первый и ключевой шаг на пути превращения России в великую конституционную, самую справедливую, монархию мира.

Vladimirovich wrote: вау, how did they know about the latter?

Один только полковник не согласился на такой мир. Тот один был Тарас. Вырвал он клок волос из головы своей и вскрикнул:
- Эй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте ляхам: продадут псяюхи!

5 января.
Заходил вечером к Головнину. Старался обратить через него внимание вел. князя на польский вопрос. У нас опять готовы впасть в старые ошибки и считать полицейские строгости или преследования политическою премудростью и государственною силой

16 февраля. Во время вчерашнего заседания Комитета Тымовскому принесли телеграмму от государя. Его лицо несколько изменилось при чтении, потом он говорил с кн. Долгоруковым. Сегодня слышно, что в Варшаве беспорядки. По случаю годовщины Гроховской битвы хотели отслужить или отслужили тризну о павших в тот день поляках. Говорят, что народ столпился и что войско принуждено было действовать оружием. По сегодняшним известиям стрельба будто бы продолжается, и государь очень беспокоен. Поляки давно ищут случая pour se faire mitrailler [чтобы подставить себя под пули (фр.)]. Цель очевидна. В Европе опять заговорят о польском вопросе. Тамошнее безмозглое управление им помогает. Теперь е. в. император всероссийский уже поставлен на одну доску с неаполитанским ex-королем по делам Сицилии и с австрийским императором по делам венгерским. Ненавистное управление поддерживается картечью и штыками.

23 февраля.
Утром в Комитете. Вечером у вел. кн. Елены Павловны. Ждали государя, но он не приехал, потому что у него был прибывший из Варшавы ст. секр. Карницкий. Мне говорил Фредро, что Карницкий прислан от кн. Горчакова с положительным и категорическим признанием в невозможности продолжать прежний regime и в безусловной необходимости или сделать уступки и переменить систему, или править Царством со дня на день штыками и картечью. Карницкий говорит, что он не может остаться на службе, если требования кн. Горчакова не будут удовлетворены, что никто остаться на службе в Царстве Польском не может, одним словом, что струна была натянута донельзя и лопнула.

28 марта. Заседание Комитета. По словам Муравьева, из Варшавы получены известия о новых беспорядках. На сей раз будто бы убитых 10-ть со стороны поляков и 5-ть со стороны войск. Еще за два дня пред сим у нас находили, что все в Варшаве идет ладно и радовались закрытию Агрономического общества, не замечая, что это именно <......>

13 апреля.
Много было толков о Польше. Из всего видно, что взгляды на польский вопрос не изменились. Не замечают, что провидение предрешило польский вопрос, а с ним предрешило и несколько русских. Мы от Польши отрешиться не можем. Где проведем мы границу между Польшей и нами и где оставим себе точку соприкосновения с Европой, если отделим Польшу? В Палангине? Недаром сливала постепенно история племена литовские, малороссийские и польские с великорусским, недаром замывала она кровью прежние границы. Где мы теперь отыщем их и как восстановим? Нам и не следует их восстановлять. Мы должны осуществить первый из известных двух стихов Пушкина:

Славянские ль ручьи сольются в Русском море?
Оно ль иссякнет? - вот вопрос.

Но для осуществления именно первого, а не последнего стиха, нужно смотреть па польские дела иначе. А взглянув иначе на них, мы иначе взглянем и на дела русские.

19 апреля. Утром у обедни. Вечером у всенощной. Был у меня Неелов, который утверждает, что ген. Муравьев кандидат на Министерство внутренних дел и что была речь о назначении меня на его место, но что он настаивал на назначении Зеленого. Так говорит Шувалов.

Получил от государя отчеты польских губернаторов и сдеданное для него в статс-секретариате из них извлечение. На этом извлечении, самом пустом и бесцветном, е. величество изволил написать, что "грустно думать, что эти успехи и благоденствие (sic) будут приостановлены теперешними неустройствами". Грустно читать эту отметку. Если государя успели уверить, что Польша благоденствовала, то чего же ждать и на что надеяться?

Правильной геополитикой является предоставление национальным окраинам широчайшей автономии при поддержке там лояльных правителей. Империя обязана знать пределы своих возможностей и не брать ничего лишнего.

"Меня поставил бог над русскою землею, -
Сказал нам русский царь. -
Во имя божие склонитесь предо мною,
Мой трон - его алтарь.
Для русских не нужны заботы гражданина -
Я думаю за вас;
Усните - сторожит глаз зоркий властелина
Россию всякий час.
Мой ум вас оградит от чуждых нападений,
10 От внутреннего зла;
Пусть ваша жизнь течет вдали забот, в смиренья,
Спокойна и светла.
Советы не нужны помазаннику бога:
Мне он дает совет;
Народ идет за мной невидимой дорогой,
Один я вижу свет;
Гордитесь, русские, быть царскими рабами:
Закон вам - мысль моя;
Отечество вам - флаг над царскими дворцами}
20 Россия - это я!"............
Декабрь 1854

Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог!
Мы пойдем в ряды страждущих братии,
Мы к голодному люду пойдем;
С ним пошлем мы злодеям проклятья,
На борьбу мы его позовем:

Вставай, подымайся, рабочий народ!
10 Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
Вперед!

Богачи, кулаки жадной сворой
Расхищают тяжелый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры;
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
20 Чтоб ругались они над тобой!

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
Вперед!

Тебе отдых - одна лишь могила!
Каждый день недоимку готовь;
Царь-вампир из тебя тянет жилы!
Царь-вампир пьет народную кровь!
Ему нужны для войска солдаты:
30 Подавай же сюда сыновей!
Ему нужны пиры да палаты:
Подавай ему крови твоей!

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
Вперед!

Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз!
От Днепра и до Белого моря,
40 И Поволжье, и дальний Кавказ!
На воров, на собак - на богатых!
Да на злого вампира-царя!
Бей, губи их, злодеев проклятых!
Засветись лучшей жизни заря!

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
Вперед!

И взойдет за кровавой зарею
50 Солнце правды и братства людей.
Купим мир мы последней борьбою;
Купим кровью мы счастье детей.
И настанет година свободы,
Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,
И сольются в едино народы
В вольном царстве святого труда...

Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
60 Вперед!

<1875>

Даже, строго говоря, они одни ему близки, одни для него важны. Первые лишь настолько важны и близки ему, насколько они служат к лучшему пониманию, к удобнейшему решению вторых. Никто не спорит о пользе грамотности, о ее безусловной необходимости для человеческого развития, но едва ли есть у нее столь тупые защитники, чтобы стали предполагать в ней какую-нибудь самостоятельную, магическую силу. Едва ли кто скажет, что самый процесс чтения и письма важен для человека. Этот процесс важен человеку лишь как пособие для усвоения тех идей, которые человек может приобрести путем чтения и передавать путем письма. Человек, который из чтения ничего не извлекает, нисколько не выше безграмотного. Название безграмотного есть отрицание основного условия образованности, но грамотность сама по себе не есть вовсе цель, она только средство. Едва ли не такую же роль играет естествознание в общей системе человеческого образования. Оно есть лишь грамотность мысли; но развитая мысль пользуется этою грамотностью для решения вопросов чисто человеческих, и эти вопросы составляют суть человеческого развития. Мало читать книгу, надо понимать ее. Точно так же мало для развитого человека понимать основные законы физики и физиологии, интересоваться опытами над белковиною или законами Кеплера. Для развитого человека белковина есть не только химическое соединение, но и составная часть пищи миллионов людей. Законы Кеплера не только формулы отвлеченного движения планет, но и одно из приобретений человеческого духа на пути к усвоению общего философского понимания неизменности законов природы и независимости их от какого бы то ни было божественного произвола.

Мы замечаем здесь даже прямо противоположное тому, что было выше говорено о сравнительной важности основ естествознания и истории для практической жизни. Химический опыт над белковиною и математическое выражение законов Кеплера только любопытны. Экономическое значение белковины и философское значение неизменности астрономических законов весьма существенны. Знание внешнего мира доставляет совершенно необходимый материал, к которому приходится обратиться при решении всех вопросов, занимающих человека. Но вопросы, для которых мы обращаемся к этому материалу, суть вопросы не внешнего, а внутреннего мира, вопросы человеческого сознания. Пища важна не как объект процесса питания, а как продукт, устраняющий сознаваемое страдание голода. Философские идеи важны не как проявление процесса развития духа в его логической отвлеченности, а как логические формы сознания человеком более высокого или более низкого своего достоинства, более обширных или более тесных целей своего существования; они важны как форма протеста против настоящего во имя желания лучшего и справедливейшего общественного строя или как формы удовлетворения настоящим. Многие мыслители заметили прогресс в мысли человечества, заключавшийся в том, что человек, представлявший себя прежде центром всего существующего, сознал впоследствии себя лишь одним из бесчисленных продуктов неизменного приложения законов внешнего мира; в том, что от субъективного взгляда на себя и на природу человек перешел к объективному. Правда, это был прогресс крайне важный, без которого наука была невозможна, развитие человечества немыслимо. Но этот прогресс был только первый шаг, за которым неизбежно следовал второй: изучение неизменных законов внешнего мира в его объективности для достижения такого состояния человечества, которое субъективно сознавалось бы как лучшее и справедливейшее. И здесь подтвердился великий закон, угаданный Гегелем и оправдывающийся, по-видимому, в очень многих сферах человеческого сознания; третья ступень была видимым сближением с первою, но действительным разрешением противоречия между первою и второю ступенью. Человек снова стал центром всего мира, но не для мира, как он существует сам по себе, а для мира, понятого человеком, покоренного его мыслью и направленного к его целям.

