Сталин, Ленин и Калинин. 1919 год

А польтишко-то у Виссарионыча застегивается на женскую сторону

После разгрома Врангеля, изгнания интервентов и белогвардейцев с советской земли наш народ мог наконец взяться за мирное строительство. Перед страной стояла неотложная задача — восстановив разрушенное войной народное хозяйство, приступить практически к созданию социалистической экономики. Для нас это было особенно важно и потому, что мировая буржуазия, проиграв войну против Советской России, строила планы ее экономического удушения. Каждый из нас, от командарма до рядового красноармейца, понимал, как важно скорее включиться в общий ритм труда, скорее залечить раны, нанесенные нам внешней и внутренней контрреволюцией.

Обстановка в стране после окончания гражданской войны была очень тяжелой. Интервенты и белогвардейцы разорили многие фабрики и заводы, шахты, железнодорожный транспорт. Большой ущерб они нанесли Донбассу, этому важнейшему угольному району страны: затопили шахты и рудники, уничтожили технику. Замер Бакинский нефтяной район...

Продукция крупной промышленности сократилась в 1920 году по сравнению с довоенным временем почти в 7 раз. В стране, например, выплавлялось лишь 116 тысяч тонн чугуна — около 3 процентов довоенного производства. Угля добывалось в 3 раза меньше, чем до войны, нефти — в 2,5 раза; производство хлопчатобумажных тканей сократилось в 20 раз. Десятки заводов и фабрик стояли из-за отсутствия топлива и сырья. Росла безработица.

Не лучше обстояли дела и в сельском хозяйстве — его продукция в 1920 году составляла 65 процентов сельскохозяйственной продукции царской России. Рабочие промышленных городов голодали. Чтобы хоть как-то существовать, часть из них вынуждена была бросать заводы и уходить в деревню. В стране почти вдвое сократилось число рабочих. Рабочий класс распылялся, некоторая его часть деклассировалась. Социальная база диктатуры пролетариата ослаблялась. Все это создавало угрозу самому существованию Советской власти.

Страну захлестывала мелкобуржуазная стихия. Оставался экономически сильным класс эксплуататоров — кулачество, хотя во время гражданской войны его политическая и экономическая сила была подорвана. Следовало учитывать и то, что в ходе революции большое число помещиков и капиталистов бежали за границу, многие из них вели яростную борьбу против Советской власти, их агенты тайно приезжали в нашу страну, организовывали мятежи, провокации, диверсии и убийства. Опорой врагам для антисоветской работы в деревне служило кулачество. Следует отметить, что ряд рабочих, особенно связанных с деревней, поддавалась вражеской агитации. На некоторых предприятиях и заводах даже вспыхивали забастовки.

Если иметь в виду, с каким трудом коллеги ладили со Сталиным, можно лишь удивляться, что его отношения с Лениным так долго оставались хорошими.
Время от времени, начиная с эпизода в 1911 г., между ними возникала напряженность, но она никогда не достигала такого уровня, чтобы повредить их взаимоотношениям. Ленин, должно быть, чувствовал, что в обращении со Сталиным нужен особый такт и, как видно, полагал, что овчинка стоит выделки.
Он ценил в Сталине его сильные стороны политического лидера, считался с его мнением по определенным вопросам и никогда не сомневался в его величайшей преданности делу. Не исключено также, что Ленин находился (возможно, лишь подсознательно) под влиянием тех чувств, которые питал лично к нему Сталин.
Ленин едва ли мог оставаться равнодушным к тому, как этот грубоватый кавказец (моложе его на десять лет) постоянно взирал на него с восхищением ученика и верного последователя и даже питал к нему непривычную для себя нежность. Сталин со своей стороны в присутствии Ленина, вероятно, вел себя достаточно сдержанно, и поэтому Ленину не пришлось переживать (по крайней
мере до определенного времени) такие неприятные моменты, которые выпадали на долю некоторых других видных большевиков.
Но примерно в 1921 г. в их отношениях начали появляться первые признаки разлада. Наряду с другими факторами здесь сыграла свою роль победа, одержанная Лениным на X съезде партии. В результате благополучно разрешился внутрипартийный конфликт - причина холодности между ним и Троцким. А это в свою очередь расчистило путь к возобновлению тесных отношений Ленина с
человеком, которого Сталин считал своим заклятым врагом. Сближение Ленина и Троцкого пробудило в Сталине (иначе и быть не могло) злобные чувства. Наряду с этим, различные эпизоды периода гражданской войны, в которых обнаружились отрицательные качества сталинского характера и которые показали, к каким последствиям все это может привести (например, к интригам и склокам), породили у Ленина недобрые предчувствия относительно Сталина как личности.

Да! Это были МУЖИКИ!

Они смотреть умели в дали

И уж конечно бы руки

Вам Крыс они бы не подали

Помню, во время гражданской войны я расспрашивал члена ЦК Серебрякова, который тогда работал вместе со Сталиным в Революционном Военном Совете Южного фронта: не мог бы Серебряков в интересах экономии сил справиться и без Сталина. Серебряков ответил: «Нет, так нажимать, как Сталин, я не умею, это не моя специальность». Способность «нажимать» Ленин в Сталине очень ценил. Сталин чувствовал себя тем увереннее, чем больше рос и креп государственный аппарат «нажимания». И тем больше дух революции отлетал от этого аппарата.

