Лодырь
Однажды при Ландау похвалили одного из его знакомых:
Чудесный человек! Он ни разу в жизни не изменял жене.
Ландау сразу же вспылил:
Ну, это зря! Если мужчина такой лодырь, от него мало толку.

О мужчинах
Ландау часто говорил:
Я давно догадался, что красивые мужчины – плохие любовники: они полагают, что женщина будет вполне удовлетворена, созерцая их красоту.

О пропаганде
Ландау часто говорил о бездарности советской пропаганды, приводя в пример имена Кибальчича и Огарева, которых она, по его мнению, доконала:
Она [пропаганда] была настолько бездарна, что у нормального человека не могла не вызвать протеста, иными словами, ничто не могло принести памяти о том или ином деятеле такого вреда, как усилия властей прославить его. Это конец. После этого его репутацию спасти было почти невозможно. И наоборот, лица, подвергавшиеся гонениям, обретали ореол мучеников и симпатии населения, что само по себе является доказательством неискоренимой неприязни наших сограждан к власть имущим.

Новые яблоки
Однажды радостная Кора пришла с рынка и сказала:
Дау, ты никогда не догадаешься, какого сорта это яблоко.
Ландау поинтересовался:
Новый сорт?
Кора торжественно произнесла:
Совершенно новый – Слава победителю!
Льва Давидовича аж всего передёрнуло:
Какая гадость! Я его в рот не возьму! Какое мерзкое название! Совершенно подхалимское.
Ландау долго не мог успокоиться и всё ворчал:
Как ты могла это купить?
Кора оправдывалась:
Попробовала – понравились, я и купила.
На это Ландау строго выговорил жене:
Не надо было и пробовать.

Встреча Бора
Когда Ландау организовывал в Харькове международную конференцию по теоретической физике, он в компании нескольких профессоров и представителей администрации отправился на вокзал встречать Нильса Бора. Ландау прибыл на вокзал в мятых белых брюках и был без галстука. Кроме того, этот несолидный молодой человек грыз яблоко. Всё это очень не понравилось одному из милиционеров, и тот стал вытеснять Ландау из первых рядов встречающих со словами:
Пройдёмте, гражданин, пройдёмте!
Каково же было удивление милиционеров и товарищей в штатском, когда Нильс Бор, выйдя из вагона, отыскал в толпе встречающих Ландау и именно ему первому пожал руку.

О Канте
Однажды Ландау рассказал:
Когда мне было лет двенадцать, я взял том Канта. Читал очень внимательно и пришёл к выводу, что всё это – чушь собачья.
Своего мнения Ландау не изменил и в более зрелые годы.

Устрицы Толстого
Фёдор Иванович Толстой советовал перед употреблением устриц держать их полчаса в солёной воде. Он часто похвалялся тем, что сделал такое важное открытие.

Чай Толстого
Из Тамбова Толстой однажды написал П.А. Вяземскому:
За неимением хороших сливок, пью чай с дурным ромом.

Дохни на меня!
П.А. Вяземский вспоминает об одном забавном эпизоде из жизни Американца:
Неизвестно почему, Толстой одно время наложил на себя эпитимью и месяцев шесть не брал в рот ничего хмельного. Во время одних пьяных проводов, когда его приятели две недели пьянствовали, он всё-таки ничего не пил. Только после последней выпивки, уезжая в санях вместе с Денисом Давыдовым, он попросил его:
Голубчик, дохни на меня!
Ему захотелось хоть понюхать винца.

Вырванный зуб
Герцен и Александр Александрович Стахович (1830-1913) в своих воспоминаниях приводят историю о том, как американец вырвал зуб одному мещанину, но расходятся в деталях. Если провести критический анализ этих текстов, то история о вырванном зубе выглядит так.
Этот мещанин был подрядчиком и вызвался построить больницу, которую Фёдор Толстой хотел сделать в память своей умершей дочери Сары. Мещанин выделенные деньги израсходовал, но выстроил больницу плохо и не до конца. Вот за это Толстой и приказал своим людям вырвать мещанину один зуб. Стахович в порыве вдохновения даже говорит, что мещанину вырвали все зубы, но это явное преувеличение.
Герцен не знал, из-за чего Толстой рассердился на этого мещанина, но приводит в своём рассказе массу интересных деталей. Он пишет, что Фёдор Толстой
поймал его как-то у себя в доме, связал по рукам и ногам и вырвал у него зуб. Мещанин подал просьбу. Толстой задарил полицейских, задарил суд, и мещанина посадили в острог за ложный извет.
В то время один известный русский литератор Н.Ф. Павлов служил в тюремном комитете. Мещанин рассказал ему дело, неопытный чиновник поднял его. Толстой струхнул не на шутку, дело клонилось, явным образом, к его осуждению, но русский Бог велик! Граф Орлов написал князю Щербатову секретное отношение, в котором советовал ему дело затушить, чтобы не дать такого прямого торжества низшему сословию над высшим. Н.Ф. Павлова гр. Орлов советовал удалить с такого места... Я очень хорошо знал неосторожного чиновника.

В середине 19 века исследовать устье Амура и связанные с этой рекой приморские территории была послана экспедиция во главе с капитаном 1 ранга Г. Невельским. Он провел предписанные гидрологические работы, установил, что Сахалин является островом, а все исследованные географические объекты, до того ничейные, объявил новой территорией Российской империи. А вот на это последнее действие он никакой санкции от начальства не имел.
Возбужденные агрессивными действиями России на Дальнем Востоке, англичане подали протест российскому канцлеру Нессельроде. Канцлер, уже и так до смерти перепуганный неудачами русского оружия в Крыму против все тех же англичан, помчался с жалобой на незаконные и опасные действия капитана к царю. Николай 1, тоже крайне болезненно воспринявший Крымское поражение, но, в отличие от канцлера, только теперь и думавший о том, чем бы в ответ насолить англичанам, вызвал Невельского к себе.
Капитан осознавал, что ничего хорошего от вызова к императору, известному своим крутым нравом, ожидать не приходится, и перед этим визитом попрощался с молодой женой.
И действительно, император встретил его исключительно холодно и объявил, что за самовольные действия, наносящие ущерб Российской империи он, Николай 1, своим указом разжаловал капитана 1 ранга Г. Невельского в рядовые матросы. (Копия указа была передана Нессельроде, а тот лично оттащил ее в английское посольство). Но, поскольку Невельской, продолжил император, провел трудную экспедицию и не потерял в ней ни одного человека, то ему прсваивается звание капитан-лейтенанта. А поскольку Невельскому удалось первому составить карту устья Амура, ему присваивается звание капитана 1 ранга. Ну а поскольку он первый доказал, что Сахалин - остров, ему присваивается звание контр-адмирала.
Дистанцию от рядового матроса до контр-адмирала Г. Невельской преодолел не более чем в полминуты. Это была самая быстрая и самая головокружительная карьера в истории российского морского флота.