Но это именно есть точка зрения истории. Естествознание излагает человеку законы мира, в котором сам человек есть лишь едва заметная доля; оно пересчитывает продукты механических, физических, химических, физиологических, психических процессов; находит между продуктами последних процессов во всем животном царстве сознание страдания и наслаждения; в части этого царства, ближайшей к человечеству, сознание возможности ставить себе цели и стремиться к их достижению. Этот факт естествознания составляет единственную основу биографий отдельных существ животного мира и историй отдельных групп этого мира. История как наука принимает этот факт за данный и развивает перед читателем, каким путем история как процесс жизни человечества произошла из стремлений избавиться от того, что человек сознавал как страдание, и из стремлений приобрести то, что человек сознавал как наслаждение; какие видоизменения происходили при этом в понятии, связанном со словами наслаждение и страдание, в классификации и иерархии наслаждений и страданий; какие философские формы идей и практические формы общественного строя порождались этими видоизменениями; каким логическим процессом стремление к лучшему и справедливейшему порождало протесты и консерватизм, реакцию и прогресс; какая связь существовала в каждую эпоху между человеческим восприятием мира в форме верования, знания, философского представления и практическими теориями лучшего и справедливейшего, воплощенными в действия личности, в формы общества, в состояние жизни народов.

Совершенно лютый и аццкий трэш.

Или вот эта хня...

Р. S. Да еще даст ли мне Литературный-то фонд 100 руб.? В 64 году я выпросил себе вспоможение за границу по болезни. (Иначе что бы я стал делать с тогдашнею моею падучею, да еще в петербургском климате.) Из-за этого Лавров и с ними 100 человек подняли такой гам, что я должен был выйти из членов Комитета. Будь пострадавший - больной, искалеченный физически и нравственно - вечный труженик, они плюнут, а не помогут. А будь нигилист, сейчас вспоможение дадут. Вы вспомните, из кого там состоит Комитет! С позором откажут.

Мы высоко ценим обе эти заслуги: и ту, что г. Лавров имел силу додуматься до результатов гораздо лучших того, что давали ему какие-нибудь Фихте-сыновья и Жюли Симоны; и ту заслугу, что он умел найти для своих философских исследований руководства, гораздо лучшие посредственных и отсталых книг. Но соединение прекрасных мыслей, заимствованных из действительно великих и современных мыслителей или внушенных собственным умом, с понятиями или не совсем современными, или принадлежащими не тому образу мыслей, какого в сущности держится г. Лавров, или, наконец, принадлежащими особенному положению мыслителя среди публики, не похожей на нашу, и потому получающими неверный колорит при повторении у нас,-- это соединение собственных достоинств с чужими недостатками, придает, если мы не ошибаемся, системе г. Лаврова характер эклектизма, который производит неудовлетворительное впечатление на читателя, знакомого с требованиями философского мышления. В брошюре г. Лаврова встречаются мысли, которые едва ли совместны между собою. Мы приведем один пример тому.

Г. Лавров -- мыслитель прогрессивный, в этом нет никакого сомнения. По всему видно, что он проникнут искренним желанием содействовать своему обществу в приобретении тех нравственных и общежительных благ, которых мы до сих пор лишены по своему невежеству, мешающему нам сознать цели для своих стремлений и понять средства, необходимые для достижения этих целей. Между тем на первой же странице книжки мы встречаем фразу "общественный деспотизм Соединенных Штатов", и к этой фразе прибавлена для подтверждения цитата из книги Милля "On liberty" {О свободе" (англ.).}: "Утверждают, что в Соединенных Штатах чувствования большинства, которому неприятно обнаружение более заметного или более богатого образа жизни, чем образ жизни, доступный этому большинству, действуют как довольно действительный закон против роскоши, и во многих местах Союза для лица, имеющего значительный доход, действительно трудно найти средства его тратить, не навлекая на себя народного неудовольствия".

Миллю хорошо говорить это: английская публика знает, как понимать его слова, а наша публика подумает бог знает что, услышав их без объяснений. Г. Лавров приводит отрывок из Милля не для какой-нибудь важной цели, а просто для того, чтобы увеличить четырьмя словами "общественный деспотизм Соединенных Штатов" длинный список разных политических или общественных форм, пережитых или переживаемых западным человечеством. Для такой неважной надобности, как представление 27 указаний вместо 26, не стоило затрогивать факта, требующего слишком длинных рассуждений. Напрасно г. Лавров привел его; но еще хуже, по нашему мнению, вышло оттого, что он, указав на факт, не сказал нашей публике о его смысле. Мы должны дополнить этот недостаток.

Во-первых, факт, называемый у г. Лаврова общественным деспотизмом, существует не во всех Соединенных Штатах, а почти исключительно в одной части их, в так называемых штатах Новой Англии и главным образом в городе Бостоне. Во-вторых, этот факт, вовсе, как видим, не повсеместный, составляет не последствие северо-американских учреждений, как думают поверхностные наблюдатели, а просто остаток пуританства, ослабевающий с каждым годом; известно, что штаты Новой Англии были основаны пуританами, которые считали роскошь грехом. В-третьих, даже и между потомками пуритан стеснение существует вовсе не в такой значительной степени, как полагают доверчивые люди, принимающие за чистую монету слова богатых скряг: скряги везде ищут предлога для извинения своей чрезмерной скупости; обыкновенно они жалуются на свое безденежье, на тяжелые времена, а в штатах Новой Англии приискали еще новый предлог -- мнимую стеснительность какого-то поверья, почти уже переставшего существовать.

Если уже говорить об общественном деспотизме в Северной Америке, то следовало бы указать не на эту ничтожную черту отживающей старины, а на другое явление, которым производятся теперь такие сильные смуты в Соединенных Штатах: в той части их, которая сохранила невольничество, общественное мнение, находясь под владычеством плантаторов, не допускает ни одного слова, похожего на аболиционизм; люди, говорящие против невольничества, подвергаются грабежу, изгнанию и уголовным наказаниям. Но довольно сказать, что в этой половине Союза, в южных или невольнических штатах, господствует аристократия: вся власть фактически принадлежит нескольким десяткам тысяч богатых плантаторов, которые держат в невежестве и нищете не только своих негров, но и массу белого населения этих штатов.

В полицейских доносах на Лаврова (См.: Красный архив, 1928. т.ГУ) зафиксированы все его антиправительственные «прегрешения».
В одну из политических характеристик Лаврова записано: «Лавров хуже всех Чернышевских, Благосветовых, Елисеевых и проч. и явно подстрекал к беспорядкам студентов в 1861 году и к манифестации во время похорон барона Штейнгеля (декабриста) в минувшем 1862 г., а потому едва ли благонадежен» (Итенберг Б.С. Лавров в русском революционном движении. М. 1988. с. 59).

Просто в России потихоньку начало формироваться гражданское общество.

а у твоих большевиков какое было общество?

BB wrote: Да, так все навальнические прихвостни говорят...

В назначенный срок к полку Бейдеман не явился, а мать его в июле месяце обратилась к великому князю Михаилу Николаевичу, бывшему тогда главным начальником военно-учебных заведений, с необычной просьбой. Она довела до сведения князя: 1) что сын ее, получив 28-дневный отпуск и подорожную на проезд в полк, прибыл к ней в Лесной корпус, а 15 июля объявил ей, что он должен отправиться, на день или на два, в Петергоф, и, не взяв с собою никаких вещей, уехал и с того времени не возвратился; 2) что перед выпуском сына ее в офицеры он неоднократно подвергался приливам крови и страдал сильными головными болями и 3) что за несколько дней до отъезда из Лесного корпуса сын ее неоднократно выражал желание отправиться в виде прогулки в Финляндию. В заключение Бейдеман просила о розыске ее сына.

