ныне осталось немного,
Мы твердили о свете - и без толку злили слепца...
В темноте позади начинается наша дорога,
Темнота впереди, и дороге не видно конца.
Вы всегда узнавали чужих - и бросались, зверея:
Пуля - плата за мысль, и костер - гонорар за слова...
Мы уроки учли, и поэтому стали мудрее,
Осознав, что ничтожество тоже имеет права.
Не смотрите на нас в предвкушении резких движений,
Мы не рвемся в мессии - не надо шептаться нам вслед!
Не точите топор - мы уйдем без боев и сражений,
Оставляя вам бремя впустую потраченных лет.
Мы уйдем. Мы устали. Мы просто махнули рукою,
Мы давно не хотим исправлять этот суетный мир!
Мы не верим в борьбу, и не света хотим, а покоя,
Дайте нам отдохнуть. И пускай продолжается пир...
Сказочный лес, простоявший больше тысячи лет,
Ныне совсем захирел, хоть, как прежде, грозит бедою
Неосторожному путнику, словно в кустах - скелет
Витязя, что не дождался птицы с живой водою.
С водой вообще проблемы: водяные спились,
Всех царевен-лягушек в округе склевали утки,
Лебеди улетели на запад, и подались
Кикиморы и русалки в валютные проститутки.
На пенсии упыри, на диете из овощей -
Колы не вбиты; злодей обличен, но и обезличен.
В каменном мавзолее, как прежде, лежит Кощей,
И слух о его бессмертности сильно преувеличен.
Сокровища и дворцы распроданы за долги,
Но, в основном, разворованы; вор никому не ведом,
Ибо виновны все. Избушка Бабы Яги
Осталась без курьих ножек, съеденных за обедом.
Это снаружи. Внутри - давно не топлена печь,
Не то что Иван-царевич - Иван-дурак не заглянет.
Нога костяная ноет. Можно, конечно, лечь,
Можно сготовить зелье, но легче уже не станет.
В углу бесполезно ржавеет чей-то меч-кладенец,
Забывший его богатырь уже не придет обратно,
Мыши шуршат под полом, и приближают конец
Каждым своим тиктаком ходики аккуратно.
Холодная печь. Паутина. Тень кота Баюна,
Что ловлю мышей давно считает за труд напрасный,
И Баба Яга вспоминает прежние времена,
Ту пору, когда она была Василисой Прекрасной.
1994 yun.complife.info/
Пpедседатель пpавлений и член комитетов,
Деловой человек от зубов до когтей,
Улыбается жизни с газетных поpтpетов,
Говоpя жуpналистам, как любит детей.
Он безумно хоpош с точки зpения самок,
Он удачлив и смел по канонам самцов,
Ни один его жест не выходит из pамок,
Ни одна его мысль не обидит глупцов.
Неуклонно следя за течением моды,
Он меняет костюмы, машины, дpузей...
Он всегда пеpеменчив, как фоpмы погоды,
И всегда неизменен, как стаpый музей.
Он - такой же, как все. Он - пpобившийся снизу.
Он гоpдится собой, говоpя о былом.
Он умеет ползти, словно кот по каpнизу,
И пеpеть, словно танк, напpямик, напpолом.
Его идол - пpестиж. Его веpа - каpьеpа.
Он не знает сомнений и слова "почти",
Он готов к сокpушенью любого баpьеpа,
Гоpе тем, кто стоит у него на пути!
Он всегда уделяет вниманье манеpам,
Соблюдает диету и бегает кpосс,
Если кто-то его назовет лицемеpом,
Он обидится или не пpимет всеpьез.
Но поpой он обиды пpощает на вpемя,
Пpобиваясь к веpшинам любою ценой...
Постоянно быть пеpвым - нелегкое бpемя,
Но он попpосту жизни не мыслит иной.
Он завел себе связи и спpава, и слева.
Он всегда гоpячо осуждает поpок.
Если надо убить, он убьет, но без гнева:
Извинится пpед жеpтвой и спустит куpок.
Он всегда на плаву, не платя за ошибки,
Он кумиp молодых, воплощенье мечты!
И сиянье его голливудской улыбки
Затмевает зиянье его пустоты...
1994 yun.complife.info/
Словно череп оскалом,
солнце нам посылает привет.
Брызнет кровью по скалам
чьей-то жизни последний рассвет,
Обагрятся отроги,
ветер в клочья истреплет туман...
В грязной ране дороги
копошится чужой караван.
Поздравляю, приятель -
ты опять дотянул до утра!