На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке.
Жареных котлет отведай,
И отправься налегке
(Из письма А.С. Пушкина С.А. Соболевскому)

Однажды Александр I остановился из-за поломки возка в городишке Осташкове, где ему был заказан завтрак в трактире Пожарского. В заказ были включены котлеты из телятины. Хозяин был в отчаянии, так как не мог достать телятины. По совету жены, Дарьи Евдокимовны трактирщик пошел на обман: сделал котлеты из курятины, запанировал в кусочках хлеба и подал царю. Котлеты понравились. Царь велел наградить трактирщика. Боясь разоблачения, Пожарский сознался в обмане, сказав, что этому научила его жена. Александр наградал и ее Спросил фамилию хозяев и велел назвать котлеты «пожарскими» и включить в меню царской кухни.
Счастливый трактирщик заказал себе новую вывеску «Пожарский, поставщик двора Его Императорского Величества». Дела его пошли в гору. Вскоре он переехал в Торжок, где на бойком месте построил гостиницу и трактир.
(Н.Н.Ковалев. Рассказы о русской кухне. М. – Московский рабочий. – 1989)

Астраханцы, по случаю приезда шаха, испытывали сильную ажитацию: одни готовились поразить его взор цивилизациею, другие — упитывать тела его свиты; последняя задача выпала на долю почтенного коммерсанта В. Стол великолепно сервирован, сам хозяин, во фраке и белых перчатках, горит нетерпением и надеждами; наконец появившаяся пестрая толпа персов хлынула на яства: «рвут и жрут!», по выражению очевидца.

— Министры едут! — крикнул влетевший в столовую запыхавшийся курьер Р. и остолбенел.

— Как?! — изумляется В. — Кто же обедает у меня теперь?

— Что вы наделали? — возопил пришедший в себя курьер, вихрем налетая на персов. — Это — нукера (прислуга), а не министры!.. Ах, они… все пожрали!

(П. И. Огородников. Очерки Персии. СПб., 1878)

Пересказывать все его многочисленные выходки и проказы было бы пустою болтовней, достаточно одного примера. Как-то раз он удил рыбу, клев был плохой, и Антоний огорчался, оттого что Клеопатра сидела рядом и была свидетельницей его неудачи. Тогда он велел рыбакам незаметно подплывать под водою и насаживать добычу ему на крючок и так вытащил две или три рыбы. Египтянка разгадала его хитрость, но прикинулась изумленной, рассказывала об этом замечательном лове друзьям и приглашала их поглядеть, что будет на другой день. Назавтра лодки были полны народу, Антоний закинул лесу, и тут Клеопатра велела одному из своих людей нырнуть и, упредивши рыбаков Антония, потихоньку насадить на крючок понтийскую вяленую рыбу. В уверенности, что снасть не пуста, Антоний вытянул лесу и под общий хохот, которым, как и следовало ожидать, встретили «добычу» все присутствующие, Клеопатра промолвила: «Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским23. Твой улов — города, цари и материки».

государям фаросским

Екатерина II передала на рассмотрение в сенат кодекс законов и через несколько дней поинтересовалась результатами рассмотрения на очередном заседании сената.
Выяснилось, что все сенаторы одобряют проект кодекса законов, и только граф Пётр Панин промолчал. Императрица поинтересовалась мнением Панина, и тот, прежде чем отвечать, спросил:
Должен я отвечать Вашему Величеству как верноподданный или как придворный?
Екатерина II ласково ответила графу:
Без сомнения, как верноподданный.
Тогда граф Панин выразил желание переговорить с императрицей наедине, и получил её согласие на такую беседу.
Когда они уединились, императрица передала Панину тетрадь с проектом законов и попросила его вычеркнуть, не стесняясь, всё, что он находит неудачным.
Панин зачеркнул всё.
Затем Екатерина II положила разорванную тетрадь на стол в зале заседаний сената и сказала:
Господа, граф Панин только что доказал мне самым положительным образом свою преданность.
Потом императрица обратилась к Панину:
Я вас прошу, граф, поехать со мной и отобедать у меня.
Говорят, что с тех пор Екатерина II во всех своих важнейших проектах советовалась с графом Петром Паниным, а когда тот бывал в Москве, то она запрашивала его мнение письменно.

Однажды английский король Георг III прислал в дар Екатерине II телескоп Гершеля. Императрица велела перевезти телескоп из Академии в Царское Село и передала его Кулибину и одному немцу-профессору.
Потом телескоп поставили в салоне императрицы и стали смотреть на Луну. Через какое-то время императрица спросила у профессора, открыл ли тот что-нибудь новое с помощью этого телескопа. Немец самоуверенно отвечал:
Нет никакого сомнения, что Луна обитаема: там видна страна, прорезанная долинами, и целые леса построек.
Екатерина II с невозмутимой серьёзностю выслушала профессора, а потом подозвала кулибина и тихо спросила:
Ну, а ты, Кулибин, видел что-нибудь?
Кулибин почтительно поклонился императрице:
Я, Ваше Величество, не настолько учён, как господин профессор, и ничего подобного не видал.

Большую часть своего царствования император Николай Павлович вовсе не был оголтелым гонителем литературы и печати. Если какие-либо государственные учреждения или отдельные сановники считали себя оклеветанными или оскорблёнными в печати, а приводимые примеры - ложными, то император предлагал им опровергать подобные произведения литературным же образом, но, разумеется, без пустой брани.

а и А.С. Пушкин, вероятно, был доволен, что его цензором является сам император, а не какой-нибудь чинуша-перестраховщик, готовый увидеть крамолу чуть ли не в каждой запятой.
Часто бывало так, что цензор-император рекомендовал Пушкину переделать то или иное место в рукописи, а поэт отвечал, что не может этого сделать; и это сходило ему в рук, и текст оставался в прежнем виде. Трудно представить, сколько сил ушло бы у Пушкина на борьбу с обычными цензорами, и сколько его произведений так и не было бы создано.
Сам Пушкин в своём дневнике за 1834 год под 28 февраля сделал такую запись:
Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена рукопись с его замечаниями (очень дельными).