Следы Бейдемана нашлись действительно в Финляндии. Губернатор города Куопио донес финляндскому генерал-губернатору, что Михаил Бейдеман поздно вечером 20 июля (1 августа н. ст.) прибыл в Куопио, остановился в гостинице "Сосиетегузет", взял у буфетчика штатское платье, занял денег и на другой день рано утром вышел из гостиницы на охоту, оставив свое военное обмундирование и подорожную. Обратно Бейдеман не возвращался. Губернатор добавлял в донесении, что позже Бейдемана видели по дороге из Улеаборга в Торнео, поэтому надо было заключить, что Бейдеман отправился в Швецию. Дальнейшие розыски не увеличили сведений о Бейдемане. Дело Бейдемана было доложено Александру II и великим князем Михаилом Николаевичем по штабу военно-учебных заведений, и князем В. А. Долгоруковым, главным начальником III Отделения, в декабре 1860 года.

Высочайшим приказом 24 февраля 1861 года Драгунского Военного ордена полка поручик Бейдеман был исключен со службы.

18 июля 1861 года в северном финском приходе Рованиеми, Улеаборгской губернии, на станции Корво коронный ленсман Кокк обратил внимание на неизвестного человека. На вопрос ленсмана, кто он и что делает, он ответил, что он -- кузнец, Степан Горюн, из Олонецкой губернии, искал в Финляндии работы, но не нашел и возвращается домой через Архангельскую губернию. Паспорта у Степана Горюна не оказалось, и ленсман задержал его и приказал приходскому сторожу доставить задержанного в Улеаборг на распоряжение губернатора. Здесь он был посажен в острог и 25 июля на допросе подтвердил показание, данное ленсману. Через четыре дня, 29 июля, Степан Горюн попросил допроса и заявил, что его показания неверны, что он -- поручик Михаил Бейдеман, в июле 1860 года переправился через границу у Торнео в Швецию, а оттуда в Германию, а теперь возвращался из-за границы и намеревался отправиться в Архангельскую губернию... При Бейдемане были найдены испорченный пистолет, нож, перочиный ножик и гребенка в футляре.
Об аресте Бейдемана было донесено в Петербург великому князю Михаилу Николаевичу. В ответ финляндскому генерал-губернатору было сообщено по телеграфу высочайшее повеление: задержанного в Улеаборге поручика Бейдемана препроводить немедленно в III Отделение.

Константин Первый заявляет, что русский престол незаконным образом был отнят у его отца отцом Александра II -- Николаем, что сам он с детских лет был заключен в тюрьму. Манифест призывает к свержению власти Александра II, как незаконной, во-первых, и как грабящей русский народ и русскую казну, во-вторых. Народу обещается: передача всей земли в его владение, областное самоуправление и полное уничтожение чиновничества, осуществление его верховной власти чрез Земский собор, отмена рекрутчины и раздел государственной казны. Такова заявленная в манифесте, в общих и неопределенных выражениях, программа социальной революции.

и окаян Николая, незаконн действом достиг-
шаго обладания Русским престолом, и сына
его Александра, ныне грабящего народ и русскую
казну, дабы он с помощью Бога поднялся на
весь окаянный род его, истребил бы большаго
и малаго от поганаго древа сего и помог бы
нам овладеть нашим дорогим прародительским
престолом. Мы выходим из темницы, в которой
заключены были с самых малых лет янным
и пр м Николаем, дабы объяв шему
верн русскому Народу, который всег личался
здрав мыслом, полную свободу и за
преше е им беззаконие и рабство, M вляем
едующее:

екая земля принадлежит на

водеров помещиков, которым

царями и Императорами в ущер

ляет на будущее время собственн

сская душа, родившееся на све

в пользование этой землею:

6) А кровь поляков? Ее не скроешь ничем -- ни дипломатическими уловками, ни рабскими статьями газет. Она пролита, и пролита самым зверским и подлейшим образом. За одно это дело каждый русский должен ненавидеть и презирать свое подлое правительство, свою несчастную армию, которую обратили в толпу гнусных убийц. Где же либеральные фразы? Где та кроткая и благородная мысль, которая когда-то высказалась? Вся Европа, исключая, разумеется, вполне достойных друзей -- Австрии и Пруссии, с ужасом и омерзением отвернулась от этой страшной картины задуманного гуртового убийства. Мученическая нация желчно почувствовала, что _н_и_к_о_л_а_е_в_щ_и_н_а_ с ее героями еще не умерли. Да! Перед этим подвигом либерального русского правительства лопнули все надежды, лопнуло даже то рабское терпение, которое досталось в удел русскому народу и обществу... Общество должно наконец понять, что рабское тупое самодержавие -- абсолютное зло, не допускающее никаких относительных понятий. Оно увидело и видит, что на громкие фразы безграничного произвола -- плохая надежда.
....
13 сентября 1861 года.

"Из всего сказанного и написанного до сих пор можно вывести, самым строгим и последовательным порядком, заключение о причине моего возвращения из Швеции -- о намерениях, которые я желал привести в исполнение, одним словом, о всех тех обстоятельствах, которые необходимы для нового судебного обследования моего дела. В нем до сих пор остается только одно темное место: _п_р_и_ч_и_н_а, _п_о_б_у_д_и_в_ш_а_я_ _м_е_н_я_ _в_ы_е_х_а_т_ь_ _и_з_ _о_т_е_ч_е_с_т_в_а. Желая сделать все дело яснее, так сказать _у_д_о_б_о_в_а_р_и_м_е_е, я хочу дать несколько объяснений об этом пункте.
До сих пор я решительно отказывался от этого, и мое новое намерение -- результат не четырехмесячного прозябания в Алексеевском равелине, а следствие более полного обсуждения моего настоящего положения. Признаюсь, что после того, как я очень ясно выразил свой взгляд на настоящее правительство, с моей стороны было бы непростительною слабостью, если не сказать ребячеством, скрывать то, что нераздельно связано с этим взглядом. _П_р_и_ч_и_н_а, _п_о_б_у_д_и_в_ш_а_я_ __м_е_н_я_ _о_с_т_а_в_и_т_ь_ _о_т_е_ч_е_с_т_в_о, та же самая, которая побудила меня возвратиться в него: _ж_е_л_а_н_и_е_ _у_н_и_ч_т_о_ж_е_н_и_я_ _н_а_с_т_о_я_щ_е_г_о_ _п_р_а_в_и_т_е_л_ь_с_т_в_а, _с_о_в_р_е_м_е_н_н_ы_х_ _г_о_с_у_д_а_р_с_т_в_е_н_н_ы_х_ _и_ _о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_ы_х_ _ф_о_р_м_ _и_ _т_в_е_р_д_о_е_ _н_а_м_е_р_е_н_и_е, _н_а_ _о_б_л_о_м_к_а_х_ _э_т_о_г_о_ _у_р_о_д_л_и_в_о_г_о_ _з_д_а_н_и_я, _с_о_д_е_й_с_т_в_о_в_а_т_ь_ _к_ _у_с_т_р_о_й_с_т_в_у_ __т_а_к_о_г_о_ _г_о_с_у_д_а_р_с_т_в_а, _т_а_к_и_х_ _о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_ы_х_ _о_т_н_о_ш_е_н_и_й, _к_о_т_о_р_ы_е_ _б_ы_ _б_ы_л_и_ _с_о_о_б_р_а_з_н_ы_ _с_ _п_р_а_в_д_о_ю, _с_ _з_д_р_а_в_ы_м_ _с_м_ы_с_л_о_м_ _и_ _с_ _н_а_с_т_о_я_щ_и_м_и_ _и_ _б_у_д_у_щ_и_м_и_ _п_о_т_р_е_б_н_о_с_т_я_м_и_ _р_у_с_с_к_о_г_о_ _н_а_р_о_д_а.

Миша был не евреем, как кое-кто мог бы подумать, а вполне себе дворянином

Циркуляр министра внутренних дел П. А. Валуева Киевскому, Московскому и Петербургскому цензурным комитетам от 18 июля 1863

Давно уже идут споры в нашей печати о возможности существования самостоятельной малороссийской литературы. Поводом к этим спорам служили произведения некоторых писателей, отличавшихся более или менее замечательным талантом или своею оригинальностью. В последнее время вопрос о малороссийской литературе получил иной характер вследствие обстоятельств чисто политических, не имеющих никакого отношения к интересам собственно литературным. Бывшие произведения на малороссийском языке имели в виду лишь образованные классы Южной России, ныне же приверженцы малороссийской народности обратили свои взоры на массу невежественных, и те из них, которые стремятся к осуществлению своих политических замыслов, принялись, под предлогом распространения грамотности и образования, за издание книг для первоначального чтения, букварей, грамматик, географий и т. п. В числе подобных деятелей находилось множество лиц, о преступных действиях которых производилось следственное дело в особой комиссии.