Чтобы как-нибудь объяснить ту неизвестность, в которой оставался Сталин до 1924 года и даже позже, официальные историки повторяют: «Он не искал популярности». Неправда, он напряженно и страстно искал ее, но не умел найти. Эта неспособность всегда сверлила его сознание и толкала его на обходные и кривые пути. В свете нынешнего положения вещей, когда весь аппарат государства и партии превращен в машину славословия вождя, трудно принять всерьез это объяснение. Нет, жажда известности, влияния на самом деле пожирала его. Но в тот период, когда известность можно было получить непосредственно волею самих масс, когда завоевать ее можно было лишь пером, устной речью, теоретическим творчеством — эта известность оставалась для него совершенно недоступной. Нужно было, чтоб известность и популярность привела к образованию аппарата и чтоб этот аппарат сам стал машиной для фабрикации популярности.

Иосиф Сталин также плохо владеет русским языком, как Адольф Гитлер — немецким. В оправдание Сталина нужно, однако, сказать, что он лишь в одиннадцатилетнем возрасте познакомился с русским языком. Но мысль его лишена оригинальности, смелости, меткости. Анализ ее стиля обнаруживает крайнюю неуверенность в себе. Может показаться, что эта характеристика совершенно не вяжется с образом Сталина, главной чертой которого является решительность. На самом деле решительность свойственна Сталину только в области действия, когда оно навязывается ему всей совокупностью обстоятельств и когда оно может быть осуществлено через посредство массивного аппарата. В царстве мысли он чувствует себя, как на льду, боится поскользнуться, выбирает уклончивые и неопределенные выражения. Талант обобщения ему не свойственен, его мысль слишком медлительна и эмпирична, его ум неповоротлив и скуден, его заученные образы отдают до сего дня тифлисской семинарией, даже строки, продиктованные подлинной ненавистью. Наш автор не идет дальше вульгарности.

23 апреля 1920 года московская организация партии праздновала пятидесятилетие Ленина. Праздник был очень скромный, интимный, причем Ленин появился только на короткое время, решительно отказавшись слушать хвалебные речи, которые произносились в его честь. Среди десятка ораторов был и Сталин. Темой своей речи он, совершенно неожиданно для всех, выбрал ошибки Ленина — тему, малоподходящую к юбилейному торжеству, но очень характерную для Сталина. Его собственные ошибки в 1917 году были еще слишком свежи в памяти; и он чувствовал внутреннюю .потребность напомнить партии, что и Ленин не безгрешен. Речь, в высшей степени нескладная и угловатая, исходила из «скромности» Ленина, из его готовности признавать свои ошибки.
Что руководило Сталиным — трудно сказать. Во всяком случае, речь показалась всем настолько несообразной, что в «Правде» и в «Известиях» на следующий день, 24 апреля, было сказано только: «Товарищ Сталин сообщил несколько эпизодов из прошлой совместной дореволюционной работы». И только.

После революции и во время гражданской войны сотрудничество Ленина и Троцкого было превосходным. К концу гражданской войны (конец 1920 г.) страна и партия считают вождями революции Ленина и Троцкого, далеко впереди всех остальных партийных лидеров. Собственно говоря, войной руководил все время Ленин. Страна и партия это знают плохо и склонны приписывать победу главным образом Троцкому, организатору и главе Красной Армии. Этот ореол Троцкого мало устраивает Ленина - он предвидит важный и Опасный поворот при переходе к мирному строительству. Чтобы сохранить при этом руководство, ему нужно сохранить большинство в центральных руководящих органах партии, в ЦК. Между тем и до революции, и в 1917 году Ленину и его партии, созданной им, много раз приходилось оказываться в меньшинстве и снова завоевывать большинство с большим трудом. И после революции это повторялось - вспомнить, например, как он терпел поражение в ЦК и оставался в меньшинстве по такому первой важности вопросу, как вопрос о Брест-Литовском мире с Германией.

В ЦК Ленин организует группу своих ближайших помощников - из противников Троцкого. Наиболее ярые враги Троцкого - Зиновьев и Сталин. Зиновьев стал врагом Троцкого после осени 1919 года, когда происходило успешное наступление Юденича На Петроград. Зиновьев был в полной панике и совершенно утерял возможности чем-либо руководить; прибыл Троцкий, выправил положение, третировал Зиновьева с презрением - тут они стали врагами.
Не менее ненавидит Троцкого Сталин. Во все время гражданской войны Сталин был членом Реввоенсовета разных армий и
фронтов и был подчинен Троцкому. Троцкий требовал дисциплины, выполнения приказов, использования военных специалистов. Сталин опирался на местную недисциплинированную вольницу, все время не выполнял приказов военного центра, не терпел Троцкого как еврея.
Ленину все время приходилось быть арбитром, и Троцкий резко нападал на Сталина.

Ленин хочет обезопасить себя, гарантировать себе большинство. Он видит возможную угрозу своему лидерству только со стороны Троцкого. В конце 1920 года он в дискуссии о профсоюзах старается ослабить позиции Троцкого и уменьшить его влияние. Ленин еще усиливает свою игру, ставя Троцкого в глупое положение в истории с транспортом.
Надо спешно поднять развалившиеся железные дороги. Ленин прекрасно знает, что Троцкий совсем не годится для этой работы, да не имеет и объективных возможностей ее сделать. Троцкий назначается наркомом путей сообщения. Он вносит в это дело энтузиазм, пафос, красноречие, свои навыки трибуна.
Это ничего не дает, кроме конфуза. И Троцкий уходит, с ощущением провала.

