www.echo.msk.ru/blog/bykov_d/935019-echo/
Депутат Госдумы Алексей Митрофанов (экс-жириновец, экс-справедливоросс, ныне пользующийся поддержкой «Единой России») дал согласие возглавить думский комитет по средствам массовой информации.
В нашей Думе, где сонм великанов,
Где титаны, кого ни возьми, –
Говорят, обречен Митрофанов
Заниматься проблемами СМИ.
В девяностые бурно расцветший,
Он резвился в огне и дыму.
Амплуа «городской сумасшедший»
Хорошо удавалось ему.
То, что будет он брошен на прессу,
Отражает российскую суть.
Нашей прессе он равен по весу:
С виду много, а в целом – ничуть.
Эту новость мы примем шутейно
В корпорации дружной своей.
Ведь могли бы назначить Хинштейна!
Митрофанов добрей, веселей.
Кто-нибудь из проверенных фанов:
Скажет, верно: послушай, поэт!
Кто такой вообще Митрофанов?
Ты в уме вообще или нет?
Я отвечу: читатель любезный,
Свой протест бесполезный уйми!
Повод жалкий и стиль затрапезный –
Но у нас ведь такие и СМИ!
Наше время, бессмысленно канув,
Нам предстанет смешней и милей.
По заслугам тебе Митрофанов,
По мощам, так сказать, и елей.
=============================
В театре Эстрады представили новое детище писателя Дмитрия Быкова, продюсера Андрея Васильева и актера Михаила Ефремова (на фото), создателей нашумевшего Гражданина поэта.
Участники Гражданина Поэта характеризовали его жанр как ньюзикл, в котором сочетаются новости (news) и элементы мюзикла. Проект был завершен 5 марта этого года.
На фото: Михаил Ефремов на премьере ньюзикла Господин хороший.
Вот и при царе-батюшке интеллигенция все за народ страдала. Даже участие принимала в свержении самодержавия. А уж как радовались-то...
Ну, вроде же умный человек! Слова красиво выстраивает. Даже рифмует их! А, поди ж ты, снова на грабли наступить норовит.
Хоть бы уж посмотрел на Афган, на Ирак, на Ливию, на Югославию, на те страны, которые форматировались по лекалам гуманистов с Запада. Неужели никаких выводов не может сделать?
«Квартал» пришел в Россию кружным путем. Понадобились десятки изданий в сорока семи странах, «квартальный» бум в США и Латинской Америке, конференция в Оксфорде, чтобы книга, изданная под псевдонимом Иван Солюшин (Ivan Solution), привлекла внимание отечественного издателя и вышла на родном языке.
Десятки изданий в 47 странах. С ума сойти! А я вот впервые слышу.
Из французских полотен люблю не шутя лишь картину «Балованное дитя». Написал ее Грез, или правильней – Грёз. Я люблю ее прямо до слез. Репродукция эта, бледна и блекла, без какой-либо рамы и даже стекла, украшает собою московский кабак для окрестных дворовых собак, для поживших, облезлых, заслуженных псов, что бухать начинают в двенадцать часов; из закусок имеются пхали и сыр, из обслуги – оплывший кассир. Завсегдатаи, длящие медленный спор, поднимают порою мутящийся взор на картину, висящую в правом углу, -- и в груди ощущают иглу.
На картине, как знает, наверно, любой, симпатичный ребенок, довольный собой, угощает собаку дворовых кровей из фарфоровой ложки своей. Происходит все это в уютном дому (дортуар или кухонька – сам не пойму), где хозяин, должно быть, доволен женой: хоть бардак, но живой и жилой. На ребенка, что тратит избыток еды, потому что не чует грядущей беды, снисходительно смотрит умильная мать и не смеет его унимать.
