да уж...
Ирина Одоевцева в воспоминаниях пишет: « … все удары, сыпавшиеся на нас постоянно, падали на меня, а не на него. И всю жизнь он жил, никогда и нигде не работая, а писал только, когда хотел. Впрочем, хотелось ему это довольно редко... К тому же, он был безгранично ленив».
она же пишет о том, что они жили вполне безбедно на пенсию, выплачиваемую её отцом, владевшим в Риге доходным домом, а после его смерти в 1932 году – даже богато на полученное от него наследство.
Берберова в мемуарах по поводу обвинения его в германофильстве: "...он был не германофилом, а потерявшим всякое моральное чувство человеком, на всех углах кричавшим о том, что он предпочитает быть полицмейстером взятого немцами Смоленска, чем в Смоленске редактировать литературный журнал". Теперь в своей предпоследней стадии он производил впечатление почти безумца. Последняя стадия его наступила через несколько лет в приюте для стариков, в Иерее, или как ещё называют эти места – в старческом доме, а по старому сказать – в богадельне.»
«В его присутствии многим делалось не по себе., когда, изгибаясь в талии – котелок, перчатки, палка, платочек в боковом кармане, монокль, узкий галстучек, лёгкий запах аптеки, пробор до затылка, изгибаясь, едва касаясь губами женских рук, он появлялся, тягуче произносил слова, шепелявя теперь уже от отсутствия зубов. Таким – без возраста, без пола, без третьего измерения (но с кое каким четвёртым) - приходил он на те редкие литературные или «поэтические» собрания, какие ещё бывали. Помню, однажды за длинным столом у кого-то в квартире я сидела между ним и Ладинским. Иванов, глядя перед собой и моргая, повторял одну и ту же фразу, стуча ложкой по столу:
- Ненавижу жидов.
Я вынула карандаш из сумки и на бумажной салфетке нацарапала: прекратите, рядом с вами – Гингер.
Он взял мою записку, передал Гингеру и сказал:
- Она думает, что ты можешь на меня рассердиться. Как будто ты не знаешь, что я не люблю жидов. Ну, разве ты можешь на меня обидеться?»
Берберова же в своих воспоминаниях приводит два письма к ней Георгия Иванова перед её отъездом в Америку. В первом Иванов сожалеет о том, что их знакомство было цепью недоразумений, не по её вине. Берберова была женой Владислава Ходасевича, с которым у Георгия Иванова был серьёзный конфликт, после чего Ходасевич даже перестал писать стихи. Но к моменту написания данного письма Берберова с Ходасевичем уже рассталась. «Чего там ломаться, - пишет Иванов, - Вы, любя мои стихи (что мне очень дорого) считали меня большой сволочью. Как всё в жизни – Вы правы и неправы. Дело в том, что «про себя» я не совсем то, даже совсем не то, каким «реализуюсь в своих поступках. Но это уже Достоевщина. До свидания. Не поминайте лихом».
Во втором и последнем письме Берберовой он напишет: «Как ни странно, мне очень не хочется, несмотря на усталость и скуку моего существования играть в ящик по, представьте, наивно-литературным соображениям, вернее, инстинкту. Я, когда здоровье и время позволяют, пишу уже больше года некую книгу. Я «свожу счёты с людьми и с собой без блеска и без злобы, без даже наблюдательности, яркости и т.д. Я пишу, вернее, записываю «по памяти» своё подлинное отношение к людям и событиям, которое всегда «на дне» было совсем иным, чем на поверхности отношение». Эта книга так и не была написана.
Берберова заканчивает воспоминания холодно и жёстко: «Она (смерть) оказалась для него спасением, ПРИШЕДШИМ СЛИШКОМ ПОЗДНО».
нет, пожалуй, хайдук оставит гораздо более светлый образ в поэзии и около нее. даже с учетом того, что он ни одного стиха не прочитал, а написал еще меньше. главное не это, главное оставаться приличным человеком, как напутствовал своим слушателям другой поэт владимир семенович.
Досадно попугаем жить,
Гадюкой с длинным веком,-
Не лучше ли при жизни быть
Приличным человеком?