Каменев, не имевший личных поводов неприязни к Троцкому, менее честолюбивый и менее склонный к интригам, примкнул к Зиновьеву и следовал за ним. Ленин высоко поднял всю группу. Не говоря уже о том, что Зиновьев был поставлен во главе Коминтерна (тогда Троцкий это принял спокойно, он был на важнейшем посту во главе армии во время гражданской войны), а Каменева Ленин сделал своим первым и главным помощником по Совнаркому и фактически поручил ему верховное руководство хозяйством страны (Совет Труда и Обороны), но, когда на апрельском пленуме ЦК 1922 года по идее Зиновьева Каменев предложил
назначить Сталина Генеральным секретарем ЦК, то Ленин не возражал, хотя хорошо знал Сталина. Так что в марте-апреле 1922 года эта группа, не выходя из повиновения Ленину, обеспечивала ему большинство, а Троцкий перестал быть опасен.

Однако плюсом НСДАП было ещё и то, что выступала она как национальная партия, не претендующая на какую-либо исключительность в обществе, что было присуще всем прежним национальным партиям. Будучи свободной от сословных предрассудков, она порвала с традицией, согласно которой истинно патриотические взгляды являются как бы преимущественным правом знати и только люди с состоянием и образованием имеют отечество; она же была и национальной, и плебейской одновременно, грубой и готовой нанести удар, она породнила национальную идею с улицей. У буржуазии, видевшей до того в лице масс исключительно элемент социальной угрозы и выработавший преимущественно оборонительные рефлексы, здесь, казалось, впервые появился агрессивный авангард. «Нам нужна сила для нашей борьбы, — не уставал повторять Гитлер. — пусть другие нежутся (!) в своих клубных креслах, мы же будем влезать на столы в пивной» . Многим, даже если они и не следовали за ним, этот театральный демагог, завораживающий массы в пивных залах и цирковых шатрах, казался именно тем человеком, который владеет техникой усмирения и покорения масс.

Эта деловая активность оставляла позади всех конкурентов, он был всё время в пути, его принцип гласил: каждые восемь дней — массовый митинг. В перечне сорока восьми мероприятий партии, проведённых с ноября 1919 года по ноябрь 1920 года, на тридцати одном он фигурирует как выступающий. Уже сам все ускоряющийся темп этих выступлений отражает лихорадочный характер его встреч с массами. «Господин Гитлер… впал в такую ярость и так кричал, что сзади мало чего можно было понять», — свидетельствует один из слушателей. А в одной афише, извещавшей о его выступлении в мае 1920 года он уже называется «блестящим оратором», так что слушателям предстоит «необыкновенно впечатляющий вечер».

Сохранившиеся от того времени протоколы таких собраний отражают победы начинающего оратора, зафиксированные в неуклюжих записях, что делает их, пожалуй, более ценными в качестве документальных свидетельств:

«Собрание началось в 7 1/2 часов и закончилось в 10 3/4 часов. Докладчик говорил о евреях. Докладчик сообщил, что везде куда ни глянь евреи. По всей Германии правят евреи. Позор, что немецкий рабочий класс позволяет евреям в хвост и гриву травить себя. Конечно, потому ведь, что у еврея деньги. Еврей сидит в правительстве и спекулирует и торгует из-под полы. Когда он опять набивает себе карманы, то опять разгоняет рабочих, чтобы снова быть у руля, а мы бедные немцы все это терпим. Он говорил также и о России… и кто это все устроил? Опять же еврей. Поэтому немцы будьте все заедино и боритесь с ЕВРЕЯМИ. Потому что они у нас последнюю корку хлеба отымут… Заключительное слово докладчика: Мы будем бороться до тех пор пока из Германского Рейха не будет убран последний еврей и если даже для этого нужен путч и даже больше того революция. Оратору сильно аплодировали… Он ругался также ещё и на прессу…. потому что на последнем собрании один такой пачкун все записал».

А в другом месте, где передаётся выступление 28 августа 1920 года, написано следующее:

«Докладчик Гитлер изложил как было у нас до войны и как у нас сейчас. О ростовщичестве и спекулянтстве, что всех их ждёт виселица. Потом а наёмной армии. Он сказал, что молодым парням это бы пожалуй не повредило, если бы их опять призвали, потому что это никому не повредило, потому что из них никто не знает, что молодой должен слушаться старшего, потому что у них повсюду отсутствует дисциплина… Потом он прошёл ещё по всем пунктам, которые в программе, где ему очень сильно хлопали. Зал был переполнен. Одного человека, который назвал господина Гитлера обезьяной, выставили безо всяких»

Как политическое орудие национал-социализм является детищем мюнхенского рейхсвера. С помощью последнего его оформили Адольф Гитлер, обладающий подвижным умом и непостоянным характером, и капитан Эрнст Рем. Это было в 1921 г.
Название движения заимствовано в Австрии; оно было принято против воли нынешнего вождя и не отвечает характеру этой партии. Крещение последовало в 1920 г., когда мода на социализм, пришедшая вместе с революцией, уже проходила. Члены партии, которые впоследствии всерьез отнеслись к ее «социализму», вынуждены были уйти из партии.