О, я знаю улыбку безвольную ту, что приводит в безвыходность и нищету, что и дом, и мужей, и спасательный круг выпускать заставляет из рук; эти ямочки знаю на пухлом лице, что всегда говорят об ужасном конце, о готовности сдаться без жалоб и драк, лишь бы только кричали не так; о способности даже в позоре, на дне, лепетать, вышивать, улыбаться родне, сочинять утешенья сынку по ночам, умиляться смешным мелочам; где ей спорить, бороться, скреплять времена, если сына не может заставить она отогнать от тарелки лизучего пса и спокойно поесть полчаса? О, я знаю, что маленькой этой рукой можно вышить наряд и такой, и сякой, и белье полоскать, и тюки разгружать, но нельзя ничего удержать. О, я знаю и то, что стараюсь вотще, что нельзя никого уберечь вообще, что нельзя ничего удержать на цепи, хоть горстями швыряй, хоть копи, потому что всегда впереди ураган, перегон, Магадан, гегемон, уркаган, проституция грез, революция роз (под конец разорился и Грёз)… Но и в самом укромном и мирном краю никому не объехать родную, свою, что стоит у ворот, выжидает черед и без пафоса все отберет. С детских лет мне мучительно видеть уют: все мне кажется – черные волны встают, и шатаются стены – сомнительный щит, и убогая кухня трещит; всем под ветром стонать на просторе пустом, мир, как дверь из легенды, помечен крестом, и на каждом пути воздвигается крест…
Приговоренные к смерти,
наглые он и она,
Совокупляются, черти, после бутылки вина.
Чтобы потешить расстрельную братию,
Всю корпорацию их носфератию
В этот разок!
Чтобы не скучно смотреть
надзирателю
Было в глазок.
Приговоренные к смерти,
не изменяясь в лице,
В давке стоят на концерте,
в пробке стоят на Кольце,
Зная, что участь любого творения –
Смертная казнь через всех
растворение
В общей гнильце,
Через паденье коня, аэробуса,
Через укус крокодилуса, клопуса,
Мухи цеце,
Через крушение слуха и голоса,
Через лишение духа и волоса,
Фаллоса, логоса, эроса, локуса,
Да и танатоса в самом конце.
Приговоренные к смерти спорят
о завтрашнем дне.
Тоже, эксперт на эксперте!
Он вас застанет на дне!
Приговоренные к смерти преследуют
Вас и меня.
Приговоренные к смерти обедают,
Приговоренные к смерти не ведают
Часа и дня.
О, как друг друга они отоваривают —
в кровь, в кость, вкривь, вкось,
К смерти друг друга они приговаривают
и приговаривают «Небось!»
Как я порою люблю человечество –
Страшно сказать.
Не за казачество, не за купечество,
Не за понятия «Бог» и «Отечество»,
Но за какое-то, б…дь, молодечество,
Е… твою мать.
М б. Но до Вас, Хайдук, в этом плане ему как до Луны. Не то что Вы говорите много, но процент совершенно бессмысленного словоизвержения у Вас зашкаливает.
не думаю, Григорий, я не утруждаюсь деталями по причине удручающей длины изложения, если бы нырнул в оные, но я никогда не бросаю свои слова по ветру, готов постоять за ними ; с другой стороны я понимаю, что поэтам и писателям не быть болтунами нельзя, красоту слова признаю, но обычно идеи их можно выразить гораздо коротче, яснее, точнее и даже адекватнее концептуальным языком, образно-эмоциональные метафоры, аллегории, истории и пр. часто зашкаливают, достают и зае*ывают
на самом деле, Григорий, деталей я далеко не всегда знаю, но тешу себя мыслью, что знаю об этом незнании и готов скорректировать позицию при объявлении дополнительных таковых
не раз искал, но никак не могу найти в интернете анекдот про Филипка, читавшего текст по складам... деталей не помню... вот и теперь, прочитав тот стих, не смог найти... помогите
Вот письмо, лежащее на столе.
Заоконный вечер, уютный свет,
И в земной коре, по любой шкале,
Никаких пока возмущений нет.
Не уловит зла ни один эксперт:
Потолок надежен, порядок тверд
— Разве что надорванный вкось конверт
Выдает невидимый дискомфорт.
Но уже кренится земная ось,
Наклонился пол, дребезжит стекло
— Все уже поехало, понеслось,
Перестало слушаться, потекло,
Но уже сменился порядок строк,
Захромал размер, загудел циклон,
Словно нежный почерк, по-детски строг,
Сообщает зданию свой наклон.
И уже из почвы, где прелый лист,
Выдирает корни Бирнамский лес
И бредет под ветреный пересвист
Напролом с ветвями наперевес,
Из морей выхлестывает вода,
Обнажая трещины котловин,
Впереди великие холода,
Перемена климата, сход лавин,
Обещанья, клятвы трещат по швам,
Ураган распада сбивает с ног,
— Так кровит, расходится старый шрам,
Что, казалось, зажил на вечный срок.