Известен был Николай Павлович и своей благотворительностью, особенно по отношению к деятелям искусства.
Когда умер Николай Алексеевич Полевой (1796-1846), император назначил его вдове ежегодную пенсию в 1000 рублей.
Когда же скончался известный актёр и переводчик Василий Андреевич Каратыгин (1802-1853), Николай Павлович пожаловал его вдове Александре Михайловне Колосовой (1802-1880) из собственных средств ежегодное содержание в три тысячи рублей, и это в дополнение к содержанию, выделенному дирекцией Александринского театра. Вскоре это ежегодное содержание император увеличил до шести тысяч рублей.

С именем В.А. Каратыгина связан один интересный случай, о котором рассказала А.М. Колосова.
Когда шла подготовка к бенефису В.А. Каратыгина, переводчик пьесы Шиллера «Вильгельм Телль» А.Г. Рутчев уговаривал актёра выбрать именно эту пьесу. Каратыгин отказывался, так как пьесе была запрещена цензурой, но переводчик нажимал на то, что император очень благоволит к Каратыгину и даст разрешение на постановку пьесы в бенефис любимого актёра.
Каратыгин подал прошение графу Бенкендорфу и получил разрешение на постановку «Вильгельма Телля». Каратыгин стал готовиться к новому спектаклю, но за три дня до бенефиса получил сообщение о том, что пьесу представлять запрещено. Каратыгину предложили выбрать для бенефиса какую-нибудь другую роль, но актёр заупрямился и заявил, что за такой короткий срок он не успеет подготовиться к новой пьесе.
Через пару часов министр двора князь Пётр Михайлович Волконский (1776-1852) сообщил грустившему актёру, что император не желает огорчать и затруднять Каратыгина отменой спектакля, а посему разрешает ему взять для своего бенефиса запрещённую трагедию «Вильгельм Телль».
А.М. Колосова написала по этому поводу:
Подобного знака монаршего благоволения ни до тех пор, ни после того, никогда не был удостоен ни один артист.

Эх! Любит наш брат, расейский турист, заграницей покуршевелить. Оторваться, оттянуться не по детски. Окна-витрины побить, официанту зуботычин отвесить, а потом достать из широких штанин пачку баксов, да оплатить все убытки. Знай, мол, наших!
... В 1698 году, во время первого своего вояжа за границу, решил государь Пётр Алексеевич посетить Англию. Уму-разуму поучиться. Сказано сделано. В Дептфорде для именитого путешественника и сопровождающих его лиц был арендован дом некоего Джона Эвелина, называвшийся Says-Cort... Некоторое время спустя царь отбыл домой, в далёкую Московию, а вот убытки остались. Дотошные англичане составили Счёт повреждений, причинённых знатными VIP-персонами имуществу Джона Эвелина, эсквайра. Вот краткая выжимка из многостраничного документа:

... Все полы попорчены грязью и рвотой...
Спальня, убранная голубой отделкой, и голубая кровать, обитая внутри светло-жёлтым шёлком, вся измарана и ободрана...
Японский карниз кровати сломан...
Индийское шёлковое стёганное одеяло, байковое одеяло и постельное бельё запятнаны и загрязнены...
Туалетный столик, обитый шёлком, сломан и изрезан...
Стенной орехового дерева столик и рундук сломаны...
Медная кочерга, пара щипцов, железная решётка, лопатка частью сломаны, частью утрачены...
Палевая кровать разломана на куски, красная отделка, отороченная полосатым персидским шёлком, сильно подрана и испорчена...
В большой комнате два больших каминных крюка с медными рукоятями сломаны...
В следующей комнате коленкоровая кровать с занавесями испятнана и изорвана в клочки...
14 голландских плетёных стульев все сломаны и испорчены...
12 стульев со спинками, обитыми драгетом, сильно испорчены...
Обыкновенное стаметовое одеяло изорвано и прожжено в нескольких местах...
Чёрный панелевый стол и рундуки сломаны и исполчены...
12 кресел, обитых голубой материей, сильно попорчены...
6 белых, тонких, дамасковых оконных занавесей изорваны и испорчены...
Грелка поломана внутри и пожжена...
7 отлогих стульев сломаны и утрачены...
Большой турецкий ковёр попорчен...
8 перин, 8 подушек, 12 пар байковых одеял сильно замараны и попорчены...
3 пары тройных, тонких, голландских простынь утрачены...
Стол сломан и испорчен...
20 прекрасных картин сильно замараны, а рамы все разбиты...
Несколько прекрасных чертежей и других рисунков, изображающих лучшие виды, утеряны...
3 тачки сломаны и утеряны...
Дом, принадлежащий некоему Росселю, бедному человеку, где проживала стража, назначенная состоять при доме, занимаемом царём, почти совершенно разрушен, так что подлежит оплате в полной стоимости...

И так далее, и тому подобное...

Общий ущерб по особняку и саду был исчислен в 162 фунта и 7 шиллингов, убыток по имуществу составил 158 фунтов 2 шиллинга и 6 пенсов. 21 июля 1698 года государственное казначейство Англии приказало уплатить деньги всем лицам, понесшим ущерб от пребывания Петра Великого в Дептфорде, так что будущему преобразователю России даже не пришлось ничего доставать из широких штанин...

14 голландских плетёных стульев все сломаны и испорчены...

Однажды воскресным днём 1877 года миссис Джулия Грант (1826-1902), жена президента Улисса Гранта, зашла в комнату мужа и застала там весь кабинет министров. Миссис Грант воскликнула:
Улисс! Что здесь происходит?
Улисс Грант закурил сигару и ответил, что он несколько минут назад зачитал письмо о своём отказе быть кандидатом в президенты на третий срок. Это письмо только что было отправлено.
Миссис Грант в бешенстве спросила:
Почему ты не прочитал его мне?
На это Грант безмятежно ответил:
Если бы я так сделал, ты никогда не позволила бы мне его отправить, а я не хочу оставаться здесь ещё на четыре года.

Однажды Дорион обедал на Кипре у тиранна Никокреонта и похвалил какой-то из его кубков. Никокреонт на это сказал:
Если хочешь, тот же самый мастер сделает для тебя другой.
Дорион же, взяв кубок в руки, возразил:
Он сделает его для тебя, а этот ты отдашь мне.