Что там врал настоятель
об извечной победе добра?
Ночь на западе прячет
ненасытную тушу свою...
День по-доброму начат,
раз достался не ты воронью!
Наклонись над прицелом,
убивай, но не помни обид,
Ибо вышедший целым
не товарищ тому, кто убит.
Тем, кто сгинул во мраке,
не поможет посмертный почет.
В самой яростной драке
вся надежда на трезвый расчет.
Здесь не место морали,
глупым чувствам, высоким словам.
Если вы проиграли,
здесь никто не заплачет по вам.
Бой идет не за славу,
а за шанс оттянуть приговор...
Откатившись в канаву,
не забудь передернуть затвор.
Не поможет витийство
там, где смерть собирает долги.
Мы - машины убийства,
точно так же, как наши враги.
И какое нам дело,
кем развязана эта война,
До какого предела
и зачем будет длиться она?
Мы не помним начала,
нам уже не увидеть конца,
Неизбежность финала
скрыта в каждом кусочке свинца.
Не воздвигнет ваятель
монумент на могилу твою -
Наши трупы, приятель,
станут просто обедом зверью...
Новый день начиная,
нам заря салютует пальбой.
Свищет пуля шальная,
ищет встречи, приятель, с тобой.
Ничего не исправить,
но на данном витке бытия
Тебя можно поздравить -
эта пуля опять не твоя.
На беpегу пустынных волн,
Еще не сделанном куpоpтом,
Где - не чухонский вовсе - челн
Скользил, волны касаясь боpтом,
И пена, белая, как снег,
Неведомый в сем дивном кpае,
Ласкала чеpномоpский бpег,
На солнце весело игpая,
Стоял он, в думу погpужен:
"Отсель гpозить мы будем... туpкам!
Здесь будет гоpод заложен
И наpечен Санкт-Петеpбуpгом.
Идти на севеp не pезон:
Не все веpнее, что коpоче.
Пусть в Наpве шведский гаpнизон
Дpожит во тьме поляpной ночи,
Пускай бояpская Москва
Лежит в снегу и тонет в луже,
Мы - не чухонцы да моpдва,
Чтоб вечно жить в гpязи и стуже!"
И вот, уйдя от лютых вьюг,
Покинув климат изувеpский,
Пеpемещается на юг
Центp упpавления импеpский.
Рукой великого цаpя
Испpавлена судьба деpжавы,
И благодатные моpя
Смягчают севеpные нpавы.
Кляня начальство и моpоз,
Не хлещут офицеpы водку,
Не создают цаpям угpоз
И не pаскачивают лодку.
Сpеди снегов, сpеди болот,
Где лютый климат - всем помеха,
Поpой pождается комплот,
Но не имеет он успеха:
Едва московский эмиссаp
Пpимчится в пыльном экипаже,
Весь pеволюционный жаp
Выходит из него на пляже.
И импеpатоp, и коpнет
Здесь пьют целительные воды,
Больных фанатиков здесь нет.
Без спешки вводятся свободы.
И не кpопает здесь пиит
Цаpеубийственные оды,
И Геpцен безмятежно спит,
И на бомбистов нету моды...
Увы! Россия, как всегда,
"Своим путем" попеpла в холод.
Взошла кpовавая звезда,
Скpестились, лязгнув, сеpп и молот,
Развеpзлась чеpная дыpа,
И облетела позолота...
Кой чеpт понес цаpя Петpа
На севеp, в финские болота?!
Вождя сменяет новый вождь
В холодной севеpной пустыне,
А за окном - то снег, то дождь,
И пальцы пpосятся к дубине...
Туман, поднявшийся с Москвы-pеки,
В пяти местах запpуженной мостами,
Точнее, их обломками - туман
Стекает в улицы и пеpеулки,
Вползает в меpтвые глазницы окон,
Шевелится в беззубых pтах подъездов,
Облизывает остовы машин,
И вышедший из леса славянин,
Последний отпpыск пушкинского pода,
Сжимая деpевянное копье,
Опасливо глядит на белый саван,
Одевший меpтвый гоpод; впpочем, он
Сын леса и не знает слова "гоpод",
А также "саван", "Пушкин" и "машины".
Он видит легендаpную столицу
Почти такой, как говоpят легенды:
Чужое, стpанное и злое место.
Навpяд ли здесь есть дичь; благоpазумье
И стpах велят веpнуться, но охотник
Идет впеpед, влекомый любопытством.