Как и во многом другом, национал-социалисты учились у марксизма подходить к вопросам исторического развития с точки зрения диалектики. Однако в то время как марксисты желали претворить стихийный характер политики в «науку», более практичные национал-социалисты принимали политику такой, какая она есть. Этому соответствует следующая концепция: народу принадлежат чисто растительные функции жизни — деторождение и рост, а ниспосланные свыше вожди вносят в нее порядок, оформленность и целеустремленность.

Коричневый дом{2} носит характер масонской ложи, это особенно ясно выявилось в последнее время; за спиной вождя орудуют не известные публике заправилы, наподобие жрецов, находившихся за идолом Ваала в Вавилоне.

На облик германской национал-социалистической рабочей партии в значительной мере наложила отпечаток первая группа, из которой она выросла: те два десятка сереньких «людей из народа», которые собирались в мюнхенской пивной и основали там еще до Гитлера кружок для спасения нации. Сказанное остается в силе по настоящее время, хотя только немногие из этих инициаторов участвуют еще в настоящее время в национал-социалистическом движении, не играя в нем никакой роли.

Родоначальником «германской рабочей партии» явился слесарь Антон Дрекслер. Это был скромный ремесленник того типа, которых Раабе{3} называет «нацией рассуждающих филистеров». Дрекслера никак нельзя считать талантом, оставшимся в тени только из-за недостатка образования. С великим трудом давалась ему какая-либо мысль или ее выражение. Зато идеи, завоеванные столь тяжелым путем, обычно владеют человеком безраздельно. Этот тщедушный, узкогрудый, негодный к военной службе человек в очках свято верил в свою книжную мудрость. На подмогу этой вере приходило счастливое неведение всей трудности взятой на себя задачи. Как эту веру, так и свою наивную самоуверенность Дрекслер передал своему позднейшему товарищу по партии Гитлеру; последний обязан своему скромному товарищу значительно больше, чем он теперь признает. Правда, и Гитлер сделал из этого багажа больше, чем мог мечтать об этом Дрекслер.

На долю Дрекслера выпал обычный удел изобретателя. В 1921 г. Гитлер, став хозяином фирмы, фактически устранил его от дел. Дрекслер был почетным председателем партии, которая к тому времени выступала уже с известной помпой; однако этот скромный человек продолжал работать в мюнхенских железнодорожных мастерских, пока раздраженные товарищи по работе не напали на «реакционера» с железными ломами и не прогнали его из мастерских. Это было весной 1923 г. Во время ноябрьского путча 1923 г. Гитлер смотрел на Дрекслера уже как на пустое место; в результате этого Дрекслер порвал с Гитлером; до 1928 г. он был депутатом фелькише{6} (так называемой партии «тевтонцев») в баварском сейме, а затем окончательно сошел с политической сцены.

Каждый человек стоит у дверей собственной судьбы. Что за ней, этой дверью, как он туда войдет, что ждет его за порогом и что станет в свое время драмой жизни человека — никто доподлинно не знает. Здесь нет фатальности, но все же… Мог ли кто думать по окончании гражданской войны, что в плеяде блестящих революционеров — соратников Ленина находится и тот, кто станет его приемником, не будучи талантливее, умнее, ярче других? Мог ли сам Сталин при жизни Ленина даже представить себе, что именно он станет во главе партии, а фактически огромной страны и всего народа? Мог ли кто-нибудь тогда предположить, что стечение объективных и субъективных обстоятельств, несостоявшихся решений, исторических случайностей вынесет Сталина на самый высокий гребень власти в гигантском государстве? Едва ли. Скорее всего, и сам Сталин, пока Ленин был здоров, думал лишь о том, чтобы не выпадать из общей, достаточно высокой по своему интеллектуальному и нравственному уровню когорты его соратников.

Ленин редко жаловался на здоровье. Он был крепышом, способным выдерживать колоссальные физические и духовные нагрузки. Достаточно мысленно представить, сколько Ленин написал (сам, без обязательных теперь помощников и референтов!) серьезных вещей только в годы революции и гражданской войны! Организационные задачи были необъятными. Биографическая хроника Владимира Ильича дает некоторое представление о титаническом объеме работы. И это при том, что на его плечах лежала колоссальная ответственность за судьбы самой революции, её настоящего и будущего! Пока Ленин был здоров, вопрос о его возможных преемниках, «наследователях» его роли никогда не вставал. Но как только в конце 1921 года появились первые признаки нечеловеческого переутомления, а затем и болезни, все больше людей невольно стали задумываться: кто рядом с Лениным… «Первые слухи о болезни Ленина, — вспоминала Н.И. Седова, жена Л.Д. Троцкого, — передавались шепотом. Никто как будто никогда не думал о том, что Ленин может заболеть. Многим было известно, что Ленин зорко следил за здоровьем других, но сам, казалось, не был подвержен болезни. Почти у всего старшего поколения революционеров сдавало сердце, уставшее от слишком большой нагрузки. Моторы дают перебои почти у всех, жаловались врачи. «Только и есть два исправных сердца, — говорил профессор Гетье. — Это у Владимира Ильича и Троцкого»{109}.