В С.-Петербурге даже собираются пожертвования для издания дешевых книг на южнорусских наречии. Многие из этих книг поступили уже на рассмотрение в С.-Петербургский цензурный комитет. Немалое число таких же книг представляется и в Киевский цензурный комитет. Этот последний особенно затрудняетьсяпропуском упомянутых изданий, имея в виду следующие обстоятельства: обучение во всех без исключения училищах проводится общероссийской языке и употребление в училищах малороссийского языка нигде не допущено; именно вопрос о пользе и возможности употребления в школах этого наречия не только не решен, но даже нарушение этого вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывается в прессе. Они весьма основательно доказывают, что никакой особой малороссийского языка не было, нет и быть не может, и наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусская язык так же понятен для малороссов, как и для великороссов, и даже гораздо понятнее, чем то наречие, складывается для них некоторыми малороссами, и особенно поляками, так называемая украинская речь. Лиц того кружка, который усиливается доказывать обратное, большинство самых малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных России и гибельных для Малороссии.

Явление это тем более досадное и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, которые поступали к цензуре, и по тому, что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков . Наконец, и киевский генерал-губернатор находит опасным и вредным выпуск в свет рассматриваемого ныне духовной цензурой перевода на малороссийский язык Нового Завета.

Учитывая, с одной стороны, данное тревожное положение общества, возмущается политическими событиями, а с другой стороны, имея в виду, что вопрос об обучении грамотности на местных наречиях не получил еще окончательного разрешения в законодательном порядке, министр внутренних дел признал необходимым , впредь до соглашения с министром народного просвещения, обер-прокурором Св. Синода и шефом жандармов относительно печатания книг на малороссийском языке, сделать по цензурном ведомству распоряжение, чтобы к печати разрешались только такие произведения на этом языке, которые принадлежат к области изящной литературы; пропуск же книг малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще предназначенных для начального чтения народа, прекратить. О распоряжении этом было положено на высоту царя императора взгляды и Его Величества благоугодно было удостоить его монаршего одобрения.

Интрига, везде интрига, коварная иезуитская интрига, иезуитская и по своему происхождению, и по своему характеру!
Еще задолго до вооруженного восстания в Польше эта интрига начала свои действия. Все, что в нашем обществе, до сих пор еще не признанном как следует и существующем как будто втайне, — все, что завелось в нем нечистого, гнилого, сумасбродного, она сумела прибрать к рукам и организовать для своих целей. Наши жалкие революционеры сознательно или бессознательно стали ее орудиями. Наш нелепый материализм, атеизм, всякого рода эмансипации, и смешные и возмутительные, нашли в ней деятельную себе поддержку. Она с радостью покровительствовала всему этому разврату и распространяла его всеми способами. Она умела вызывать некоторые выгодные ей административные распоряжения; она отлично умела пользоваться крайней анархией в системе нашего народного просвещения; она садилась на школьную скамью, она влезала на учительскую кафедру, и, без сомнения, нередко случалось, что иной либерал-наставник, еще менее зрелый умом, чем его двенадцатилетний воспитанник, проповедуя космополитизм, или безверие, служил чрез десятые руки органом иезуитской интриги и очень определенной национальности, рывшейся под землей и во мраке подкапывавшейся под все корни русской общественной жизни.

Эта интрига, разумеется, не упустила воспользоваться и украинофильскими тенденциями, на которые наше общественное мнение еще не обратило должного внимания, потому что общественного мнения у нас не существовало, потому что общественное мнение было у нас случайным сбродом всяких элементов, преданных на жертву всякому влиянию и всякой интриге. Дело вот в чем.
Русская народность несравненно менее, чем какая-либо другая великая народность в Европе, заключает в себе резких оттенков. В Германии, в Италии, даже во Франции, несмотря на сильную централизацию этой последней страны, — везде есть резкие особенности и местные наречия, до такой степени своеобразные, что если бы не было общего государственного и литературного языка, то люди одной страны и одной народности не могли бы понимать друг друга и должны были бы разойтись на множество особых центров. Если бы не было одного итальянского языка, то жителю Милана почти так же трудно было бы понимать неаполитанца, как и испанца или даже как своих вечных врагов — тедесков. В Германии что ни местность, то особенное наречие, и до такой степени особенное, что человек, отлично знающий по-немецки, не поймет ни слова в ином местном говоре. Во Франции то же самое, и то же самое в Англии. Во всех этих странах, при могуществе общей всем цивилизации и литературного языка, существуют резкие народные особенности и резкие местные наречия, которые гораздо более разнятся между собой, чем даже языки русский и польский. В России несравненно менее розни в языке, чем где-нибудь, и менее чем где-нибудь рознь эта значительна.

Как есть везде, так, естественно, были и у нас любители местных наречий. Делались попытки писать стихи и рассказы с подделкой под малороссийский говор, но делались без всякой цели, ради курьеза или для местного колорита, и в видах чисто литературных, подобно тому как во Франции сочиняются стихи на местных жаргонах, подобно тому как немецкий поэт Гебель' писал свои идиллии на аллеманском наречии. У писавших не было и тени замысла создать из местного наречия особый язык и возвести его в символ особенной народности. Если же и встречались некоторые позывы сепаратизма, если и зарождалась иногда темная мысль о разъединении единой и нераздельной народности, то эта мысль оставалась безвредной по своей несостоятельности; она не могла действовать в жизни и была только фальшивым литературным направлением. Положительно вредной она могла стать только как примесь к чему-нибудь другому, как готовое пособие для каких-нибудь более практических доктрин, как готовое орудие для какой-нибудь более серьезной пропаганды

Года два или три тому назад вдруг почему-то разыгралось украинофильство. Оно пошло параллельно со всеми другими отрицательными направлениями, которые вдруг овладели нашей литературой, нашей молодежью, нашим прогрессивным чиновничеством и разными бродячими элементами нашего общества. Оно разыгралось именно в ту самую пору, когда принялась действовать иезуитская интрига по правилам известного польского катехизиса. Польские публицисты с бесстыдной наглостью начали доказывать Европе, что русская народность есть призрак, что Юго-Западная Русь не имеет ничего общего с остальным народом русским и что она по своим племенным особенностям гораздо более тяготеет к Польше...

Мы далеки от мысли бросать тень подозрения на намерения наших украинофилов. Мы вполне понимаем, что большинство этих людей не отдают себе отчета в своих стремлениях. Мы отдаем должную дань и легковерию, и легкомыслию, и умственной незрелости, и бесхарактерности. Но не пора ли, по крайней мере в настоящую минуту, подумать о том, что мы делаем? Не пора ли этим украинофилам понять, что они делают нечистое дело, что они служат орудием самой враждебной и темной интриги, что их обманывают, что их дурачат? Из разных мест Малороссии получаем мы вопиющие письма об этом зловредном явлении, которое тревожит и возмущает там мыслящих и серьезных людей. Нити интриги обнаруживаются все яснее и яснее, и нет никакого сомнения, что украинофилы находятся в руках интриганов; нет никакого сомнения, что украинофилы служат покорным орудием заклятых врагов своей Украины. Нашим украинофилам пора одуматься и понять, в какую бездну хотят их ввергнуть. Мы знаем, что самые фанатические из польских агитаторов ожидают рано или поздно особенной пользы своему делу от украинофильства, что они радуются этому движению и поддерживают его всеми способами — разумеется, прикрывая себя разными масками.

В книге Е.И.Козлининой - За полвека. 1862-1912 гг. Воспоминания, очерки и характеристики. Записки старейшей русской журналистки. (Пятьдесят лет в стенах суда).-М., 1913 - дано краткое описание этого дела и его предистории. Автор - непосредственный свидетель событий - была устроителем и членом женской типографской коммуны, которую посещали и члены Общества взаимопомощи, ставшие впоследствии подсудимыми по делу Каракозова. Центральной фигурой был П.А.Свиридов. Вокруг него "группировалась вся та безвольная молодежь, которая не могла жить без чужой указки и слепо исполняла все то, что ей с апломбом внушали". Автор дает далее краткую и очень отрицательную характеристику Ишутина ("озлобленного человеконенавистника"), Николаева ("типичный хулиган, до последней степени беспринципный"), Шаганова ("безвольный, верил в Свиридова как в Бога"). И продолжает: "Другие фигуры, окружавшие Свиридова, были менее типичны и по большей части представляли зеленую молодежь, очень неуравновешенную и до последней возможности распропагандированную. Тут были Ермолов, Юрасов, Странден и Иванов, так же как и Ишутин - члены мужской переплетной коммуны, тоже осужденные впоследствии по делу Каракозова; было много и других, счастливо избежавших этой тяжелой участи".