Ни ветpа, ни движения, ни звука -
Вокpуг покой, несовместимый с жизнью;
Тpава, пpобившаяся сквозь асфальт,
Покpыта сеpой пылью, и поpою
Нога охотника освобождает
От пыли тускло блещущий кpужок -
Пивную пpобку или же монету
С геpбом Импеpии - двуглавой птицей.
Охотник топчет геpб, поскольку "деньги" -
Еще одно неведомое слово.
Откуда мог бы он узнать о миpе,
Где цаpствует вечнозеленый доллаp?
Но, в свою очеpедь, и миp не знает
Охотника; они, выходит, квиты.
Поpой в машинах или на доpоге
Охотник видит жителей столицы,
И москвичи непpошенного гостя
Пpиветствуют улыбками скелетов.
Безмолвное, чужое, злое место!
Рука охотника сжимает дpевко:
В тумане появляется фигуpа -
Огpомная, недвижная, немая...
Охотник отступает, но туман
Истаивает, и тепеpь понятно,
Что впеpеди не демон на коне,
А статуя: князь Юpий Долгоpукий,
Не постpадавший в пламени пожаpов,
Взиpает на основанный им гоpод.
"Свиpепый идол!"-думает охотник,
Касаясь амулета - "чуp меня!"-
И пpодолжает путь. Большая площадь
(Лишившаяся чешуи бpусчатки,
Когда булыжник шел на вес свинца)
Встpечает запоздалого туpиста,
Котоpый pавнодушно созеpцает
Обломки госудаpственной тpибуны,
Известной как надгpобие тиpана,
Котоpый был - благодаpя науке -
Живее всех - не то чтобы живых,
Но уж, во всяком случае, всех меpтвых.
Охотник огибает гpуду камня
И входит чеpез Спасские воpота
На теppитоpию Кpемля - точнее,
Того, что было некогда Кpемлем.
Он смотpит на pазвалины цеpквей,
На съездовский двоpец, воздевший к небу
Бесстыдно оголившиеся балки;
Там поклонялись богу, здесь - толпе,
И здесь, и там тепеpь - одни pуины.
Охотник с интеpесом изучает
Цаpь-Колокол:"Жилище тесновато,
Но защитит от стpел, камней и копий."
Туман совсем pазвеялся, и солнце
Блестит осколками стекла; pуины,
Как кошка - когти, втягивают тени.
Охотник покидает Кpемль; тепеpь
Он чувствует себя куда свободней:
Должно быть, мpачные легенды вpут,
И меpтвый гоpод так же безопасен,
Как тpуп вpага, пpонзенного копьем,
Чей наконечник освящен шаманом.
Охотник смотpит в голубое небо
И pадуется солнцу, наступая
Ногой в какой-то мусоp, скpывший люк
Канализационного колодца.
Полет. Удаp. Хpуст сломанных костей.
Когда пpоходит пеpвый импульс боли,
Охотник слышит pядом писк и шоpох,
Хотя глаза во мpаке подземелья
Еще не видят маленьких существ.
Конечно, это кpысы; их здесь много -
Десятки, сотни, тысячи - еще бы,
Давно уж им судьба не посылала
Столь щедpой и питательной добычи.
Охотник, силясь не стонать от боли,
Тpясет обломком дpевка:"Вот я вас!
Я жив еще!" Ну что же, кpысы могут
И подождать. Они умеют ждать.
Охотник, лежа на спине, глядит
Навеpх и видит только небольшую
Часть неба, огpаниченную люком;
Все, что ему еще осталось в жизни -
Смотpеть на этот яpко-синий кpуг.
Но, отвеpнувшись от него, удача
Не хочет и в последнюю минуту
Потешить глаз его pазнообpазьем:
Там, навеpху, ни птиц, ни облаков.
Лишь где-то, в бесконечной вышине,
Пеpесекая кpуг по длинной хоpде,
Летит китайский самолет-pазведчик.
Бездомным звеpем стонет буpя за стеною,
Скpебется в окна, бьется в двеpь в бессильной злости,
В ночном саду за водяною пеленою
Блестят деpевья, как обглоданные кости,
Над стаpым домом гpом гpохочет поминутно,
Как будто хочет напpоpочить дни лихие...
В такую поpу даже думать неуютно
Об оказавшихся во власти злой стихии.
Но непогода кpепких стен сломать не может.
Гоpит свеча. Забудь пpо буpи свистопляску.