Как после трагедии писали в «Известиях» профессора Ферстер, Осипов, Абрикосов, Фельдберг, Вейсброд, Дешин и наркомздрав Семашко, «начало болезни Владимира Ильича Ульянова (Ленина) относится к концу 1921 года; точное время начала болезни определить трудно, так как, по всем данным, она развивалась медленно и лишь постепенно подтачивала его могучий организм в расцвете его деятельности, причем сам Владимир Ильич не обращал на свою болезнь должного внимания. В марте 1922 года врачи, исследовавшие Владимира Ильича, ещё не могли обнаружить никаких органических поражений ни со стороны его нервной системы, ни со стороны внутренних органов вообще, но ввиду сильных головных болей и явлений переутомления ему было предложено отдохнуть в течение нескольких месяцев, вследствие чего он переехал в Горки. Однако скоро вслед за этим, в начале мая, обнаружились первые признаки органического поражения мозга. Первый приступ выразился общей слабостью, утратой речи и резким ослаблением движения правых конечностей… Благодаря сильному организму и заботливому уходу окружающих, в июле уже наступило существенное улучшение, настолько закрепившееся в августе и сентябре, что в октябре Владимир Ильич вернулся к своей деятельности, хотя и не в прежнем размере. В ноябре он произнес три больших программных речи»{110}.

По нынешним меркам, Ленин был ещё молод. Но фактически с момента возвращения в Россию в апреле 1917 года Ленин не отдыхал. Рабочий день по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Будучи уже больным, как рассказывают его секретари, он как-то заметил, что лишь дважды отдохнул за все эти годы. Первый раз, скрываясь в Разливе от ищеек Временного правительства (но мы-то знаем, что за это время им был создан известный труд «Государство и революция»); второй — по «милости» Фанни Каплан, стрелявшей во Владимира Ильича. Такова, видимо, доля подлинных вождей: сжигать себя быстрее, чем другие люди. Они подобны свече, которая зажжена одновременно с обеих сторон: огромные официальные повседневные обязанности на работе, но и дома, в кругу семьи, никто и никогда не способен снять груз колоссальной ответственности за общество, государство, будущее.

Ленин, почувствовав приближение серьезного недуга, понимал, что в его отсутствие может произойти нечто такое, что приведет к расколу в партийном руководстве. Думается, уже в конце 1921 года Владимир Ильич попытался по-особенному взглянуть на своих соратников. Может быть, уже тогда у него впервые родилась идея «Завещания»? В ноябре 1922 года, словно предчувствуя новые приступы жестокой болезни, Владимир Ильич, передавая библиотекарю Ш.М. Манучарьянц просмотренные книги, настоятельно просит оставить у него книгу Ф. Энгельса «Политическое завещание (Из неопубликованных писем)». На обложке пишет: «Сохранить на полке. 30.11.1922. Ленин»{111}.
Менее чем через месяц, в ночь на 26 декабря, едва оправившись от тяжелого приступа, Ленин продиктует Л.А. Фотиевой третью часть «Письма к съезду». Именно оно, это «Письмо», свидетельствует, что больной, будучи погруженным в клубок текущих проблем, все время думал о грядущем. О том, что будет после него. Поезд будущего всегда на подходе, и его остановить нельзя. Ленин был вождем без официального статуса, в силу особых интеллектуальных и нравственных качеств. Кто же был рядом с ним? Почему они оказались на гребне революции? Что было у этих людей за плечами? Как выглядел Сталин в плеяде ленинских соратников?

Сталин, например, как я уже говорил, первое время чувствовал себя весьма неуверенно, сталкиваясь с красноречием Троцкого, его высокомерием, самоуверенностью. Но позже он поймет, что это иногда человек позы, фразы, красивого слова. В революции и гражданской войне Троцкий оказался на вершине славы. Пришла большая, широкая популярность, появились сторонники. Нашлись люди, которые видели в нем не просто «второго» человека, но и будущего лидера партии. Троцкий являл собой человека, у которого самая сильная сторона заключалась не столько в организаторском таланте, сколько в ораторских способностях и остром, часто парадоксальном уме. Благодаря этим качествам, Троцкий мог вести за собой людей, зажигать их на фронтах гражданской войны, искусно подогревая свою популярность. Но, когда пришла пора монотонных будней, «вождь Красной Армии» стал быстро «линять», тускнеть. Даже некоторые правильные идеи и концепции он выдвигал в вызывающей форме, все больше теряя своих сторонников. Для Троцкого главное — лозунг, трибуна, эффектный жест, а не черновая работа. Будущий генсек, пожалуй, раньше многих разглядел и сильные и слабые грани этого человека. Сталин, учитывая большую популярность Троцкого, на первых порах пытался установить с ним если не дружеские, то хотя бы лояльные отношения. Был случай, когда Сталин однажды без приглашения заявился к Троцкому в подмосковное Архангельское, чтобы поздравить того с днем рождения. Но теплой встречи не получилось. Оба чувствовали глухую отчужденность.

After serving unremarkably in the First World War, the future dictator immersed himself in the German nationalist politics of Munich. In 1921, he claimed control of the German Workers Party and renamed it the National Socialist German Workers Party, and gave himself the title of Fhrer. In this 1922 photo, he poses with members of the group's paramilitary organization, the Sturmabteilung, known by its initials, SA.