Верность - это очень много значит в придворной жизни, а встречается чрезвычайно редко, однако вопрос о браке императрицы с достойнейшим из её подданных после дела Хитрово больше не поднимался, так как Екатерина II поняла, что это может привести к взрыву недовольства среди высших лиц Империи, а то и к перевороту, которых в XVIII веке Россия видела уже немало.
Впрочем, Екатерина II по-прежнему часто привлекала Григория Орлова к выполнению ответственных государственных дел, но он в силу своей малограмотности и вспыльчивости часто с ними не справлялся, руководствуясь в своих поступках, в основном, простым здравым смыслом и своими инстинктами. Согласитесь, что для государственного деятеля это маловато.
Однако Екатерина II всегда высоко оценивала деятельность Григория Орлова, и в переписке с Иоганном Георгом Циммерманом (1728-1795) называла его
единственным и истинно великим человеком, так мало оценённым современниками.
Это говорит о том, что современники, в отличие от Императрицы, не слишком высоко оценивали деловые качества её любимца.
При всей своей силе и храбрости, в общении с Екатериной Григорий Орлов был так нежен и кроток, что Екатерина II говорила о нём, что Григорий Орлов нежен как барашек. Это, конечно, прекрасная характеристика для любовника, но остальным соотечественникам было до лампочки (или до канделябра?), насколько ласков граф Орлов в будуаре Императрицы.

Кстати, замечу, что все братья Орловы жили очень дружно, были почтительны и уважали друг друга. Так граф Григорий никогда не садился в присутствии старшего брата графа Ивана без его разрешения или указания.

О степени его проникновения в тайны науки может рассказать следующий случай.
Однажды малолетний Великий Князь Павел Петрович забавлялся в своих комнатах, играя с креслами. Он накрывал их сукном, представляя, что это сани с полостью, а потом стягивал его. При этом Павел заметил, что с позолоты кресел проскакивают искры. Учитель физики Эпинус не смог объяснить это явление, но с ним блестяще справился Григорий Орлов. Вот как об этом пишет Семён Андреевич Порошин (1740-1769), воспитатель великого князя:
Ввечеру эти креслы и сукно носили к Государыне. У её Величества в покоях делали опыты. Граф Григорий Григорьевич Орлов, будучи особливо до таких вещей охотник, нашёл, что когда муфтой или просто рукой по шёлковым обоям тереть станешь, то электризация производится, и сыплются искры.

Простой народ во время чумы все свои надежды возлагал на Бога и святых и собирался у наиболее почитаемых икон. Больше всего народа собиралось у Варварских ворот, что в Китай-городе, где находилась икона Боголюбской Богоматери (её ещё называют Боголюбско-Московской, чтобы отличать от других списков этой иконы).
Архиепископ Амвросий (1708-1771) понимал опасность огромного скопления народа на ограниченной площади во время эпидемии чумы, и он приказал перенести эту икону в другое место, а короб для подношений Богоматери приказал закрыть и опечатать.
Москвичи и так не слишком любили своего архиепископа, хотя тот потратил много из своих собственных средств на ремонт и восстановление московских церквей и святынь. Но он был чужой, по слухам - из молдаван, и такой поступок архиепископа вызвал взрыв негодования у москвичей; 15 сентября ударил набат, и толпы разъярённых людей с криками:
Грабят Боголюбскую Богородицу! -
двинулись к Чудскому монастырю и разграбила его. На следующий день огромная толпа окружила Донской монастырь; немногочисленная охрана монастыря была сметена, а архиепископа Амвросия буквально разорвали на куски.

В Москве с весны 1771 года находился генерал-поручик Пётр Дмитриевич Еропкин (1724-1805), присланный Императрицей для борьбы с эпидемией, и когда в сентябре из Москвы сбежал Салтыков, Еропкин остался единственным высокопоставленным представителем власти в охваченном эпидемией городе. Пётр Дмитриевич был опытным офицером и не растерялся в условиях начавшегося бунта, когда чернь овладела Китай-городом, даже ворвалась в Кремль, и стали раздаваться призывы к расправе со всеми дворянами, которые стали жить по-немецки и тем навлекли беды на святую Москву.
Еропкин собрал отряд из солдат и полицейских в 130 человек, взял несколько пушек и после недолгих уговоров разойтись ударил картечью по бунтовщикам. Считается, что в результате этой акции было убито около тысячи человек, а остальные в страхе разбежались.
[Пройдёт больше двадцати лет прежде чем Бонапарт повторит этот опыт борьбы с бунтовщиками на улицах.]

В большинстве публикаций об истории этого чумного бунта почему-то говорится о том, что бунт подавил Григорий Орлов, прибывший в Москву с войсками, после трёхдневных боёв. Эта версия гуляет по страницам различных изданий с советских времён, и никто не стремится её опровергнуть.
На самом деле, Орлов прибыл в Москву, когда бунт уже был подавлен, и без войск. Он ехал в первопрестольную с максимально возможной скоростью, и любые войска сильно тормозили бы его продвижение.
Да, в Москву были стянуты дополнительные войсковые части, которые занимались наведением порядка в городе, охраной собственности обывателей и патрулированием улиц и площадей.
Но я забежал немного вперёд.
Екатерина II знала о тяжёлом положении в Москве, и ещё до получения сообщений о московском бунте она предложила Государственному Совету послать в старую столицу
доверенную особу, коя бы, имея полную власть, в состоянии была избавить тот город от совершенной погибели.
Государственный Совет внял просьбе Императрицы и уже 21 сентября одобрил
заготовленную для дачи посылаемому в Москву генерал-фельдцейхмейстеру [т.е. Г.Г. Орлову] полную мочь в делании там всего, что за нужное найдёт к избавлению оной от заразы.
Из письма Екатерины II Вольтеру можно узнать, что Григорий Орлов сам напросился на эту опасную поездку:
Граф Орлов просил меня позволить ему отправиться в Москву, дабы рассмотреть на месте, какие можно пристойнейшие меры принять к прекращению сего зла. Я согласилась на сие, сколько доброе, столько ревностное с его стороны дело, и надо сказать, не без ощущения сильной горести, в рассуждении той опасности, которой он подвергается.
А опасность была нешуточной, так как по данным на 12 сентября в сутки уже умирало более 800 человек.