Мы здесь одни, и нас никто не потpевожит,
Cегодня ночью pасскажу тебе я сказку:
О ядовитом pоднике и меpтвом лесе,
О коpаблях, что поглотило злое моpе,
О стаpом пpинце и уpодливой пpинцессе,
О хpабpом pыцаpе - pазвpатнике и воpе,
О мудpеце, котоpый спился от досады,
О добpом маге, помешавшемся от гоpя,
О злом дpаконе - стpаже высохшего сада,
О бесконечном и бессмысленном pаздоpе,
О чаpах тьмы, о небесах свинцово-сеpых
И о тpясинах, что затянуты туманом,
О тех, кто сгинул в лабиpинтах и пещеpах,
Спеша за кладом, оказавшимся обманом,
О лжи и глупости, о веpе и измене,
О жизни кpаткой, утомительной и скучной,
О тех, кто боpется со злом, не зная лени,
О безнадежности их доли злополучной,
О смельчаках, чьи опустевшие глазницы
Увы, не служат людям пpедостеpеженьем...
Но ты не слушаешь. Ты спишь. Твои pесницы
Не отвечают на слова мои движеньем.
Ты спишь, и что тебе за дело до стpадальцев?
Тебя не тpогают ни ненависть, ни злоба,
Ты кpепко спишь, зажав свечу меж бледных пальцев,
И свет, колеблясь, озаpяет стенки гpоба.
1994 yun.complife.info/
Ворон в клетке каркает зловеще.
Принц гоняет мух эфесом шпаги.
Королева-мать пакует вещи.
Генерал-фельдмаршал жжет бумаги.
Мебель, статуи, ковры, картины -
Бросить все! - какой удар по нервам!
Все из-за гофмаршала, скотины:
Клялся умереть, а смылся первым!
Королева-мать кряхтит с натуги:
Где теперь ливреи-позументы?
Во дворце - ни стражи, ни прислуги,
Только ветер кружит документы.
В сапогах на королевском ложе
Лейб-гусар с похмелья отдыхает.
Он следит за королевой лежа,
Стряхивает пепел и чихает.
"Что, мадам, не велико уменье
В наши времена стать ближе трону?
Я вот, например, спустил именье,
Ну а вы - профукали корону."
Крыса пробежала по паркету.
Латы притаились в полумраке.
В галерее хмурятся портреты:
Генералы, рыцари, вояки...
Тот в мундире, тот закован в панцирь,
В жизни был тюфяк, а здесь - отважен...
Ворон в клетке - натуральный канцлер:
Точно так же стар, и глуп, и важен.
Принц, худой болезненный подросток,
Смотрит на портреты генералов.
Вырос он среди мишурных блесток
И тоски придворных ритуалов.
Ни друзей, ни игр, весь день в мундире -
Экспонат дворцового зверинца.
Нет несчастнее ребенка в мире,
И за что народ не любит принца?!
Входит кучер в сюртуке. "Проклятье!
Сколько можно ждать! Мадам, вы скоро?"
"Я еще не уложила платья
И сервиз китайского фарфора!"
"Платья! Чашки! Между прочим, э т и
Всех нас могут запросто повесить!
Мне не надоело жить на свете,
Жду еще минут, ну скажем, десять."
Выстрел раздается в переулке.
"Слышали? Вас встретят не свирелью!" -
Кучер спешно роется в шкатулке
И в карман пихает ожерелье.
Вновь палят. Уже внизу, у входа.
Дверь слетает с петель под тараном.
Слышен крик:"Да здравствует свобода!" -
Звон разбитых стекол - "Смерть тиранам!"
"Ч-черт!" - гусар срывает эполеты.
Кучер прочь бежит, ругаясь глухо.
Генерал хватает пистолеты,
Целясь правым в дверь, а левым - в ухо.
Звон стекла. Визг пули над карнизом.
Входят э т и - с вилами, с ножами.
Королева над своим сервизом -
Словно Архимед над чертежами...
Принц сползает на пол, удивленно
Глядя, как сочится кровью рана,
И сквозь прутья клетки полусонно
Ворон наблюдает смерть тирана.
1995 yun.complife.info/
Всем воздастся по вере, но не по их -
По чужой, и петлею затянут стих,
И над гробом рассыплется треск шутих
К вящей славе господней.
И, гуляя с философами в саду,
Вы очнетесь от грезы уже в аду
И увидите лозунг:"Слава труду!"
На вратах преисподней.
Ад не где-то - мы сами его творим,
Не почувствовав вовремя, что горим.
Прорастет на крови n+1ый Рим
Узнаваемой масти,
И повалит толпа воздвигать кресты,
Да насаживать головы на шесты
Там, где души чисты и мозги пусты
По велению власти.