"Каракозов был еще серее и еще озлобленнее Ишутина: учиться он положительно не мог, и, не умея ни к чему приспособиться, перекочевывал из одного университета в другой. И всюду его угнетала беспросветная нужда. Это и сделало его готовым на всякое дело в отместку за свои неудачи" (с) Елена Козлинина

Вечером четвертаго апреля по всему Петербургу пронеслась страшная весть, весть о покушении на жизнь Государя, глубоко и искренно любимаго всем народом. Во всех уголках нашей столицы, в сердцах бедных и богатых она отозвалась и болезненно и радостно; с одной стороны все население приходило в ужас при одной мысли о страшном, небывалом на Руси преступлении, с другой стороны оно радовалось и благодарило Всемогущаго за избавление любимаго Государя от угрожавшей ему опасности. Но вот около восьми часов вечера колокольный звон на церквях возвестил о начале благодарственнаго молебствия за чудесное избавление Великаго Императора, освободителя миллионов людей и народ толпами спешил в храмы, со слезами на глазах молился он в церквах, даже в одиннадцать часов вечера, они еще были полны народом. Между тем весь город осветился огнями иллюминации, на балконе дома благороднаго собрания раздавались звуки «Боже, цари храни» и смешивались с восторженным «ура», раздававшимся под балконом. В Александринском театре до девяти часов не могли начать представления, публика требовала несколько раз повторения гимна! Одним словом вся столица, все ее обширное население слилось в одну семью полную самаго искренняго, самаго неподдельнаго восторга. Если бы преступник мог слышать и видеть эту радость народа – то он понял бы весь ужас своего преступления, он понял бы то, что покусился на жизнь отца всего народа Русскаго! Поминутно слышались вопросы: Что? Как? Взят-ли преступник? Кто он? Что спасло Государя? Это было не простое любопытство, а самое теплое, самое живое участие, самая искренняя привязанность к государю Императору.

С.-Петербург, 4-го апреля.
«Сегодня, в четвертом часу по полудни, в то время, когда Государь Император, кончив свою прогулку в Летнем саду, изволил садиться в коляску, неизвестный выстрелил на Его Величество из пистолета. Божие Провидение предохранило драгоценные дни Августейшаго нашего Государя. Преступник задержан. Разследование производится».

Между тем по городу уже разнеслась молва, что Провидению было угодно, чтобы великий и добрый Монарх, давший свободу и землю двадцати миллионам крестьян, был спасен одним из этих двадцати миллионов, что спаситель Костромич. Но возвратимся же к самому событию и разскажем его подробно.

В четвертом часу пополудни. Государь Император, в сопровождении их Императорских Высочеств герцога Николая Максимилиановича Лейхтенбергскаго и сестры его принцессы, Марии Максимилиановны Баденской после прогулки по летнему саду, выходил из ворот сада, обращенных на Неву, чтобы сесть в экипаж. В это время какой-то молодой человек стал сильно проталкиваться вперед мимо крестьянина Осипа Комисарова, который еще и прежде заметил, что этот самый человек старался пробраться вперед; но, желая сам видеть ближе Государя, Комисаров не уступал ему своего места. Когда же Государь вышел из сада, человек этот стал так сильно напирать, что Комисаров вынужден был уступить; но, с тем вместе, назойливость этого человека заставила Комисарова обратить на него особенное внимание и следить за ним. Вследствие этого, когда Государь стал надевать шинель, Комисаров увидел, как неизвестный вынул из-под своего пальто пистолет и начал целить в Государя.

По словам «Северной почты» движение это было замечено и находившимся вблизи городовым, который успел только вскрикнуть. Комисаров же быстро нанес удар злодею по руке под локоть в тот самый момент, когда тот спускал курок... Жизнь Государя была спасена; злодей схвачен на месте преступления, с двухствольным пистолетом в руке, один из стволов котораго остался неразряженным. О. Комисаров временно-обязанный крестьянин Костромской губ. Буйскаго уезда село Молвитино, Барона Кистера, был отдан в ученье в Петербург к шапочному мастеру Садову, у котораго дошел до звания подмастерья и женился на крестьянской девушке; имеет 8-ми месячную дочь. Самому Комисарову 25-ть лет; он довольно благородной наружности.

Государь Император, после чудеснаго избавления от опасности, отправился прямо в Казанский собор, для принесения благодарственной молитвы, а их Высочества герцог Лейхтенбергский и принцесса Баденская поехали в государственный совет, где застали еще Его Императорское Высочество Великаго Князя Константина Николаевича и всех членов совета. Заседание уже оканчивалось, когда их Высочества вошли в залу совета. Герцог Лейхтенбергский объявил великому князю Константину Николаевичу о случившемся. Немедленно Его Высочество Великий Князь Константин Николаевич в сопровождении всех членов государственнаго совета, бывших в заседании, и чиновников канцелярии совета, отправился в большую церковь зимняго дворца, для принесения Господу Богу благодарственнаго молебствия, а оттуда к Его Величеству, для выражения верноподданнических чувств и радости об избавлении драгоценной для всей России жизни от опасности. Государь Император, между тем, изволил уже возвратиться из Казанскаго собора, куда, после благосклоннаго принятия членов государстненнаго совета, изволил снова отправиться вместе с Государынею Императрицею и в сопровождении всего Августейшаго семейства.

Но кто-же тот несчастный, который решился на страшное преступление? Кто он? Вот вопросы, которыя слышатся теперь на каждом шагу.

Сколько известно, он сперва вовсе не отвечал на вопросы. Потом показал себя мещанином одной из южных губерний, но которой именно не назвал, будто бы из опасения, чтобы не убить своих родителей, открытием своего настоящаго имени. Потом сказал что его зовут Алексеем, не назвав фамилии. Наконец сказал, что фамилия его Петров, что он кончил курс в какой-то гимназии лет пять тому назад, и с тех пор не имел никаких определенных занятий, а ходил по разным губерниям. Что прибыл, наконец, в Петербург и здесь жил поденною работою, приставая к разным артелям.
Кто-бы он не был? преступление его ужасно; оно выходит из ряда тех, которые заставляют сожалеть преступника — оно ужасно до того, что ему не хотелось бы верить; миллионы людей встретили его с отвращением и спешат заявить свои чувства любимому Монарху верно-подданническими выражениями своей радости о спасении Его драгоценной для России жизни.

В нынешнем году Каракозов был два раза в Петербурге: один раз он приехал в Феврале месяце, а другой раз на Пасхе. По словам знакомых и родных, Каракозов постоянно жаловался на то, что жизнь ему в тягость, что она уже ему надоела и что он ненавидит людей. Вместе с тем Каракозов развивал идеи самаго крайняго социализма. В Петербурге, скрывая свое настоящее имя и звание, он продолжал лечиться от болезни у некоторых здешних докторов.

Образуются студенческие тайные и полутайные кружки, из которых иногда появлялись организации. До поры до времени это все больше походило на игру в секретность и многозначительность. Один из зачинателей подобных московских кружков Николай Ишутин называл себя «тайным агентом от какой-то силы». Тогда модно было быть «особенным человеком» - никакой личной жизни, чувств и привязанностей. Не следует заниматься работой, а необходимо посвятить себя борьбе. Идеал — Рахметов, герой из романа Чернышевского «Что делать?»

Позже из ишутинского кружка выросло тайное общество «Организация», значение которой для практических дел было крайне низко. Сплошная болтология и все те же игры, но уже опасные игры. В начале 1866 года возникает структура, стоящая над организацией и с очень говорящим названием «Ад» — строго законспирированный кружок бессмертных. Девиз — «цель оправдывает средства». Цель — социальный переворот, средства — антиправительственный террор.

Участники по-разному относились к игре в террористов. Кто-то считал это досужей болтовней, а кто-то начинал входить в роль и всерьез думать о терроре. Одним из таких, вошедших в роль был Дмитрий Каракозов, который в апреле 1866 года совершил первое и неудачное покушение на императора.

Молодой человек, 25 лет отроду, недоучившийся студент, нездоровый психически и физически (хронический триппер, катар желудка) готовил покушение в одиночку. Разглагольствования на студенческих посиделках Каракозов решил превратить в реальность. Заявить о себе, оставить свой «след» в истории.

4 апреля. Покушение на жизнь государя по милости божьей тщетное. При выходе из Летнего сада, в ту минуту, когда го­сударь хотел сесть в коляску, злодей выстрелил в него почти в упор [146]. Крестьянин, бывший в толпе, которая по обыкно­вению ожидала выхода государя из сада, говорят, толкнул руку убийцы [147], которого тотчас схватили. Государь спросил его: русский ли он и за что стрелял в него? (Вероятно, спросил, не поляк ли он). Убийца отвечал, что русский и что государь слишком долго будто бы нас обманывал. Другие говорят, что он сказал, что государь обделил землею крестьян. Еще дру­гие, что, обратись к толпе, он сказал: «Ребята, я за вас стрелял».
Эта последняя версия подтверждается с разных сторон. Хотя я видел нескольких очевидцев или лиц, тотчас бывших и соби­равших сведения на месте, — толки крайне разноречивы...