И уже намечен развал семей,
Изменились линии на руке,
Зашаталась мебель, задул Борей,
Зазмеились трещины в потолке,
И порядок — фьють, и привычки — прочь,
И на совесть — тьфу, и в глазах темно,
Потому что их накрывает ночь,
И добром не кончится все равно.
Этот шквал, казалось, давно утих,
Но теперь гуляет, как жизнь назад,
И в такой пустыне оставит их,
Что в сравненье с нею Сахара — сад.
Вот где им теперь пребывать вовек
— Где кругом обломки чужой судьбы,
Где растут деревья корнями вверх
И лежат поваленные столбы.
Но уже, махнувши на все рукой,
Неотрывно смотрят они туда,
Где циклон стегает песок рекой
И мотает на руку провода,
Где любое слово обречено
Расшатать кирпич и согнуть металл,
Где уже не сделаешь ничего,
потому что он уже прочитал.
Но почему-то очень часто в припадке хмурого родства
Мне видится как образ счастья твой мокрый пригород, Москва.
Дождливый вечер, вечно осень, дворы в окурках и листве,
Уютно очень, грязно очень, спокойно очень, как во сне.
Люблю названья этих станций, их креозотный, теплый чад –
В них нету ветра дальних странствий, они наречьями звучат,
Подобьем облака ночного объяв бессонную Москву:
Как вы живете? Одинцово, бескудниково я живу.
Поток натруженного люда и безысходного труда,
И падать некуда оттуда, и не подняться никуда.
Нахлынет сон, и веки тяжки, и руки – только покажи
Дворы, дожди, пятиэтажки, пятиэтажки, гаражи.
Ведь счастье – для души и тела – не в переменах и езде,
А в чувстве полноты, предела, и это чувство тут везде.
Отходит с криком электричка, уносит музыку свою:
Сегодня пятница, отлично, два дня покоя, как в раю,
Толпа проходит молчаливо, стук замирает вдалеке,
Темнеет, можно выпить пива в пристанционном кабаке,
Размякнуть, сбросить груз недели, в тепло туманное войти –
Все на границе, на пределе, в полуживотном забытьи;
И дождь идет такой смиренный, и мир так тускло озарен –
Каким манком, какой сиреной меня заманивает он?
Все неприютно, некрасиво, неприбрано, несправедливо, ни холодно, ни горячо,
Погода дрянь, дрянное пиво, а счастье подлинное, чо.
До чего я люблю это чувство перед рывком:
В голове совершенный ревком,
Ужас ревет рывком,
Сострадания нет ни в ком,
Слова ничего не значат и сбились под языком
В ком.
До чего я люблю эту ненависть, срывающуюся на визг,
Ежедневный набор, повторяющийся, как запиленный диск,
В одном глазу у меня дракон, в другом василиск,
Вся моя жизнь похожа на проигранный вдрызг
Иск.
До чего я люблю это чувство, что более никогда -
Ни строки, ни слова, ни вылета из гнезда,
И вообще, как сказал один, 'не стоит труда'.
Да.
Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет.
Надежды, смысла, человека, искусства, Бога, звезд, планет -
Нет.
Однажды приходит чувство, что вот и оно -
Дно.
Но!
Йес.
В одно прекрасное утро идет обратный процесс.
То,
Которое в воздухе разлито,
Заставляет меня выбегать на улицу, распахивая пальто.
Ку!
Школьница улыбается старику.
Господь посылает одну хромающую строку.
Прелестная всадница оборачивается на скаку.
С ней
Необъяснимое делается ясней,
Ненавистное делается грустней,
Дэвида Линча сменяет Уолт Дисней,
Является муза, и мы сплетаемся все тесней.
Ох!
Раздается сто раз описанный вдох.
Пускает корни летевший в стену горох,
На этот раз пронесло, ступай, говорит Молох,
У ног в нетерпенье кружит волшебный клубок,
В обратном порядке являются звезды, планеты, Бог.
А если я больше не выйду из ада,
То так мне и надо.
; с другой стороны я понимаю, что поэтам и писателям не быть болтунами нельзя, красоту слова признаю, но обычно идеи их можно выразить гораздо коротче, яснее, точнее и даже адекватнее концептуальным языком, образно-эмоциональные метафоры, аллегории, истории и пр. часто зашкаливают, достают и зае*ывают 