Интересно отметить, что в постановлении Государственного Совета Григорий Орлов ни разу не назван по имени, так что уже историки XIX века считали это происками Никиты Панина и других недоброжелателей братьев Орловых, которые, тем не менее, с радостью отправляли фаворита в столь опасное место.
Орлов не мешкал и прибыл в Москву уже 26 сентября в сопровождении группы гвардейских офицеров и нескольких искусных врачей.
Не все в Москве с радостью встретили прибытие фаворита Императрицы, так что уже через несколько дней Головинский дворец, в котором остановился Григорий Орлов, пострадал от умышленного поджога; но подобная мелочь не могла ни напугать, ни остановить нашего героя.
Первым делом Орлов огласил манифест о своих чрезвычайных полномочиях [полной мочи!] и организовал две комиссии — противочумную и следственную.
Первая комиссия должна была принимать меры, необходимые для прекращения распространения заразы, то есть надо было заставить всех, людей, врачей и чиновников, соблюдать те гигиенические меры, которые были предписаны ещё Еропкиным. Надо было победить у людей предубеждение против врачей, надо было заняться уборкой трупов и хоронить их за городом в специальных местах, надо было немедленно сжигать одежду умерших, так что Григорий Орлов даже самолично занимался этим делом.

Следственная комиссия должна была выявить лиц, организовавших беспорядки, и установить виновных в убийстве архиепископа Амвросия.
Всего за организацию беспорядков было арестовано в Москве более трёхсот человек: 176 из них были биты кнутом, а четверых повесили.
Во время борьбы с чумой Григорий Орлов и его спутники проявили незаурядную смелость (простите за штамп!). Орлов лично обходил больницы, проверял качество приготовляемых для больных пищи и лекарств, заставлял немедленно, в своём присутствии, сжигать одежду и постели умерших от чумы людей, а с больными обращался просто и приветливо, чем быстро снискал симпатии большинства москвичей.
Принятые Орловым меры и наступившее похолодание принесли свои плоды, так что к концу октября средняя смертность в Москве составляла уже только 353 человека в сутки. Это дало возможность Екатерине II заявить на заседании Государственного совета о том, что граф Григорий Орлов уже сделал всё, что должно было истинному Сыну Отечества, так что она считает возможным отозвать графа в Петербург.

Орлов выехал из Москвы 16 ноября, но теперь он не торопился, а ехал медленно, скрупулёзно выполняя все карантинные требования. Несколько дней он провёл в Твери, а в Торжке Григорий Орлов должен был провести шестинедельный карантин, но Екатерине II уже очень хотелось увидеть своего фаворита и она собственноручным письмом, которое прибыло в Торжок 3 декабря, освободила Григория Орлов и его свиту от карантина, повелев как можно быстрее прибыть в Петербург. С этой целью Императрица даже прислала в Торжок свои экипажи.
Приезд Орлов со свитой в Петербург напоминал шествия победоносных полководцев древности, и даже недоброжелатели Орловых были вынуждены изображать своё восхищение подвигом Григория Орлов, чьё положение близ Императрицы теперь значительно укрепилось.
Да, это действительно был триумф! Ведь недаром в 1782 году в Царском Селе была воздвигнута триумфальная арка в честь подвига Григория Орлов по проекту архитектора Антонио Ринальди (1710-1794).
С гатчинской стороны на арке высечен стих Василия Ивановича Майкова (1730-1778):
Орловым от беды избавлена Москва.
А со стороны парка можно прочитать такую надпись:
Когда в 1771 году в Москве был мор на людей и народное неустройство, генерал фельдцейхмейстер Григорий Орлов, по его просьбе получив повеление, туда поехал, установил порядок и послушание, сирым и неимущим доставил пропитание и исцеление и свирепство язвы пресёк добрыми своими учреждениями.

Грабят Боголюбскую Богородицу! -

= сходу писаю - нету такой надписи.

После такого славного дела (чумной бунт) положение Григория Орлова при императрице должно было бы только укрепиться, тем более что Екатерина II так настойчиво стремилась вернуть Орлова в Петербург. Однако знатоки женских душ из партии противников Орловых что-то такое усмотрели в самой императрице, в её поведении, за время отсутствия Григория Орлова. Во-первых, это были признаки некоторого охлаждения императрицы к своему фавориту из-за его многочисленных, но кратковременных, связей Орлова с её фрейлинами и другими придворными дамами. Екатерина II считала их просто забавами своего фаворита, но всё же... Во-вторых, императрица физиологически нуждалась в постоянном присутствии своего фаворита, а тот был в отъезде, хоть и по её приказу.

Во время отлучек Орлова у Екатерины II были кратковременные увлечения, которые, хоть и держались в строжайшей тайне, доходили до сведения Никиты Панина. Ведь такой кратковременный заместитель фаворита получал богатые дары, деньги, иногда чины, и отсылался подальше от Петербурга. А такие факты утаить было просто невозможно.

Враги Орловых стали искать повода для нового почётного отдаления Григория Орлова от императрицы, и на этот раз решили использовать внешнеполитическую карту.

В области внешней политики Григорий Орлов был ярым сторонником войн с Турцией и завоевания Константинополя, а тут, в начале 1772 года готовились мирные переговоры с Турцией. С подачи Никиты Ивановича Панина Екатерина II назначила уполномоченными России на мирных переговорах, намечавшиеся в Фокшанах, Григория Орлова и Алексея Михайловича Обрескова (1718-1787), который много лет был российским посланником в Стамбуле. Панин внушил императрице, что Григорий Орлов прекрасно справится и с этой задачей, которая казалась не слишком трудной в блеске побед российского оружия. Сам же Панин надеялся, что или время сыграет против Орлова и ему найдётся замена, или он провалит переговоры и лишится расположения императрицы.

В области внешней политики Григорий Орлов был ярым сторонником войн с Турцией и завоевания Константинополя, а тут, в начале 1772 года готовились мирные переговоры с Турцией. С подачи Никиты Ивановича Панина Екатерина II назначила уполномоченными России на мирных переговорах, намечавшиеся в Фокшанах, Григория Орлова и Алексея Михайловича Обрескова (1718-1787), который много лет был российским посланником в Стамбуле. Панин внушил императрице, что Григорий Орлов прекрасно справится и с этой задачей, которая казалась не слишком трудной в блеске побед российского оружия. Сам же Панин надеялся, что или время сыграет против Орлова и ему найдётся замена, или он провалит переговоры и лишится расположения императрицы.

Граф Григорий Орлов отбыл на конгресс, окружённый невиданным великолепием и роскошью. Ему было пожаловано множество красивых и пышных нарядов, один из которых, усыпанный бриллиантами, стоил миллион рублей! Это в тех-то ценах.