Read more: www.time.com/time/photogallery/0,29307,1...0.html#ixzz11PseImFY

Сталин обрусел, еще будучи молодым революционером, считая большевиков истинно русской фракцией марксистского движения. По иронии судьбы человек, который, по мнению Ленина, являлся ценным для партии в качестве представителя малых народов и который в течение длительного времени соглашался с таким определением этой своей основной роли в партии, представлял собою формирующегося русского националиста еще до их встречи и за многие годы до того момента, когда, к своему ужасу, Ленин обнаружил у него вполне сформировавшиеся русские националистические взгляды. Сталин отождествлял себя с Россией, в этом крылось его надменное отношение к культуре малых народов, прежде всего кавказских, обнаруженное нами в работе Марксизм и национальный вопрос, - этим определялось то рвение, с которым он взял сторону Ленина и выступил против национально-культурной автономии в партии. Правда, в этой работе, доказывая интернациональный тип социал-демократической организации в России, он писал, что рабочие прежде всего - члены одной классовой семьи, члены единой армии социализма, и добавил, что это имеет для них громадное воспитательное значение11. Но первостепенное значение классовой принадлежности особо не подчеркивалось.
Кроме того, как мы уже установили, в представлении Сталина не существовало противоречия между классовой категорией истинный пролетарий и национальной категорией настоящий русский. Наоборот, эти понятия совмещались.

В телеграмме, отправленной в Тифлис в феврале 1922 г., он назвал себя москвичом. Выражения мы - русские марксисты и мы - русские большевики часто мелькают в его сочинениях 20-х годов. В интервью с Эмилем Людвигом в 1931 г.
Сталин русифицировал даже свои революционные корни, заметив, что к марксизму он приобщился в пятнадцатилетнем возрасте, когда связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье.
В действительности же, как Сталин сам признался в беседе с тифлисскими железнодорожниками в 1926 г., первый марксист, с которым ему довелось повстречаться, был грузином, а вовсе не русским.

На X съезде Троцкий потерпел политическое поражение. Он проиграл спор о профсоюзах, а нэп явился откровенным осуждением открыто пропагандировавшейся им хозяйственной политики. Все это, в сочетании с ловким маневрированием в вопросах внутрипартийной политики, объясняет столь парадоксальный факт, что политическая звезда Сталина взошла на том самом съезде, который с молчаливой враждебностью выслушивал его попытки оправдать собственное поведение на польском фронте. Ряд лиц, объединившихся с Троцким в дискуссии о профсоюзах (в том числе Крестинский, Преображенский и Серебряков), не были избраны в
новый Центральный Комитет, в то время как в него ввели некоторых сторонников Сталина; среди них оказались старые приятели: Ворошилов и Орджоникидзе, а также Валериан Куйбышев и Сергей Киров - два способных и подававших большие надежды молодых человека, принимавших активное участие, соответственно, в туркестанских и кавказских событиях и ставших ключевыми фигурами сталинской фракции.
Союзник Сталина по фракции Молотов не только перешел из кандидатов в члены ЦК, но был избран кандидатом в члены Политбюро на место Зиновьева, который заменил Крестинского в качестве полноправного члена этого партийного органа. Вместо Крестинского, Преображенского и Серебрякова в Секретариат и Оргбюро ввели Молотова, Ярославского и Михайлова - людей,
более подходящих, чем их либеральные предшественники, для проведения провозглашенной съездом политики жесткой внутрипартийной дисциплины.

Решение Пленума ЦК РКП(б) 18 декабря 1922 года
В случае запроса т. Ленина о решении Пленума по вопросу о внешней торговле, по соглашению Сталина с врачами, сообщить ему текст резолюции с добавлением, что как резолюция, так и состав комиссии приняты единогласно.
Отчет т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по согласованию с т. Сталиным.
На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 12

Вопросы совершенствования отношений с РСФСР почти одновременно подняли весной 1922 г. ЦК компартии Украины и Белоруссии (Украинская ССР возникла 12 декабря 1917 г., а Белорусская ССР - 1 января 1919 г.). Летом 1922 г. аналогичное решение о Закавказских республиках (Азербайджан, Армения и Грузия), объединившихся 12 марта 1922 г. в Закавказскую федерацию (ЗСФСР - Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика), принял пленум краевого комитета РКП(б). Пересмотра сложившихся форм взаимоотношений между республиками требовали экономиче-ские, внутри- и внешнеполитические факторы.
Единого мнения по вопросу о принципах создания союзного государства не было. Среди целого ряда предложений выделялись два: включение других советских республик в состав РСФСР на правах автономии (предложение Сталина) и создание федерации равноправных республик. Проект Сталина О взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками был одобрен ЦК компартий Азербайджана и Армении. Пленум ЦК компартии Грузии признал его преждевременным, а ЦК компартии Белоруссии высказался за сохранение существующих договорных отношений между БССР и РСФСР. Украинские большевики воздержались от обсуждения сталинского проекта. Тем не менее план автономизации был одобрен на заседании комиссии ЦК РКП(б) 23-24 сентября 1922 г.
В. И. Ленин, не участвовавший в обсуждении проекта, после ознакомления с представленными ему материалами отверг идею автономизации и высказался за образование союза республик. Наиболее приемлемой формой государственного устройства многонациональной страны он считал Советскую Социалистическую Федерацию.
Новый проект комиссии ЦК РКП(б) был окончательно утвержден на пленуме ЦК 6 октября 1922 г. Вскоре дискуссия между центральным руководством и грузинской стороной по вопросу о вхождении в состав будущего союза отдельными республиками переросла в грузинский инцидент. В конце ок-тября 1922 г. ЦК компартии Грузии коллективно подал в отставку. Это произошло после того, как гру-зинская сторона предложила рассмотреть вопрос о раздельном вхождении Закавказских республик в создаваемый союз, что требовало пересмотра решений пленума ЦК РКП(б). Данное заявление предста-вителем центра Г. К. Орджоникидзе тут же было квалифицировано как недопустимое нарушение пар-тийной дисциплины. Последовали взаимные оскорбления, переросшие в рукоприкладство. Комиссия Ф. Э. Дзержинского, выезжавшая на место для рассмотрения сложившейся ситуации, представила в По-литбюро ЦК доклад, осуждавший позицию ЦК компартии Грузии. В. И. Ленин по причине болезни не смог активно выступить в защиту грузинских коммунистов. Ему были известны перегибы шовинистов на Кавказе, издавших декрет о лишении грузинского гражданства лиц, вступающих в брак с жителями других республик. Однако великорусский шовинизм он считал гораздо большим злом, называя Сталина грубым великорусским держимордой.