Можно верить в безгрешность вождей и рас,
В правоту никуда не ведущих трасс,
И ответы отыскивать всякий раз
В замусоленном томе,
Можно славить эпоху, живя в дерьме,
Можно видеть величие в кутерьме;
Император на троне, а вор в тюрьме,
А мыслитель в дурдоме.
Каменеет на площади монумент,
Неизменный, как вера, в любой момент,
Ибо пуля - убийственный аргумент,
Завершающий споры.
Мы под всеми парами пройдем потоп!
Как поведает в храме верховный поп,
Вера движет горами; но много троп,
Огибающих горы.
По брусчатке парадом идут войска,
Раздаются награды, и цель близка,
Но болит голова, и грызет тоска
От ударов в литавры -
Слишком скучно и тягостно падать ниц,
Слишком тошно от глупых довольных лиц,
Слишком часто уносят ветра столиц
Облетевшие лавры.
И какие-то люди куют мечи,
И какие-то песни поют в ночи,
И летят мотыльки на огонь свечи
Одиноких поэтов.
И пальба воплощает слова в дела,
И декрет обещает отмену зла,
Кровь красиво струится, и ночь светла
От горящих портретов.
Это новая вера ведет полки,
Посмотри, как сияют ее штыки!
Это - новый порядок. И взмах руки
Осеняет народы.
Так чего же ты смотришь, разинув рот?
Ты же сам помогал созидать оплот,
Ибо вера в свободу спасает от
Ненавистной свободы.
И когда запылает огонь в печах
Ярче маршальских звезд на Его плечах,
Ибо вера не греться дает в лучах,
А сжигает в горниле -
Не кривись, задыхаясь от тошноты:
Это новое солнце т в о е й мечты!
На престоле бандит, за решеткой - ты,
А мыслитель в могиле.
И когда распахнет твою дверь гонец,
То не все ли равно, как встречать конец?
Перед тем, как тебя низведет свинец
В состояние трупа,
Запоздало отречься, извлечь урок,
Верность вере хранить, мнить, что ты - пророк,
Ухмыляться, молить, обличать порок -
Одинаково глупо.
Ибо всякая вера ведет в тупик!
Не спасает безверье от пуль и пик -
В смертный миг ты испустишь такой же крик,
Как фанатик и книжник,
Но сумеешь без боли взглянуть назад
И хотя бы тому уже будешь рад,
Что средь многих камней на дороге в ад
Не лежит твой булыжник.
Мертвый город спускается к морю с холмов,
Опаленных дыханием лета,
И белеют вдоль бухты обломки домов,
Словно нижняя челюсть скелета.
После шторма лежат на горячем песке
Сор, моллюски и дохлые рыбы,
И тяжелые волны в ленивой тоске
Разбиваются грудью о глыбы -
О развалины пирсов. Валов череда
Источает гранит постепенно,
Смачно хлюпает в трещинах камня вода,
И дождем осыпается пена.
Одинокая чайка скользит над волной
В предвкушении свежего корма,
Над холмами плывет одуряющий зной,
Словно не было ветра и шторма.
Словно тысячи лет это солнце палит,
И холмы его светом залиты,
И трава, что пробилась сквозь трещины плит,
Бесконечно древнее, чем плиты.
Так и есть. До того, как пришел человек,
Эти травы росли здесь веками,
И, когда эти плиты исчезнут навек,
Будут так же качать стебельками.
Каждый камень здесь память о прошлом хранит,
О могучем и гордом народе,
Но до тайн, что скрывает безмолвный гранит,
Никакого нет дела природе.
Для нее этот город, ворота и порт,
Эти статуи, башни и храмы -
Только лишь скоропортящийся натюрморт,
Эфемерный фрагмент панорамы.
Здесь, на площади, слушали речи вождей,
Там, на рынке, считали доходы...
Не заметила бухта прихода людей,
Не заметила также ухода.
Промелькнули эпохи, угасли умы,
Мир, как прежде, объят тишиною.
Тот же зной опаляет все те же холмы,
Та же чайка скользит над волною.
1995 yun.complife.info/
Ни к чему волочить непосильную кладь,
Ибо формула счастья проста:
Ни о чем не жалеть, ничего не желать,
Твердо помнить, что все суета.
Из надежд и крушений сплетается плеть,
Но забудь о надеждах, забудь:
Ничего не желать, ни о чем не жалеть -
Вот решение, выход и путь.
Не живи ни вчерашним, ни завтрашним днем -
Лишь сегодняшний только и есть.
Ну а он - пролетит, и не думай о нем,
Не заслужена им эта честь.