Григорий Орлов, как уже говорилось, не был дипломатом, совершенно не имел опыта общения с людьми Востока, и стал совершать ошибки с первых же шагов. Впрочем, как позже выяснилось, первой и главной его ошибкой было согласие стать полномочным послом на переговорах с Турцией.
Сначала Орлов потребовал, чтобы представители Пруссии и Австрии покинули Фокшаны, так как Россия хотела вести переговоры непосредственно с Турцией.
Начав переговоры с турками, Орлов сразу же легкомысленно предупредил противников, что основным пунктом переговоров является независимость Крымских татар. В свою очередь турки ответили, что о независимости Крыма не может быть и речи, а этот вопрос следует решить деньгами. России и, разумеется, её посланнику.
Григорий Орлов на переговорах горячился, настаивал на своём, а Осман-Эфенди, турецкий посол, утомлял противника восточным красноречием, то и дело вставляя в свою речь различные прибаутки вроде следующей:
Денег не берёт? Дело не пойдёт!, -
которые доводили Орлова до белого каления.

После нескольких дней переговоров (враги Орлова говорили, что всего двух) Григорий Орлов потерял надежду успешно завершить переговоры и 6 августа сообщил об этом в Петербург.
27 августа Панин огласил на заседании Государственного Совета сообщение Орлову, в котором послу рекомендовалось не зацикливаться на одном пункте, а приступить к переговорам по остальным позициям.
За это время Орлов, взбешённый дерзостью турецких послов, прервал с ними переговоры и уехал в Яссы, откуда 18 августа сообщил в Петербург о своём поступке, и что в главной штаб-квартире российской армии он будет ждать дальнейших распоряжений Государыни.
Это послание Орлова было зачитано в Государственном Совете 1 сентября, а уже 3 сентября ему был послан ответ, в котором Императрица одобряла решение Григория Орлова и позволяла ему вести переговоры по своему усмотрению, даже с возможностью использования армии. Это послание подписали Екатерина II и все десять членов Государственного Совета.

А тем временем в Петербурге произошло событие, коренным образом изменившее положение и судьбу Григория Орлова.
С весны 1772 года Екатерина II часто стала встречать на караулах в Царском Селе красивого молодого офицера – это был Александр Семёнович Васильчиков (1746-1813). Васильчикова подталкивал к Екатерине Никита Иванович Панин, предварительно убедившись в том, что этот представитель старой дворянской фамилии не будет представлять особой опасности, став фаворитом императрицы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что 4 августа 1772 года английский посланник Роберт Ганнинг (1731-1816) писал в Лондон:
Фаворит столь же мало популярен, сколь и сама Императрица, несмотря на все его усилия завоевать всеобщую любовь. Мне говорили, что в нём есть некоторые добрые качества, но никаких выдающихся талантов; он вертопрашен и ведёт до крайности беспутную жизнь; часто покидает он Императрицу, чтобы развлечься охотой или ради такого общества, которое никак не совместно со столь серьёзными их отношениями.
А в это время Императрица уже была серьёзно увлечена Васильчиковым, которого подтолкнул к ней Панин. Великий Князь Павел Петрович, которого Панин сблизил с Васильчиковым, чуть ли не открыто одобрял выбор своей матери, но Ганнинг лишь недавно стал посланником в Петербурге и не всё понимал.
Более прозорливым оказался прусский посланник в Петербурге граф Виктор фон Сольмс-Зонневальде (1730-1783), который так писал об этих событиях своему королю Фридриху II в письме от 3 августа 1772 года:
Не могу более воздержаться и не сообщить Вашему Величеству об интересном событии, которое только что случилось при этом дворе. Отсутствие графа Орлова обнаружило весьма естественное, но, тем не менее, неожиданное обстоятельство: Её Величество нашла возможным обойтись без него, изменить свои чувства к нему и перенести своё расположение на другой предмет.
Конногвардейский поручик Васильчиков, случайно отправленный с небольшим отрядом в Царское Село для несения караулов, привлек внимание своей Государыни…
При переезде двора из Царского Села в Петергоф Её Величество в первый раз показала ему знак своего расположения, подарив золотую табакерку “за исправное содержание караулов”. Этому случаю не придали никакого значения, однако частые посещения Васильчиковым Петергофа, заботливость, с которою она спешила отличить его от других, более спокойное и веселое расположение её духа со времени удаления Орлова, неудовольствие родных и друзей последнего, наконец множество других мелких обстоятельств уже открыли глаза царедворцам. Хотя до сих пор всё держится в тайне, но никто из приближённых не сомневается, что Васильчиков находится уже в полной милости у Императрицы; в этом убедились особенно с того дня, когда он был пожалован камер-юнкером…
Действительно, всё внешне выглядело как только что, ведь Васильчиков был пожалован в камер-юнкеры 1 августа. Очевидно, императрица была довольна своим новым фаворитом, так как 2 сентября Васильчиков стал камергером и был пожалован орденом св. Александра Невского.
Однако связь императрицы с Васильчиковым началась раньше, ибо его фамилия появилась в камер-фурьерском журнале уже 5 мая. В этот день по указанию Екатерины II Васильчиков занял апартаменты, в которых раньше располагался Григорий Орлов, но из соображений безопасности у этих апартаментов был выставлен караул во избежание внезапного появления Григория Орлова.

В мае-июне 1940 года Черчилль четыре раза летал из Лондона во Францию, чтобы укрепить боевой дух союзников и убедить их продолжать войну с Германией. Во время этих полётов самолёт Черчилля должен был сопровождать эскорт английских истребителей, но однажды что-то не сложилось, и одинокий Фламинго Черчилля чуть не столкнулся над Английским каналом с двумя немецкими истребителями, которые не заметили одиночную высоколетящую цель.
Уже через 24 часа Черчилль должен был возвращаться в Англию, но метеорологи объявили штормовое предупреждение и запретили полёт. Уинстон в ярости закричал:
К чёрту! Я полечу несмотря ни на что! Ситуация слишком серьёзна, чтобы ещё думать о погоде!
Потом он немного успокоился и сказал:
Да, и не забудьте захватить мой большой пистолет. Если нас атакуют, я хочу убить хотя бы одного фашиста.

В конце жизни Уинстон Черчилль уже с пессимизмом смотрел на дальнейшее развитие науки.
24 июня 1952 года в палате общин Черчилль довольно неожиданно сказал:
Я всегда считал, что замена лошади двигателем внутреннего сгорания представляет собой мрачный эпизод в истории человечества.
Примерно в это же время Черчилль высказал своему другу Максу Бивербруку (1879-1965) совсем уж еретическую мысль:
Если честно, то я сожалею, что человечество всё-таки научилось летать.