Вся императорская семья отправилась в Ка­занский собор. Потом государь принимал собравшихся во двор­ це разных лиц и в присутствии их при криках ура! возвел в
дворянское достоинство находившегося там же крестьянина Комиссарова, который отвел руку убийцы. Он уроженец Кост­ромской губернии, как Сусанин. Массы народа наполнили
Дворцовую площадь. В церквах совершались молебны. Во­сторг был общий.
Об убийце пока ничего достоверного неизвестно. Ему отроду лет 25. Говорит чисто по-русски. Расследование произво­дится в III Отделении

9 апреля. Утром заседание соединенных Департаментов за­ конов и экопомии. Потом работал. Обедал в Английском клубе, где в честь Комиссарова, приглашенного гостем, было до
300 человек,— тосты, речи, стихи и музыка. Я в первый раз видел Комиссарова. Небольшой, бледный, тщедушный, но с спокойным и разумным выражением лица. Бесконечные ова­ции ему не вскружили головы и не сбили с толка. Во всех при­емах скромность. Кроме русского крестьянина, никто бы не выдержал подобного опыта.
Вообще все у нас теперь как будто в чаду. Всякого рода демонстрации повторяются без конца. Везде благодарят бога, и Русь молится. Эта прекрасная черта русского народа, кото­
рый без молитвы как будто не был бы русским, ярко и везде проявляется. Но, кроме молитвы, есть во многом другом изли­шества. Пересол, как видно, в нашей натуре. Смотрю со сто­роны и удивляюсь, как никто не думает о завтрашнем дне, о реакции после чрезмерного напряжения. Ездить в театры, что­ бы слушать, как публика требует гимна «Боже, царя храни!» — значит уже переставать быть членом этой публики. Раз — благородное движение. Несколько раз — уже род спектакля.
С высокими и глубокими чувствами не следует обращаться легкомысленно.

Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя? Ведь я всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа!

Чтобы согреть Россию, они готовы сжечь ее

"Французская революция случилась после Корнеля и Вольтера на плечах Мирабо, Бонапарта, Дантона, энциклопедистов. А у нас экспроприаторы, убийцы, бомбоносцы - это бездарные литераторы, студенты, не кончившие курса, адвокаты без процессов, артисты без таланта, ученые без науки" (с) Достоевский

6(18) апреля 1866. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 277.

18-го (6-го) апреля 1866.

Вы легко можете себе представить, любезный П<авел> В<асильевич>, чувства, возбужденные во мне известием о безобразном событии в Петербурге1. К тому же здесь сперва распространился было слух, что государь опасно ранен. К счастью, я скоро узнал действительное содержание телеграммы. Все здесь находящиеся русские присутствовали при благодарственном молебствии - и можно сказать, что на этот раз не было разногласия: все чувства слились в одно. Нельзя не содрогнуться при мысли, что бы сталось с Россией, если б это злодейство удалось. Но теперь я обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой: Вы должны мне сказать всё, что узнаете об этом Петрове2; Вы понимаете, что тут дело не в простом любопытстве: чрезвычайно важно знать, какое его прошедшее и что могло побудить его к подобному преступлению; я полагаю, что журналы не скоро сообщат какие-нибудь положительные данные. Вы очень обяжете меня исполнением моей просьбы.

Ни о чем другом писать нельзя: мысль слишком исключительно поражена этим одним фактом. Я прочел мою статейку в No 85 "С.-П. ведомостей"8 и благодарю Вас за хлопоты. Ожидаю также для себя оттисков. Засим прощайте, будьте здоровы...

П.А.Валуев
3 мая.
Гр. Муравьев говорил сегодня, будто Ишутин, товарищ Каракозова, признался в том, что мысль о покушении на жизнь государя подана из Женевы 113 [154]

Сообщение Муравьева не соответствует действительности. Здесь имеется в виду ряд показаний обвиняемых о существовании якобы Евро­пейского комитета, который ставил своей целью организацию цареубий­ства. Впервые о существовании Европейского комитета показал 1 мая Ермолов, заметив, что местонахождение комитета ему неизвестно.
В показаниях Ишутина до 3 мая эти сведения не фигурировали (ЦГИАМ, ф. 272, 1866, д. 12, л. 127).

Моя милая дочь. — Продолжаю… опустив вступление… Главной заботой последних дней был состав следственной комиссии, члены которой демонстрировали младенческую неосведомленность в вопросе, грозившую серьезно навредить делу…1 Опасались, что, пройдя через их чистые и целомудренные руки, событие 4 апреля сократится до размеров частного случая, до отчаянного поступка одержимого человека, не связанного ни с чем и, в особенности, с существом ситуации, поскольку этим честным людям не свойственно видеть существо в чем бы то ни было, — все эти слишком существенные опасения взяли верх, и вчера дело было передано в руки незаменимого Михаила Муравьева… dura necessitas,* которая кое-кому окончательно откроет глаза на гнусность содеянного. До сих пор покушавшийся держался героем, сохранял присутствие духа и даже выказывал при случае игривую насмешливость по отношению к своим простодушным собеседникам… Так, на вопрос о том, кто внушил ему его преступный замысел, он отвечал, что был вдохновлен чтением статей Каткова, присовокупив, что он вообще придерживается мнений этого почтенного писателя… Он словно старается подтвердить обоснованность предостережения, которое недавно сделал «Московским ведомостям» г-н Валуев2. Полисадов своим посещением также ничего не добился3. Тот сразу прервал его благочестивые увещевания, заявив, что все это он когда-то прекрасно знал, да давно забыл… Словом, тех немногих сведений, которые пока до меня дошли, мне достаточно, чтобы точно определить для себя его нравственные истоки, какова бы, кстати, ни была его национальная принадлежность…

Это совершенный продукт нигилизма4, уставший от пустопорожней болтовни своих единомышленников и решивший хоть раз перейти к действию… Каковое обстоятельство, однако, не исключает того, что он, наверное, был подослан, и в этом случае собственное его стремление вполне отвечало возложенной на него миссии.

Говорят, будто в самый день покушения тридцать или сорок лиц польского происхождения спешно выехали из Петербурга, воспользовавшись совершенно естественной растерянностью полиции, которая забыла закрыть заставы.

То, что у преступника был найден яд, по-моему, также указывает скорее на то, что речь идет не о фанатике-одиночке, которому незачем прибегать к подобной предосторожности из опасения проговориться, поскольку он отвечает только за себя… Словом, пока из всего этого тумана видна только рука, но она, безусловно, является принадлежностью чего-то. Хуже то, что в высших сферах, увы, недостаточно убеждены, что рука эта — часть целого организма, целого безымянного мира чувств, идей и доктрин, который власти долгое время высиживали, укрывая собственным крылом, словно доверчивая гусыня — яйцо крокодила.

Не сомневаюсь, что в любом учебном заведении Петербурга найдутся в эти дни один, два, а то и три наставника, которые, говоря с некоторыми из своих учеников, постараются изобразить виновника события 4 апреля мучеником, страдающим за святое и благородное дело…

Покушение 4 апреля 1866 г. на жизнь императора Александра II, совершенное Каракозовым, произвело потрясающее впечатление и на самого императора Александра, и на общество. Не хотели верить, чтобы его мог задумать и совершить по своему произволу один человек, и потому приписывали его какой-нибудь могущественной адской организации, какому-нибудь неведомому тайному обществу. И хотя назначенный во главу особой комиссии для расследования этого преступления, прославившийся своей жестокостью и упорством при усмирении недавнего восстания в Литве генерал М. Муравьев употребил все усилия для раскрытия предполагаемого заговора, причем он ничем не стеснялся в своих действиях и распоряжениях, которыми он терроризовал широкие круги мирных обывателей, учащуюся молодежь и в особенности литераторов, казавшихся ему крамольными по своему направлению, – тем не менее никакого заговора на жизнь государя обнаружено не было, а было раскрыто лишь существование ничтожного по своим средствам и силам кружка молодежи в Москве под главенством двоюродного брата Каракозова Ишутина[

Кружок этот состоял из очень молодых людей и не только не стремился к цареубийству, но даже те из членов его, которым стал известен замысел Каракозова, сами считали его сумасбродным и пагубным и употребили довольно значительные усилия, чтобы не допустить Каракозова, который был, по-видимому, человеком ненормальным, до совершения задуманного[2]. Сами они стремились к организации широкой коммунистической пропаганды; но все их планы были крайне непродуманны, непрактичны и, в сущности, несерьезны. Несмотря на ничтожество и несерьезность этого кружка, один факт его существования и принадлежность к нему Каракозова бросали в глазах императора и высших придворных и административных сфер большую тень на направление учащейся молодежи, на положение дел в университетах и на направление самого Министерства народного просвещения, находившегося тогда под управлением просвещенного и либерального человека, А. В. Головнина.