30 декабря 1922 г. I Всесоюзный съезд Советов утвердил важнейшие конституционные документы - Декларацию и Договор об образовании СССР. Это стало завершающим этапом объединительного движения народов. Вошедшие в состав СССР республики (РСФСР, УССР, БССР, ЗСФСР) закрепляли за собой право свободного выхода из Союза. Ленин, однако, считал, что этот момент носил чисто фор-мальный характер, был пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от шовинизма русского бюрократа. Меры по более действенной защите нерусского населения так и не были приняты.

Наиболее верных соратников, первых своих соратников, Сталин нашел в Орджоникидзе и Дзержинском. Оба они находились в своем роде под опалой Ленина. Орджоникидзе при несомненной воле, мужестве и твердости характера был человеком по существу малокультурным и не способным к контролю над собой. Пока он был революционером, его мужество, решительное самоотвержение перевешивали. Но когда он стал высоким чиновником, то на первое место выступили необузданность и грубость. Ленин, который очень тепло относился к нему в прошлом, все больше отстранялся от него. Орджоникидзе чувствовал это. Дело закончилось тем, что Ленин предложил исключить Орджоникидзе на год, два из партии за злоупотребление властью. Между Лениным и Дзержинским также произошло охлаждение. Дзержинский отличался глубокой внутренней честностью, страстностью характера и импульсивностью. Власть не испортила его. Но его качеств не всегда хватало для тех задач, которые ложились на него. Он был неизменным членом ЦК, но в эпоху Ленина не могло быть и речи о включении его в Политбюро. В 1921 или, может быть, 1922 году Дзержинский, крайне самолюбивый, жаловался мне с нотой покорности к судьбе в голосе, что Ленин не считает его политической фигурой. Я старался, разумеется, как мог, рассеять это впечатление. «Он не считает меня организатором, государственным человеком», — настаивал Дзержинский. — «Из чего вы это заключаете?» — «Он упорно отказывается принять мой доклад как народного комиссара путей сообщения». Ленин, видимо, не был в восторге от работы Дзержинского на этом посту.
Дзержинский действительно не был организатором в широком смысле слова. Он привязывал к себе сотрудников, организовывал их своей личностью, но не своим методом. Для приведения в порядок путей сообщения этого было явно недостаточно. В 1922 году Орджоникидзе и Дзержинский чувствовали себя неудовлетворенными и в значительной мере обиженными. Сталин немедленно подобрал обоих.

В 1917 - 1918 - 1919 годах секретарем ЦК, чисто техническим, была Стасова, а довольно рудиментарным аппаратом ЦК командовал Свердлов.
После его смерти (в марте 1919 г.) и до марта 1921 года секретарями полутехническими, полуответственными) были Серебряков и Крестинский. С марта 1921 года секретарем ЦК (уже имеющим название ответственного) становится Молотов. Но в апреле 1922 года на пленуме ЦК избираются три секретаря ЦК: генеральный секретарь Сталин, 2-й секретарь Молотов и 3-й секретарь Михайлов (вскоре замененный Куйбышевым). С этого времени начинает заседать Секретариат.

17 сентября 1917 года награждён Железным крестом с мечами за военные заслуги третьей степени.
1918 год
.....
4 августа 1918 года награждён Железным крестом первой степени — награда, которую редко вручали рядовым.

Борис Бажанов.
Воспоминания бывшего секретаря Сталина

Английская ВИКИ: вначале -2степень и потом,в 1918Году-первая степень. Конечно,только так.

Бажанов читать приятно. Сразу понимаешь,что именно он руководил Россией

Любезный Vladimirovich,а чем занимался И.В.С. во время Октябрьского Переворота? а? имхо,интереснейшая тема....я как-то спорил о ней долго долго,помнится,даже читал чегой-то...буквы какие-то....имхо,историки по этому вопросу пишут в основном буквы,а не мысли
Ваше мнение какое?

3. Сам Переворот прошел реально почти бескровно,что очень наводит на мысль,что многие общественные (тот же Викжель), военизированные и политические силы дали на него или согласие или приняли решение хотя бы не мешать. Рассказ о юнкерах и Женщинах,защищавших как бы Зимний, не находят подтверждений. Они там стояли,но не стреляли.