Черчилль всегда утверждал, что именно лошади оказывают самое благотворное влияние на воспитание молодёжи. В зрелом возрасте он советовал всем родителям:
Не давайте вашему сыну денег, лучше купите ему лошадь. Ещё никто никогда не попадал в беду – за исключением благородных бед – из-за того, что ездил верхом. Ни один час, проведённый в седле, не может считаться потерянным часом. Молодёжь часто разоряется, владея лошадьми или ставя на них деньги, но никогда из-за того, что ездят на них верхом, если, конечно, не ломают себе при этом шеи, что при скачке галопом является весьма благородной смертью.

В Древней Греции и Риме существовало множество любителей обильно и вкусно поесть. Их не следует путать с прихлебателями, но для удовлетворения своих желудочных пристрастий такие любители вкусненького часто не останавливались ни перед чем. К таким людям хорошо подходит французское слово “гурман”, но в его русском толковании: у нас гурман – это ещё и обжора, и такое толкование идеально подходит для Древнего мира. Вот несколько примеров...

Известный дифирамбический поэт Филоксен с Киферы (435-380 гг. до Р.Х.) слыл большим обжорой. Рассказывают, что он имел обыкновение, помывшись, обходить дома в сопровождении слуг, несших масло, рыбный соус, уксус и другие приправы. Учуяв жилище, в котором готовится что-нибудь вкусненькое, он мог с таким сопровождением ввалиться в этот дом и с помощью принесённых приправ довести готовящиеся блюда до ума, а потом жадно набрасывался на угощение.

Философ Хрисипп (280-208 гг. до Р.Х.) так описывал одного выдающегося обжору:
Мне запомнился некий гурман, настолько потерявший чувство стыда, что уже не обращал внимания ни на кого из присутствующих, чем бы ему ни приходилось заниматься. В общественных банях он открыто приучал руки к горячему, подолгу держа их в воде; этой же водой он полоскал горло, чтобы горячая пища проходила в его глотку без затруднений. Рассказывали, что он подговаривал поваров ставить блюда на стол как можно более горячими, чтобы он один мог поглощать их на глазах у беспомощных сотрапезников.

Другой обжора по имени Пифилл, прозванный Лакомкой, ходил с обёрнутым языком и освобождал его только перед самым угощением, а после еды очищал сухой рыбьей чешуёй. Говорят, что он был единственным из гурманов, кто брал еду, надев на пальцы перчатки, - ему хотелось положить её на язык как можно более горячей.

Во времена императора Тиберия в Минтурнах, что в области Кампания, жил очень богатый человек по имени Марк Гавий Апикий. Это был великий обжора, который всем вкусностям предпочитал крупных креветок. Он приказывал доставлять к своему столу самых крупных креветок, какие только можно было достать в Средиземном море, и проедал на этих креветках целые состояния.
Однажды он услышал, что самые крупные креветки водятся в провинции Ливия, и сразу же отправился туда.
После трудного плавания по бурному морю, он приблизился к африканскому берегу, а его уже встречали на лодках местные рыбаки, набравшие с собой самых крупных креветок. Апикий рассмотрел привезённых креветок и поинтересовался, нет ли у них креветок покрупнее. Когда ему сказали, что привезли самых крупных, Апикий, не сходя на берег, приказал повернуть судно обратно в Италию.

Лженауки
Музыковедение, искусствоведение, театроведение и литературоведение Ландау считал лженауками и называл обманом трудящихся. Причём переубедить его было невозможно.
Что же касается научного коммунизма и тому подобных дисциплин, то они приводили Дау в ярость. В них он видел особый вред и с величайшим презрением относился к людям, избравшим их своей специальностью.

Опера и пение
Ландау постоянно твердил, что опера противоестественна, что люди в реальной жизни общаются посредством живой речи, а не пения.
И всё же у Дау была любимая певица — Надежда Андреевна Обухова. Кора говорила, что он всегда задерживался у радиоприёмника, услышав её голос, прослушивал весь концерт до конца и уверял, что это единственная певица, которую можно слушать.
Ландау также не понимал балета.

Разговор с дамой
Одна дама завела с Ландау разговор о том, что у неё с мужем чисто дружеские отношения, ничего больше. Дау никак не отреагировал на это.
Тогда она, чтобы выйти из неловкого положения, добавила, что имеет поклонника с громким именем и знакомого юношу, который любит её со всем пылом двадцати лет. Кокетливо взглянув на Дау, она закончила:
Для полного комплекта не хватает только исповедника.
Дау возразил:
Жалкая роль.
Дама от возмущения даже ахнула:
Да что вы! Я так хорошо всё придумала.
Дау пригвоздил её:
Но это не вы придумали. У Островского есть купчиха, которая любила мужа для денег, дворника для удовольствия и офицера для чувств.
Эта дамочка очень сильно обиделась на Дау.

Английский язык
Один из его многочисленных корреспондентов Ландау пожаловался, что ему не даётся английский язык.
Дау ответил очень кратко:
Английский необходим. Выучить его нетрудно, так как английским языком неплохо владеют даже очень тупые англичане.

Однажды независимые лейбористы попросили Бернарда Шоу написать текст для их специальной рождественской открытки, и он написал следующее:
Не унывайте, товарищи! Все мы ненавидим Рождество, но оно бывает только раз в год и длится недолго.

Известный актёр Джонстон Форбс-Робертсон (1853-1937) однажды потребовал, чтобы третий акт мелодрамы Шоу “Ученик дьявола” заканчивался победой английского оружия.
По этому поводу Шоу сказал одному из репортёров:
О, с этим затруднением мне будет легко справиться. Я уже готовлю новый вариант третьего акта, в котором английская армия добивается решительной и сокрушительной победы над американскими мятежниками. Вашингтон будет показан стоящим на коленях на поле боя, салютующим английскому флагу, а также передающим поломанную шпагу победоносному герцогу Корнуэльскому. В последнюю минуту на поле боя в качестве королевского гонца прибудет генерал Бергойн, специально посланный Гeopгом III, чтобы вручить независимость Соединенным Штатам Америки в качество акта милосердия согласно просьбе “Дэйли кроникл”.

После победы над Наполеоном многие русские военачальники приобрели невероятную популярность в русском обществе. Но особенный пиетет вызывал атаман Платов, один из главных героев войны. К тому же он сопровождал императора в Лондон, где удостоился всяческих невероятных почестей.
По приезде в Россию, Платов, прежде чем отправиться к себе на Дон, ненадолго остановился в Петербурге при императорском Дворе. К нему сразу повалило на прием все высшее петербургское общество. Но Платов, лихой рубака и любитель застолий, терпеть не мог подобного рода приемов, где только и требовалось вести какие-то бестолковые разговоры. После парочки таких раутов он напрочь отказывался кого-либо еще принимать. Но приставленный к нему от Двора камергер исправно докладывал о тех, кто прибывал и просил приема, причем подробно описывал данное лицо - академик такой-то, министр такой-то... Но Платов только отмахивался.
И вот камергер объявил: Николай Карамзин, известный сочинитель.
Платов встрепенулся: Проси!
О! Вы, вероятно, почитатель произведений господина Карамзина! - воскликнул камергер.
Упаси Бог! Но я люблю сочинителей: они все - выпивохи.