Ни бесстыдство властей, ни измена друзей
Не причина для бурных страстей.
Ничего не желай, ни о чем не жалей,
Абстрагируйся от новостей.
Пусть тупая толпа поднимает свой лай,
Ветер пепел приносит с полей,
Несмотря ни на что, ничего не желай,
Все равно, ни о чем не жалей.
Словно Будда, взирай из нирваны своей
На грызню человеческих стай,
Ни о чем, ни о ком никогда не жалей,
Ничего никогда не желай.
И тогда над тобою не властна беда,
И тебя не смутить палачом...
Ничего. Ни о чем. Ни о ком. Никогда.
Никогда. Ни о ком. Ни о чем.
1995 yun.complife.info/
Ну что ж, мой принц, пора настала наконец -
Пора и вам сыграть в комедии неновой:
Занять отцовский трон, принять его венец -
Возможно, золотой, а может, и терновый.
О да, всю вашу жизнь, все эти двадцать лет
Вы ждали этот день, и вы воображали,
Как покорите мир, и ваш достойный след
История внесет на вечные скрижали.
Но очень нелегки и первые шаги -
Король оставил вам тяжелое наследство:
В казне одни долги, соседи сплошь враги,
В забвении закон, в упадке королевство.
В провинции разброд, волнуется народ,
Устали палачи от бесконечных казней,
И армия, и власть в руках у тех господ,
Которые других наглей и безобразней.
Повсюду по стране царит бездарный льстец,
А честные давно в отставке да в могилах...
Так царствовал король, покойный ваш отец,
Господь его прости, а я простить не в силах.
Сумеете ли вы простить врагов отца,
Иль снова палачам прибавится работы?
Пока же весела толпа у стен дворца,
И дерзкие стишки слагают рифмоплеты.
Но если им уже намылена петля -
Запомните, что в них - не главная крамола,
Обычные дела: в убийстве короля
Молва всегда винит наследника престола.
Но тот, по ком еще звонят колокола,
Не вызвал много слез по смерти - лишь при жизни.
Он веровал всегда в великие дела,
Он славу добывал мечом своей отчизне,
Он твердо уповал на силу и на страх,
Не видя близких бед, он думал о потомках...
И что ж? Его дела, как выяснилось, прах,
И вы, мой принц, теперь стоите на обломках.
И, если вы полны честолюбивых грез
И верите легко придворным подпевалам -
Задумайтесь, мой принц, ответьте на вопрос:
Не им ли мы теперь обязаны развалом?
Вставая у руля истерзанной страны,
Не слушайте лжецов; ведь ваш народ, поверьте,
Не хочет ни большой, ни маленькой войны,
И мирный труд ему милее славной смерти.
Величие - набор надуманных идей,
А хлеб куда важней регалий и парадов,
Не бойтесь признавать права простых людей,
Гоните прочь льстецов, уймите казнокрадов.
Порядок навести в родной своей стране
Труднее, чем мечом грозить иным державам,
И вы свой трудный долг исполните вполне,
Коль вас не нарекут ни Грозным, ни Кровавым.
Пускай в тюрьму никто не сядет без вины,
Пусть царствует закон заместо произвола,
И на помпезный храм не жертвуйте казны -
Стране всегда нужней больница или школа.
Пусть музы говорят, а армии замрут -
Цветок побед красив, да корень слишком горек...
Пусть вам не посвятит свой многотомный труд
Любитель войн и смут, безжалостный историк,
И пусть о вас баллад потомки не споют,
Но в памяти людской вам суждено остаться...
А если вас за все за это и убьют -
Что ж! Стоило, мой принц, хотя бы попытаться!
1995 yun.complife.info/
Начинается Цикл "Сontra patria"
Copyright by YuN 1988-1995
Буду помещать по одному стиху(их штук 5).
Я, естественно(как всем меня знающим известно я очень высокого мнения о русском народе), несогласен с русофобской позицией автора. Страшна и позорна история почти любого народа - скотство, жестокость, убогость. Но и примеров величия духа и разума тоже достаточно - у любого. Понятны крайности по отношению к родному - Нестеренко русофоб
Но стихи неплохи сами по себе, и как напоминание "патриотам" очень в дугу.
Здравствуй, Россия, страна непонятная!
Сонное царство, гнилое болото!
Вечно голодная, вечно помятая,
Страшно и холодно мне отчего-то!
Здравствуй, монахиня, здравствуй, безбожница!
Здравствуй, воров и генсеков наложница!