Простояв здесь несколько минут, отряд, насчитывавший несколько сот человек, ободрился и вдруг без всякого приказания снова кинулся вперёд. В это время при ярком свете, падавшем из всех окон Зимнего дворца, я заметил, что передовые двести-триста человек были все красногвардейцы. Солдат среди них попадалось очень мало. Мы вскарабкались на баррикады, сложенные из дров, и, спрыгнув вниз, разразились восторженными криками: под нашими ногами оказались груды винтовок, брошенных юнкерами. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь. Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука.

Увлечённые бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец через правый подъезд, выходивший в огромную и пустую сводчатую комнату — подвал восточного крыла, откуда расходился лабиринт коридоров и лестниц. Здесь стояло множество ящиков. Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду. Кто-то взвалил на плечо бронзовые часы. Кто-то другой нашёл страусовое перо и воткнул его в свою шапку. Но, как только начался грабёж, кто-то закричал: «Товарищи! Ничего не трогайте! Не берите ничего! Это народное достояние!» Его сразу поддержало не меньше двадцати голосов: «Стой! Клади всё назад! Ничего не брать! Народное достояние!» Десятки рук протянулись к расхитителям. У них отняли парчу и гобелены. Двое людей отобрали бронзовые часы. Вещи поспешно, кое-как сваливались обратно в ящики, у которых самочинно встали часовые. Всё это делалось совершенно стихийно. По коридорам и лестницам всё глуше и глуше были слышны замирающие в отдалении крики: «Революционная дисциплина! Народное достояние!»

Мы пошли к левому входу, т.е. к западному крылу дворца. Здесь тоже уже был восстановлен порядок. «Очистить дворец! — кричали красногвардейцы, высовываясь из внутренних дверей. — Идёмте, товарищи, пусть все знают, что мы не воры и не бандиты! Все вон из дворца, кроме комиссаров! Поставить часовых!…»

Двое красногвардейцев — солдат и офицер — стояли с револьверами в руках. Позади них за столом сидел другой солдат, вооружённый пером и бумагой. Отовсюду раздавались крики: «Всех вон! Всех вон!», и вся армия начала выходить из дверей, толкаясь, жалуясь и споря. Самочинный комитет останавливал каждого выходящего, выворачивал карманы и ощупывал одежду. Всё, что явно не могло быть собственностью обыскиваемого, отбиралось, причём солдат, сидевший за столом, записывал отобранные вещи, а другие сносили их в соседнюю комнату. Здесь были конфискованы самые разнообразные предметы: статуэтки, бутылки чернил, простыни с императорскими монограммами, подсвечники, миниатюры, писанные масляными красками, пресспапье, шпаги с золотыми рукоятками, куски мыла, всевозможное платье, одеяла. Один красногвардеец притащил три винтовки и заявил, что две из них он отобрал у юнкеров. Другой принёс четыре портфеля, набитых документами. Виновные либо мрачно молчали, либо оправдывались, как дети. Члены комитета в один голос объясняли, что воровство недостойно народных бойцов. Многие из обличённых сами помогали обыскивать остальных товарищей.

Мы так увлеклись окружающим, что совершенно не обращали внимания на солдат и красногвардейцев, а между тем их поведение как-то странно изменилось. Небольшая группа уже давно ходила за нами из комнаты в комнату. Наконец, когда мы пришли в огромную картинную галерею, в которой мы ещё днём разговаривали с юнкерами, вокруг нас столпилось около сотни человек. Перед нами стоял огромный солдат. Лицо его было мрачно и выражало подозрительность.

«Кто вы такие? — крикнул он. — Что вы здесь делаете?» Вокруг нас собиралось всё больше людей. Нас пристально разглядывали. Начался ропот. До меня донеслось: «Провокаторы!», «Громилы!». Я показал наши удостоверения, выданные Военно-революционным комитетом. Солдат схватил их, перевернул вверх ногами и уставился на них непонимающим взглядом. Он явно не умел читать. Подержавши документы, он вернул их мне и сплюнул на пол. «Бумаги!» — презрительно проговорил он. Толпа стала всё теснее сжиматься вокруг нас, как дикие лошади смыкаются вокруг пешего ковбоя. Я заметил вдали офицера, глядевшего очень беспомощно, и окликнул его. Он стал проталкиваться к нам.

«Я комиссар, — сказал он мне. — Кто вы такие, в чём дело?»

Толпа отодвинулась и заняла выжидательное положение. Я снова показал бумаги.

«Вы иностранцы? — быстро спросил офицер по-французски. — Плохо дело…» Он повернулся к толпе и замахал в воздухе нашими документами. «Товарищи, — закричал он, — эти люди наши иностранные товарищи, американцы! Они явились сюда, чтобы после рассказать своим землякам о храбрости и революционной дисциплине пролетарской армии!…»

Он провёл нас по дворцу и открыл перед нами дверь, выходившую на набережную Невы. Перед этой дверью находился всё тот же комитет, обыскивавший карманы.

«Ну, счастливо вы отделались», — прошептал он, утирая лицо.

«А что с женским батальоном?» — спросили мы.

«Ах, эти женщины!… — он улыбнулся. — Они все забились в задние комнаты. Нелегко нам пришлось, пока мы решили, что с ними делать: сплошная истерика и т.д.… В конце концов, мы отправили их на Финляндский вокзал и посадили в поезд на Левашёво: там у них лагерь…»