Придворные реакционеры не упустили случая воспользоваться впечатлениями, произведенными этими событиями на императора Александра, и торжествующая реакция прежде всего направила свои удары именно на Министерство народного просвещения, даже не дожидаясь результатов производившегося Муравьевым расследования.

4 апреля Каракозов стрелял в государя, а 5 апреля в Комитете министров уже сделано было определенное и резкое нападение на министра народного просвещения со стороны обер-прокурора Синода гр. Д. А. Толстого. И хотя это нападение началось с критики политики Головнина в Северо-Западном крае, где Толстой настаивал на необходимости более определенного русификаторского направления, – однако оно вскоре перешло в нападение на направление Министерства народного просвещения вообще и кончилось тем, что Головнин, убедившись в утрате доверия к нему государя, должен был выйти в отставку и уступить свое место гр. Толстому.

Толстой в это время являлся человеком уже вполне определенной репутации. Еще в 1859 г. он выступил с резкой крепостнической критикой работ редакционных комиссий по крестьянскому делу, и когда критика эта стала известна императору Александру, то он положил на ней резолюцию, в которой выразил, что автор ее ничего не понимает в крестьянском деле или представляется человеком явно злонамеренным[3].

Но это не помешало Толстому в 1864 г. занять пост обер-прокурора Синода, а в апреле 1866 г. быть назначенным на пост министра народного просвещения с определенными реакционными задачами, вполне гармонировавшими с его собственными реакционными стремлениями. Если Муравьеву не удалось тогда открыть никакого заговора на жизнь государя, то ему и поддерживавшим его придворным реакционерам вполне удалось связать открытое следствием брожение умов у молодежи и части интеллигенции, – ярким симптомом которого был выставлен коммунистический кружок Ишутина, – с политикой Министерства народного просвещения и с направлением радикальной печати, главными представителями которой были журналы «Современник» и «Русское слово». Оба эти журнала были немедленно закрыты навсегда; что же касается настроения правительства в отношении молодежи, то памятником тогдашних взглядов правительства в этом отношении явился рескрипт, данный 13 мая 1866 г. на имя председателя Комитета министров кн. П. П. Гагарина. «Провидению, – сказано было, между прочим, в этом рескрипте, – угодно было раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все для нее исконно священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям. Мое внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания на тот конец, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допущено ни явное, ни тайное проповедование тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния, народа»... Главы семейств призывались в этом отношении на помощь правительству.

В том же рескрипте указано было и на необходимость охраны устоев существующего гражданского строя против всяких разрушительных попыток, наличность которых усматривалась в тех превратных толках и взглядах, которые проповедовались и отдельными лицами (даже состоявшими, как указывалось в рескрипте, на государственной службе), и некоторыми органами печати, признанными зловредными. «Надлежит, – сказано было в конце рескрипта, – прекратить повторяющиеся попытки к возбуждению вражды между разными сословиями в особенности к возбуждению вражды против дворянства и вообще против землевладельцев, в которых враги общественного порядка, естественно, усматривают своих прямых противников»[4].

Реакция, установившаяся в 1866 г., коснулась, однако, не только Министерства народного просвещения. Вслед за отставкою Головнина последовали отставки и других высших правительственных лиц. Уволен был, между прочим, шеф жандармов кн. В.Д. Долгоруков, которого никак нельзя было упрекнуть в либерализме, но который, после события 4 апреля, сам признал себя устаревшим для занимавшейся им должности. Он был заменен молодым придворным генералом гр. Н. А. Шуваловым, который вскоре сделался душой реакции в правящих сферах и к которому в Комитете министров тесно примкнули министры: внутренних дел П. А. Валуев и государственных имуществ генерал Зеленой. Эти лица составили очень влиятельный в то время триумвират. Уволен был также гуманный и деликатный генерал-губернатор Петербурга кн. А. А. Суворов, которого заменил генерал Трепов, назначенный обер-полицеймейстером столицы и уже ранее проявивший свои полицейские способности на посту генерал-полицеймейстера Царства Польского.

Шувалов, Валуев и Зеленой вскоре представили государю проект об усилении губернаторской власти, и хотя проект этот коренным образом противоречил только что проведенным либеральным преобразованиям и хотя против него в Комитете министров энергично возражали министр юстиции Д. Н. Замятнин и министр финансов М. Х. Рейтерн, тем не менее император Александр, которого Шувалов систематически смущал постоянными доносами о повсеместном брожении умов в провинции, признал осуществление этой меры необходимым. И хотя мера эта по своему характеру требовала законодательной санкции, однако же ее провели в порядке административном – в виде высочайше утвержденного положения Комитета министров. Лицам судейского звания в провинции, которых независимость только что была установлена судебными уставами, предложено было тогда же особым циркуляром являться к губернатору по первому его требованию и вообще смотреть на него как на представителя монаршей власти в губернии. Отныне ни один чиновник, хотя бы и служащий по вольному найму, не мог занять своего места без согласия губернатора; этому правилу подчинены были и вновь учрежденные контрольные палаты, и даже земские учреждения, хотя последние признавались по закону учреждениями «общественными», а не правительственными[5].

Таковы были первые симптомы реакции, установившейся в 1866 г.

Чаплицкая, полька, из Варшавы родом, была выслана в Тотьму под надзор полиции за участие в революции 1863 г. Собственно, она была присуждена к лишению прав и ссылке в Сибирь на поселение. Но в Сибирь она не попала, благодаря тому, что ей удалось увидеться в Петербурге с гр. Суворовым и обворожить этого человека. По его ходатайству Сибирь была заменена Тотьмой. В Тотьме же у Чаплицкой жил родной брат, Л. П. Модзалевский, служивший лесным кондуктором, у которого Анна Павловна и поселилась.

Эта необыкновенно умная, образованная и красивая женщина действительно умела обворожить. Может быть, и я записался бы в число ее поклонников, не будь она только страшная кокетка. Поляки, натурально, сходили по ней с ума, а русские говорили: эх, ловкая шельма, невозможно в нее не влюбиться. Будь у нас побольше таких женщин, и мы давно отвергли «необходимость самовластия и прелести кнута». И я бы, может быть, записался в число ее поклонников, не будь она страшная кокетка и не преувеличивай она тягости своего положения до неистовых размеров, тогда как были люди, поставленные ссылкой в положение действительно бедственное, и которые между тем не только не стонали, не охали, а даже просто не жаловались. Жить у родного брата, человека состоятельного, на всем готовом, имея возможность исполнять все свои прихоти, быть постоянно окруженной соотечественниками (а в числе их двумя ксендзами, а известно, какая важная штука для всякой заядлой польки ксендз) – где же тут, «ужас положения»? Слова Лаврова «сама себе кухарка» тоже надо назвать маленьким преувеличением, потому что Модзалевский держал кухарку, а Анна Павловна и не заглядывала в кухню, так как увидев таракана, она целый день лишалась аппетита. У Чаплицкой собиралось все, что только было мало-мальски интеллигентного в Тотьме. Лавров был ее почитателем и ежедневным посетителем. Впоследствии, съехавшись с Чаплицкой в Париже, он, как известно, женился на ней.

К сожалению, Император не сделал главного... Не повесил всех ублюдков до единого...

а с кем (окромя божьего одуванчика тебя) потом строить коммунизм осталось бы?

значит желаешь, чтоб здохнули мы все, а?

Яркая и разносторонняя личность Г. А. Лопатина всегда производила сильное впечатлѣніе на всѣхъ, съ кѣмъ только судьба ставила его въ отношенія, -- разумѣется, на каждаго по своему. Крупные теоретики поражались свѣжестью и гибкостью его ума. Практики съ удивленіемъ открывали въ этомъ человѣкѣ рѣдкую способность оріентироваться среди самыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ жизни и осуществлять во всѣхъ подробностяхъ задуманные планы. Революціонеры, люди общества, высшіе и низшіе чиновники, рабочіе и крестьяне и просто обыватели почти при самомъ началѣ знакомства съ Лопатинымъ чувствовали, что передъ ними находится недюжинный человѣкъ.