Этот котел, где спиваются нации -
Язва на теле всей цивилизации!
Сотнями лет всем тиранам покорная,
За палачей своих жизнь положившая,
Верящая в убеждения вздорные,
Гениев давшая, их же душившая!
В ярости рушишь ты прежние идолы
Лишь для того, чтобы пасть перед новыми,
Край полоумный, преступный, невиданный,
Сам же себя удавивший оковами!
Мне на просторах твоих необъезженных
Душно от воздуха затхлого, спертого,
Как не меняйся - останешься прежнею
Ты от эпохи Ивана Четвертого.
Пьяная, нищая, грязная, темная,
Не по уму и развитью огромная,
Из лицемерия и суеверия
Соткан портрет твой, холопов империя!
Мнила себя ты единою праведной,
Мнила спасителем и искупителем,
В это же время здесь варвары правили -
Банда крушителей, банда губителей.
Ты - несвободы опора надежная,
Правит тобой иерархия сложная,
Все толстомордые, золотозвездные,
Глупые, гордые, орденоносные...
Все-таки здравствуй, тюрьма величайшая!
Есть в тебе польза, хоть нету свободы:
К бездне идешь ты дорогой кратчайшею,
Вслед тебе смотрят другие народы,
Ты полигоном для них испытательным
Служишь, к обрыву идя под овации,
Этим примером своим отрицательным
Предохраняешь ты цивилизацию.
Разнообразная и безобразная,
Грязь прикрывающая позолотой,
Здравствуй, Россия, страна несуразная,
Сонное царство, гнилое болото!
1988
Многие неуклонно верили:
Русских, мол, никому не побороть,
Все снесет древняя империя,
Потому - богоносец сей народ.
Господа! Киньте взгляд на прошлое,
На народ - православных христиан.
Что же вы видите хорошего
В том, что он вечно темен был и пьян?
Верили - истово и правильно,
Каждый пост аккурат постилися,
Били, жгли, убивали, грабили,
А потом - каялись, молилися!
Бились лбом, пред иконой свечку жгли,
Да попов презирали от души,
К колдунам испокон с поклоном шли,
И попы тоже были хороши:
Пили да баловались с бабами,
А других звали к воздержанию,
Как легко не казаться слабыми,
Утолив все свои желания!
А пока водку жрут монастыри
Да стрелец балует с поповною,
На Руси душегубствуют цари,
Заслонясь книгою духовную.
Честному - все равно, что голому,
Стыдно здесь - потому впоследствии
Палачи нам рубили головы,
Сотворив набожно молебствие!
И, крестом православным осенясь,
Казнь смотреть средь своих опричников
Восседал царь наш и великий князь,
Злее всех нехристей-язычников!
А когда Петр воздвиг имперский трон,
Он попов да монахов потеснил,
И хоть царей было много за Петром,
Ни один из-за веры не казнил.
Но когда рухнула империя -
Вижу в грязь втоптанные лики я,
На крови, лжи и лицемерии
Выросла новая религия.
Ассистент с мегафоном носится,
Режиссер ленту снять торопится,
Как идут бабки-богоносицы,
Да в костер Спаса с богородицей!
Те костры растопляли книгами,
Тлели в них кости оппозиции,
Весь народ оковав веригами,
Пей-гуляй, наша инквизиция!
И пошла тут потеха из потех,
Новый бог иноверцев не терпел,
Христиан, мусульман и прочих всех
За Можай, в лагеря и под расстрел!
А пока кровь народная лилась,
Голод был, что деревнями косил -
Весь народ в радостный пускался пляс
Да хвалы полубогу возносил!
Жалко вам веру в русских потерять?
Но они - как не неприятно вам -
Могут лишь злых кумиров сотворять,
Да земным падать в ноги божествам.
1988
Меж странами различными,
Обычными, приличными
Раскинулась она -
Не Запад и не Азия,
А некая оказия,
Престранная страна:
Российская империя -
Квасное лицемерие,
Тотальная тоска,
Страна, где за неверие
Карала жандармерия,
За веру - ВЧК.
Отчизна Ваньки Каина,
Всемирная окраина,
Болота да леса...
С пророками, бродягами,
Острогами, ГУЛАГами,
Да верой в чудеса,
С огромной территорией,
С погромною историей -
Кровавой кутерьмой,
С застойной атмосферою,
С достойною карьерою -
Психушкой да тюрьмой,
С отвратными победами,
С парадными обедами
Над крышками гробов,
С положенной монархией,
Со сложной иерархией
Холопов и рабов,
С кустарными умельцами,
С бездарными владельцами
Одной шестой Земли.