Упаси Бог! Но я люблю сочинителей: они все - выпивохи.

Сталин о голосовании
В конце 1923 года руководящая тройка страны Зиновьев-Каменев-Сталин обсуждала на своём заседании, как завоевать партийное большинство во время борьбы с “левой оппозицией”. Каменев и Зиновьев долго вели теоретическое обсуждение вопроса, рассуждая о политической стратегии и тактике текущего момента в духе ленинских идей, а Сталин молча курил свою трубку.
Наконец теоретики наговорились и из вежливости решили поинтересоваться мнением Сталина по этому вопросу, хотя оно их нисколько не интересовало – Сталин не считался в партии теоретиком. Однако вежливый Каменев спросил:
А вы, товарищ Сталин, что вы думаете по этому вопросу?
Сталин невозмутимо спрашивает:
А по какому именно вопросу?
Действительно, ведь во время длительного обсуждения “теоретики” Каменев и Зиновьев затронули множество различных вопросов.
Снисходя до уровня Сталина, Каменев поясняет:
А вот по вопросу, как завоевать большинство в партии.
На это Сталин совершенно спокойно заявляет:
Знаете, товарищи, что я думаю по этому поводу: я считаю, что совершенно неважно, кто и как будет в партии голосовать; но вот что чрезвычайно важно, это - кто и как будет считать голоса.
Каменев от неожиданности поперхнулся и долго откашливался.

После XX съезда КПСС из рядов Союза писателей СССР был исключен литературовед Эльсберг. В этом не было бы ничего особо удивительного, если бы не одно обстоятельство – Эльсберга исключили за доносительство в особо крупных размерах.
Вначале Эльсберг был личным секретарем Каменева и доносил органам о каждом шаге и слове своего начальника.
После этого Эльсберг, уже как “литературовед”, своим доносительством сыграл роковую роль в судьбе писателя Бабеля, востоковеда профессора Штейнберга, литературоведа Макашина, филолога Пинского и ряде менее известных личностей.
Правда, других доносчиков из членов СП не тронули.

В мае 1919 года по поручению наркома просвещения Луначарского в окрестностях Петрограда были организованы шесть научно-исследовательских станций. Одна из них, Лахтинская, расположенная на берегу Финского залива в бывшем замке графа Стенбок-Фермора, работала наиболее разнообразно и плодотворно.

Почти ежедневно на станцию приезжали учащиеся, для которых устраивались экскурсии по окрестностям, чтение лекций, показ коллекции имевшегося при станции естественно-исторического музея. Сотрудники станции занимались исследовательской работой, и к весне 1923 года подготовили коллективный труд «Северное побережье Невской губы в свете естествознания и истории».
Чтобы поддержать скудный бюджет станции, в ее стенах также нередко устраивались концерты, в которых принимали участие известные артисты и писатели. Корней Чуковский, дважды приглашенный на Лахтинскую станцию, посчитал ее «учреждением патетически ненужным». Свой скептический настрой он перенес и в мемуары, где можно прочитать следующий отзыв о работе станции:
«Мальчишки и девчонки экскурсиями не интересуются, а дуются в карты. Солдаты похищают банки с лягушками и пьют налитый в банки спирт с формалином. Есть ученая женщина Таисия Львовна, которая три раза в день делает наблюдения над высотою снега, направлением и силой ветра, количеством атмосферных осадков. Делает она это добросовестно, в трех местах у нее снегомеры, к двум из них она идет на лыжах и даже ложится на снег животом, чтобы точнее рассмотреть цифру.
Но вот как-то заговорили о погоде, и кто-то сказал, что завтра будет дождь.
- Откуда вы знаете? - спросили его.
- Таисия Львовна видела во сне покойника. А покойника видеть - к дождю!»

На это Сталин совершенно спокойно заявляет:
Знаете, товарищи, что я думаю по этому поводу: я считаю, что совершенно неважно, кто и как будет в партии голосовать; но вот что чрезвычайно важно, это - кто и как будет считать голоса.

Скотина - хто? А ребята - хто?

Генрих Герц в юности изучал токарное дело. Через много лет мать Герца сообщила старому мастеру, что его бывший ученик стал профессором. Мастер был очень расстроен этим сообщением:
Ах, как жаль, какой бы это был токарь!

Эйнштейн однажды сказал:
Теперь я знаю, почему есть столько людей, которые охотно колют дрова.
Эта деятельность всегда позволяет тотчас же увидеть результат.

Незадолго до присуждения Марии Кюри в 1911 году второй Нобелевской премии, на этот раз по химии, её кандидатура в Парижскую Академию наук была отклонена значительным большинством голосов членов этой самой Академии.

Во время учёбы в высшем техническом училище Цюриха Эйнштейн часто пропускал лекции, которые читал Герман Минковский.
[Некоторые достижения Минковского Эйнштейн использовал при создании теории относительности, как обычно, без ссылки на первоисточник.]
Когда Минковский ознакомился с теорией относительности, он сказал Максу Борну об её создателе:
Ах, Эйнштейн! Это тот, который всегда отлынивал от лекций? Я не стал бы ему доверять!

Молодой Нильс Бор был хорошим футболистом и вместе со своим братом Харальдом даже входил состав сборной Дании. Поэтому не стоит удивляться тому, что в 1922 году одна из датских газет напечатала сообщение о том, что известному футболисту Нильсу Бору присуждена Нобелевская премия.

Однажды Иоффе делал доклад на французском языке и в одном месте запнулся, так как не смог найти соответствующего французского термина. Тогда из зала раздался голос Марии Кюри:
Скажите это по-русски, я переведу.

После Первой мировой войны Мария Кюри стала пользоваться большой популярностью, особенно среди феминисток. Во время своей поездки по США в 1921 году ей даже пришлось некоторое время носить правую руку на повязке, так как одна восторженная почитательница вывихнула ей кисть руки при слишком экзальтированном рукопожатии.
Ева Кюри по этому поводу сказала, что её мать стала жертвой славы.