То было въ 1866 г. Вскорѣ каракозовскій выстрѣлъ вызвалъ свирѣпую и во многихъ отношеніяхъ комичную по своей нелѣпости реакцію. Повсюду обыски, аресты, ссылки отмѣчали шествіе полицейской вакханаліи, предводимой "Муравьевымъ-вѣшателемъ". Былъ арестованъ и Лопатинъ. Къ счастью для него, та самая жизнерадостность, которая заставляла съ недовѣріемъ относиться къ нему, какъ къ человѣку "не серьезному", членовъ ^Ада", не желавшихъ ввести Германа Александровича въ число заговорщиковъ, выручила его изъ рукъ чтецовъ человѣческаго сердца въ жандармскихъ и прочихъ мундирахъ.

Въ 1867 г. его безпокойная и ищущая борьбы натура гонитъ его за границу, въ Италію, въ ряды волонтеровъ Гарибальди, который подготовлялъ въ то время новую кампанію противъ папскаго Рима. Но французскія "шаспо" на службѣ у клерикализма "совершили чудеса" во время битвы при Ментонѣ, и не успѣлъ Германъ Александровичъ надѣть на себя красную рубашку гарибальдійца, какъ плѣнъ главы кампаніи дѣлаетъ путешествіе Лопатина безцѣльнымъ. И "удалый добрый молодецъ" (какъ впослѣдствіи назоветъ его Глѣбъ Успенскій, собиравшійся дать цѣлый художественный разсказъ о плѣнившемъ его Лопатинѣ) возвращается на родину, успѣвъ познакомиться во время этого путешествія съ Герценомъ.

Вскорѣ по возвращеніи Германъ Александровичъ арестуется за участіе въ чисто культурной дѣятельности такъ называемаго "рублеваго общества", имѣвшаго цѣлью распространеніе грамотности въ деревнѣ, и ссылается подъ надзоръ родителей въ Ставрополь, гдѣ поступаетъ на службу чиновникомъ особыхъ порученій при мѣстномъ губернаторѣ, который души не чаетъ въ талантливомъ и энергичномъ служащемъ и даетъ ему самыя деликатныя порученія: уговорить бунтующихъ крестьянъ и т. п.

Къ этому времени относится шутливое письмо Лопатина къ пріятелю, письмо, въ которомъ "коллежскій секретарь" (чинъ, до котораго успѣлъ дослужиться Германъ Александровичъ, ставшій правою рукою очарованнаго имъ помпадура) возвѣщаетъ свое твердое намѣреніе "удалиться изъ предѣловъ ввѣренной ему губерніи въ вольную Америку". Это письмо, найденное на квартирѣ упомянутаго пріятеля въ Питерѣ вызываетъ новый арестъ Лопатина. Но "удалый добрый молодецъ" бѣжитъ съ гауптвахты, становится нелегальнымъ, увозитъ "по спопутности" (изъ Кадникова!) Петра Лавровича Лаврова въ столицу, а затѣмъ направляетъ его за границу (въ Парижъ), куда и самъ пріѣзжаетъ въ началѣ 1870 г.

Император быстро вошел, ведя под руку молодую красивую женщину. Он весело кивнул моему отцу и окинул испытующим взглядом могучую фигуру Наследника.
Вполне рассчитывая на полную лояльность своего брата (нашего отца), он не имел никаких иллюзий относительно взгляда Наследника на этот второй его брак. Княгиня Юрьевская любезно отвечала на вежливые поклоны Великих Княгинь и Князей и села рядом с Императором в кресло покойной Императрицы. Полный любопытства, я не опускал с княгини Юрьевской глаз.
Мне понравилось выражение ее грустного лица и лучистое сияние, идущее от светлых волос. Было ясно, что она волновалась. Она часто обращалась к Императору, и он успокаивающе поглаживал ее руку. Ей, конечно, удалось бы покорить сердца всех мужчин, но за ними следили женщины, и всякая ее попытка принять участие в общем разговоре встречалась вежливым, холодным молчанием. Я жалел ее и не мог понять, почему к ней относились с презрением за то, что она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который к ее несчастью был Императором Всероссийским?

В погожий солнечный день 6 июня 1867 года, около пяти часов пополудни, открытая коляска, в которой находились два императора – Александр II и Наполеон III, – неспешно катила по Булонскому лесу. Вдоль аллей рассредоточились толпы зевак, мешавших временами продвижению экипажа. Парижане радостно приветствовали своего императора и его высокого гостя, русского царя, которые возвращались с военного смотра, состоявшегося на ипподроме Лоншан. Рядом с августейшими особами в коляске находились два сына Александра II – великие князья Александр и Владимир.

Когда экипаж поднялся на Большой каскад Булонского леса, из толпы один за другим раздались два выстрела, произведенные почти в упор. Перед тем как прозвучал второй выстрел, берейтор Наполеона III успел ударить стрелявшего по руке. Одна из пуль задела женщину из толпы, другая – лошадь. К тому же при втором выстреле разорвало ствол пистолета, от чего пострадал сам стрелявший, правая рука и лицо которого были залиты кровью. Толпа набросилась на него, и лишь вмешательство царя спасло террориста от расправы на месте. «Несите его в карету и найдите для несчастного врача», – сказал Александр II, и только когда его просьба была удовлетворена, он согласился продолжить путь, уступая настояниям Наполеона III.

«Если это итальянец, то он хотел убить меня, а если поляк – то вас», – мрачно заметил император французов, вспомнив, видимо, о трех покушениях на свою жизнь, предпринятых итальянскими революционерами в 1855 и 1858 годах. Наполеон лично сопроводил царя до Елисейского дворца, выделенного ему в качестве резиденции на время пребывания в Париже, куда он прибыл на Всемирную выставку 1867 года. Император французов был крайне раздосадован инцидентом в Булонском лесу, грозившим перечеркнуть все его планы по улучшению отношений с Россией, изрядно испортившихся после 1863 года, когда русская армия подавила восстание в Польше, а Франция фактически выступила на стороне восставших поляков. За истекшие с тех пор четыре года в Париже появилось осознание серьезной угрозы со стороны набиравшей силу Пруссии, разгромившей в 1866 году Австрию, свою главную соперницу в Германии, и расширившую границы до Рейна.

Пригласив Александра II в Париж, Наполеон III очень надеялся заручиться его поддержкой против Пруссии. Можно было понять его беспокойство возможными последствиями покушения 6 июня для франко-российских отношений, тем более когда выяснилось, что террористом оказался участник польского восстания 1863 года 20-летний Антоний (Антон) Березовский, который нашел приют во Франции.

Сколько раз князь А. М. Горчаков делал представления французскому послу в Петербурге барону Талейрану относительно антироссийской активности польской эмиграции во Франции! Сколько раз русский посол в Париже барон А. Ф. Будберг делал аналогичные представления и лично Наполеону III, и его министрам! Все эти демарши повисали в воздухе, не находя должного понимания ни в Тюильри, ни на Кэ д’Орсэ. И вот теперь случилось то, чего не без основания опасались в Петербурге.

25 мая. Вечером в 11 1\4 часа, одеваясь, чтобы ехать к кн.Тру­бецкой, получил телеграмму из Парижа от гр. Адлерберга о покушении, благодаря бога тщетном, на жизнь государя. Хотя в депеше и говорится только о выстреле на экипаж, в котором находились оба императора, но очевидно, что он был по адресу нашего. Уже второй раз! Едва минул год после 4 апреля. Какое впечатление среди парижских торжеств, какое впечатле­ние здесь и какое влияние на будущность, если убийца, кото­рый схвачен, но не разузнан, поляк!

26 мая. Сильное впечатление в городе. В 2 часа молебствие в Исаакиевском соборе. Весь дипломатический корпус, чиновный синклит и много народа. Затем молебствие для военных в Преображенском соборе. Перед тем заседание ре­гентства. В 4-м часу экстренное заседание Государственного совета для отправления от его имени поздравительной телеграм­мы к государю. Такие же телеграммы отправлены от армии и флота. Последнюю, по желанию вел. князя, я должен был редак­тировать, как и советскую [296]. На улицах второе издание
4 или 5 апреля [297]. Чувство искренно. Напрасно начальство вывело хоры музыки на перекрестки. Вообще предвижу, что опять не обойдется без нашего родимого пересола, который пор­тит лучшие чувства и движения, придавая им вид бессознатель­ности, а иногда и комические черты. Меня поражает также некоторая грубость нашего общественного чувства. Например, никто кроме «Северной почты» не упомянул об опасности, ко­торой подвергся император Наполеон. Между тем теперь из­ вестно, что преступник — поляк (Березовский, уроженец волынский, ремесленник), и все говорят о том, как тяжело для императора Наполеона покушение на жизнь его держав­ного гостя, но никто не вспоминает, что и государю не очень приятно то обстоятельство, что благодаря его присут­ствию и его коронованный хозяин подвергся выстрелу наравнес ним.

Но - пусть. Пусть я дурной человек. Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий - он очень дурной, этот человек. (с) В. Ерофеев

Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.

А древо жизни пышно зеленеет!