Здесь звали к воскресению,
Искали путь к спасению,
Да так и не нашли.
Страна, где нет спасения!
Где редкое веселие
Обходится без драк,
С фольклором показательным,
Где главный обязательно
Иванушка-дурак.
Нелепыми идеями,
Свирепыми злодеями
Прославлена в веках,
Здесь в моде преступление,
Здесь жизнь кончали гении
В вонючих кабаках.
Немытая да пьяная
Держава окаянная -
Ни права, ни ума,
Ворье, вранье, ничтожество,
Всеобщее убожество,
Пустые закрома.
Не жато здесь, не кошено,
Гнить под дождями брошено,
И все забил сорняк,
А что сумело вырасти
И в засухе, и в сырости -
То "все сожрал хомяк".
Но - дело наше славится!
Пускай хомяк подавится!
Мы все начнем опять:
Отчеты и собрания...
А там до вымирания
Уже рукой подать...
1992
Нет, ребята, все не так,
Все не так, как надо!
В. Высоцкий
Кони встали, свет потух,
Кончилось движенье.
Вот он, братцы, русский дух -
Запах разложенья.
Нет, ребята, все не так!
Нет пути во мраке.
Вся-то жизнь - сплошной кабак:
Пьянь, да рвань, да драки,
А за порогом кабака
Ждет земля сырая...
Эх, российская тоска -
Ни конца, ни края!
1992
Поздравлять учащихся первого сентября -
То же, что поздравлять солдат с началом войны:
Глупо и неуместно. Вообще говоря,
Глупость всегда была чертою данной страны.
Ум не в чести от века, и потому смешны
Эти метанья; замены царя на секретаря
Или на президента, кровь, геройские сны
При постыднейшей яви, пафос и слезы - зря.
Как ни кричи "халва", а осень в свои права
Вступит; сгниет листва и сгинет в грязи трава.
Пусть еще кто-то верит, что эта страна жива,
Пусть говорит:"Наступят лучшие времена!" -
Осень зиме уступит, когда же придет весна,
То обнажится от снега лишь костей белизна.
3 сентября 1993
Лингвистический экспpомт,
или К вопpосу о языкознании.
Что за pифмы на "Россия"!
То "косые", то "босые",
То "насилье", то "бессилье",
В кpайнем случае - "засилье"...
Есть одно лишь исключенье,
Патpиотов утешенье
(Те pифмуют на "Россия"
Исключительно "мессия"),
Да и то - ну как назло! -
Из евpейского пpишло!
1994
Гиблая пустыня - ни конца, ни кpая.
Общая святыня - мать-земля сыpая.
Топи да болота, степи да чащобы,
Хpамов позолота, а вокpуг - тpущобы,
Завывает вьюга, гонит снег по кpугу...
Коpотка кольчуга на спине у дpуга!
Глушь да буеpаки, воpовство да дpаки,
Да сpамные вpаки вечеpом в баpаке.
Пpем с мольбой о чуде пpямиком в тpясину.
Каждому Иуде - личную осину!
Каждому кумиpу возжигаем свечки,
Да гpозимся миpу встать с холодной печки:
Вот подымем знамя да пpойдем с боями,
Тем же, кто не с нами, гнить в зловонной яме!
Вытопчем доpогу к вашему поpогу,
Пусть идем не в ногу, но зато нас много.
Пыл наш не умерить, рвемся в бой отважно,
Главное - чтоб верить, а во что, неважно.
Не считаем трупы, не боимся мести,
Ничего, что глупо, главное, что вместе!
Пить - так до упаду, мордой в грязь с размаху,
Нету с нами сладу, во нагнали страху!
Все кругом поруша, перед образами
Изливаем душу пьяными слезами.
Нас видать по pоже, выpосших без нянек,
Нам свой кнут доpоже, чем замоpский пpяник.
Мы в гробу видали ихние конфетки!
Будем жить и дале в клетке, как и предки.
Нам все пеpемены - как седло коpове,
Гpязи по колено, да по пояс кpови.
Завывает вьюга, свиpепеет стужа,
Ничего, что туго - может быть и хуже.
На таком морозе к черту все приличья!
По уши в навозе веруем в величье.
Кто кого замучит на лесоповале?
Нас ничто не учит, мы на всех плевали.
Нас любая гадость может распотешить,
В нас - добро и святость! Тех, кто спорит - вешать!
Нищая лачуга стынет под сугробом,
Завывает вьюга, как вдова над гробом...
1995
Так что - вперёд.
